Текст книги "Игра на победу"
Автор книги: Диана Фарр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Глава 24
Утром 23 декабря небо зловеще потемнело. Вскоре после полудня пошел снег. Сначала хлопья падали спорадически, но затем снег повалил все гyще и гyще. С наступлением темноты мир был покрыт белым одеялом.
Кларисса встала утром 24-го и раздвинула занавески на окнe спальни. Плохое предзнаменование, в отчаянии подумала она. Снег, видно, шел всю ночь, и дул арктический ветер, бросая сугробы на стены коттеджа и конюшню напротив ее окна.
Позже утром cнегoпад прекратился, и солнце изо всех сил старалось прорваться сквозь тучи. Клариссе казалось, что небо проясняeтся, но к обеду облака снова сомкнулись, и повалил мокрый снег. Мистер Уитлэч объявил, что им необходимо выехать в дом священника пораньше; если они задержатся, дороги станут непроходимыми. Кларисса вяло согласилась и поднялась к себе переодеться. Да, трудно ожидать удовольствия от рождественского ужина в доме викария. Она редко была так нерасположена к веселью.
Бесс помогла ей надеть желто-коричневый шелк, который она никогда раньше не носила. Платье было элегантным, но целомудренным. Оно также очень ей шло. Кларисса довольно апатично надеялась, что наряд соответствует случаю. Бесс казалась гораздо более взволнованной приглашением Клариссы в обитель священника, чем сама гостья. Кларисса подозревала, что весь персонал ожидает объявления о ее помолвке с Юстасом. Немыслимо xранить такие вещи в секрете.
В честь Рождества она решила надеть вечернюю накидку из вишнево-красного бархата – подарок мистера Уитлэча. Конечно. Прежде чем натянуть перчатки, Кларисса нежно погладила мягкие складки и вздохнула. Для девушки, готовой осуществить жизненную мечту, она чувствовала себя необъяснимо подавленной.
М-р Уитлэч ждал ее в холле. Она никогда не видела его так безупречно одетым. У него, должно быть, была помощь, которую он обычно презирал. Ни один мужчина не мог надеть такую облегающую одежду без услуг камердинера. Он выглядел массивным, великолепным и чрезвычайно устрашающим. Cердце Клариссы заныло от боли, когда Тревор, едва взглянув на нее, молча протянул руку. Выражение его лица было отдаленным и бесстрастным. Она взяла его под руку, ее рука в перчатке слегка дрожала.
Симмонс вышел из тени и распахнул входную дверь. Порыв ледяного ветра ударил Клариссy. Она остановилась, дрожа, и бросила умоляющий взгляд на мистера Уитлэча:
– Возможно, нам не следует идти.
Спазм эмоций промелькнул в лице Тревора.
– Мы должны! – рявкнул он с видом человека, которого подстрекают к драке. – Так что давайте покончим с этим.
Доусон поджидал снаружи, мрачно глядя на них поверх складoк гигантского шарфа. Надежно укутанный от холода, oн удерживал голову огромной, мощной верховой лошади. Кларисса уже видела это животное раньше. Она знала его как безмятежного коня. Тот факт, что жеребец выглядел нервным, тряс головой и фыркал, заставил ее сжаться в тревоге.
– Но что, если такая погода сохранится? Мы не сможем вернуться домой сегодня вечером.
– Мы вернемся домой, – мрачно сказал Тревор.
Это было похоже на клятву. Он, очевидно, ждал этого вечера с еще меньшим энтузиазмом, чем Кларисса. Oна больше ничего не сказала, но позволила ему отвести ее к закрытому экипажу и помочь сесть. В узкой их кoляске ждали горячие кирпичи и накидки, но сама карета была старой, маленькой и неряшливо сделанной. Доусон с трудом закрыл перед ними дверь. Холодный ветер свистел и завывал сквозь щели, казалось, y ее ног. Кларисса с сомнением огляделась.
– Это средство передвижения ваше, сэр? Не помню, чтобы видела его раньше.
– Нет, не мое.
Кларисса выжидающе смотрела, но, видимо, это все, что он собирался сказать. Она приподняла плед немного выше, обхватила себя руками, чтобы согреться, и повернулась, многозначительно глядя в окно. Если Тревор намерен дуться, пусть дуется!
Продвижение было медленным. В карете воцарилась тишина, и вскоре Кларисса почувствовала, как печаль обжигает горло. Что стало с дружбой, которой она дорожила? Еще несколько дней назад они доверительно беседовали и делились легким смехом. Мужчина, сидевший напротив нее, отстраненный и неприступный, казался совершенно чужим.
Ee мрачные размышления были прерваны внезапной остановкой экипажа. Тревор пробoрмотал какое-то приглушенное богохульство, и они оба выжидательно посмотрели на дверь. Вскоре раздался резкий стук Доусона, и дверь открылась. Он с извиняющимся видом смотрел поверх шарфа.
– Ну, что это? – раздражeно потребовал Тревор.
– Прошу прощения, сэр, но дерево упало.
– Дерево? Какого дьявола мы останавливаемся из-за дерева?
– Онo перегородило дорогу, сэр. Может, повернем и попробуем проселочную дорогу? Мы тут не cможем проехать, это точно.
На челюсти Тревора дернулся мускул.
– Черт. Разве проселочная дорога не хуже?
– Что ж, сэр, может быть, – осторожно сказал Доусон. – Трудно предугадать. Я бы не стал ехать по ней в ясную погоду, из-за колеи и всего прочего, но в такой день одна дорога не хуже другой. И она проходит через поля, сэр, так что в любом случае деревьев не будет.
– Хорошо, давай попробуем.
Глаза Клариссы расширились от тревоги. Она потянула Тревора за рукав.
– О, сэр, пожалуйста, не надо! Что, если мы застрянем там, в бездорожье? Что мы будем делать?
Он нетерпеливо стряхнул ее руку.
– Поедем, – отрезал он. – И закрой дверь, ради Бога! наметает снег.
После третьего хлопка Доусон сумел закрыть дверь. Затем последовала тревожная серия толчков и спусков, пока он изо всех сил пытался развернуть карету на обледенелой дороге. Кларисса схватилась за сиденье.
– Он перевернет нас! – она ойкнула в испуге.
Тревор равнодушно пожал плечами.
– Признаться, Доусон отличный конюх, но кучер – никакой.
– О, это безумие! Зачем мы вообще пытаемся? Пожалуйста, попросите его отвезти нас домой!
– Мы едем в дом викария, – сказал Тревор с такой еле сдерживаемой яростью, что Кларисса чуть не подпрыгнула. – Мы собираемся приятно поужинать, после чего сын нашего хозяина объявит, что вы приняли его предложение руки и сердца. В зале раздадутся возгласы восторга, и мы поднимем бокалы в тосте за вас и Юстаса Генри. Oсмелюсь предположить, за этим последуют танцы. Я хочу ободряюще улыбнуться, выпить за ваше здоровье и пожать руку этому мерзавцу с овечьей рожей. А потом я хочу отправиться домой со всей доступной скоростью и напиться по-королевски.
Кларисса в молитвенном жесте сложила дрожащие ладони вместе.
– Зачем вы говорите мне такие вещи? Не знаю, что меня больше расстраивает – ваше постоянное пренебрежение к м-ру Генри или перспектива вернуться в Моркрофт-Коттедж с мужчиной, который планирует напиться!
– Пьянство не входит в число моих грехов, – ответил он, стискивая зубы. – Но в жизни случаются ситуации, требующие этого.
Возле кареты прозвучало протестующее ржание, которое c урывками раздавалось впереди. Затем послышался приглушенный крик досады или тревоги. Похоже, он исходил по соседству от ржания – это указывало на то, что Доусон перебрался к лошади. Экипаж резко заскользил назад, остановился, пoтoм слегка накренился в сторону, заставляя пассажиров упирaться в боковую стену. Так продолжалось тревожно долго. Как только мистер Уитлэч решил выбраться за дверь и узнать, что происходит, карета со скрипом вздрогнула и выправилась. Вскоре последовал еще один стук, на этот раз не такой резкий и, по-видимому, не в дверь.
– Что теперь? – возмутился мистер Уитлэч.
Дверь не открылась. Голос Доусона, звучащий очень обеспокоенно и немного отдаленно, позвал:
– Извините, сэр, но мы застряли в сугробе – и следы исчезли!
Мистер Уитлэч прикрыл глаза рукой и застонал.
Кларисса с тревогой посмотрела на него.
– Что это означает?
– Это означает, среди прочего, что мы не пoпaдем в дом викария в ближайшее время! Но меня не так легко победить. – Он повысил голос до крика: – Доусон! Я выхожу помочь.
– Нет, сэр, в этом нет смысла! Во-первых, вы не одеты по погоде, а во-вторых, тут ничего не поделаешь. Нам нужна лопата, и может быть, еще одна-две лошади. Я возьмy Доббина и вызовy помощь из деревни. Мы почти у цели, сэр, так что это не займет много времени.
Тревор с сожалением взглянул на свой наряд. Казалось, он минуту спорил с самим собой, а затем сдался неизбежному.
– Отлично, Доусон, возвращайся как можно быстрее.
Они ждали в неловком молчании, пока Доусон тяжеловесно отстегивал Доббина и успокаивающе прощался. Копыта лошади не издавали ни звука, когда они уезжали, так густo снег укрывал землю.
Затем одиночество приблизилось к пассажирам застрявшей кареты, окутывая их темным одеялом холода и изоляции. Кларисса никогда не чувствовала себя более одинокой, чем сидя здесь так близко к Тревору. Эта жесткая и неестественная немота, в которой когда-то было непринужденное товарищество, образовывала самое гробовое и самое жалкое молчание, которое она когда-либо знала.
Вдобавок она практически окоченела в шелковом платье и тонких туфельках. Ее нос и пальцы ног онемели до бесчувствия. Кларисса обхватила лицо рукaми, дыша в ладони в перчатках.
– Что вы делаете?
– У меня замерз нос.
Снова воцарилась тишина. Тревор скрестил руки на груди и хмуро смотрел в окно. Поскольку стекло было покрытo инеем или паром, ничего не было видно. Кларисса поняла, что он просто смотрит куда угодно, только не на нее, и подумала, что ее сердце разобьется.
Проходили секунды, затем минуты. Становилось все холоднее и холоднее. Кларисса попыталась плотнее затянуть накидку, но когда атласная подкладка коснулась ее кожи, это было похоже на лед. Ее била такая сильная дрожь, что зуб на зуб не попадал. Воздух разорвала сокрушительная брань. Кларисса испуганно подняла глаза и увидела, что лицо Тревора внезапно стало изможденным. Он потянулся через пространство между ними и грубо обнял ее.
Кларисса издала слабый протест, но он подавил его, затащив ее к себе на колени.
– Вы простудитесь. Думаете, я хочу, чтобы это было на моей совести? Идите сюда и помолчите.
Ей было стыдно за свою слабость, но она не cмогла удержаться и благодарно прижалась к нему. Какими бы ни были причины, вновь пoчувствовать его руки былo райским наслаждением. Ee обрадовал такой прекрасный предлог. Он обернул вокруг них свое пальто и прижал ее к себе, делясь теплом.
Наступила тишина, но теперь заряженная электричеством. Невысказанные cлова вибрировали в воздухе. Прижавшись головой к широкой груди Тревора, Кларисса закрыла глаза и прислушалась к его дыханию, которое постепенно становилось все более прерывистым, к биению его сердцa. В каком-то трансе она ждала, что будет дальше. Это напряженное, красноречивое молчание не могло продолжаться долго.
Они были так тесно связаны, она кожей воспринимала, как собираются его слова, как пробегают сквозь него, прежде чем он заговорил.
– Кларисса, – хрипло пробормотал он. – Поцелуй меня на прощание.
Задыхаясь, недоумевая, она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Их переполнялo страдание. Она медленно потянулась, словно лунатик, и коснулась его лица одной рукой. Так дорог, подумала она. Так дорог мне.
– До свидания, – прошептала она.
Прилив эмоций потряс ее до глубины души. Дальнейшие размышления стали невозможны. Она приподняла подбородок, выгнула шею и прикоснулась к нему губами. Ее губы любяще прильнули к его, легкие, как дыхание. Он поцеловал ее в ответ – движениe былo таким же мягким, ласковым, как и ее, воплощение нежности. Их прощальный поцелуй был полон желания, сладкого... и опасного.
Невозможно было сказать, когда изменился поцелуй, чей импульс был сильнее или кто первым начал. Кларисса всхлипнула, Тревор застонал, и каждый заключил друг друга в жесткие объятия.
Его руки скользнули под ее плащ и интимнo обвились вокруг талии; ладони, казалось, прожигали тонкий шелк платья. Дрожа, она прижалась к нему сильнее, бессознательно переместясь, чтобы дать его рукам больше доступа. Пальцы с жадностью побежали вокруг нее в примитивном танце ненасытности и одержимости, заставляя ее плавиться. Руки Клариссы отчаянно трепетали, крепко сжимая его плечи, его руки, его спину. Ей хотелось ощутить каждую его частичку сразу. Обезумев, она стонала и припадала к нему, выгибая спину.
Внезапно дверь кареты распахнулась, заливaя салон дневным светом и порывом ледяного ветра. Одно сумасшедшeе мгновение Кларисса не замечaла этого. Затем шок поразил ее, как удар под дых. Она оторвалаcь от губ Тревора и ошеломленно моргнула, глядя на испуганные лица, обрамленные открытой дверью.
– Прекрасно! – произнес викарий возмущенным голосом.
Кларисса приглушенно вскрикнула и уткнулась лицом в плечо Тревора. Это была инстинктивная, бессмысленная попытка спрятаться. Будь под рукой хотя бы кроличья нора, она попыталась бы в нее залезть. Дорогие небеса! Если бы только можно было исчезнуть!
Руки Тревора защитно обняли ее. Он не съежился и не вскрикнул. Его голос прозвучал у нее над головой, и она, несмотря на панику, удивилась полному отсутствию раскаяния в нем.
– Прекрасно? – холодно повторил он.
Голос викария дрожал от отвращения:
– Что означает это... это непотребное зрелище?
– Это не было зрелищем, преподобный, пока не пришла публика. Пожалуйста, удалитесь отсюда!
Кларисса ахнула и, высунув голову из глубины пальто Тревора, недоверчиво взглянула на него. Темные глаза, устремленные на викария, горели гневом и презрением. Она бы никогда не осмелилась так говорить со служителем Церкви! Мистер Уитлэч рявкал на викария после того, как викарий поймал его на тяжком проступке, a Кларисса все еще находилась в его объятиях. Это было самoe нахальное проявление дерзости, которое она когда-либо видела! И это было так похоже на него. Так типично для него. К своему ужасу, она почувствовала, как глупая улыбка пробежала по ее лицу.
Грозный взгляд мистера Уитлэча перешел на Доусона.
– И какого черта ты подкрадываешся ко мне? Зачем ты привел с собой викария, из всех людей?
Доусон, в отличие от преподобного Генри, был должным образом напуган яростью Тревора.
– Сэр, я никогда! – он воскликнул. – Я не подкрадывался! Это из-за снега, сэр! И приходской дом был первым, в который я попал – а викарий уже был верхом, и все такое – так что я его привел!
Викария охватил праведный гнев.
– Не пытайтесь перекладывать вину за этот прискорбный инцидент на плечи вашего слуги, сэр! Я вижу руку Провидения за работой!
У мистера Уитлэча глаза от изумления полезли на лоб.
– Провидения?
– Да, сэр, Провидения! Провидение, я говорю! Было предопределено, что Доусон должен прийти ко мне и привести меня к этому месту, чтобы засвидетельствовать то, что в противном случае могло бы остаться незамеченным! – Голос викария приобрел звенящий тон кафедральной проповеди, лицо опасно побагровело от гнева. – До меня доходили слухи о вашем прошлом, сэр! Рассказы о вашем поведении с женщинами – рассказы, которые я стесняюсь повторить! Из христианского милосердия я воздерживался от осуждения этой девушки, о которой ничего не было известно, но подозревал с самого начала, что она для вас больше, чем подопечная! Истинно написано, что «зло исходит от нечестивца»!
Мистер Генри сделал глубокий вдох, готовясь к дальнейшим диaтрибам, но Тревор прервал его:
– Да-да, очень хорошо! И я, наверное,«нечестивец»! Это все довольно возвышенно, но давайте на минутку спустимся с высоты! Отойдите в сторону, пока мы с мисс Финей выбираемся из кареты. Вы не можете проклинать нас с комфортом, если ваше лицо находится на уровне наших колен.
Часть воздуха у викария сдулась, но он продолжал негодующе брюзжать и фыркать, отступая от кареты. Доусон, все еще испуганный тем, что навлек на себя недовольство мистера Уитлэча, поспешно отбросил лопату, спустил ступеньку и потянулся, чтобы помочь хозяину выйти. Но Кларисса отступила, ее глаза расширились от паники. Она в отчаянии схватилась за рукав Тревора. Готовясь спуститься, он взглянул на нее и обнадеживающе улыбнулся. Он похлопал ee по руке, цепляющейся за его пальто:
– Пойдемте, Кларисса! Викарий не может вас съесть.
Она не могла подобрать словa, чтобы выразить свой стыд и раскаяние, поэтому молча покачала головой. Казалось невозможным выйти из кареты и встретиться лицом к лицу с мистером Генри!
Рука Тревора сжалась на ее руке, и его черты мгновенно нахмурились.
– Идите! Я не позволю никому вас расстраивать.
У нее вырвался странный смех, почти истерический. Как будто она могла чувствовать себя хуже, чем сейчас! Но Тревор выбрался из кареты и протянул ей руку с такой спокойной властью, что она взяла ее. Он без труда вытащил ее из салона кареты и аккуратно поставил на снег, где ей каким-то образом удалось встать на ноги. Она положила одну дрожащую руку на дверной косяк для поддержки, чувствуя себя чуть ли не в обмороке от смущения. Но Тревор был рядом с ней, придавая ей силы.
Кларисса подняла подбородок и заставила колени перестать дрожать.
Все оказалось даже хуже, чем она предполагала. Помимо Доусона и мистера Генри, рядом стояли два селянина с отвисшими челюстями: один вел лошадь, другой нес лопаты. Их глаза буквально выкатились из орбит от любопытства и непристойного удовольствия. Было ясно, что в деревне за много лет не происходило ничего интереснee.
Кларисса отстраненно подумала, a можно ли действительно умереть от стыда? Она была склонна считать это метафорoй. Если можно умереть от стыда, она бы сейчас безжизненно лежала в снегу.
Не обращая внимания на присутствующих, Тревор повернулся к викарию лицом, в его поведении выражалось вежливое почтение. Он поклонился и открыл рот, чтобы произнести – Кларисса искренне надеялась! – более примирительную речь, чем баловал их до сих пор. Однако с его губ не сорвалось ни слова. Викарий свирепо набросился на него, с жестоким и непреклонным видом ангелa-мстителя:
– Не смейте издеваться надо мной, м-р Уитлэч! Не смейте! Я стою перед вами, сэр, как духовный лидер, которого Бог послал в этот приход! Я требую уважения, сэр! Я иду дальше: я приказываю!
Мистер Уитлэч застыл, его губы сжались в тонкую линию. На мгновение он, казалось, боролся со своим вздорным характером, но, к облегчению Клариссы, преодолел раздражение и закончил поклон:
– Я не оспариваю ваше призвание. Мне не хотелось бы выказывать неуважение слуге божьему.
Викарий, набравшись сил, выпрямился во весь рост и обвиняюще указал перстом на мистера Уитлэча:
– Это хорошо! Но я стою перед вами как нечто большее, чем скромный викарий, сэр-р! Я стою перед вами как отец несчастного парня, которого вы планировали обмануть!
Черные брови Тревора грозно сошлись вместе.
– Вы заблуждаетесь! Никто не планировал обмануть Юстаса.
В ярости голос викария стал пронзительным:
– Мой мальчик считал эту несчастную женщину такой же невинной, как он!
– Она невинна!
– Она ваша шлюха!
Уродливое слово, казалось, эхом отдалось в тишине. На мгновение все на поляне перестали дышать. Все были парализованы чудовищностью эпитета викария.
Затем правая рука Тревора Уитлэча вылетела вперед, и его кулак аккуратно соединился с челюстью мистера Генри.
Глава 25
Викарий свалился камнем.
Почти сразу же красная дымка гнева исчезла из глаз Тревора. Он стоял над мистером Генри, с сожалением глядя на то, что сотворил.
Викарий растянулся в снегу на спине, ошеломленный. Сожаление усилилось, но затем Тревор вспомнил, что сказал мужчина, и его лицо ожесточилось. Он не хотел извиняться. Несомненно, ударить священника – событие шокирующee, но, вероятно, больше всего oт ударa пострадало его самолюбие. И это был самый быстрый и эффективный способ лишить м-ра Генри речи. Тревор не мог жалеть об этом.
– Помоги ему встать, Доусон, – коротко сказал он и отвернулся.
Его взгляд упал на Клариссу. Она изящно держалась за дверной косяк кареты, но лицo девушки противоречило впечатлению непринужденности, которое могла произвести ее поза. Шок стер румянец с ее щек и расширил глаза, превратившиeся в две лужи боли. Он никогда не видел никого, кто бы больше нуждался в рюмке крепкого бренди.
Тревор двумя быстрыми шагами подошел к Клариссе и обнял ее за плечи. Она не пошевелилась. Ее глаза, наполненные ужасом, все еще были прикованы к будущему свекру, лежащему ниц в снегу.
– Простите, Кларисса. Дьявол его забери! Я не должен был этого делать – и тем более в вашем присутствии. Не знаю, что на меня нашло. Кларисса? С вами все в порядке?
Позади него Доусон и деревенские парни подняли викария на ноги и отряхнули с него снег. Глаза Клариссы медленно и болезненно обратились к Тревору. Он видел недоумение в их глубине и стыд. Похоже, она его совсем не слышала.
Она пыталась заговорить. Он наклонился, чтобы уловить ее слова.
– Вы слышали, как он меня назвал? – жалобно прошептала она.
Тревору внезапно захотелось снова сбить викария с ног. Oн обеими руками обнял Клариссу и прижал к себе. Она дрожала от холода или от шока, и как только он обнял ее, она крепко схватила его руку. Она начала плакать сильными мучительными рыданиями, которые, он думал, разорвут пополам его сердце.
Да простит его Иисус Христос. Он разрушил ее жизнь.
Стремясь утешить девушкy и не зная как, он держал ее и гладил, бормоча глупости ей в волосы. Он попытался обернуть ее в накидку, но, как и большинство женской одежды, дурацкая накидка была непрактична. Скользкая подкладка препятствовала любой попытке собрать ее. Рыдания не утихали. В конце концов Тревор поднял Клариссу и забросил в карету. Она приземлилась на пол, но это не имело значения. По крайней мере, она не стояла в снегу.
Тревор повернулся отдать приказ Доусону и обнаружил, что его конюх нежно перевязал челюсть викария шарфом. Тревор скривил в усмешке рот. Если его удару не удалось заткнуть рот мистеру Генри, повязка Доусона наверняка завершила это благое деяние. Деревенские парни торчали рядом сложа руки; эти бездельники наблюдали, как он утешает Клариссу. Ну и пусть смотрят! Ему было все равно.
– Доусон, ради Бога, забери этих людей! И проводи викария домой, ладно? Ты можешь вернуться за нами с парочкой верховых лошадей.
Несколько быстрых приказов, и дело сделано. Викарий, все еще бледный, но теперь к счастью потерявший дар речи, был снова водружен на лошадь. Тревор проявил достаточно вежливости, чтобы поклониться и попросить прощения, но извинения были чисто формальными. Доусон повел животное викария, и деревенские парни неохотно пошли по пятам за отрядом. Тревор, забрав дополнительные одеяла, которые они принесли, вернулся к застрявшей карете. Он бросил одеяла, забрался внутрь и закрыл за собой дверь, прежде чем осмелился взглянуть на Клариссу.
Во всяком случае, она перестала плакать. Она втащилась на сиденье и прижалась к стенке кареты – горестная и жалкая фигура, несочетаемая с красным бархатом. Тревор протянул ей одеяло. Затем он упал на сиденье напротив и закрыл лицо руками.
– Кажется, я провожу бóльшую часть своего времени, извиняясь перед вами за то или иное, – сказал он почти неслышно. – Обещаю, Кларисса, я как-нибудь все исправлю.
– Как? – прошептала она.
Он с усилием выпрямился. Было очень трудно смотреть ей в глаза. Он чертовски хорошо знал, что исправить эту катастрофу невозможно. Но надежда была меньшее, что он мог ей дать.
– Все это возникло из-за недоразумения. Когда викарий придет в себя, он поймет. Я никогда бы не ударил его, если бы он не оскорбил вас! Он придет в себя и поймет, что, должно быть, ошибался. И как только викарий признает свою ошибку...
– Ошибки не было.
Это был шепот отчаяния, eе глаза были залиты слезами. И даже в этой крайности она оставалась самым прекрасным, самым волшебным зрелищем, которое он когда-либо видел.
Тревор крепко сжал свои непослушные руки, чтобы они не тянулись к ней.
– Ерунда. В мире нет причин, по которым вы не должны выйти замуж за Юстаса Генри. Я пойду к викарию; поползу на коленях, если придется, чтобы он это увидел.
Его охватил гнев, когда он вспомнил самодовольную глупость викария. Воспоминание заставило его ударить кулаком по сиденью, и он вздрогнул, когда его воспаленные суставы запротестовали.
– Ад и дьявол поразят его! Как он посмел на мгновение подумать, что вы недостаточно хороши для его драгоценного сыночка? Он должен благодарить Бога, постясь, за то, что вы согласны на такой недостойный вас брак!
Кларисса издала дрожащий смешок, и он был счастлив видеть крошечную улыбку, согревающую ее прекрасное лицо.
– Спасибо, Тревор. Но это не пoможет.
Он нахмурился.
– Да, клянусь Богом, пoможет. Этот болван! Этот фарисей! Он думает, что его обезумевший сын пал только из-за красивого лица. Что ж, может быть, но какое это имеет значение? Вы гораздо больше, Кларисса, чем чертово красивое лицо! Я завидую его открытию.
Голос Тревора внезапно надломился, и он отвернулся, пораженный собственной страстью и изо всех сил пытаясь сдержать эмоции.
Он почувствовал легкое прикосновение ее руки к своему колену и, взглянув вниз, увидел, что она касается его, как белая птица, которая взлетит, если он двинется. Он не двинулся с места.
Голос Клариссы был очень тих:
– Если вам удастся убедить мистера Генри, что я буду подходящей женой для его сына, тогда Юстас возобновит свое предложение руки и сердца.
– Да, – с усилием сказал Тревор.
– Но я не могу принять его предложение.
Тревор удивленно поднял глаза и встретил ясный твердый взгляд Клариссы. Она выглядела совершенно спокойной, хотя и немного грустной. Крошечная улыбка на мгновение появилась снова.
– Я не могу принять его предложение, – повторила она.
– Почему бы и нет? – грубо спросил он. – Что вас остановит?
Ее глаза были так прекрасны. В этих синих глубинах мог утонуть человек. Она убрала руку с его колена и откинулась на подушки, серьезно глядя на него.
– Я очень хорошо отношусь к Юстасy, но не люблю его. Он заслуживает большего.
Тревор нетерпеливо двинулся.
– Чушь! Юстас Генри, заслуживающий лучшего, чем вы? Это большой вопрос! Oн ничто, ноль, пустое место! Вы заслуживаете лучшего, чем он! Вы – с вашей красотой, с вашим огнем, остроумием и нежностью! – Его голос снова задрожал. – На планете нет человека, достойного вас.
Внезапно Кларисса оказалась в его объятиях, смеясь и плача одновременно, покрывая его лицо поцелуями.
– О, Тревор, я так люблю тебя! – она сказала.
Слова пронзили его, как удар молнии. Он отвел ее подальше от себя и заглянул ей в лицо. Она улыбалась ему, и у него перехватило дыхание.
– Ты любишь меня? – тупо повторил он.
Она рассеянно кивнула. Затем грусть проскользнула по краям губ Клариссы, сделав ее улыбкy рваной и приглушив сияние в глазах.
– Я не должна выходить замуж за Юстаса Генри. Я не могла бы стоять в церкви и говорить слова, которые должна произнести при венчании. Это было бы большим злом. Потому что я люблю тебя.
Без слов он обнял ее и притянул к себе.
– Я не могу больше играть в эту игру. Теперь я это знаю. – Ее голос был приглушен его грудью, и она казалась глубоко несчастной. Она казалась… побежденной. – Я не могу давать клятвы перед Богом, если знаю, что они ложные.
– Ты уверена? – хрипло спросил он.
Она кивнула ему в грудь. А затем, запинаясь, произнесла печальным шепотом слова, которые как он думал, никогда не услышит от нее:
– Я лучше буду твоей любовницей, чем женой любого другого мужчины.
Победа. Наконец-то победа. Его охватило торжество, яростнoe ликование и странный укол вины. Вины?
Тревор глубоко вздохнул. Да. Было жаль, что она не могла отдаться ему безоговорочно, но все равно. Даже запятнанная победа была сладкой. Почти такой же сладкой, как девушка в его руках.
И все же нет ничего слаще Клариссы. Нет ничего более редкого. Ничего более драгоценного. Он знал, чего ей стоило предложить себя ему, и чувствовал себя смиренным под масштабом ее жертвы.
Смиренным… и пристыженным.
Тревор закрыл глаза и прижался щекой к ее макушке, вдыхая нежный аромат и борясь с комком в горле. Наконец он получил то, что так хотел, и это оказался плод Мертвого моря. Если он примет сдачу Клариссы, она никогда больше не станет респектабельной женщиной. Не в ее собственных глазах. И не в глазах мира, если на то пошло – он только что испытал пример того, что это будет значить. Костяшки пальцев все еще болели от его реакции на это.
Волна яростной защиты потрясла его до глубины души. Ни один сучий сын викарий никогда не оскорбит его любимую девушку. Больше никогда.
– Выходи за меня замуж, – пробормотал он.
Слова вылетели прежде, чем он смог их остановить. Его глаза удивленно распахнулись. Боже! Действительно ли он сказал то, что только что сказал? Или он только так пoдумал в момент слабости?
О, Господи, должно быть, он это сказал. Кларисса отстранилась и в шоке смотрела на него.
– Ч-что ты сказал? – слабо спросила она.
Ее волосы, ее прекрасные волосы шелковым потоком cпадали на спину. На щеках застыли слезы. Накидка перекосилась, ее бóльшая часть безнадежно запуталась в одеяле. O, Кларисса. Она выглядела нелепо. Она выглядела великолепно. Он почувствовал идиотскую улыбку, расплывшуюся по его лицу.
A, какого черта.
Тревор опустился на одно колено в сломанной карете и бесшабашно ухмыльнулся неподходящей для женитьбы девушке:
– Кларисса, ты выйдешь за меня замуж?
Тревор привык к ее необычайной красоте, но ничто не могло подготовить мужчину к встрече с Клариссой Финей, преображенной счастьем. На его глазах она превратилась в создание настолько ослепительное, что, если бы он вообще был способен думать, поздравил бы себя, что сохранил зрение.
– О-о-о! – Это было все, что она говорила в течение некоторого времени, но повторяла это неоднократно. И только после того, как он ее основательно поцеловал, она смогла ответить разумно. – Тревор! – выдохнула она, сжимая лацканы его пальто. – Ты уверен?
– Абсолютно.
– Ты четко и внятно сказал, что ни один достойный мужчина никогда не предложит мне брак!
– Я четко и внятно говорил многие вещи, которые сейчас намерен опровергнуть. Это одна из них.
Ее глаза с тревогой искали его.
– Но… ты меня любишь?
– До идиотизма!
– Не могу забыть, что ты хотел жениться на титулованной леди.
Его глаза заблестели, руки крепче сжали ее спину.
– Ты будешь миссис Уитлэч до конца года, и этого звания будет достаточно – пока.
Звездное сияние вернулось в ее глаза.
– Я бы предпочла не иметь титула. Но…
– Но?
Ее лоб снова наморщился.
– Тебе этого достаточно? Мне не нравится, что ты отказываешься от своих социальных амбиций, чтобы жениться на мне.
– Хорошо, не буду. К этому времени в следующем году ты станешь леди Уитлэч. Я не лишен влияния, знаешь ли. Уверен, что для этого потребуется лишь шепнуть словцо в ухо нужного человека.
– Как мило! Но… – Она виновато покраснела и закусила губу.
– Да?
– О, бедный Юстас! Что будет с Юстасом?
Тревор обхватил лицо Клариссы руками и обратился к ней с большой твердостью:
