Текст книги "Зарубежный детектив"

Автор книги: Димитр Пеев

Соавторы: Штефан Мурр,Матти Юряна Йоенсуу
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

– Это была просто мысль, – сказал Хорншу.

Комиссар вытер губы.

– Что бы еще ни произошло, я не позволю сбить себя с толку. Мы имеем дело только с реальными вещами. И для всего следует находить реальное объяснение. Вопрос только в том, как находить.

– Я нисколько не удивлюсь, если ее тоже обнаружат утонувшей, – пробормотал Хорншу. – Быть может, в устье Эльбы. Месяца через три.

Покончив с едой, они обсудили еще некоторые детали и даже нашли время обменяться мнением по поводу странного отравления рыбой в Фульсбюттеле, к тому времени имелись уже три смертельных исхода. Под стражу взят был крупный оптовый торговец рыбой.

Около двух они вернулись в полицейское управление, и комиссар сразу же пригласил Хорншу к себе в кабинет. Гора почты на его столе существенно выросла.

Первым делом Кеттерле вызвал Рёпке.

– Давайте-ка вместе просмотрим ваши списки, – сказал он, когда тот вошел в комнату.

Они уселись втроем за письменный стол, на котором между скоросшивателями, папками и отпечатанными материалами лежал доклад Рёпке из «Клифтона» и приложенные к нему фотоснимки.

– Очень хотелось бы знать, обнаружены ли отпечатки пальцев третьего лица на каком-нибудь предмете, принадлежавшем пансионату «Клифтон», – сказал комиссар и выпустил густое облако сигарного дыма.

Они сравнивали списки, отмечали галочкой цифры, рассматривали на свету фотоснимки.

– Вот, – сказал наконец Рёпке, – одиннадцать дробь шесть.

Он сравнил список отпечатков пальцев со списком предметов.

– Третье лицо, бесспорно, держало в руках стакан для зубной щетки из ванной комнаты.

Рёпке поискал еще один снимок.

– Снимок номер четыре, в половину натуральной величины, как раз относится сюда. Вот!

Кеттерле откинулся назад, рассматривая снимок туалетной полочки в номере три, на котором рядом с косметическими принадлежностями Сандры Робертс был ясно виден ни в чем не повинный стакан.

– Большой, указательный, средний и безымянный видны четко, – пробормотал Рёпке, отыскивая копии в пачке фотоснимков с отпечатками пальцев.

– Следовательно, приходится допустить, что некое третье лицо находилось в номере три в промежутке между последним мытьем данного стакана и нашей фотосъемкой, этот человек либо просто пил воду, либо чистил зубы, не так ли?

Кеттерле покачал снимком.

– Мы продвинемся еще дальше, Рёпке, лишь в том случае, если пойдем необычным путем. Правда, это запрещено, но вы ведь не попадетесь с поличным, я знаю.

Рёпке добродушно улыбнулся. Его еще никогда не ловили с поличным.

– Необходимо каким-то образом получить отпечатки пальцев Ханса-Пауля Брацелеса и господина старшего врача терапевтического отделения госпиталя святого Георга. Кто-то из ваших должен обследовать дверные ручки, почтовые ящики, дверцы автомашин, зеркала заднего обзора, попытаться что-нибудь найти.

Рёпке кивнул.

– Это можно будет сделать. Мы добивались результатов в таких случаях. – Он подумал. – Лучше всего подойдет Гафке. Он прошел обучение у нас в оперативно-технической группе, прекрасно умеет обходиться с подобными вещами, а самое главное, у него настолько идиотский вид, что никто не принимает его всерьез.

– Согласен, – одобрил Кеттерле. – Блестящая идея.

Он схватил телефонную трубку и набрал номер.

– Гафке, – сказал он, – передайте все, что вы наметили сделать сегодня после обеда, кому-нибудь другому и немедленно зайдите ко мне.

Уже через несколько минут выпученные безмятежно-голубые глаза Гафке показались в дверном проеме.

– Гафке, – сказал Кеттерле, – вы ведь умеете обращаться с графитом?

Гафке задумчиво кивнул.

– Хорошо. Вот два адреса. Через автомобильное управление узнайте типы и номера автомашин, которыми пользуются эти люди. Нам нужны отпечатки их пальцев.

– Но снимите их по возможности в таких местах, – добавил Рёпке, – к которым указанные лица прикасаются лично и к которым, как правило, не имеют доступа другие. Например, кнопки звонков не подходят для этой цели, а вот дверные ручки годятся.

Гафке кивнул.

– А если принесете нам хотя бы один отпечаток вот этого пальца, – комиссар Кеттерле показал на снимок указательного пальца третьего лица, – я предоставлю вам три дня отпуска. Надеюсь, вы справитесь.

Наблюдая, как Гафке с опущенными плечами и выпяченным кадыком шел к двери, никто никогда и мысли бы не допустил, что Гафке может с чем-то справиться. Но комиссару пришло в голову кое-что еще.

– Гафке, – сказал он и встал. – Погодите минутку...

Он несколько раз прошелся по комнате.

– Конечно, это может быть случайность, Хорншу, может, у него действительно руки были в масле, а может, и не только в масле. В таком случае это невероятная наглость. Черт побери, это была бы и в самом деле невероятная наглость...

Он пошарил в карманах пиджака и извлек записку, на которой был записан адрес и номер телефона Новотни.

– Это была бы невероятная наглость, – повторил он. – Но снимите их обязательно там. Сам он наверняка еще на Ратенауштрассе. Так что дома у него никто вам не помешает.

Гафке взял третью записку так же молча, как и предыдущие, и вышел из комнаты. Но потом снова приоткрыл дверь.

– К какому времени нужно все это? Среда устроит?

Кеттерле взглянул на часы.

– К половине четвертого, Гафке, – сказал он сухо. – Сейчас два. Вы можете взять такси за счет отдела.

Он попросил Рёпке сразу же известить его, если Гафке удастся добыть отпечатки.

– Я распоряжусь, чтобы все копии отпечатков немедленно присылали сюда. Ему я дам в помощь еще одного человека. Он начнет с шофера, – принялся руководить Рёпке.

Это была его специальность. Здесь он был мастер. И добивался обычно успеха. Он свято верил в систематизацию, Кеттерле – в интуицию. Работая вместе, они редко оставляли какое-нибудь преступление неразгаданным.

– Хорншу, – сказал комиссар, когда Рёпке ушел, – будьте готовы. В шесть, в половине седьмого мы еще раз отправимся в «Клифтон». Я должен выяснить насчет этого телефонного звонка и задать кое-кому парочку вопросов. Позвоните вахмистру Риксу, чтобы он тоже пришел. Но он не должен там ничего говорить. А за оставшееся время свяжитесь с полицейскими властями Виккерса на Лонг-Айленд и попросите переслать все материалы по делу... м-да... вы ведь даже не знаете, как ее тогда звали. Ну в таком случае выясните. Может быть, она звалась тогда еще миссис Робертс. А в-третьих, постарайтесь узнать как можно больше из прошлого Брацелеса, Брабендера, Новотни, Робертса и прежде всего самой Сандры Робертс. Бюро прописки, паспортные отделы, полиция, здравоохранение, органы социального обеспечения. Ну да вы сами знаете. Составьте себе подробный план. Вы ведь это умеете.

После того как Кеттерле загрузил Хорншу, он принялся наконец просматривать почту и подписывать распоряжения и донесения, продиктованные им раньше на магнитофон: просьбы о высылке материалов, протоколы допросов, заявления об отпуске, анонимные доносы, распоряжения о передаче дел в суд, пояснительные записки к материалам следствия.

Попалась даже одна бумага из дела Робертс.

Сухим официальным языком доктора Вильгельма Лютьенса, проживающего в Бремене, район Фегезак, извещали о том, что заявленные им в связи с проведенным в интересах общественной безопасности полицейским мероприятием претензии будут приняты... ущерба он не понесет... возмещение последует. Претензии по самому возмещению могут быть предъявлены в течение одной недели и так далее. Подпись Зибек, старший советник, начальник полицай-президиума города Гамбурга.

Письмо было написано в первом лице, что свойственно обычно письмам высоких властей и придает им тон самодовольного высокомерия, которое кажется, еще более смешным оттого, что подписавший письмо, как правило, никогда сам его не составляет.

«Остаток божьей милости, – подумал Кеттерле, скромно визируя письмо, – но если так пойдет дальше, то скоро я смогу говорить о себе во множественном числе... мы... высочество...»

А в остальном он был почти уверен, что доктор Лютьенс из Бремена, район Фегезак, в течение недели непременно заявит новые претензии. И именно вечером последнего дня предложенного ему срока. Он хорошо знал эту породу кляузников.

Они вместе склонились в лаборатории над негативами, на которых медленно вырисовывались лабиринты линий, которые Гафке снял с мусорного ведра Новотни, с крышки его почтового ящика, дверной ручки и замка. Они углубились в отпечатки пальцев мусорщиков, почтальона, газовщика, друзей, подружек, откладывая в сторону один негатив за другим после сравнения, пока вдруг не показались схожие извилины, изломы, закругления и прямые пересечения. Со всей тщательностью многолетнего опыта Рёпке и его ассистент сравнивали, измеряли и снова сравнивали.

Потом Рёпке поднял голову.

– Третье лицо, Кеттерле. Я уверен абсолютно. Вот, взгляните...

Правда, во многих местах отпечаток был смазан, прерывался или пропадал совсем. Но он во всех деталях точно совпадал с теми, которые согласно определению Рёпке принадлежали третьему лицу. Им удалось найти отпечаток пояснее. Снимок был настолько хорошим, что Кеттерле откинулся назад и пробормотал:

– Это и в самом деле один из немыслимейших случаев, с которым я когда-нибудь сталкивался...

Ему пришло в голову, что, может, он гоняется за химерой, не исключено ведь, что завтра Сандра Робертс объявится жива-невредима и будет смеяться до смерти, как выразился ее муж, она ведь всегда была, по его словам, экстравагантна. Но пять лет назад на пляже Лонг-Айленд исчезла другая женщина. Она не объявилась потом и не смеялась до смерти. Она утонула. И его не должно было сбить с толку это сходство случаев. Из тридцатилетнего опыта он знал, чего стоит пустая видимость и как далеко может она увести от фактов. Ему не оставалось ничего другого, как идти по следу, который появился.

Медленно и задумчиво спустился он на второй этаж и прошел в свой кабинет.

Потом позвонил Робертсу. К телефону подошла домоправительница.

– Вы можете переключить меня на гараж?

– Конечно, господин комиссар.

– Новотни еще там?

– Думаю, что да.

Кеттерле ждал.

– Гараж, – ответил Новотни.

– Кеттерле, – представился комиссар. – Мы познакомились сегодня утром.

– Слушаю вас, – сказал Новотни.

– Мне необходимо побеседовать с вами еще раз.

– Но о чем?

– Да вы это уже знаете. Есть несколько вопросов, которые я хотел бы задать вам не в присутствии господина сенатора. У вас есть время?

– Вы хотите приехать сюда?

– Честно говоря, мне было бы удобнее где-нибудь в другом месте.

Новотни помолчал несколько секунд.

– Вы можете приехать ко мне. Господин сенатор сегодня во мне не нуждается. Я просто полирую «кадиллак». Но это я смогу сделать и вечером. У вас ведь есть мой адрес?

– Да, господин Новотни. Итак, через полчаса.

– Хорошо. Через полчаса.

Комиссар положил телефонную трубку на рычаг и долго еще держал на ней руку. Потом начал прохаживаться по кабинету, продумывая свою фантастическую идею. Если она окажется верной, он сделает огромный шаг вперед. Тогда через полчаса у него будет ключ к этому делу.

Впервые за свою многолетнюю службу Кеттерле испытал нечто вроде честолюбия.

Он взял такси.

Новотни жил в надстроенном получердачном этаже. Это было старое здание, расположенное по пути на Грос-Борстель. Комиссар поднялся вверх по старым, исхоженным ступенькам. Пахло сыростью и кошками. Но дверь в квартиру была по-современному покрыта лаком, и на ней висела табличка с надписью «Кристоф Новотни».

Шофер сразу открыл дверь. На нем была теперь куртка под замшу с вязаными рукавами и поясом. Из-под куртки виднелся расстегнутый воротник белой рубашки. Выглядел он очень неплохо, и подозрения комиссара усилились. Кеттерле был собран до предела, как всякий раз, когда, пробираясь сквозь лабиринт фактов и событий, должен был вот-вот наткнуться на собственно человеческую подоплеку дела.

Шофер явно вымылся и переоделся перед его приходом.

– А у вас здесь уютно.

Прихожая узкая, зато оклеена яркими обоями. Налево вход в крошечную кухню, рядом такая же маленькая душевая с туалетом. Комната побольше расположена в конце коридора и выходит окнами на север, высоко над крышами других домов. В комнате широкая кушетка, низкий столик, кресло с торшером и часть современной сборной стенки, не то комод, не то буфет. Рядом с вазой, в которой лежали пластиковые фрукты, красовалась фотография Кристофа Новотни в форме фельдфебеля дивизии «Великая Германия». На стенах висели репродукции с видами силезских городов Бриг, Эльс, Хиршберг, Швейднитц[3] 3
  Немецкие названия польских городов Бжег, Олесница, Еленя-Гура, Свидница.


[Закрыть].

– Вы из силезских немцев?

– Присаживайтесь, – сказал Новотни. – Да, я из Швейднитца. Может, рюмку вермута?

Кеттерле поблагодарил и уселся в кресло. Шофер предложил ему сигарету. Комиссар, снова поблагодарив, отказался, наблюдая, как закуривает Новотни.

Потом шофер уселся на кушетку, застеленную оранжево-красным покрывалом, и в упор взглянул на гостя.

Комиссар и в самом деле плохо представлял, с чего начать. Новотни взял это на себя.

– Так что же, собственно, произошло в действительности? Господин сенатор сказали мне, что вы – комиссар. Из отдела расследования убийств.

«Не очень умно со стороны господина сенатора, – подумал Кеттерле. – Но в конце концов господин сенатор могли и не знать всего».

– Я был бы счастлив, если б мог уже сейчас сказать, что произошло в действительности. Вы представляете себе песчаное мелководье?

– Да, примерно, – сказал шофер. – Господин сенатор каждую зиму десять дней проводят в Санкт-Петер-Ординге. Я дважды бывал там с господами и совершал с господином сенатором длинные прогулки. Уважаемая госпожа слишком нежна для такой погоды. Она предпочитала сидеть у камина и читать, а не гулять подолгу, когда штормит.

– А вообще она любит гулять? Она кажется изнеженной, привыкшей к роскоши, такие женщины, сами знаете, предпочитают, чтобы их носили на руках.

– Ну нет, я бы этого не сказал, – пробормотал шофер. – В хорошую, сухую, а главное, в безветренную погоду она сопровождала господина сенатора всюду. Ее восхищало, что в свои годы он еще сохранил столько сил. Да и вообще ему не дашь семьдесят два, правда?

Тут комиссар согласился с шофером.

– Так что же все-таки случилось? – спросил тот.

– Фрау Робертс исчезла с лица земли. Бесследно, в буквальном смысле. Я и представить себе не мог, что такое возможно. Она любит природу северного побережья? Я имею в виду, нравился ли ей Санкт-Петер-Ординг или она ездила туда, только чтобы доставить удовольствие господину сенатору? И что вообще она за человек, предпочитает одиночество или, наоборот, ей необходимо общество?

– Там, в Санкт-Петере, она имела и то и другое. Уважаемая госпожа необычайно красивая женщина. Естественно, ей нравится, когда ею восхищаются. Они часто бывали в курзале, на танцах, и вечерами, соответственно, выходили тоже.

– А как вам кажется, это в ее духе – отправиться в одиночестве в пустынную грустную местность, где нет ни танцев, ни курзала и тому подобных вещей?

Шофер пожал плечами и затушил сигарету в пепельнице.

– Откуда мне знать? Должно быть, у нее были свои причины. Уважаемая госпожа экстравагантна. Но неуравновешенной она никогда не была. К тому же она принимает участие во многих коммерческих делах господина сенатора.

Кеттерле обратил внимание, что Новотни тут же закурил вторую сигарету.

– Вы слишком много курите, – сказал он, рассматривая зажигалку, которую шофер вертел в руках. Это была красивая узкая зажигалка, обтянутая темно-коричневой крокодиловой кожей.

– Симпатичная зажигалка, – сказал Кеттерле.

Новотни защелкнул верхнюю крышку и взглянул на нее с явной гордостью.

– Подарок уважаемой госпожи. Две недели назад в гостинице в Люнебурге она забыла сумочку и заметила это, лишь когда мы свернули на Ратенауштрассе. Я тотчас поехал обратно и привез ей сумочку. В знак благодарности она подарила мне эту зажигалку.

– А вы ездили с ней в Люнебург на «Карман-гиа»?

– Я в Люнебурге был вовсе не с нею, а с обоими господами. У господина сенатора были деловые переговоры с люнебургскими заводчиками. А я сопровождал уважаемую госпожу в музей. Мы были на «кадиллаке».

Комиссар помолчал мгновение, разглядывая поля собственной шляпы, которую держал на коленях.

– А вы сами никогда не были в пансионе «Клифтон»? На побережье в районе Куксхафена, там, где случилась эта загадочная история? – быстро спросил он.

– Нет, никогда.

Кеттерле положил шляпу на пол рядом с креслом, встал и принялся выхаживать по комнате взад и вперед.

– В самом деле не были?

– В самом деле. Нет. Да и какой смысл мне скрывать это?

– Да, верно, – сказал комиссар. – А скажите еще, уважаемая госпожа, она бывает замкнута, погружена в себя, молчалива или, напротив, открыта, доверчива, общительна?

Кеттерле остановился и взглянул на шофера сверху вниз. В этот момент на полке над кушеткой зазвонил будильник. Он показывал половину пятого. Новотни протянул руку и нажал кнопку звонка.

– Вы всегда встаете в это время? Нелегкая у вас работа, – сказал комиссар. – Да, так какое же впечатление сложилось у вас об уважаемой госпоже как человеке?

– Я нередко совершал длительные поездки с уважаемой госпожой. Прежде всего в мае прошлого года в Монтекатини, где господин сенатор проходил лечение. Уважаемая госпожа любит беседовать с людьми. У нее нет высокомерия или надменности по отношению к персоналу. Она создает иллюзию, будто вы на равных.

– Так-так, – пробормотал комиссар и снова принялся расхаживать по комнате.

– Но почему, собственно, вы задаете эти вопросы мне?

Кеттерле остановился.

– А кому же еще я должен их задавать, господин Новотни?

– Самому господину сенатору.

– У меня не создалось впечатления, будто господин сенатор проявлял особую чуткость по отношению к жене, господин Новотни. Тут уж я ничего не могу поделать: трудно поверить, чтоб подобный брак был особенно прочным.

– Об этом не мне судить, – сказал Новотни.

– Но вы разделяете мое мнение?

Шофер пожал плечами.

– А молодые господа? Они, вероятно, прекрасно знают все, о чем я могу только догадываться. Вашей уважаемой госпоже приходилось нелегко, господин Новотни. Выйти замуж за располагающего к себе, однако жесткого, как кремень, человека, иметь двух приемных дочерей, не намного моложе, чем она сама, да к тому же относящихся к ней по внутренним, однако вполне понятным причинам крайне неприязненно, совсем не иметь друзей, общаться разве что со снобами и денежными мешками из Альстер-клуба... Что ж тут удивительного, если временами у нее появлялась потребность раскрыть перед кем-то душу? Вот почему я и расспрашиваю вас, Новотни.

– И вы полагаете, что уважаемая госпожа раскрывала душу передо мной?

Новотни улыбнулся.

– Да.

Комиссар не улыбался.

– И что она, быть может, сказала мне причину, зачем отправилась на северное побережье?

– Да.

Засунув руки в карманы брюк, широко распахнув свое плотное пальто, Кеттерле стоял перед шофером и наблюдал, как тот закуривает третью сигарету.

– К сожалению, ничем не могу вам помочь. Свои личные дела уважаемая госпожа со мной никогда не обсуждала. В конце концов, я всего лишь шофер.

Комиссар снова уселся, однако теперь он сидел, весь подавшись вперед, зажав между колен кончики своих массивных пальцев.

– Господин Новотни, – сказал он дружески, однако не глядя шоферу в лицо, – я вынужден задать вам вопрос, который вполне может вызвать ваше возмущение. Она была беременна?

Рука шофера с сигаретой бессильно повисла.

– Господин комиссар, – выдавил он, – почему вы говорите «была»?..

Кеттерле поднял голову.

– Я сказал «была»? Должно быть, оговорился. Итак, беременна она, господин Новотни? Вы должны подтвердить, если это так. Пусть даже это будет для вас нелегко.

Новотни уставился прямо в пол. Казалось, он считал клеточки ковра. Комиссар буквально физически чувствовал это.

– Я ведь уже сказал, что уважаемая госпожа не обсуждала со мной своих проблем, – пробормотал шофер.

– А что же тогда она собиралась обсудить с вами в пансионе «Клифтон»?

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

Новотни потянул было руку к пепельнице, чтоб стряхнуть с сигареты пепел. Но сделал это на полпути. Прямо на ковер. От комиссара не ускользнуло и это.

– Тем не менее, господин Новотни, – продолжал он. – Слушайте меня внимательно, вы находитесь в трудном положении. Вы договорились встретиться с нею в «Клифтоне». Но потом господин сенатор решил, что вы должны отвезти его в воскресенье во Флотбек. Тогда вы посылаете ей телеграмму. Следовательно, вы не едете в «Клифтон». Но там бесследно исчезает фрау Робертс.

– Я не договаривался с нею. Мы не сказали об этом ни слова. И я не посылал телеграммы. В то время я уже был здесь, в моей квартире. И все ваши подозрения...

Кеттерле поднялся в третий раз.

– У меня нет никаких подозрений. Но почему вы вдруг начали говорить «она» о госпоже и «мы» о вас обоих?..

– Это все от волнения, черт побери...

Шофер тоже встал. Их лица оказались совсем близко друг от друга...

– А разве вы на моем месте не потеряли бы самообладания?

– На вашем месте, – проворчал комиссар, – на вашем месте я лучше сказал бы правду.

Он вынул из кармана брюк руку со связкой ключей и покачал ими, как колокольчиком. Затем спрятал ключи.

– Речь идет вовсе не о вас, Новотни. Садитесь ближе, поговорим спокойно. Речь идет не о вас. Но если я собираюсь выяснить, о ком должна идти в данном случае речь, мне надо для начала знать, была ли она беременна.

– Вы снова сказали «была».

– Я убежден, что Сандры Робертс нет больше в живых. Вероятно, это поможет вам говорить правду. Думаете, я начал бы это расследование, если б допускал, что завтра она снова объявится и будет смеяться до смерти, как изволил выразиться господин сенатор? Я убежден, вы уже не сможете скомпрометировать вашу любимую. И если я, несмотря ни на что, ошибаюсь, даю вам слово, что никто никогда ничего не узнает. А теперь скажите, правильна ли моя догадка. Она ждала от вас ребенка?

Новотни рассматривал свои сильные, загорелые руки.

– Допустим, я сейчас скажу «да». Вы правы. Уважаемая госпожа позволила себе увлечься, я тоже. Последствия не заставили себя ждать... Я – маленький человек, господин комиссар. Но опасность такого мотива я тоже достаточно понимаю. Поэтому я не сказал бы вам ничего, даже если бы все было так... Докапывайтесь лучше сами. Я отказываюсь давать показания.

– Мы даже не нашли до сих пор ее труп, господин Новотни. Допустим, мы вообще не сможем его найти?

– Тогда вы не сможете разрабатывать вашу догадку дальше.

– Вот видите, – пробурчал Кеттерле. – Вы считаете, это говорит в вашу пользу?

Он снова принялся ходить взад и вперед.

– Попробую поставить себя на ваше место. Мне кажется – при условии, конечно, что это правда, – лучше признать беременность и дать нам возможность досконально проверить этот мотив, нежели навлекать на себя подозрение, будто сознательно что-то скрываешь. Поскольку вы решительно продолжаете утверждать, будто никогда не были в «Клифтоне» – а вы ведь продолжаете это утверждать...

– Да. Я никогда там не был.

– Хорошо, поскольку вы решительно продолжаете это утверждать, никто не сможет доказать обратное – как вы думаете?..

– Это исключено, господин комиссар.

– Гм, хорошо. Но чем повредит вам то, что вы признаете беременность? Вы можете даже спокойно признать, что это вы отправили ей телеграмму.

– К моменту подачи телеграммы я был уже в своей квартире, это подтвердил и господин сенатор...

Комиссар с удовлетворением откинулся назад и терпеливо говорил теперь, глядя в потолок.

– Вы – маленький человек, господин Новотни. Вам приходится много работать, и вы небогаты. Вы дали телеграмму отсюда и просили записать ее на номер телефона вашего шефа. Такое возможно. Служащие почты только в одном случае из тысячи делают выборочную проверку. Это, конечно, обман. Но он преследуется только по заявлению пострадавшего. А господин сенатор никогда не узнает об этом, если вы, конечно, скажете мне правду...

– Я не посылал телеграммы. И я не договаривался о встрече с уважаемой госпожой. – Волнение шофера росло. – И я никогда не был в этом... этом пансионе. Чего, собственно, вы от меня хотите? Вы и так уже выдавили из меня одну тайну...

– Это не тайна, Новотни. Это факт, лежащий на поверхности. По крайней мере, для меня.

– Так и удовлетворитесь этим, черт побери...

– Этим удовлетвориться я не могу, господин Новотни. Это не продвигает меня ни на шаг дальше. Но в конце концов я могу понять ваше молчание.

И снова Кеттерле принялся ходить по комнате взад и вперед. У окна он задержался. Начинало смеркаться, и закопченные сажей крыши постепенно утрачивали свои контуры. Из трубы напротив вырывался черный дым, который ветер тут же рвал в клочья.

– Вы можете помочь мне еще в одном пункте. Вопрос нескромный, но абсолютно безобидный. Вы можете, если собираетесь держаться подальше от этого дела, проигнорировать его вовсе. Но если вы ответите правду, то очень поможете мне, да и самому себе тоже. Когда Сандра Робертс обычно стирала косметику? До того, как раздевалась перед сном, или после?

Он обернулся. Кристоф Новотни видел только громадный силуэт перед сумеречным окном. Он набрал в легкие воздуха.

– Это было обычно последнее, что она делала перед сном. Она делала это уже в пижаме.

– Всегда?

– Всегда.

Силуэт приблизился к Новотни, наклонился, поднял с пола шляпу.

– Хорошо, господин Новотни. Этого я и боялся. Но это не могло быть иначе.

Дверь захлопнулась. Шофер уткнулся лицом в ладони. Потом поднялся, вышел на лестничную площадку и уставился из маленького окошка вслед комиссару, который пересекал улицу, высоко подняв воротник пальто.

Новотни вернулся в комнату и отодвинул в сторону дверцу встроенного шкафа. Достал оттуда фотографию Сандры Робертс и снова поставил ее на полку рядом «будильником.

Она сидела на низкой каменной ограде, курила и уголками глаз, которые почти закрывали длинные русые пряди, наблюдала за мужчиной, который внимательно смотрел на нее, медленно приглаживая рукой волосы на голове. Опять, опять и опять.

Хотя лежали волосы безупречно.

Несколькими перекрестками дальше комиссар нашел свободное такси и отправился прямо в госпиталь святого Георга.

В ординаторской терапевтического отделения он около двадцати пяти минут беседовал с доктором Реймаром Брабендером. В конце разговора он попросил врача заказать ему такси.

В самом начале седьмого он вышел из такси на площади Карла Мука, быстро прошел, через отделанный клинкером холл и поднялся на второй этаж. Хорншу был уже наготове, поджидая его в пальто и шляпе.

– Пока мы не уехали, запросите, пожалуйста, почтовое отделение, обслуживающее квартиру Новотни, обо всех телеграммах, которые, возможно, поступали на его имя, начиная с четверга, – сказал Кеттерле, бегло просматривая почту.

– С «Клифтоном» нет автоматической телефонной связи, – добавил он через несколько секунд, – так что можно проверить, не заказывали ли оттуда с ним телефонный разговор.

Хорншу вызвал Гафке, передал ему задание и закурил сигарету.

– Мы можем немедленно выехать, Хорншу.

Комиссар взял из нижнего ящика письменного стола карманный фонарь, достал папку из шкафа и распахнул дверь. Закрывая ее снаружи, он не предполагал, что не пройдет и семи часов, как он откроет ее снова.

– Мы заночуем там, Хорншу, – сказал он, – вы известили вахмистра?

– Конечно. Они провели сегодня операцию на песчаном мелководье, прочесали район примерно в двадцать пять квадратных километров.

– Ну и...

– Естественно, ничего. Рикс говорит, что пропавшего позавчера легко могло затянуть по такой погоде в ил. И тот факт, что они не смогли ее отыскать, еще не означает, что она все-таки там не погибла.

Комиссар кивнул:

– Я тоже так думаю.

Они уселись в машину, и Хорншу выехал со двора. Медленно, с остановками, тянулся по улицам густой поток машин. Они с трудом пробились к причалу и перед въездом в туннель простояли добрых десять минут.

– Все-таки лучше, чем по мосту через Эльбу, – проворчал Хорншу, пока лифт медленно уносил их в глубину.

Вокруг них стояли докеры, рабочие порта и судоверфи в фуражках и кожаных куртках, из карманов у многих торчали маленькие термосы. Они держали в руках велосипеды и стрекочущие мопеды. Кто ехал на смену, кто возвращался со смены. Выложенные кафелем туннели, извивающиеся подобно шлангам под гаванью, были наполнены неоновым светом и парами бензина, в их удушливом и голубоватом чаду терялся выезд на поверхность.

Улицы Штейнвердера тоже были забиты колоннами велосипедистов и владельцев мопедов. Лишь на той стороне реки Хорншу удалось немного прибавить скорость. Они проехали набережную Рейер и через Ретебрюкке подъехали к повороту «длинное ухо». Затем свернули на северо-запад в направлении Куксхафен – Штаде. Было уже темно, и движение за городской чертой было на столь оживленным.

– Ну и что же вам удалось выяснить? – спросил Хорншу. – Предприятие Гафке не дало больше никаких результатов.

– Да и не могло дать, Хорншу. Логически исключается. Третьим лицом является Кристоф Новотни. Это установлено абсолютно точно.

– Ну и?..

– Он находился в близких отношениях с Сандрой Робертс.

– Он был в «Клифтоне»?

– Сам он это отрицает.

– А телеграмму он давал?

– Он отрицает и это.

– Алиби?

Кеттерле вздохнул.

– У него такое же алиби, как у всех остальных, которые были в то время в постели или по крайней мере, утверждают, что это так. Я не знаю. Мы должны стремиться работать с безусловными доказательствами. Отрицательные доказательства дают в данном случае слишком мало, как, впрочем, и всегда.

– Вы полагаете, он причастен к этому делу?

– Так или иначе, он держал в руках стакан в «Клифтоне». Но главным является то, что Сандра Робертс никогда не стирала косметику, пока совсем не разденется ко сну.

– Вы, кажется, придаете этому моменту большое значение.

Кеттерле поудобнее устроился на сиденье и чуть приоткрыл окно.

– Да, – сказал он, – как это часто бывает в нашем деле, существуют две возможности. Либо Сандра Робертс решила отправиться на пляж после того, как совсем разделась и приготовилась лечь спать, – это малая вероятность. Либо после того, как она уже разделась, кто-то принудил ее отправиться на прогулку, и здесь вероятность значительно большая.

– В ее комнате был Новотни?

– Может, и так. А кроме того, она ждала от него ребенка.

– Не может быть!

– И тем не менее это так.

– Откуда вы знаете?

– От ее зятя, доктора Брабендера.

Хорншу бросил на комиссара быстрый взгляд, в мерцании приборов на распределительном щитке тот выглядел бледным и осунувшимся.

– Но тогда ведь не остается почти никаких сомнений?

– Увы, Хорншу. Есть еще два сомнительных момента. Видите ли, момент стирания косметики – это чрезвычайно важная исходная точка. Однако этот момент говорит отнюдь не против Новотни...