Текст книги "Семь камней радуги (СИ)"

Автор книги: Диана Удовиченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 45 страниц)

25 октября 78. Сегодня с дядей случился нервический припадок. Он кричал: «Я умираю! Я уже кашляю кровью!» Доктор поселился в его комнате, он не понимает, что происходит с дядей. Никакого кашля у него нет, но дядя Павел очень похудел и стал бледный. Папенька с маменькой очень обеспокоены, а тетя Анна все время плачет. Дядя Алексей тоже встревожен, но он совсем мало бывает дома. Пришло письмо от дяди Андрея, он пишет, что Дашенька все так же печальна и по-прежнему много времени проводит в молитвах. Я тоже молюсь за здоровье дяди Павла, мне очень жаль его. Утром я зашла к дедушке и просила его помириться с дядей Павлом. А дедушка ответил: «Прости, милая, но я этого не сделаю даже ради тебя!» Мне стало очень грустно: что, если дядя Павел болен из-за ссоры с дедушкой?"

Аня замолчала и передала дневник Милане. Та перевернула страницу и голоском девочки-отличницы прочла:

"30 октября 78 года. Пишу, а глаза застилают слезы. Сегодня ночью умер дядя Павел. Вечером ему стало хуже, он сделался беспокоен, и просил позвать священника. Дядя Алексей отправил конюха за отцом Григорием. Дядя Павел исповедался, а под утро ему сделалось совсем плохо. Мы все пришли попрощаться с ним, он закричал: «Я задыхаюсь!», схватился за горло обеими руками, и через минуту все было кончено. Петр Антонович очень подавлен. Он до сих пор считает, что дядя Павел был здоров, и не может понять, от чего тот скончался. Утром он тихо говорил папеньке: «Ваш брат убил сам себя, он внушил себе, что болен, и это погубило его». Разве так бывает? Пушок подошел к двери комнаты, в которой лежит дядя, и завыл. Мне пришлось увести его, но он и сейчас очень беспокоен. Я не понимаю, неужели моего дядю можно назвать самоубийцей? Тетя Анна слегла, маменька сидит с ней. А Петруша закрылся в своей комнате. Бедный мальчик! Он так любил отца! Дедушка так и не простил дядю Павла, и даже не пришел с ним попрощаться. Не знаю, что и думать. Со мной он ласков по-прежнему, но остальные страдают от его вспыльчивого нрава…"

– Интересный дедушка, – перебила Милану Виктория, – Не находите?

– Самодур, – буркнул Эдик.

– Давайте послушаем дальше, по-моему, кое-что начинает проясняться, – сказал Гольдштейн.

Милана откашлялась и продолжила:

"1 ноября 78 года. Сегодня хоронили дядю Павла. Весь дом в трауре. Тетю Анну пришлось вести за гробом под руки. Дедушка не пришел на похороны. Дядю упокоили в семейном склепе, в самом дальнем углу сада. Я все время плачу. Дядя Павел был очень добрым и веселым, как теперь бедные Петруша и тетя Анна будут без него? Когда гроб с телом дяди ставили в склеп, папенька тихо прошептал дяде Алексею: «Отец сошел с ума. Как он мог не проститься с Павлом?» Дядя Алексей согласно кивнул головой. Дома мы сели за поминальный обед. Я не понимаю этого обычая: как можно есть, когда только что попрощался с родным человеком? Я только пила воду, остальные тоже почти ничего не ели. Мужчины выпили вина. Все молчали, переживая горе. Вдруг в столовую вошел дедушка и сел за стол. Он налил себе вина и сказал: «За упокой души Павла! Одним наследничком меньше!» Я была поражена: неужели это говорит мой дедушка? «Отец, как ты можешь?», – воскликнул дядя Алексей. А Петруша страшно побледнел и закричал: «Убийца! Это ты его убил! Ты виноват в смерти отца! Ты проклял его!» Он вскочил и кинулся к дедушке. Дядя Алексей и папенька схватили его. Петруша бился у них на руках и кричал, кричал. Папеньке и дяде Алексею пришлось унести его наверх, в комнату. «Яблочко от яблоньки», – сказал дедушка, и на миг мне показалось, что он улыбается. Тетя Анна встала, чтобы идти следом, и вдруг упала без чувств. Маменька кинулась к ней, маленький Александр заплакал. Он ничего не понял, и только испугался шума и крика. Хорошо, что рядом был доктор! Он поднес к лицу тети Анны флакон с нюхательной солью, и она пришла в себя. Слуги перенесли тетю в ее комнату, Петр Антонович остался с ней. Я заплакала, все это было так страшно! Дедушка обнял меня и сказал: «Не плачь, дитя мое! Смотри, что принес тебе дедушка!» И вынул из кармана коробочку с бриллиантовыми сережками. Я поблагодарила дедушку, и сразу надела их, чтобы не обидеть его. Но мне все равно непонятно, зачем он так поступил с дядей Павлом. Ведь он же отец! Когда дедушка дарил мне сережки, маменька так странно смотрела на него, как будто не верила своим глазам. Дедушка заметил это и сказал: «Что, Вера, завидуешь? Вижу, вижу, что и тебе подарок хочется! Нет, это для моей Оленьки». Маменька не нашлась что сказать, она молча встала и ушла…"

– Вот урод! – не выдержал Макс.

Произнеся это, он вдруг почувствовал, как над его головой пронесся порыв холодного воздуха, и чей-то голос шепотом произнес: "Тебя тоже ждет смерть. Не противься же ей, будь мужчиной". Эдик как-то болезненно передернулся и сжался в комок, Виктория закусила губу.

– Вы это слышали? – пролепетала Аня.

– Слышали, – мрачно ответил Гольдштейн.

Шепот становился все настойчивее, произнося страшные проклятия и угрозы. Вдруг Роки вскочил и злобно залаял, задрав голову. Шерсть на его загривке стояла дыбом. Раздался громкий стук: в одной из комнат на галерее захлопнулась дверь.

– Ветер? – спросила дрожащим голосом Милана.

– Дедушка, – ответила Виктория.

Макс, не в силах терпеть навязчивый шепот, выхватил дневник из рук Миланы и прочел:

"3 ноября 78 года. Петруша закрылся в своей комнате и никого не желает видеть. Тетя Анна умоляла его впустить ее, но Петруша только молчит. Володя тоже пытался с ним поговорить, но и у него не получилось. Комната Петруши находится рядом с моей, и я слышу, как скрипит пол под его шагами. Он все время ходит из угла в угол и что-то говорит сам себе. Он впустил лишь доктора. Петр Антонович оставил ему лекарство для успокоения. А ночью я очень испугалась: мне послышалось, что кто-то ходит по коридору, затем заскрипела дверь в комнату Петруши. Пушок вскочил со своего коврика и тихо зарычал. Я побоялась выйти и посмотреть, мне вдруг почудилось, что это пришел дух дяди Павла. Я долго не могла набраться храбрости и выглянуть за дверь. А когда наконец вышла из комнаты, то увидела, что дверь в комнату Петруши приоткрыта. Я осторожно заглянула туда. Петруша спокойно спал. Он очень похудел за эти дни. Бедный милый Петруша! Надеюсь, что лекарство, которое ему оставил доктор, поможет. Папенька написал дяде Андрею о горе, постигшем нашу семью. Но они все равно не смогут вернуться раньше весны: путешествовать по Славии зимой очень опасно. Господи, защити Петрушу и тетю Анну!

8 ноября 78 года. Петруше становится хуже. Он забивается в угол кровати и кричит, когда кто-нибудь хочет подойти к нему. Особенно боится тетю Анну. Не понимаю, почему? Ведь она его маменька. Правда, тетя Анна всегда была строга со своим сыном, и Петруша ее немного побаивался. Но ведь он был таким шалуном, и лишь тетя могла его утихомирить. Петр Антонович поит его успокоительным, но оно не помогает. Володя очень переживает. Скоро мы уедем в Староград. Маменька уже приготовила все платья для себя и для меня. Только бы с Петрушей все было хорошо! Пушок стал очень нервный: он не отходит от меня ни на шаг, и на всех рычит. А по ночам он почти не спит, и все прислушивается к звукам, доносящимся с галереи. Правду сказать, мне и самой страшно, каждую ночь слышатся чьи-то шаги. Они всегда сначала замирают у моей двери, будто идущий прислушивается к чему-то, затем раздаются снова. Скрипит дверь Петрушиной комнаты, потом шаги начинают удаляться. Вчера я хотела встать с кровати и выглянуть в коридор, но Пушок так грозно зарычал на меня, что я немного испугалась. Правда, потом он ластился ко мне, будто извинялся. Мне кажется, он хотел предостеречь меня от опрометчивого поступка. Я рассказала о ночных шагах папеньке, он погладил меня по голове и грустно сказал: «Оленька, у нас у всех сейчас расшатаны нервы. Шутка ли, такое горе! Постарайся успокоиться, друг мой!» Может быть, он прав. Но мне все равно очень страшно. Хорошо, что у меня есть Пушок. Он так любит меня!

10 ноября 78 года. Не знаю, как это написать. Случилось чудовищное. Сегодня ночью с галереи раздался дикий крик, а затем стук от падения чего-то тяжелого. Мы все выбежали из своих комнат и увидели Петрушу, стоящего, облокотившись о перила. Увидев нас, он закрыл голову руками и забормотал: «Она хотела убить меня! Я не виноват, я защищался!» Дядя Алексей взглянул вниз, страшно вскрикнул и побежал в каминный зал. Доктор в это время увел Петрушу в его комнату. Я тоже хотела было спуститься вниз, но папенька остановил меня, сказав: «Не ходи, милая. Тебе не нужно этого видеть». Я услышала, как закричала маменька, и, вырвавшись из папенькиных рук, побежала вниз. На полу лежала тетя Анна, ее голова была как-то странно вывернута. И вся она была, как сломанная кукла – до того неестественной была ее поза. Сразу становилось понятно, что живой человек так лежать не может. Глаза ее были открыты, остановившийся взгляд устремлен в потолок. У меня за спиной раздалось тихое покашливание. Я обернулась: на лестнице стоял улыбающийся дедушка. Эта улыбка была так страшна и непонятна, что в глазах моих потемнело, и я провалилась в спасительное забытье. Последнее, что я услышала, был вой Пушка. Придя в себя, я увидела, что лежу в своей кровати, рядом сидит хмурый Петр Антонович и держит меня за руку. На полу сидел верный мой Пушок и смотрел на меня с невыразимой тревогой. Когда я открыла глаза, он радостно подскочил и принялся облизывать мое лицо. В первый миг я обрадовалась и улыбнулась, потом, вспомнив то, что произошло ночью, залилась слезами. «Ничего, ничего! Выпейте это, и все пройдет», – сказал Петр Антонович, протягивая мне стакан, наполненный до половины кисло пахнущим напитком. «Скажите, доктор, что Петруша?», – спросила я, принимая стакан. «Потом, все потом. А сейчас выпейте лекарство», – озабоченно проговорил Петр Антонович. Я выпила кисловатую жидкость, и через некоторое время мне ужасно захотелось спать. Проснулась я только к вечеру, чувствуя себя вполне здоровой. Сейчас я пишу эти строки, и мне не дает покоя одна мысль: неужели Петруша убил собственную мать? Как это возможно? Господи, спаси и сохрани нас, несчастных!…"

– История-то страшноватенькая, – прокомментировала Виктория.

Роки снова зарычал, он подбежал к лестнице и разразился визгливым, истерическим лаем, глядя на что-то, видное ему одному. Раздалось тихое хихиканье, и пес отлетел от лестницы, будто снесенный мощным потоком воздуха. Он жалобно заскулил, и Макс, кинувшись на помощь, подхватил его на руки, ощутив леденящий холод, пронесшийся над вздыбившейся собачьей шерсткой.

– Кто бы ты ни был, пошел прочь от моей собаки! – в ярости заорал он, хватаясь за меч.

В ответ кто-то снова тихо засмеялся.

– Ты в порядке? – спросил Макс Роки.

– Да, – ответил пес, – Только лапу ушиб.

– Что ты видел?

– Не знаю, это что-то очень злое. Оно стояло на лестнице.

– Человек?

– Нет, что-то непонятное.

Держа Роки на руках, Макс вернулся к камину и уселся на свое место, так и не спустив его на пол. Книга уже снова перешла к Виктории. Не обращая внимания на омерзительный смех, девушка начала читать:

"12 ноября 78 года. Петруша закрыт в своей комнате, и никто, кроме доктора, не посещает его. Он все время молчит и не отвечает на вопросы. Сидит, сжавшись в комок, и раскачивается из стороны в сторону. Доктор лечит его по своей методике, поит какими-то травяными настоями, и часами беседует с ним. Вернее, беседует один Петр Антонович, а Петруша только мычит и качается. Петр Антонович становится все мрачнее. Кажется, он не понимает, что происходит, и не в силах помочь несчастному Петруше. Бедный мой кузен! Каким он был веселым шалуном, какие проделки устраивал! И во что он сейчас превратился! Сегодня утром я услышала беседу доктора с папенькой. Петр Антонович вышел из комнаты Петруши, и они разговаривали с папенькой, стоя около моей двери. Папенька спросил: «Что с ним происходит, Петр Антонович?» Доктор ответил: «Я предполагаю наследственную болезнь. Сначала нервические припадки Павла Николаевича, теперь вот безумие Петра Павловича. У вас в роду были сумасшедшие?» Папенька замолчал ненадолго, затем сказал странным сдавленным голосом: «Вам достаточно посмотреть на моего отца». «Да-с, вы правы», – протянул Петр Антонович, – «Но тогда я бессилен». Я лежу в своей комнате. Петр Антонович, напуганный моим обмороком, запретил мне вставать. Мне кажется, он предполагает, что со мной тоже может случиться что-нибудь плохое, и пытается помочь хотя бы мне. Каждый день ко мне заходит дедушка, он по-прежнему добр и ласков со мной. Он часто делает мне подарки. Вот сегодня, например, принес прелестное кольцо с тремя изумрудами, расположенными, как лепестки цветка. Сегодня уехал Володя, он был очень испуган происходящим в нашем доме. Жаль, что я лишилась друга, но у меня нет сил на сожаления. Я теперь все время молюсь, как Дашенька, и пытаюсь понять, за какие грехи нас так наказывает господь?

20 ноября 78 года. Петруша убил себя. Он разбил окно в своей комнате и перерезал себе горло…"

Виктория подняла глаза и вопросительно осмотрела остальных. Все потрясенно молчали. Макс ожидал какого угодно развития событий, но самоубийство пятнадцатилетнего ребенка показалось ему чудовищным. Он подкинул в камин пару ножек от кресла и тихо спросил:

– А что там дальше?

– Следующая запись датирована уже январем следующего года.

"10 января 79 года. Уже зима. За окном падают пушистые снежинки. Как же долго я болела! Первое, что я увидела, открыв глаза, было лицо моей милой маменьки. Увидев, что я очнулась, она заплакала и засмеялась, а потом закричала, подзывая доктора. Вошел Петр Антонович, но не успел он приблизиться ко мне, как на кровать вскочил Пушок. Он визжал от радости и облизывал мое лицо и руки. Маменька не прогоняла его, она со слезами радости смотрела на эту картину. А в глазах Пушка тоже стояли слезы. И мне это не показалось! «Он так страдал, когда ты болела!», – сказала маменька, – «Мы все страдали!» А Петр Антонович сказал: «Ну-с, милая барышня, вы нас напугали!» Оказалось, что я, узнав о смерти Петруши, заболела нервной горячкою и была без сознания полтора месяца! И все это время маменька не отходила от моей постели. А Пушок сидел у ее ног и ждал, когда я очнусь. Теперь я вспомнила: в ночь, когда умер Петруша, Пушок вскочил с коврика, на котором спал, и громко завыл. Я проснулась и вышла на галерею. Петр Антонович открывал Петрушину комнату. Я вошла вслед за ним и увидела своего кузена с перерезанным горлом. Его грудь была в крови, а рана походила на разверстый в немом крике рот. Молча вернулась я в свою комнату, написала в дневнике лишь несколько слов, и упала. Сейчас все это вновь развернулось перед моим мысленным взором, и я заплакала. «Кто здесь обижает мою Оленьку?», – раздался веселый голос. В комнату вошел дедушка. Он радостно улыбался и говорил: «Ну вот, и очнулась, и слава богу! А то я уж думал, совсем тебя залечит наш эскулап! Не плачь, мой ангел! Дедушка принес тебе подарок!» Он протянул мне большую серебряную шкатулку, украшенную самоцветами. «Спасибо, очень красиво», – пролепетала я, смутившись таким щедрым подарком. Дедушка добродушно рассмеялся и сказал: «За что спасибо, Оленька? Открой же шкатулку!» Маменька вдруг порывисто поднялась и вышла из комнаты. Дедушка проводил ее взглядом и повернулся ко мне. Я открыла шкатулку: в ней лежала несказанной красоты диадема. Высокая, и зубчатая, как корона, она вся горела и переливалась из-за огромного количества бриллиантов. В середине сверкал продолговатый розовый камень величиной с голубиное яйцо. Его окружали камни поменьше, образуя вокруг розового камня несколько кругов: голубые, красные и коричневые. Заканчивалось все это великолепие белыми бриллиантами. Я смотрела на диадему и боялась прикоснуться к ней. «Что же ты, милая? Надень», – улыбнулся дедушка. Он взял диадему из шкатулки и сам надел ее мне на голову. «Какая же ты красавица!», – сказал он, – «Это твое приданое. Такой диадемы больше ни у кого нет, эти камни – единственные в своем роде. Все это – цветные бриллианты». Я была очень благодарна дедушке, но все равно чувствовала горе. У меня закружилась голова, и я, наверное, сделалась бледна, чем очень напугала дедушку. Петр Антонович, все это время сидевший в кресле в углу комнаты, подбежал ко мне и успокаивающе проговорил: «Ничего, ничего, это просто слабость после болезни. Ольге Николаевне нужно больше отдыхать». Дедушка склонился и поцеловал меня в лоб. «Спи, ангел мой», – сказал он и вышел из комнаты. Снова пришла маменька. У меня не было сил даже поднять руки, поэтому маменька сняла с меня диадему и положила ее обратно в шкатулку. Меня поразило то, что держала она ее двумя пальцами, как что-то гадкое, будто это была ядовитая змея, или какая-то грязь. Я хотела было спросить, почему, но все перед глазами моими поплыло, и я уснула. Проснулась лишь вечером, и попросила доктора дать мне дневник. Но даже держать перо для меня еще слишком тяжело, и меня снова клонит в сон. Спасибо тебе, господи, за мое чудесное выздоровление!"

– Дурдом! – прокомментировала Виктория.

Она поднялась и подошла к двери. Отодвинув засов, девушка выглянула на улицу. Дождь по-прежнему лил стеной, но ветер, казалось, немного утих.

– Кажется, светает, – сказала Виктория.

– Я хочу спать! – обессиленно прохныкала Милана.

– Может, рискнем? – предложил Макс, у которого тоже слипались глаза.

Шепот вроде бы стих, прекратилось и хихиканье.

– Хорошо, попробуем прикорнуть прямо здесь, – решила Виктория, – Только надо дежурить по очереди.

Дежурить никому не хотелось.

– Давайте я вас покараулю, – предложил Роки, – Если что, залаю.

Макс молча кивнул и завалился прямо на каменный пол, подложив руку под голову. У него не было сил даже сходить наверх за плащом. Он уснул моментально, провалившись в крепкий, без сновидений, сон.

Глава 57.

Макс проснулся и обнаружил себя лежащим на полу в обнимку с Аней. Роки пристроился между ними, ухитрившись вклиниться ему подмышку. «Тоже мне, сторож», – усмехнулся Макс. Камин прогорел, и лежать было очень холодно. Он встал и выглянул за дверь. На улице стоял серый день, потоки воды превратились в обычный густой ливень. Макс выбежал за дверь и кинулся к конюшне.

– Где ты был? – возмущенно заржал Малыш, – Мы голодные, и пить хотим.

Обойдя конюшню, Макс обнаружил в углу какую-то проржавевшую посудину, вышел на улицу и подставил ее под струю дождевой воды, льющуюся с крыши. Наполнив посудину до краев, он вернулся в конюшню и вылил воду в рассохшееся деревянное корыто в стойле Малыша. Повторив процедуру несколько раз, он напоил всех коней и сказал:

– Больше пока ничем помочь не могу. Как только дождь прекратится, выведу вас на улицу. Пощиплете травку вокруг дома.

Выйдя из конюшни на улицу, Макс хотел было припустить бегом, чтобы не промокнуть, но увидел Викторию. Девушка стояла на берегу реки и смотрела в воду. Услышав, как Макс шлепает по грязи, она обернулась и сказала:

– Вода прибывает. Еще немного, и река выйдет из берегов.

Мутная вода взбухала под струями дождя, она бурлила в своем русле, грозя вот-вот выплеснуться из него. Макс подумал, что глубина реки сейчас должна быть не меньше его роста, если же учитывать скорость течения, то перейти ее вброд или переплыть невозможно. Оставалось лишь ждать и надеяться, что дождь прекратится.

Вдвоем они вернулись в дом. Все уже проснулись: Милана занялась прической, Гольдштейн с Эдиком растапливали камин, а Аня бережно разламывала на равные куски большой белый каравай.

– Лев Исаакович оказался хорошим фуражиром, – весело сказала она, улыбнувшись Максу, – Это нашлось в его мешке.

Он присел рядом, взял протянутый Аней кусок и хотел поделиться им с Роки.

– Нет-нет, вот его доля, – сказала Аня.

Роки принялся за хлеб, а Макс решил угостить Михалыча. Он отщипнул кусочек от своего куска и поискал крыса глазами. Михалыча нигде не было. Макс поднялся наверх и осмотрел свой плащ, затем перетряхнул плед, обшарил мешок и залез в нагрудный карман. Там он тоже зверька не нашел. Выкрикивая:

– Михалыч! Михалыч, где ты? – Макс методично обошел все комнаты.

Расстроенный, он спустился вниз. Только сейчас он понял, что не видел крыса всю ночь. После того, как Михалыч погрыз ему ухо, спасая от самоубийства, он исчез.

– Вы Михалыча не видели? – спросил Макс.

– Нет, – за всех ответила Милана, – А что, ты его потерял?

– Вернется, – утешила Виктория, – Дом вон какой огромный. Спит где-нибудь, или пошел еду искать.

Макс кивнул, соглашаясь, но сердце у него было не на месте. Он уже привык забавному зверьку, и теперь гадал, увидит ли Михалыча снова.

Перекусив, Гольдштейн предложил:

– Продолжим наши литературные посиделки?

– Вот вы и начинайте, – усмехнулась Виктория.

Лев Исаакович поднял с пола дневник, отряхнул сафьяновый переплет, раскрыл его, и прочел:

"15 января 79 года. Кажется, я выздоравливаю. Голова уже не кружится, и слабость проходит, но Петр Антонович велит оставаться в постели. Сегодня утром ко мне пришел дядя Алексей. Он очень грустный, ведь из-за траура его свадьба с Надеждой откладывается на год. Маменька теперь не все время сидит около меня. С тех пор, как мне стало легче, она может уделять время и Александру. Няня Агаша приводит его ко мне, и я с радостью играю с ним. Как он мил! Ему всего пять лет, но он очень умен для своего возраста. Александр рассказал мне, что дядя Алексей поссорился с дедушкой. Он не хотел откладывать свадьбу, но дедушка очень настаивал, и в конце концов они разругались. Странно, что сам дядя Алексей ничего не говорил мне об этом. Дедушка заходит ко мне каждый день, он очень радуется моему выздоровлению. Маменька ведет себя странно. Зачем она каждый раз, только увидев дедушку, уводит Александра из комнаты? Неужели до сих пор сердится на дедушку за то, что он не простил дядю Павла? Но ведь он совсем старенький, нужно быть к нему снисходительней! Я очень люблю дедушку! Сегодня привезли письмо от тети Натальи. Она выражает нам свои соболезнования, и пишет, что скорбит вместе с нами. Однако меня более всего встревожили ее слова о Дашеньке. Узнав о смерти родственников, она снова заперлась в комнате и молилась три дня. Тетя Наталья боится за ее рассудок. Господи, защити Дашеньку, и тетю Наталью, и маменьку с папенькой, и дедушку, и всех, всех нас! Пусть прекратятся наши беды!

20 января 79 года. Наконец-то Петр Антонович позволил мне выйти на улицу! Мы с Александром играли в снежки, Пушок бегал и резвился вместе с нами. Пушистый снег сиял в лучах яркого зимнего солнца, и лед на реке переливался, как бриллианты в моей диадеме. На какое-то время я забыла обо всех наших бедах, и веселилась от души. Вдруг Александр остановился и испуганно посмотрел в сторону дома. Я обернулась и увидела на крыльце дедушку, который благодушно наблюдал за нашими играми. Встретив мой взгляд, он нежно улыбнулся и произнес: «Вот и славно, Оленька, наконец-то ты совсем поправилась!» Я побежала к дедушке, чтобы поздороваться с ним, а Александр молча ушел в дом. Мне кажется, он боится дедушки. Глупенький малыш! Дедушка так любит нас! Дядя Алексей сегодня не вышел к обеду. Папенька сказал, что он заперся в своей комнате и никого не хочет видеть. Бедный дядя! Он очень переживает из-за отложенной свадьбы…"

– Дальше ничего не разобрать, – сказал Гольдштейн.

Он перевернул несколько страниц, и прочел:

"…невыносимо. Как он мог? Ведь он всегда был самым веселым из нас! И эта нелепая записка! Нет, я не могу больше писать!"

– Кто на этот раз? – задумчиво проговорила Аня.

– Судя по всему, дядя Алексей, – ответил Эдик, – Ведь это он был самым веселым.

– Да, – подтвердил Лев Исаакович, – Дальше она пишет: "20 февраля 79 года. Сегодня хоронили дядю Алексея. Надежда так плакала! Она сказала, что не понимает, как он мог такое сделать. В своей предсмертной записке он написал, что не может вынести разлуки с любимой, и умирает, зная, что она не дождется его и выйдет за другого. Надежда говорит, что готова была ждать его вечно, и дядя Алексей об этом знал. А еще она сказала, что уходит в монастырь, чтобы искупить его грех. Бедный, милый дядя Алексей! Зачем, зачем же ты это сделал? Петр Антонович совсем исхудал и побледнел, вид у него убитый. Ведь он целый месяц пытался вылечить дядю от тоски, приезжал каждый день, поил лекарствами, уговаривал держаться, но так и не смог спасти его. Я слышала, как он говорил папеньке: «Это наследственный недуг, теперь я в этом уверен. Следите за детьми». Папенька страшно побледнел и обнял маленького Александра, как будто хотел защитить его от ужасной опасности. Вот теперь и дядя Алексей лежит в склепе рядом с дядей Павлом, тетей Анной и Петрушей. Боже мой, во что превратилось наше некогда счастливое семейство! Неужели и нас с Александром поразит страшный недуг? Неужели и мы когда-нибудь вот так уйдем из жизни? Нет, этого не может быть! Спаси нас, Господи!

5 марта 79 года. Как мрачен стал наш дом! Все погружены в уныние, и смотрят друг на друга с подозрением, как будто выискивая первые признаки безумия. Слуги скользят неслышно, и выглядят испуганными. Даже у моего Пушка словно испортился характер: он никого не подпускает ко мне, а стоит кому-нибудь приблизиться, начинает рычать. Особенно он почему-то не любит дедушку, один раз даже чуть не укусил его. Мне стало очень стыдно перед дедушкой, но тот ничуть не обиделся, а даже улыбнулся и сказал: «Молодец, верный пес! Охраняй мою Оленьку!» Скоро весна, но настроение у меня не весеннее, я очень тоскую по своим ушедшим родным. Чего бы я только не отдала сейчас, чтобы услышать, как дразнит меня Петруша! Уж я бы на него больше не обижалась! Прости его, Господи! Он не ведал, что творил! Я каждый вечер молюсь за него, и за остальных. Ведь если они были безумны, то их нельзя считать самоубийцами. Надеюсь, Господь простит их, и они попадут в царство небесное. И еще надеюсь, что больше в нашей семье этого не повторится.

11 марта 79 года. Пришло письмо от тети Натальи. Она пишет, что они возвращаются. Как хорошо, наконец-то я увижу мою милую Дашеньку, поговорю с ней, и мы вместе поплачем о наших родных. Может быть, с ее приездом в наш дом вернется радость? Дедушка сегодня, кажется, даже не обрадовался их возвращению, лишь поморщился, когда маменька прочла письмо вслух. А вообще-то, он выглядит довольным. Похоже, он нисколько не опечален кончиной своих сыновей. Это странно, но я объясняю его поведение почтенным возрастом. Может быть, он плохо помнит, что произошло? Хотела бы я забыть об этом! Со мной дедушка как всегда ласков и терпелив, а вот Александр его, кажется, раздражает. Маменька старается увести его из-за стола, когда приходит дедушка. При этом она так странно смотрит на дедушку, будто боится чего-то. И папенька отчего-то избегает дедушки. За что они его не любят?"

– Да уж, девочка действительно ангел, – заметил Лев Исаакович, – Однако, я больше не могу, глаза устали.

– По мне, так она просто идиотка, – сказала Виктория, взяв в руки дневник.

Она некоторое время всматривалась в пожелтевшие страницы, затем прочла:

– "3 мая 79 года. Вернулась моя милая Дашенька! Сегодня они приехали, мы все выбежали на улицу их встречать. Я бросилась к Дашеньке и обняла ее, но она как будто не очень обрадована встречей. Машенька очень выросла и повзрослела, она выглядит просто прелестно. А вот Дашенька стала еще бледнее, чем раньше, и даже немного похудела. Тетя Наталья смотрит на нее с беспокойством, наверное, волнуется за ее здоровье. В честь приехавших устроили торжественный обед, повар постарался на славу. Пирожное было восхитительно! Но за столом было невесело, говорили вполголоса. Дядя Андрей расспрашивал папеньку обо всех наших несчастьях, маменька тихо переговаривалась с тетей Натальей. Дедушка к столу не вышел. Я услышала, как дядя Андрей спросил папеньку: «Что ж отец, даже не хочет нас видеть?» На что папенька ответил: «Думаю, он не хочет видеть никого». Маменька услыхала это, и глаза ее стали испуганными. Ну, почему они обижаются на дедушку? Он ведь и раньше был суров. После обеда я поднялась с Дашенькой в ее комнату, чтобы поболтать с нею, как, бывало, мы делали раньше. Но она, поговорив совсем немного, извинилась и сказала, что хочет отдохнуть с дороги. Я не обиделась, ведь Дашенька действительно выглядела утомленной, наверное, и вправду устала. Я вышла из дома, меня сопровождал мой верный Пушок. Как красив наш сад! В тоске я как-то и не заметила, что наступила настоящая весна. Деревья стоят совсем зеленые, и на клумбах распускаются цветы. А лужайка перед домом вся покрыта желтыми головками одуванчиков. Я присела на траву, и принялась плести из них венок. Когда он был готов, я надела его и засмотрелась на реку, вода которой сверкала в солнечных лучах. Вдруг Пушок угрожающе зарычал. Я обернулась и увидела дедушку. Он подошел и сел рядом, не обращая внимания на рычание. «Как ты красива, моя милая!», – сказал он, – «И как к лицу моей Оленьке эти скромные цветы! Но этот венок не для тебя, цветы увянут, тебе же нужны украшения более долговечные». Он поцеловал меня в лоб, поднялся и пошел к дому, а я смотрела ему вслед, и сердце мое сжималось от жалости. Дедушка такой старенький, как согнута его спина, как тяжела его походка! Господи, пошли ему долгих лет жизни! Невыносимо думать, что когда-нибудь я потеряю это любящее сердце!

5 мая 79 года. Сегодня Дашенькин День рождения. Я приготовила ей подарок: маленькую записную книжку, отделанную перламутром и серебром. Надеюсь, ей понравится. Ах, как хочется отметить этот день весело, и чтобы все радовались, как когда-то, в день моего шестнадцатилетия! Я так люблю Дашеньку, и желаю ей только счастья. Хоть бы она, наконец, перестала быть такой грустной. Агаша зовет меня к столу, у нас будет праздничный обед.

Нет, зря я надеялась: праздника не получилось. Сначала все шло хорошо, и Дашеньке очень понравился мой подарок. Дядя Андрей и тетя Наталья подарили ей кольцо и серьги с сапфирами, а маменька с папенькой – дорожный набор из серебра. Дашенька была очень весела, она благодарила всех за подарки и много смеялась. Маленький Александр и Машенька тоже поздравили ее и спели ей песенку. Дашенька расцеловала их и сказала: "Я так счастлива снова быть рядом со своими родными!" Тут к столу подошел дедушка, в руках у него была обитая атласом коробка. Он уселся на свое место и раскрыл ее. Внутри лежала диадема, сделанная в виде венка из одуванчиков, только каждый цветок был из золота, а середину их украшали желтые прозрачные камни. Диадема была так красива, что все молча смотрели на нее, не в силах отвести взгляда. Я очень обрадовалась за Дашеньку, ведь дедушка никогда не дарил ей драгоценностей. Но дедушка вынул диадему из атласного гнезда, и вдруг надел ее мне на голову. Тетя Наталья тихонько ахнула, Дашенька побледнела, а дядя Андрей и папенька обменялись встревоженными взглядами. Я попыталась свести все к шутке и сказала: "Дедушка, ты, наверное, ошибся: День рождения не у меня, а у Дашеньки". С этими словами я хотела снять диадему и передать ее своей кузине, но дедушка остановил мою руку и произнес: "Нет, Оленька, это подарок для тебя. Тебе ведь нравился венок из одуванчиков, так пусть эти цветы всегда украшают твою головку. В отличие от обычных одуванчиков эти будут цвести вечно". Потом он повернулся к дяде Андрею и, смеясь, сказал: "А вы что же, думали, я подарю желтые бриллианты Даше? Полно, взгляните на нее: бледна, худа, и волосы какие-то серые! Разве будет смотреться эта диадема на ней так, как на моей Оленьке? Смотрите, как ярко горят камни в ее черных волосах! Лишь моя Оленька достойна таких царских драгоценностей! А Даше пора в монастырь, там бриллианты не нужны". Во время этой речи Дашенька сидела молча, кусая губы, но вдруг на глазах ее появились слезы, она встала и убежала в свою комнату. Все же дедушка был к ней несправедлив: волосы у нее не серые, а пепельные, и вообще, Дашенька настоящая красавица. Я не знала, как мне себя вести, мне было очень стыдно, что все на меня смотрят так, будто я в чем-то виновата. Дядя Андрей воскликнул: "Отец, ты превращаешься в чудовище!" Он тоже встал из-за стола, в сердцах скомкал салфетку, и, швырнув ее на пол, ушел. Тетя Наталья побежала за Дашенькой, а Александр с Машенькой, ничего не поняв, расплакались. Маменька с Агашей принялись их утешать, а дедушка, сказав: "Ну ладно же, коли так!", поцеловал меня в лоб и ушел в свой кабинет. Сейчас я сижу в своей комнате, в ногах у меня примостился Пушок, время от времени поглядывая на дверь. Диадема лежит передо мной на столе, и мне почему-то не хочется на нее смотреть, хотя она очень красива. Зачем мне столько украшений? Дедушка дарит мне их все время, он говорит, что это мое приданое. А разве Дашеньке приданое не нужно? Ведь она старше меня, и ей уже пора замуж. Я бы отдала ей диадему, но ведь она не возьмет ее, да и дедушка рассердится. Что мне сделать, чтобы все стали счастливы?"