Текст книги "Зарубежный детектив"

Автор книги: Димитр Пеев

Соавторы: Штефан Мурр,Матти Юряна Йоенсуу
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

ШТЕФАН МУРР
ГИБЛОЕ МЕСТО
РОМАН

© 1981 by Wilhelm Heyne Verlag, München

Нет ничего более обманчивого, чем вполне очевидный факт.

Конан Дойл

Вчетвером сгрудились они вокруг того места, где нога Сандры Робертс в последний раз коснулась земли. Место это ничем особенным не выделялось. Вот разве только след, оставленный пляжной босоножкой без каблука, след маленькой энергичной женской ноги, причем левой. Левой ногой сделала она шаг вперед, точно так же, как до того тысячу, две или три тысячи шагов, пройдя расстояние от пансиона «Клифтон» до этого злополучного места. Ее ничто не взволновало в этот миг, след был все тот же, прямой, целеустремленный, пролегающий вплотную к дюнам, поросшим сухой невысокой травой. Она не остановилась, не оглянулась, не сделала рывка в сторону, не бросилась бежать, не замедлила шагов. Просто след на этом месте оборвался, и вот уже десять часов, как она не возвращалась в «Клифтон», хотя для этого ей понадобилось бы всего лишь пятнадцать-двадцать минут.

Кеттерле не особенно удивился бы, если б ее нашли спящей, прикорнувшей где-нибудь в камышах, быть может, со сломанной ногой или потерявшей внезапно сознание. Он не удивился бы и в том случае, если б ее нашли мертвой, выброшенной приливом на один из длинных волнорезов или же наполовину занесенной песком в густых зарослях прибрежного камыша. Но вот чего он совсем не ждал, так это того, что ее столь четкий след, оставленный босоножкой, прервется вдруг просто так, словно какая-то неведомая сила оторвала Сандру Робертс от земли.

Когда они без труда обнаружили следы исчезнувшей женщины, уводившие на пляж прямо от ее окна, Кеттерле приказал всем идти вдоль следа друг за другом на некотором расстоянии – вот почему теперь, оглянувшись, он представил, будто Сандра Робертс, отправилась на прогулку в сопровождении четырех человек. Но это было не так. Во время прогулки она была одна, одна-одинешенька. Это был одинокий след, тот, по которому они сейчас шли, и когда в тридцати метрах впереди след просто исчез, Кеттерле показалось вначале, что у него галлюцинации. Нетронутые, ровные и девственные, простирались пески далее на северо-восток. Кеттерле невольно развел руками, Хорншу и женщины остановились, обе они говорили, перебивая друг друга, а Кеттерле в это время, засунув руки в карманы пальто, описывал широкую дугу, снова приведшую его к месту, где след обрывался.

Сомнений быть не могло, и старший комиссар полиции Готфрид Цезарь Кеттерле покачал головой. Затем осмотрелся. В сторону суши пологими волнами протянулись ровные песчаные дюны, на гребнях которых даже от слабого дуновения ветерка клонилась к земле сухая трава. Вообще-то комиссар любил неприхотливость и легкий незатихающий шепот камышей, но в этот миг шепот их показался ему издевательским.

Огромное свинцовое море устало катило тяжелые валы, над морем недвижно нависало небо, сплошь затянутое плотными перистыми облаками. Далеко впереди маяк, невысокий, но мощный, высвечивал изломанную линию горизонта. Летящий реактивный самолет заполнял небо изматывающим гулом, гул этот, однако, оборвался так же быстро, как и возник.

Кеттерле наклонился и еще раз внимательно посмотрел на след левой ноги Сандры Робертс, последний в ее жизни след.

– Вы верите в привидения, Хорншу?

И хотя Хорншу в привидения не верил, он почувствовал, как по спине его забегали мурашки.

– Все-таки тут есть что-то нелепое, – пробормотал он мгновение спустя.

Кеттерле решил не поддаваться тревожному настроению этого странного утреннего часа. Он внимательно оглядел девушку и женщину, безмолвно стоявших рядом и широко раскрытыми глазами наблюдавших за ним, и Хорншу.

– Если оставаться на почве реальности, – сказал комиссар, – следует предположить, что начиная с этого самого места следы Сандры Робертс были уничтожены. Уничтожены кем-то или чем-то. Займемся сначала «чем-то». Ветер, вода, как вы думаете?

Но почему именно на этом месте и дальше ветер должен был уничтожить следы? В тяжелой свинцовой духоте последних четырнадцати часов можно было рассчитывать лишь на внезапный, резкий и очень ограниченный порыв ветра. Однако в пользу подобной гипотезы ничего не говорило, к тому же и сильнейший шквал не смог бы полностью уничтожить следы. Где-то впереди они неизбежно обнаружились бы снова. Но продолжения следа не было.

Может, вода? И беглого взгляда комиссару было достаточно, чтоб убедиться, что линия прилива не доходила сюда по крайней мере с месяц.

– Итак, остается лишь «кто-то», – сказал он, и на миг показалось, будто его глухо и задумчиво произнесенные слова обращены непосредственно к безвинному отпечатку босоножки.

– Здесь мы тоже имеем две возможности, Хорншу, она сама или кто-то еще.

Хорншу хотел было что-то сказать, но комиссар продолжал:

– Не торопитесь, Хорншу. Если это была она сама, то и здесь мы имеем две возможности. Либо это настоящее самоубийство, либо его инсценировка.

Комиссар расстегнул пальто и пошарил в карманах. Он даже не успел захватить из дома сигары.

– Как выглядела дама? – спросил он неожиданно одну из стоявших рядом женщин.

– Трудно сказать. Она приехала вчера. В пятницу вечером она позвонила из Гамбурга и справилась, есть ли у нас свободные номера. Я ответила, что сейчас у нас проживает один только полковник и я могла бы предоставить ей отличную комнату на той стороне дома... Вы знаете, здесь, на Северном море, большинство комнат выходят окнами на море... Но вот вечный шум прибоя...

Похоже, она собралась углубиться в детальный разбор преимуществ и недостатков отдыха на Северном море. Однако комиссар прервал ее:

– Выходит, вы никогда прежде ее не видели? Я имею в виду до сих пор.

– Нет, никогда, – ответила женщина.

– Какую профессию она указала в гостиничном бланке?

– Никакую. Довольно изнеженная особа, видно с первого взгляда, уже по тому, как она заказывала ужин и справлялась насчет горячей воды. У нас на это чутье, можете поверить...

– Вы видели ее паспорт?

– Конечно, – ответила женщина, – он и сейчас у меня в столе. Если только она не прихватила его с собой.

Комиссар Кеттерле прикусил верхнюю губу.

– Так, – только и сказал он.

Странно, как это он сам не додумался. Очень важно ведь, взяла она паспорт или нет. Однако Сандра Робертс вылезла из окна, чтобы направиться к морю. Если бы перед этим ей потребовалось забрать из столика портье паспорт, она с таким же успехом могла выйти и через дверь.

– Когда вы обычно запираете двери? – спросил комиссар.

– Когда ты вчера заперла двери, Хайде?

Укоризненный взгляд пронзил девушку насквозь, словно женщина заранее знала, какой ответ получит.

– Вечно она забывает, – обратилась она, как бы извиняясь, к Кеттерле.

– Значит, опять забыла, Хайде? Лучше признайся.

Девушка только кивнула.

– Я должна с вечера вымыть кухню, собрать обувь для чистки, накрыть в столовой к завтраку, запереть на окнах ставни. Я не могу помнить обо всем.

– И вы не боитесь? – спросил он.

– Нет. А чего? – ответила девушка и не спеша убрала прядь светлых волос за ухо. – Я вообще ничего не боюсь.

Комиссар кивнул.

– А вы смелая, – сказал он. – Хорншу, сфотографируйте для нас эту загадку природы. И чем скорее, тем лучше. Пока Рёпке прибудет со своим саркофагом, следы успеет замести ветер. Попробуем сохранить их до прибытия технической группы.

Кеттерле заметил, что губы у женщины дрогнули.

– С саркофагом? – пробормотала она, словно только сейчас поняла, о чем идет речь.

Кеттерле улыбнулся.

– Нет, нет, совсем не то, что вы думаете. «Специальная машина отдела убийств» звучит длинновато. Между собой мы называем ее саркофагом. Она в самом деле так выглядит. Вот видите, Хорншу, нам следует быть осторожнее в выражениях, уголовная полиция и так не пользуется доброй славой!

Хорншу опустился на колени и постарался в хмуром утреннем свете запечатлеть на фотопленке последний след Сандры Робертс. Поднялся он, как заметил Кеттерле, уже с другим выражением лица.

– Ничего я тут не понимаю, – произнес Хорншу.

Кеттерле лишь пожал плечами.

– Важно разобраться, не сама ли она уничтожила след, – сказал он и еще раз внимательно, огляделся.

Внешний вид песка не давал оснований предполагать, будто со вчерашнего дня здесь поработали иные силы, кроме дующего с моря слабого ветерка.

– Стойте! – резко одернул он девушку, сделавшую несколько шагов вперед. – Вы испортите чутье собаке. Отойдите в сторону.

Кеттерле почувствовал нечто вроде облегчения, представив, как собачий нюх наверняка вернет эту чертовщину на почву реальности. Реальные, достоверные факты – они особенно бывают нужны, когда след человека уводит в пустоту. К тому же Готфрид Цезарь Кеттерле верил только в реальные факты.

– ...Если же это был кто-то другой, – неожиданно продолжил он свою мысль, – то у нас остается не две возможности, а только одна.

Женщины удивленно уставились на него.

– А почему, собственно, вы удивляетесь? – спросил комиссар. – Вы ведь тоже подумали о чем-то таком, иначе не позвонили бы в Гамбург. Обычно извещают местную полицию, и все.

– Это полковник, – сказала хозяйка, глядя на море, – он настоял. Мне бы и в голову не пришло. Наверное, так было правильно. Полковнику всюду чудятся подозрительные вещи. Он педантичен и недоверчив, но в этом случае, должно быть, он прав.

– Должно быть? – буркнул комиссар. – Должно быть – это хорошо, ха-ха. Поторопитесь, Хорншу, мы ведь не знаем, вдруг ветер усилится. Лучше уже сейчас кое-что предпринять.

Он взбежал, запыхавшись, на гребень дюны и осмотрелся вокруг. Неподалеку, в низине, примостился маленький домик, летнее бунгало или просто пляжная хибара. Домик казался необитаемым, ставни на окнах были закрыты.

– Чей это дом? – крикнул он сверху и показал рукой.

– Хозяева живут в Бремене. Он врач. Фамилия – Лютьенс. Они появляются здесь лишь в августе. В остальные месяцы дом сдают. Сейчас там никого нет. – Хозяйка поднялась вслед за Кеттерле на гребень дюны и взглянула в сторону домика.

– Да, он пуст. Нынче это стало модно – сдавать в аренду. Они портят нам сезон, а ведь съемщики при столь высоких ценах ничего не выигрывают. Они должны сами готовить еду, к тому же хозяева навешивают на них всякие работы по дому.

Она бодро направилась к дому, и снова комиссару бросился в глаза желтоватый оттенок ее кожи и усталый вид, так странно контрастировавший с оживленной деловитостью.

– Стойте! – крикнул ей комиссар. – Ходить только по моим следам. Хорншу, давай-ка снимем ставни с окон.

Широким полукругом они приближались к дому с задней стороны.

«Почему, собственно, я не разрешил ей подойти к дому? – спросил себя Кеттерле. – Как бы то ни было, надо учитывать все. Да и Рёпке скажет спасибо, если мы не оставим без внимания мельчайшие детали».

Дом был тих и явно негостеприимен. Комиссар обследовал ставни на окнах. Они были прочно закрыты изнутри на засовы, однако, расшатав створки, можно было отогнуть запорные крюки. Сквозь грязные стекла было видно, что в доме долго никто не жил. Кеттерле и Хорншу сняли две ставни с петель и понесли напрямик через дюны вниз – к месту, где кончался след Сандры Робертс.

– Вы видели когда-нибудь заграждения от снежных заносов, Хорншу?

Хорншу заграждения от снежных заносов видел и потому помогал комиссару со знанием дела. Они установили ставни «шалашиком». Всего притащили восемь тяжелых створок, прикрыв ими последние двенадцать метров следа Сандры Робертс. Мелкий песок равнодушно засыпал бы его при самом легком бризе.

Все это время Хайде недвижно стояла на гребне дюны и внимательно наблюдала за ними. Когда полицейские с двумя последними створками остановились рядом, чтобы отдышаться, она вдруг подняла руку и показала в сторону моря.

– Смотрите, море, – произнесла она.

Хорншу бросил взгляд на Кеттерле, потом на девушку.

– Ну и что? – сказал он. – Море как море.

Хайде загадочно улыбнулась.

– Не совсем. Когда начнется отлив, моря там уже не будет. Одни песчаные отмели, а между ними – протоки, течение в них страшное, да еще топи, водовороты.

Она поежилась, словно от холода, и ссутулилась.

Далеко впереди, за беспокойно бурлящей водой, Кеттерле разглядел плоские, размытые контуры острова. Много веков хранил он почти скрытые сейчас водяной дымкой развалины, древнее оборонительное сооружение, судя по всему.

Комиссар велел Хорншу находиться там, где обрывался след. Он решил не оставлять это гиблое место без присмотра. По дороге в «Клифтон» он сфотографировал еще несколько следов Сандры, где контур босоножки отпечатался в сыром песке особенно четко.

Обе женщины терпеливо дожидались, внимательно наблюдая за его действиями.

Поднявшись с колен и перемотав пленку, комиссар заметил вдалеке приближавшегося мужчину, который отчаянно размахивал руками.

Полковник, подумал он, наверняка сам полковник. Движется с военной точностью прямо по следу.

– Это вы комиссар? – крикнул тот еще издали. – Там звонят из уголовной полиции. Я решил позвать вас, не теряя времени. Ну как, удалось ее найти?

– Сойдите со следа! – рявкнул Кеттерле. – Кто звонит?

Полковник возмущенно выпрямился, а Кеттерле представил себе Рёпке, извергающего проклятия в телефонную трубку, ибо времени у него, как всегда, было в обрез.

– Человек назвался Рёпке, – сказал полковник, покосившись на напряженно-строгое лицо Кеттерле.

Комиссар сжал губы.

– Вы и вообразить не можете, что значит заставить Рёпке ждать, – быстро проговорил он и кинулся к «Клифтону».

Но вдруг другая мысль пришла ему в голову, и он резко обернулся.

– Я запрещаю вам толкаться на том месте и что-нибудь там трогать! – крикнул он полковнику.

Женщины одновременно принялись в чем-то убеждать полковника, но тот упорно продолжал глядеть в спину уходящему Кеттерле.

– Весьма самоуверенный тип, не правда ли? – спросил полковник фрау ван Хенгелер, когда Кеттерле отошел на приличное расстояние.

«Клифтон» прежде был мрачной скособоченной крестьянской усадьбой, каких много на этом участке побережья. Потом его перестроили, но соломенная крыша осталась до сих пор. Комиссар вошел через вполне современную стеклянную дверь. На столике портье лежала телефонная трубка.

– Алло, Рёпке?

– Долго заставляете ждать.

– Извините, Рёпке, тот человек просто идиот.

Комиссар оглянулся, но в холле никого не было.

– Дело не в этом, Кеттерле, почему вы так долго не звоните? Ведь вы должны были быть там около девяти, ну в половине десятого. Что-нибудь случилось?

– Выезжайте немедленно, Рёпке. Такого вы еще не видели.

– И это говорите вы?

Комиссару Кеттерле и в самом деле довелось кое-что повидать в жизни.

– От этой женщины не осталось и следа. Ну, кроме обычных следов ее ног. Но на самом интересном месте обрываются и они.

– Как это?

– А вот так. Когда выезжаете?

– Немедленно, – ответил Рёпке, – ведь это, как я понял, горит?

– Да, – сказал Кеттерле, – в самом деле горит. Прихватите собаку.

– Чую, дело непростое, – сказал Рёпке.

– Вот это уж точно. След обрывается, и все. Посреди нетронутого песка. Словно его перерезали.

– Буду часа через два.

– Чаще включайте сирену и мигалку. Дорога ведет через деревни. Чем быстрее приедете, тем лучше. Хотя бы потому, что может подняться ветер.

– Ясно, – сказал Рёпке. – Пока.

Кеттерле положил трубку и сквозь низкое окошко увидел, как к дому приближаются хозяйка и Хайде.

– Значит, полковник все-таки отправился туда? – буркнул он, когда женщины вошли в дом.

– Да он не простит себе, если не побывает на том месте. Он и так расстроился оттого, что принимал ванну, когда вы прибыли. Оставьте ему хоть это удовольствие. Должно же быть что-то у человека, когда не нужно больше командовать артиллерией. В последний раз он скомандовал «огонь» на Одере. Под Вриценом. Но вам предстоит еще услышать об этом.

Фрау ван Хенгелер вздохнула.

– Не очень-то все это хорошо для репутации «Клифтона», – добавила она и принялась сортировать немногочисленные письма, оставленные почтальоном на столике в ее отсутствие.

– Ну почему же, – сказал Кеттерле, внимательно взглянув на нее. – Вспомните, какую рекламу создают привидения старым замкам в Англии.

– Такое мне в голову не приходило, – сказала хозяйка, раскладывая письма по ящичкам.

Один конверт она протянула комиссару.

– Взгляните, вот эта телеграмма вас, наверное, заинтересует.

Комиссар сунул телеграмму в карман пальто. Сначала он хотел выяснить все, что можно выяснить в доме, а уже потом с помощью телеграммы начать знакомиться, так сказать, с самой Сандрой Робертс, с ее окружением, семьей и друзьями, с ее образом жизни и привычками. Ему необходимо было знать, в какой комнате она остановилась, что делала в тот вечер, что читала, что ела и, главное, что и много ли пила. Но перед этим нужно было уладить еще одно дело.

– Следует известить доктора Лютьенса в Бремене, что мы воспользовались его ставнями, – заметил он. – Не могли бы вы взять на себя этот труд? А кроме того, пригласить кого-нибудь из местной полиции. В нашей стране все должно проходить строго по инстанции.

– Это я хорошо знаю. Вы не представляете, сколько пришлось пережить, пока я не получила разрешение на перестройку дома и открытие «Клифтона». Должно быть, изучали мое происхождение до четвертого колена, но и после этого потребовалось личное вмешательство одного из членов ландрата. Сыграло свою роль и то, что мне весьма полезен здешний климат. А в конце концов все ведь устроилось прекрасно, правда?

В данный момент, однако, комиссар не разделял наивную радость хозяйки.

– Где ее комната? – спросил он.

– Первый этаж, последняя слева. Номер три. Хайде покажет.

Девушка была в кухне.

– Не беспокойтесь, найду сам. Вы там ничего не трогали?

– Боже сохрани, – сказала женщина. – Вы плохо знаете нашего полковника.

Комиссар мрачно усмехнулся.

– Уж не запер ли он ее?

– Нет, – ответила хозяйка. – Хотя намерение такое было. Но я решила, что мы не вправе делать даже этого.

Кеттерле с благодарностью взглянул на нее и покинул холл. Он миновал две кирпичные арки в деревенском стиле и вздрогнул, наткнувшись на фигуру святого в человеческий рост, который как-то уж очень неожиданно протягивал ему навстречу свою благословляющую руку. Пол в прихожей выложен был плитками красного песчаника. На старом сундуке слегка покачивался давно не чищенный самовар. В темном углу стояли огромные, почти черные часы. На длинной темного дерева полке тускло поблескивала старинная фризская утварь из латуни. Она тоже была давно не чищена. Перед дверью номер три Кеттерле вытащил носовой платок, положил его на выдержанную в стиле барокко, тоже давно не чищенную дверную ручку из матово поблескивающей латуни и осторожно нажал. В комнате царил полумрак, тяжелые клетчатые портьеры были сдвинуты. Это они заметили еще, когда рассматривали след под окном. Ставни были притворены, как и утром.

Комиссар включил свет и начал осматривать комнату. Постель и в самом деле была не тронута. Белье выглядело так, словно его только что выгладили и застелили. Сандра Робертс успела распаковать чемодан и забросить его на шкаф. Рядом с кроватью стояли домашние туфли на высокой танкетке. На ночном столике лежал раскрытый журнал. На нем стоял дорожный будильник в футляре из крокодиловой кожи. В шкафу висел очень дорогой шерстяной костюм в крупную клетку, даже с вешалки излучавший удивительную элегантность. Рядом пальто из верблюжьей шерсти, вверху на полке лежала модная темно-зеленая шляпа.

На столе лежала сумочка из крокодиловой кожи, рядом перчатки и ключи от машины.

Комиссар отворил дверь в ванную. Шторы были задвинуты и здесь. Над раковиной на стеклянной полочке Сандра Робертс разложила свои косметические принадлежности, мыло, шампунь. Одна из бумажных салфеток, какими обычно снимают косметику, была использована в валялась, скомканная, в унитазе. Да еще полотенце было небрежно брошено на никелированную вешалку.

Комиссар подошел к окну, раздвинул шторы, попробовал его открыть и тут вдруг увидел ужасное, невыносимо отталкивающее лицо.

Самым страшным в этом лице было выражение тупости, переходящей в полное безразличие к миру, и это в сочетании с непрерывными и беспорядочными движениями тела. Мужчина выпрямился и повернул голову в его сторону. Его поразительное уродство бросалось в глаза лишь тогда, когда наблюдатель уже как-то смирялся с тупостью и апатией на его лице.

Шорох за спиной заставил Кеттерле вздрогнуть.

– Это Кадулейт вас так напугал?

В дверях стояла Хайде с вычищенными ботинками в руках, и Кеттерле усмехнулся. Бросив еще один взгляд в окно, он понял, что Кадулейт моет автомашину. Для этого он выбрал мощеный участок двора между домом и сараями. Должно быть, там всегда мыли машины.

– Кадулейт – всего лишь несчастный уродец, – сказала Хайде и поставила вычищенные ботинки под дверь. – Люди часто пугаются его. А я вот не боюсь. У него тоже никого не осталось на свете. Он у нас и садовник и истопник, а еще присматривает за автомобилями и кое-что ремонтирует по дому. Он силен, как медведь и наивен как ребенок. Но не думайте, что он такой уж глупый.

– Так-так, – пробормотал Кеттерле. – Фрау ван Хенгелер дозвонилась до Бремена?

Девушка кивнула.

– Они хотят получить официальное уведомление, чтобы потребовать возмещения убытков.

– Возмещение убытков, – скривился Кеттерле. Он ненавидел людей, которые при любом ничтожном поводе думают только о собственной выгоде. – Возмещение убытков – если бы тут и поставить точку на этом деле! Когда вы вчера легли спать, Хайде? – спросил он и уселся в тяжелое голландское кресло, принадлежавшее к обстановке комнаты номер три.

– Десять минут двенадцатого, господин комиссар.

– Значит, около двенадцати, когда фрау ван Хенгелер постучала к Сандре Робертс, вы уже спали?

Хайде кивнула головой.

– А где вы спите?

Девушка показала в направлении сарая.

– Над гаражом. Там чердак расширен. Когда мы нанимаем официанта и повара, они тоже спят наверху. А теперь сезон закончен, и я там одна. Но я ничего не боюсь.

– А Кадулейт?

– Кадулейт спит в подвале. Рядом с котельной. Хотите посмотреть?

– Потом. Сандра Робертс не заказывала у вас завтрак?

– Нет. А я забыла спросить. Уходя спать, я предупредила об этом фрау ван Хенгелер, но она сказала, что так поздно беспокоить гостью неудобно. Проходя по двору, я заметила у госпожи Робертс свет. Я тогда еще вернулась и сказала об этом фрау ван Хенгелер. Она ответила, что, может, сама еще попробует постучаться к ней.

– А что делала госпожа Робертс весь вечер?

– Она приехала примерно в половине четвертого. Я помогла ей разгрузить машину и распаковать вещи. Потом она пошла на пляж. Она даже купалась, хотя вода сейчас всего четырнадцать градусов. Когда вернулась, ей захотелось есть, и в половине седьмого они сели ужинать.

– Кто это они?

– Фрау ван Хенгелер, полковник Шлиске и госпожа Робертс. Они ужинали в той комнате, где камин, при свечах. Это создает атмосферу, так говорит полковник. Но отчищать потом эти подсвечники ужасно. Госпожа Робертс была в восторге. Видно, ей у нас очень понравилось.

– А что на ней было надето, Хайде?

– После купания она надела светлые брюки, темно-зеленый свитер с огромным воротником и пляжные босоножки.

Комиссар кивнул.

– А что она делала после ужина?

– Выкурила пару сигарет, потом листала журнал, потом глядела, как полковник раскладывает пасьянс. В одиннадцатом часу она отправилась к себе в комнату и выставила мне туфли для чистки.

– Пляжные босоножки?

– Нет. Вот эти.

Хайде показала на туфли в ванной комнате.

– Быть может, здесь есть что-нибудь из вещей, бывших на госпоже Робертс после купания?

Девушка внимательно оглядела комнату. Потом покачала головой. Комиссар встал.

– Хорошо, Хайде, – сказал он, – большое спасибо.

– Это что, был допрос?

– Ну, если вы хотите это так называть...

В холле,за столиком портье стояла хозяйка. Она стянула с головы платок, и теперь ее короткая стрижка и маленькие жемчужины в ушах имели весьма благородный вид. Она явно не собиралась скрывать седину. Кеттерле даже показалось, что она подкрашивает волосы. Встречаются женщины, для которых это своего рода кокетство. Но фрау ван Хенгелер была явно не из таких. Да и вид у нее какой-то уж очень нездоровый, подумал комиссар.

– Вот ее паспорт, – хозяйка протянула комиссару документ вместе с заполненным гостиничным бланком. – Она его не забрала.

Впервые Кеттерле увидел лицо столь таинственно и внезапно исчезнувшей женщины.

– Фотография похожа?

Хозяйка пожала плечами.

– Пожалуй, да. Этот тип женщин всегда выглядит одинаково. Лично я не нахожу в них ничего особенного. Сплошная штукатурка. Но с первого взгляда впечатляет.

Комиссар просмотрел бланк. Елена Антония Александра Робертс. Александра подчеркнуто. Девичья фамилия просто Райс. Родилась 27 августа 1933 года в Кляйн-Видау, недалеко от Познани. Место жительства – Гамбург.

В паспорте перечислены приметы: волосы светлые, сложение среднее, рост 160 сантиметров, глаза голубые. И, естественно, особых примет нет.

Кеттерле сунул паспорт во внутренний карман пальто.

– А кто, собственно, выключил свет? – спросил он. – Вы ведь сказали, что в спальне еще горел свет, когда около двенадцати постучали к ней.

– Это Хайде сделала. По рассеянности или просто не подумав. Полковник устроил ей головомойку и хотел было снова включить. Но я решила, что хватит и того, что один раз выключатель уже трогали.

Кеттерле невольно рассмеялся. У этой странноватой дамы было явно больше здравого смысла, нежели у вышколенного в военных академиях замшелого полковника.

– И что же, она не ответила на ваш стук?

– Нет. Я постучала дважды. Потом подумала, должно быть, уснула, и вернулась к себе.

– А ключ все так же торчал снаружи?

– Да.

– И вы не открыли дверь, чтобы посмотреть, что случилось?

– Но, господин комиссар, – возмутилась хозяйка, – в нашем гостиничном деле...

– Да, да, конечно, – проговорил Кеттерле, – прежде всего скромность и уважение к постояльцам. В конце концов не могли же вы предположить такое.

Он помолчал.

– А вот и полковник, – сказал он, посмотрев в окно. – Не могли бы вы помочь мне, фрау ван Хенгелер? Попросите девушку сменить Хорншу на пляже! Сейчас он необходим мне здесь. Потом Рёпке привезет с собой достаточно народу. – Он взглянул на часы. – В половине первого они будут здесь. Если ничего не случится, конечно.

Хозяйка мгновение помедлила.

– Ну, если только полковник согласится в обед удовольствоваться яичницей...

Отставной вояка как раз вошел в холл.

– Не согласитесь ли вы сегодня в порядке исключения на весьма скромный ленч? – спросила его хозяйка.

– Разумеется, разумеется. Особые обстоятельства требуют особых мер, к тому же я не сомневаюсь, что вы восполните это хорошим ужином.

Полковник потер узловатые руки.

– Чисто сработано, – сказал он. – И весьма предусмотрительно вы обошлись со ставнями.

Он был в своей стихии.

Фрау ван Хенгелер отправилась на кухню. Полковник стоял у окна.

– Ну и что же вы думаете обо всей этой истории?

Больше всего в жизни комиссар Кеттерле ненавидел такие многозначительно-доверительные вопросы, задававшиеся обычно с видом, будто лишь случайность помешала вопрошающему самому вести следствие.

– А ничего, – отрезал он. – В котором часу вы вчера легли спать?

– Вы что, собираетесь меня допрашивать? – спросил полковник, одергивая пиджак и выпрямляясь во весь рост.

– Быть может, вам известно, где находится фрау Робертс? – резко спросил Кеттерле.

– Нет, как вы посмели...

– В таком случае вам придется отвечать на мои вопросы. Потому что мне поручено это выяснить, мне, а не вам.

– Но если у вас есть подозрения, неужели нельзя поделиться...

Комиссар вплотную подошел к отставному офицеру.

– Ведите себя разумно, прошу вас, – он принудил себя к дружелюбному, почти заклинающему тону. – У нас нет пока ни малейшего представления, что же на самом деле произошло. А уж до каких-то подозрений нам далеко так же, как до второго пришествия. И если вы действительно хотите в один прекрасный день узнать, что произошло, тогда потрудитесь отвечать на мои вопросы. Итак, в котором часу вчера вечером вы легли спать и где расположена ваша комната?

Комиссар знал действие на людей резкой и настойчивой своей манеры и потому нисколько не удивился, когда полковник беспрекословно начал давать показания.

Они сидели в оконной нише, и Кеттерле было видно, как Хайде вышла из пансиона в направлении пляжа. Полковник как раз доложил ему, что лег спать около одиннадцати. Его комната расположена в мансарде и выходит окнами на море, но ничего особенного он не заметил. Насколько ему помнится, госпожа Робертс ушла к себе чуть раньше. Потом он заснул, и лишь сегодня утром Вилли (Вилли – это фрау ван Хенгелер, Виллемина ван Хенгелер, если точнее) сообщила ему, что новая постоялица, очевидно, отправилась погулять и до сих пор не вернулась. Остальное комиссару известно.

Оба они глядели вслед уходящей девушке, которая все ускоряла шаги, завязывая на ходу платок на голове.

– Вилли нелегко с ней приходится, – сказал полковник без всякой видимой связи. – Она ленива, строптива и все делает наперекор. А сама Вилли очень больна.

Кеттерле только собирался сказать, что не разделяет такого мнения о Хайде, как вдруг послышалось прерывистое тарахтенье мопеда и вахмистр местной полиции, в форме, как и положено, свернул за угол дома.

– Прошу прощения, – быстро проговорил Кеттерле и распахнул входную дверь.

– Так это вы – комиссар из Гамбурга?

– Да. А вы – начальник местного полицейского поста?

– Так точно. Фрау ван Хенгелер просила меня прибыть как можно скорее.

Комиссар предъявил полицейскому удостоверение.

– Нас известили напрямую и особо обратили внимание на, то, что в данный момент нет ветра. Поэтому мы и выехали немедленно. Надеюсь, вы не чувствуете себя обойденным?

– Если честно, то я этому даже рад, господин комиссар. Как мне сказала Вилли...

– Вилли?

– Да. Здесь все ее так называют. Удалось вам установить что-нибудь?

– Пока ничего. Что вы обычно предпринимаете, когда разыскиваете здесь пропавшего?

Рука комиссара описала широкий полукруг над застывшим в неподвижности мелководьем, отдающим тяжелым свинцовым отливом.

– Обязательно сегодня? – спросил полицейский.

– Конечно, – кивнул Кеттерле. – И чем скорее, тем лучше.

– Как правило, собираются полицейские силы со всего округа. Подключаются рыбаки, ловцы креветок, иногда помогают крестьяне. Сейчас вода спадает, но уже через три-четыре часа здесь будет настоящая буря.

Не говорите ерунды, хотел было сказать Кеттерле, но вспомнил, как Хайде повязывала голову платком. Еще утром платка на ней не было.

– Видите на горизонте тонкую серую полоску? – спросил полицейский, выключив наконец мотор и установив мопед на подножку. – Вот это буря и есть. В районе Шарнхёрна начнется уже часов в шесть-семь.