Текст книги "Солнце над рекой Сангань"

Автор книги: Дин Лин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА V
Хэйни

Хэйни пошел только шестой год, когда умер ее отец. Земли у них было мало, и мать, овдовев, очень бедствовала. Промучившись несколько лет, она вторично вышла замуж. Цянь Вэнь-гуй не разрешил ей взять к себе дочь: в Хэйни – кровь его брата, и он не отпустит ее в чужую семью. Девочка осталась жить у дяди. В семье ее не любили, сделали из нее служанку, но надеялись со временем поживиться на свадебных деньгах: Хэйни, миловидная девочка с блестящими глазами, обещала вырасти красавицей.

У Цянь Вэнь-гуя была и родная дочь, Дани, старше Хэйни. Некрасивая и хитрая, она вся пошла в отца.

Тетка была женщина незлая, но безличная, всегда и во всем соглашавшаяся с мужем. Она поддакивала ему не потому, что разделяла его взгляды, а лишь для того, чтобы прикрыть свою пустоту и придать себе вес.

Но они не оказали на Хэйни влияния. Со своим добрым сердцем и чистой душой, Хэйни была совсем непохожа на членов этой семьи. Она дружила со своим дядей-огородником; прямодушный и честный старик много раз пытался взять племянницу к себе, но Цянь Вэнь-гуй не отпускал ее.

Десяти лет Хэйни вместе с Дани поступила в школу; училась она лучше всех. Очень общительная, она любила бывать на людях, помогать другим. Многие сначала избегали Хэйни – племянницу кровопийцы, – но при ближайшем знакомстве убеждались, что она хорошая, славная девушка. С годами она расцвела, парни украдкой заглядывались на нее, но она не обращала на них внимания.

Ей было семнадцать лет, когда в доме дяди появился молодой батрак Чэн Жэнь. Землю, которую Чэн Жэнь арендовал у помещика Ли Цзы-цзюня, последний продал Гу Юну. Но тот со своей большой семьей сам обрабатывал, землю и не нуждался в арендаторе. Чэн Жэню пришлось наняться к Цянь Вэнь-гую, который обрадовался молодому и сильному работнику. В то время Цянь И еще жил дома и ухаживал за виноградниками, а Чэн Жэнь работал в поле. С тех пор как он появился в доме, уже не покупали дрова для кухни и не ездили в Нижние Сады за углем – дрова добывал Чэн Жэнь. Он считался дальней родней, и домашние говорили, что взяли его в дом только для того, чтобы помочь ему; на самом же деле, они лишь гнались за дешевым трудом.

Хэйни, воспитывавшаяся из милости, и молодой батрак, прямодушный и серьезный, естественно, стали друзьями. Хэйни часто задерживалась на кухне, помогая ему растапливать печь или мыть посуду. Иногда тайком ходила вместе с ним на гору за дровами. Чэн Жэнь, который тоже рано потерял отца и содержал своим трудом мать, очень привязался к Хэйни. Но их дружба вызывала подозрения домашних. Цянь Вэнь-гуй и мысли не допускал, чтобы его племянница могла выйти замуж за батрака, не имевшего ни кола ни двора. Цянь Вэнь-гуй отказал Чэн Жэню в работе, но дал ему в аренду восемь му земли в расчете на его даровую помощь в хозяйстве.

С уходом Чэн Жэня жизнь показалась Хэйни еще более унылой. Преодолевая свою застенчивость, она тайком дарила Чэн Жэню туфли и носки собственной работы, а тот, несмотря на страх перед Цянь Вэнь-гуем, назначал ей свидания то в плодовом саду, то под виноградными лозами у ее другого дяди – огородника.

– Вот накоплю денег и женюсь на тебе, – говорил Чэн.

В такие минуты Хэйни ненавидела Цянь Вэнь-гуя, особенно остро ощущая свое сиротство. Она крепко прижималась к другу и клялась ему в верности… «Только ты один дорог мне, – шептала она ему. – Если обманешь меня, я уйду в монастырь».

Прошел еще год, но он не принес Хэйни никаких надежд. Когда Цянь Вэнь-гуй заговаривал о том, что пора уж ей и Дани выходить замуж, Хэйни путалась до слез.

В ответ на ее жалобы Чэн Жэнь только крепко сжимал ее руки, но отвести беду было не в его силах.

И вдруг все изменилось. Япония капитулировала. Хозяином положения в районе стала Восьмая армия. Коммунисты вышли из подполья. Возникли крестьянские организации, развернулась борьба за землю. Это движение захватило Чэн Жэня, он стал другим человеком: вступил в народное ополчение, и вскоре его назначили командиром. А весной его избрали председателем Крестьянского союза.

Восьмая армия принесла свободу и Хэйни: в семье прекратились разговоры о ее замужестве, к ней стали относиться приветливее. Она радовалась, что Чэн Жэнь так быстро выдвигается, хотя теперь ей редко удавалось встретиться с ним.

Сначала Хэйни и не подозревала, что перед ними встало новое препятствие, что Чэн Жэнь умышленно отдаляется от нее. Вся деревня ненавидела Цянь Вэнь-гуя, смертельного врага бедняков. А Чэн Жэнь задумывался над тем, может ли он, председатель Крестьянского союза, жениться на племяннице такого кровопийцы, как Цянь Вэнь-гуй. Тайная же связь с ней оказалась бы еще хуже, сплетни могли бы подорвать доверие к нему широких масс крестьян. Женитьба милиционера Чжан Чжэн-дяня на родной дочери Цянь Вэнь-гуя уже вызвала сильное недовольство в деревне. И Чэн Жэнь стал, скрепя сердце, сторониться Хэйни, как ни тяжела была для него напускная холодность, которой Хэйни не заслуживала. Сейчас не время было думать о личном счастье, и он старался держать себя в руках.

Многие деревенские активисты жалели Хэйни. Ее тоже угнетают, говорили они, ее следует вовлечь в общую работу. Хэйни предложили обучать женщин, и она взялась за преподавание энергично и терпеливо. Она всеми силами стремилась сблизиться с новыми людьми, к ней относились с симпатией, но Чэн Жэнь все так же избегал ее.

Теперь Хэйни уже понимала, чем вызвана холодность ее возлюбленного, но как помочь горю, не знала. Ей не с кем было поговорить. Хотя Цянь Вэнь-гуй вдруг стал проявлять к ней участие и поощрять ее свидания с Чэн Жэнем, но его поведение показалось подозрительным даже простодушной Хэйни. На душе у нее было очень тяжело.

ГЛАВА VI
Учитель Жэнь Го-чжун

Когда Хэйни подошла к цветущим кустам, что прижались к самому дому, она заметила выбивавшиеся из окна струйки табачного дыма и тут только вспомнила, что забыла о поручении дяди – проверить какие-то слухи. «Старику просто делать нечего», – подумала она.

Из комнаты дяди доносились голоса. В щель оконной рамы Хэйни увидела школьного учителя Жэнь Го-чжуна. Тотчас же из-за угла дома ее окликнула тетка:

– Давно вернулась, Хэйни?

Хэйни холодно посмотрела на нее, пробормотала что-то невнятное и прошла к себе.

«Что тут происходит? Чего они остерегаются?» – с досадой подумала она.

Теребя усы и щурясь, Цянь Вэнь-гуй искоса поглядывал на учителя, который, затягиваясь сигаретой, торопливо выкладывал новости:

– …и пишут в газете, что все это идет от Сун Ят-сена… В Пин-ане реформу почти закончили. У всех богачей отобрали документы на землю. Боюсь, что и нам, в Чжолу, этого не миновать. Куда бы ни пришли коммунисты и Восьмая армия, там прежде всего проводится земельная реформа.

– Ясно, что все это дело рук коммунистов! Или так называемая политика коммунистов. Ха-ха! Как ты сказал? – «каждому пахарю свое поле»! Что и говорить, неплохо! «Каждому пахарю свое поле»… Еще бы! Уж это ли не приманка для бедняков? Хо-хо-хо!

Цянь Вэнь-гуй прищурился и умолк.

– Но только, – начал он снова, – на свете все делается не так-то просто, не так легко. Ведь за старым Чан Кай-ши стоят американцы!

Цянь Вэнь-гуй стряхнул пепел с рукава белой куртки и усмехнулся:

– А ты-то, собственно, чем недоволен? Ха-ха! Ведь ты учитель, служишь народу. Ха-ха!

Учителя задела насмешка:

– Да мне что! Мое дело мел да кисть. Я всегда буду зависеть от других. Не могу сказать, чтобы я был недоволен, но все же события принимают не тот оборот. Вот нам, учителям, приходится слушаться каких-то руководителей народного образования. А кто они, эти руководители? Щенок Ли Чан, например, запомнил несколько иероглифов, ничего не смыслит, и туда же, чортов сын, только и знает, что давать приказы! Делайте так да этак! Учите так…

– Ха-ха, – снова засмеялся Цянь Вэнь-гуй. – А у самого Ли Чана земли восемь му, правда, неплодородной. В прошлом году, после борьбы, ему прибавили еще два, теперь всего десять му. А в семье только трое – он, да отец, да будущая жена. Жить можно неплохо! А все еще числится в бедняках. А у тебя как с землей? Впрочем, ты на земле не работаешь…

– Я получаю сто цзиней[12]12
  Цзинь – 596 граммов. – Прим. перев.


[Закрыть] зерна в месяц, и это все. Разве это оплата? А сколько я истратил денег на свое учение? Кто мне их вернет? И чем я теперь занимаюсь? Разучиваю со школьниками пьесу «Кнут деспота», народные пляски… Ведь им по вкусу только низменное искусство. Тьфу!

– Ха-ха! Ясно! Получаешь от них зерно – вот и дело с концом. Пусть они себе хоть коммунизм устраивают, хоть землю делят. Наше дело – сторона. Ни тебя, ни меня это не касается. Мне их реформа не страшна. К слову сказать, теперь у нас три хозяйства: весной я выделил пятьдесят му сыновьям, один ушел в Восьмую армию. На нас, стариков, да на племянницу осталось всего десять с лишним му, в год соберем даней десять зерна. Не так уж много. Пусть себе строят коммунизм. Надо только поменьше совать нос в их дела!

Два года прожил учитель Жэнь Го-чжун в деревне Теплые Воды, но не нашел здесь друзей и чувствовал себя словно аист в курятнике. Сблизился было с помещиком Ли цзы-цзюнем, но скоро понял, что эта дружба не принесет ему пользы: промотавшийся помещик сам не имел никакого влияния. Другой учитель, Лю, малообразованный, стоял близко к деревенскому активу, что и отталкивало от него Жэня. По целым дням Лю возился с детьми, заучивал с ними лозунги, распевал песню «Без коммунистов нет Китая», писал плакаты. Лю завоевал доверие крестьян, я в деревне его ставили выше Жэня. А последний все больше сторонился людей и, в конце концов, ограничился знакомством с одним Цянь Вэнь-гуем. Порой ему даже казалось, что Цянь – его близкий друг, хорошо его понимает и готов оказать ему помощь. Со всеми новостями Жэнь шел к Цянь Вэнь-гую – поболтать и рассеять тоску. И беседа с приятелем обычно успокаивала Жэня. Но сегодня Цянь Вэнь-гуй доставил ему мало утешения. Учитель полагал, что его новости живо заинтересуют Цяня. Но тот равнодушно отнесся к сообщению о земельной реформе, словно она его не касалась. Хорошее расположение духа покинуло Жэнь Го-чжуна.

Стоял летний полдень, безветренный, знойный. В доме было душно. Цянь Вэнь-гуй приказал жене заварить еще чаю. Обмахиваясь плетеным веером, учитель уставился на фотографии, висевшие на стене, затем стал рассматривать красавиц, вытканных на ширме. Видя, что его собеседнику не по себе, Цянь Вэнь-гуй предложил ему сигарету:

– Не теряй мужества, Жэнь. Как говорится в пословице: «вдовушке снятся мужчины»… а беднякам – земля. Сон так и останется сном! Вот если старый Чан Кай-ши даст волю коммунистам, тогда я проиграл! Но мы еще посмотрим, кто останется хозяином, кто будет управлять деревней! Неужели босяки станут владыками гор и рек? Нынче у нас всем ведает Чжан Юй-минь. Без него ничего не решают. А кто он такой? Батрак Ли Цзы-цзюня! Прежде гнул спину перед каждым. Да еще председатель Крестьянского союза Чэнь Жэнь! Тот самый, что работал у меня поденщиком. И это актив коммунистов! И эта шайка вершит дела! Воображаю, что из этого получится! Они бряцают оружием, ведут борьбу – сводят счеты с помещиками да твердят о переделе земли, о раздаче зерна, вот и подкупают бедноту. У бедняков глаза разгораются. Ну и дураки! Любопытно, кто их поддержит, когда вернется гоминдановская армия и коммунисты бросятся врассыпную!.. Все опять пойдет по-старому. Кто был головой, тот и останется. А тебе, учитель, по грамоте равного в деревне нет. Конечно, ты нездешний, ну что ж, без награды не останешься.

– Да что вы, Цянь Вэнь-гуй, мое дело детей учить! Стать чиновником я и не собираюсь. Не могу только видеть, как унижают хороших людей! И повторяю еще раз: будьте осторожнее. Земельная реформа – не шутка!

Цянь Вэнь-гуй нетерпеливо отмахнулся.

– Что мне земельная реформа? Самое большое – придется отдать два му орошаемой земли. Мой сын ушел в Восьмую армию, а нам с женой много ли нужно? Но вот беднякам, конечно, грозит беда. Их надо предупредить, чтобы не брали землю! Поговори с детьми бедняков в школе. Пусть расскажут дома, что коммунисты вряд ли долго продержатся. Заслужишь благодарность порядочных людей.

Учителю совет пришелся по душе. Вот ему и работа. Уж он-то сумеет незаметно настроить детей! Но самоуверенность Цянь Вэнь-гуя беспокоила его, и он снова вернулся к той же теме:

– Все же Чжан Юй-минь – человек опасный! Сущий дьявол! Да и кроме него могут найтись враги.

– Не беда, это меня мало заботит. С такими юнцами я справлюсь. Ступай-ка домой да думай о нашем деле. Услышишь новости, приходи. А прочитаешь в газетах про победы гоминдановской армии – расскажи людям. Не грех и от себя добавить. Не все же в деревне дураки, кое-кто и задумается над будущим. А теперь прощай, – заключил Цянь Вэнь-гуй, слезая с кана.

Жэнь надел туфли и, улыбаясь, взял со стола сигарету. Цянь Вэнь-гуй поднес ему спичку.

За занавеской послышался шум. Друзья насторожились.

– Кто там? – крикнул Цянь Вэнь-гуй.

– Это я, дядя, – отозвалась Хэйни, – выгоняю кошку. Надоела ока мне.

Учитель Жэнь невольно снова опустился на край кана, и Цянь Вэнь-гуй вдруг догадался, что́ привлекает молодого человека в его дом. Он многозначительно посмотрел на гостя.

– Я тебя не задерживаю; дети, наверное, уже собрались в школе после обеда. Будет время, заходи.

Хозяин приподнял занавеску из японского тисненого шелка – и учителю осталось только шагнуть через порог. Он очутился в центральной зале, где приносили жертвы предкам и богу богатства: на красном лакированном шкафу стояли начищенные до блеска медные сосуды; из соседней комнаты доносилось шуршанье бумажного веера.

Цянь Вэнь-гуй приподнял бамбуковую штору, и они вместе вышли во двор.

Зной обдал их горячей волной. Пчелы с жужжаньем бились об окна. Цянь Вэнь-гуй проводил учителя до сторожевой башни. Обменявшись сочувственно-понимающим взглядом, они расстались.

ГЛАВА VII
Председательница Женского союза

В тот же день после обеда сноха Гу Юна выбрала свободную минуту и побежала в отцовский дом, чтобы поделиться новостями со своей невесткой Дун Гуй-хуа.

Та жила на западной окраине деревни в глинобитной фанзе, обнесенной плетнем из гаоляна. И домик, и узенький дворик, в котором рос виноград, выглядели чисто и приветливо.

Дун Гуй-хуа, только что вернувшаяся с поля, куда она относила обед, принялась было мыть посуду. Но когда невестка, запыхавшись, вбежала в комнату и, поглядывая на окно, зашептала с таинственным видом, Дун Гуй-хуа потянула ее к двери подальше от теплого кана.

– Значит, верно, что будет реформа? – спросила Дуй Гуй-хуа, выслушав сбивчивый рассказ невестки. – А наши пять му! Как я отговаривала Ли Чжи-сяна от покупки виноградника! Ведь мы заняли десять даней бобовой муки, чтобы купить эти пять му. Сами себе вырыли яму!

Дун Гуй-хуа совсем растерялась. Новость казалась очень важной, сулила что-то большое, но в то же время и пугала. Дун Гуй-хуа сняла с проволоки во дворе рваное мохнатое полотенце, вытерла пот с лица и уселась на низенькую скамеечку, чтобы обдумать все по порядку. Невестка уже ушла, ей некогда было ждать, пока Дун Гуй-хуа соберется с мыслями. Она прибежала сюда в тревоге за брата и невестку, у которых, кроме этого дворика и виноградника, были одни долги. А тут еще, думала она, новая беда, – Дун Гуй-хуа стала активисткой и ее выбрали в председательницы Женского союза.

Четыре года назад Дун Гуй-хуа, спасаясь от голода, бежала из-под Шаньхайгуаня к родственникам в Теплые Воды. Здесь ее сосватали с Ли Чжи-сяном; он был очень беден и давно искал невесту, которую отдали бы за него без свадебного подарка; ей же он показался честным и надежным человеком. Дун Гуй-хуа была женщина умная и скромная. Бедность ее не страшила, и с мужем они жили в ладу. За сорок лет своей жизни Дун Гуй-хуа видела много горя; она берегла каждый грош, и при всей их бедности ей с Ли Чжи-сяном удалось завести небольшое хозяйство. Все в один голос хвалили ее, говорили, что Ли Чжи-сяну повезло: не жена у него, а клад. Год назад, после освобождения, когда в деревне стали создавать Женский союз, Дун Гуй-хуа тоже привлекли к работе. Она отказывалась, уверяла, что ничего не понимает в этих делах, что она не здешняя, но ее все же выбрали в председательницы Женского союза. Она созывала женщин на собрания, вникала во все женские нужды, организовала школу для взрослых.

Сидя на низенькой скамеечке, Дун Гуй-хуа устремила взгляд на небо. Безоблачная синева его вызывала в ней недоумение. Вот-вот разразится буря, вот-вот придет день, когда опять вся деревня всколыхнется, когда люди захмелеют от радости. Как может природа оставаться бесстрастной, когда творятся такие дела?

Она вспомнила, каких трудов стоило ей в прошлом году, да и этой весной, собирать женщин, как мужчины их бранили за отсталость, а те все твердили:

– Мы ничего не знаем, мы ничего не понимаем.

На собраниях женщины не раскрывали рта, не поднимали рук. И сама Дун Гуй-хуа что-то кричала с трибуны, еще плохо разбираясь в происходящем. При переделе ей с мужем земли не досталось, а полученного зерна хватило ненадолго. Только дешево приобрели виноградник, да и то пришлось влезть в долги: из общественных запасов они взяли вперед десять даней бобовой муки. А теперь опять начинается… Ах, как хорошо было бы вернуть этот долг, но…

Зазвонил школьный колокол. Дун Гуй-хуа быстро поднялась, пригладила волосы, сменила рваную синюю кофту на белую, новую. Посуда так и осталась невымытой. Заперев дом на замок, она торопливо направилась к школе. Ей так хотелось поделиться с кем-нибудь новостями!

Школа для взрослых помещалась в зале большого дома Сюй Юу. Еще в прошлом году его дом разделили между несколькими семьями. Дорогая мебель теперь была поломана, дом запущен. Уцелевшие столы были составлены в зале для занятий.

Учащиеся уже собирались, и в зале стоял шум. Молодые женщины, рассматривая расшитую цветами подушку, оживленно болтали о ценах на шелковые нитки и на шерсть, не замечая волнения Дуй Гуй-хуа; матери унимали грудных детей. Наконец пришла Хэйни, и занятия начались. Только в заднем ряду слышался шепот – там судачили об учительнице.

Дун Гуй-хуа одиноко сидела в стороне. У нее пропало желание поделиться с кем-либо здесь своими мыслями. Обведя глазами залу, она вдруг поняла, что бо́льшая часть сидящих здесь женщин принадлежит к зажиточным слоям деревни. Дочерям и женам бедняков было не до занятий. Даже когда их обязывали посещать школу, они очень скоро бросали учебу и оставались работать дома или в поле. Только зажиточные и праздные молодые женщины и девушки прибегали сюда ежедневно на два-три часа, заучивали два-три иероглифа, встречались с приятельницами, болтали, перекидывались шутками. И председательница впервые заметила, как далека она от этой молодежи. Правда, она умела обращаться с людьми, находить доступ к их сердцам. Она еще не состарилась, не утратила сил. Но тяжкий труд, все пережитое ею лишали ее жизнерадостности.

И вдруг ей показалось, что эта молодежь нисколько не нуждается в ней, а может быть, даже и не уважает, ей же приходится возиться с ними ежедневно, отдавать им по три часа своего рабочего времени.

Чжан Юй-минь объяснял ей как-то, что женщины только тогда добьются свободы, когда будут бороться организованно, а равноправие им даст только грамотность.

Но сегодня ей все казалось ненужным. Зачем раскрепощение или равноправие всем этим женщинам? Что толку от ее сиденья в школе? Как чудесно все это расписывал Чжан Юй-минь, когда убеждал идти в Женский союз работать для бедняков! Для забитых, веками живших под гнетом бедняков. Но разве тут, в школе, бедняки? И она и Ли Чжи-сян мирились со своей бедностью, в особенности она, которой столько раз грозила голодная смерть. Нужно довольствоваться тем малым, что у них уже есть. Конечно, они надеялись стать на ноги. Еще немного – и они были бы у цели. Но ее пугала осень: если они не расплатятся с долгом, жизнь станет еще тяжелее.

– Вот иероглиф «фын», из слова «фынфу», означает – много, излишек. А это иероглиф «и», из слова «ифу», – платье, которое мы носим… – рассыпался серебром голосок Хэйни, стоявшей у доски.

«Какие там излишки в одежде?! Пошла ты к…» – Дун Гуй-хуа поднялась, окинув сердитым взглядом Хэйни, а ведь она всегда любила ее, – и вышла во двор.

Впервые она так рано уходила из школы. Ее охватила тоска. Переулок был пуст. Только лениво плелись две собаки, высунув язык от жары.

Ей не хотелось возвращаться домой, и она пошла к жене пастуха – Чжоу Юэ-ин, своей заместительнице по Женскому союзу. Уж с ней-то она поговорит по душам.