Текст книги "Лучшее от McSweeney's, том 1"

Автор книги: Дэйв Эггерс

Соавторы: Джонатан Летем,Кевин Брокмейер,Джордж Сондерс,Лемми Килмистер,Зэди Смит,Джим Шепард,Энн Камминс,Артур Брэдфорд,А. Хоумз,Александар Хемон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– Мифическая погода, – пошутил Карл. – Значит, скоро конец.

– Конец чего?

– Это еще ерунда по сравнению с весенним ураганом в Нью-Йорке.

– Именно это я и хотел сказать. Великаны вырвались из Йотунхейма, [19]19
  Йотунхейм – в скандинавской мифологии земля гигантов.


[Закрыть]– сказал Карл.

– Из Йотунхейма?

– Карл, ты говоришь загадками.

– Тот ураган в Нью-Йорке тоже был ужасный.

– У тебя там вода не кипит?

Карл ушел проверять кастрюлю. Мы с Джули остались на диване, я подвинулся поближе и как бы невзначай коснулся ее руки.

– Я без тебя скучал, – сказал я. Секунду она смотрела на меня с нежностью, затем отодвинулась на другой край дивана и так там и просидела, пока мы не пошли ужинать.

Карлу захотелось узнать, тяжело ли было строить обсерваторию.

– Не очень, – сказал я. – Нужны всего-то элементарные навыки.

– Готов спорить, этого мало.

– Мне немного помогли с фундаментом. Но все остальное я сделал сам.

– И она не рухнет? – спросила Джули.

– А почему она должна рухнуть?

– Никто в тебе не сомневается, – пояснила Джули. Карл заверил меня, что он сам никогда бы ничего подобного не сделал.

– Что значит, не сделали бы? Вы считаете обсерваторию глупой затеей?

– Карл просто хотел сказать, что ты посвятил ей много времени.

– Очень многие люди строят собственные обсерватории. Обычные люди, из Пенсильвании и других штатов.

– Ну да, конечно.

– Вы считаете их всех ненормальными?

– Успокойся, никто ничего подобного не говорит.

Я задал Карлу несколько вопросов о ветеринарной хирургии. Он словно бы растерялся и ответил, что вообще-то в этом не разбирается – его работа придумывать названия новым сортам растений, которые выводят в лаборатории Миссури.

Не помню, о чем там дальше шел разговор.

После ужина Карл ушел на кухню мыть посуду, а Джули ущипнула меня за руку.

– Скотина, – прошипела она, – как ты мог?

Я не понял, что я сказал обидного. По-моему, лечение больных животных – одна из самых благородных профессий, которые только можно себе представить, благороднее даже, чем лечить больных людей, поскольку с животными трудно рассчитывать на благодарность.

– Ветеринарным хирургом, – объяснила Джули, – был мой первый муж.

– Как его звали?

– Ансельм.

– А чем он был плох?

– Он мог разговаривать только о животных.

– Джули, – спросил я, – а я тебе когда-нибудь нравился?

– Нет.

– И тебе никогда не хотелось, чтобы я еще раз тебя поцеловал?

– Мы никогда не целовались.

– Неправда. – Я рассказал ей о камне, и об озере, и о том, как она звала меня к себе. – В ту ночь ты ждала меня и раскладывала карты. Но я не пришел.

– Ты пьян, – сказала она.

– Не в этом дело. – Я объяснил, что в мой телескоп, купленный в «Неботорге» в Мистике, Коннектикут, можно увидеть прошлое. Я рассказал о возрасте звезд, о гигантском объективе в космосе, о том, как с помощью системы зеркал, линз, трубок и механизмов телескоп может принимать световые сигналы, покинувшие Землю много лет назад. – Я видел тебя в твоей комнате, когда тебе было четырнадцать лет, – сказал я. – Я видел все так, словно это происходит сейчас.

– Ты совсем пьян, – сказала Джули.

– Ты была очень красива, – сказал я.

– Карл, отвези его домой. Он не может вести машину.

Не помню, как мы ехали вокруг озера. Оказывается, меня затошнило, и я попросил Карла остановиться. Оказывается – по словам Карла – я долго стоял на коленях, то блюя, то просто глядя в воду.

III

После того вечера жалюзи на окне Джули были все время опущены. Но зато я сделал другое открытие: на Горе-Голове горел костер. Вокруг огня двигались маленькие тени, одни быстрее, другие медленнее. Сначала я не мог разобрать, кто это, потом прямо у меня на глазах тени превратились в фигуры, а фигуры – в детей. Они махали руками, прыгали и бегали вокруг костра. Что они там делают? Родители знают, где их дети, или те просто улизнули из дому и заняты сейчас чем-то предосудительным? Например, пьют пиво, а когда им надоест танцевать, отправятся в кусты тискаться. Я ликовал. Точно так, думалось мне, чувствуют себя астрономы, когда в их тщательно вымеренном участке ночного неба появляется комета – что за немыслимая честь, пусть только на одно мгновение, стать единоличным владельцем, что там говорить, небесного тела! Нечто подобное я чувствовал по отношению к этим детям. Ибо за ними наблюдал я один, они были моими, даже более моими, чем если бы в этот самый миг заявились ко мне в обсерваторию – на самом деле их физическое воплощение только разрушило бы все мои к ним теплые чувства, такие в тот момент сильные, что пришлось вытереть глаза, чтобы не замочить окуляр.

Счастливые дети, думал я, закрывая крышу обсерватории. Я сварил на спиртовке какао, стал пить и думать о Джули, молодой и старой: годы выжигают людей, и вместо танцев вокруг костра они ходят по магазинам или выходят замуж за мужчин-головешек с именами Карл или Ансельм. Разумеется, то же самое можно сказать о звездах. Если бы звезда открылась нашим глазам такой, какая она сейчас, а не тысячу лет назад, вышла бы печальная картина: обращающаяся в ничто огромная черная глыба – ком, которого вы и знать не захотите.

На следующую ночь дети были там же и танцевали с еще большей энергией, хотя их костер казался с виду немного меньше. Может, они заблудились? Может, то, что я считал танцами, было сигналом и просьбой о помощи, может, они размахивали руками и кричали, чтобы пришли взрослые и увели их с этой непривычной для них высоты? Но что я мог поделать? Они заблудились не только во времени, но и в пространстве – то, что я видел в телескоп, происходило много лет назад и, может быть, совсем в другом месте. Кто-то из детей, кажется, махал флагом. Я вспомнил прочитанную давным-давно историю о том, как дети играли на острове посреди озера. Кажется, она плохо кончилась. Но у детей на той горе был вполне довольный вид. Это невозможно, я знаю, но в тишине обсерватории я словно слышал их восторженные крики.

В День благодарения опять шел снег, и я поехал в Коммонсток в кино. Показывали фильм-катастрофу – о том, как в Лос-Анджелесе разразилась эпидемия чумы, а принесли ее загадочные существа, возможно, инопланетяне, чьи тела были извлечены при раскопках из доисторических отложений. В финале умненькая симпатичная биологиня и саркастичный поп-расстрига спасают мир, установив контакт с хорошими инопланетянами, явившимися на землю с вакциной и мешком тысячелетних тайн на хлипких красноватых плечах.

Шагая к оставленной машине, я встретил Джорджа Пулиадиса. Он словно постарел на десять лет – помятое лицо обросло щетиной, которая совершенно ему не шла.

– Есть пятьдесят долларов? – спросил он меня.

– Для чего?

– Отдам, как только увижу вас в другой раз.

– Конечно. – Уж эту-то малость я мог для него сделать в благодарность за всю его помощь.

– Как прошел поход? Много нашли ископаемых?

– Тсс!

– В чем дело? Я думал, вы любите природу.

– Природа, – сказал Джордж, – будет лупить вас под зад при каждом удобном случае. При каждом. – Он забрался в свою машину, укатил прочь и, насколько мне известно, никто его с тех пор в Коммонстоке не видел.

Отец заглянул в обсерваторию меня навестить. Стал разглядывать фотографии детей, которые я сделал фотоприставкой к телескопу. На одной было отчетливо видно, как они прыгают на фоне костра. На другой они держались за руки, хотя, возможно, двое, стоявшие прямо, несли третьего, лежавшего у них на руках.

– Что это?

– Что-то в небе.

– Это галактики? – он указал на языки пламени.

– Скорее туманность, – ответил я.

– Господи, какая еще туманность. А это что? – он показал на верхнюю часть туловища одного из детей.

– Темное вещество.

Отец присвистнул.

– Надо показать астрономам. Готов спорить, им не каждый день доводится смотреть на такие фотографии.

– Это точно.

– В этих фотографиях что-то есть.

– А то.

– Между прочим, ты давно видел Джорджа?

– Давно. А что?

Он покачал головой.

– Говорят, что-то с ним стало не то с тех пор, как он вырыл нам этот слишком глубокий фундамент.

Я напомнил отцу, что фундамент – наша работа, а не Джорджа.

– Гм, – ответил он. – В этих фотографиях что-то есть.

– Да, конечно.

– Ты себя нормально чувствуешь?

– Как никогда лучше.

После снега в День благодарения дети исчезли с вершины горы. Я искал их ночь за ночью, на Горе-Голове и ближайших холмах, но их костер погас, а танец закончился. Мне трудно было смириться с мыслью, что их больше нет. Целыми днями я валялся на диване, читал журналы, а когда темнело, понемногу гулял вдоль озера. Однажды вечером совершенно случайно я заметил что-то вроде планеты, зависшей над зубцами деревьев. Она казалась размытой и как бы пунктирной, неподвижной и почти совсем неинтересной по сравнению с тем, что я видел раньше, но, по крайней мере, она напомнила мне, что не стоит бросать наблюдения. Мы болтаемся без дела, словно уже наступил конец света и ничего нельзя исправить, а оказывается, сами того не ведая, мы все это время заселяли небеса собственными ошибками.

В январе я уехал из Коммонстока обратно в Нью-Йорк, где нашел работу в рекламном агентстве, занимающемся исследованием рынка на предмет выпуска водосточных труб нового типа. Я снял квартиру в Озон-парке, высоко над разбросанными по улицам фонарями, и установил свой телескоп на самодельное переносное основание. Я редко в него смотрю, но иными ночами все-таки засиживаюсь допоздна, грядя через окуляр на северо-запад. Я спрашиваю себя, что стало с моими детьми, как они спустились с горы и когда же, когда же они придут ко мне.

Перевод Ф. Гуревич

МОЛЛЮСКИ
Артур Брэдфорд

Наткнувшись в чистом поле на старые машины, мы с Кеннетом принялись их обыскивать. Думали: вдруг там найдется что-то ценное. Однажды в такой машине Кеннет откопал старый радар – из тех, которыми полицейские измеряют скорость. Радар не работал, но Кеннет сказал, что пригодится на запчасти.

Эти машины посреди поля, можно подумать, побывали на пожаре. Краска на них пузырилась и отслаивалась. Прямо сквозь пол пробился бурьян и всякая другая растительность. Под сиденьем старого «форда» я нашел серебряную чашку. Чистое серебро, представляете?

Кеннет заполз в старый «понтиак» в стороне от всех остальных машин. Мой друг не пробыл там и минуты, как вдруг заорал, чтобы я немедленно бежал к нему. Я завозился, а Кеннет все кричал:

– Быстрее! Быстрее, ты только посмотри…

Кое-как отодвинув пассажирскую дверь, я заглянул внутрь и увидел, что Кеннет таращится на открытый бардачок. Я тоже сунул туда нос и – что за зрелище! Прямо в бардачке сидел трясущийся желтый слизень величиной примерно с буханку хлеба.

Мы затаились – чтобы убедиться, что он шевелится. Кожа блестела от слизи.

– Господи, – только и сказал Кеннет.

Короче, мы решили забрать гигантского слизняка с собой. По правде говоря, идея была Кеннета. Это он сказал:

– Я знаю, что мы сейчас сделаем. Отвезем малютку домой.

В тот момент я об этом, может, и не подумал, но вообще-то у Кеннета есть деловая хватка. Он на несколько лет старше меня и раньше зарабатывал себе на жизнь всякими разными штуками. Мы нашли большой полиэтиленовый мешок, из тех, что дают в супермаркетах, я подержал его открытым, а Кеннет закатил туда слизняка. Тот попросту свалился – шлеп. Слизняк был тяжелый, как большой кусок ветчины, разве что помягче.

Вот, значит, что мы добыли из этих машин минут за пятнадцать: серебряную чашку (чистое серебро, мое), старую зажигалку «Зиппо» (поломанную, Кеннета) и гигантского слизня (десять фунтов, не меньше, в основном Кеннета).

Всю обратную дорогу я держал слизняка на коленях. Кеннет твердил, чтобы я был с ним поаккуратнее.

– Не поцарапай кожу, – говорил он. – Смотри, чтобы на нее не попала соль. – Где, интересно, я возьму соль?

Мы приехали к Кеннету. У него был симпатичный домик, только весь захламленный, поскольку ни сам Кеннет, ни его ненормальная жена Тереза никогда ничего не выбрасывали. Как-то он высказался по этому поводу:

– Десять долларов в месяц, чтобы какие-то мудаки приезжали и уволакивали хлам. Почему я должен им платить? Назови мне хоть одну причину.

Кеннет был вне себя от счастья, предвкушая, как покажет Терезе слизняка. Настолько вне себя, что, с визгом тормозя перед домом, опрокинул полный мусора пластмассовый ящик из-под молока.

– Блин, – буркнул он и выскочил из машины.

– Тереза, милая, беги скорее сюда! Скорее, смотри, что у нас есть! Смотри, что мы нашли! – закричал он.

Появилась Тереза с глазами такими круглыми, будто ей не терпелось увидеть, что мы там для нее купили. Тереза совсем маленькая, почти как ребенок. Они с Кеннетом очень забавная пара, Кеннет – вообще-то здоровяк, здоровее многих. Не знаю, что надеялась увидеть Тереза в этом полиэтиленовом мешке, но уж всяко не огромного желтого слизняка.

Она завизжала, бросилась к Кеннету и двинула ему в челюсть.

– Как ты посмел притащить мне это дерьмо?!

Поскольку Кеннет был занят – держался рукой за ушибленную челюсть, – пришлось вступить мне.

– Мы подумали, за него дадут неплохие деньги.

– А то как же, – Тереза уперла кулачки в бедра. – За эту уродину!

Мне стало неловко. О боже, думал я, посмотрите на меня. Что за идиот! Кроме всего прочего, это я держал мешок. Наверное, я и сам в тот момент был похож на червяка.

Но Кеннету попала под хвост вожжа.

– Уродины тоже стоят денег.

Тереза, видимо, так не считала, ибо развернулась и ушла в дом. Не баба – огонь! Да, я знаю, она жена Кеннета, и все равно она мне очень нравилась. НЕ ВОЗЖЕЛАЙ ЖЕНЫ БЛИЖНЕГО СВОЕГО, верно? А пошло оно все в жопу, думал я, глядя на Кеннета. Он же не Казанова. Собиратель слизняков. Где он умудрился добыть себе такую женщину?

Мы сунули гигантского слизняка в старый аквариум. Между прочим, там еще были рыбки, но Кеннет запросто выплеснул их на пол, чтобы освободить для слизня место. Выплеснул прямо на пол гаража, и они запрыгали по цементу.

– Я ей покажу, – повторял он. – Я срублю за слизняка монет, и мы с тобой поедем куда-нибудь вдвоем, а ее не возьмем.

– Ага, – соглашался я, хотя на самом деле думал вот о чем: это мой шанс. Знаю, что глупость, но не забывайте: Кеннет только что выкинул на землю беззащитных рыбок. Где же его сострадание?

Так что пока он нянчился со слизняком, я ушел в дом искать Терезу. Она сидела за станком и ткала. У них дома огромный ткацкий станок. Он занимал целую комнату, всю заваленную нитками и пряжей. Тереза ткала из нее ковры.

Я сказал:

– Эй, у меня для тебя сюрприз.

Она ответила:

– Надеюсь, не очередной долбанный моллюск.

– Нет, – сказал я, – это чашка, чистое серебро.

Я протянул свою находку Терезе, и она оборвала работу. Она как-то умеет поднимать одну бровь. Выходит очень симпатично. Она сказала:

– Ты точно хочешь мне ее подарить?

С деньгами у меня и вправду тогда было туго, и эта штука пригодилась бы мне самому, Тереза была права. Так что я сказал:

– Ну, может, придется оставить ее у себя, – и Тереза понимающе кивнула. Ну и хитрюга.

Вошел Кеннет со словами:

– Мне нужно кое-кому позвонить.

Дело шло к вечеру. За окнами темнело, а Кеннет уже который час висел на телефоне.

– Ага, Лерой, – говорил он, – у меня есть для тебя интересная штука. Думаю, тебе понравится… Ага, точно… Сегодня нашли… Гигантский слизняк… Больше десяти фунтов, запросто… Что?.. Брось, Лерой… Лерой?.. Блядь! – И он набирал другой номер.

Я, между тем, изо всех сил охмурял Терезу.

– Какой красивый ковер!

– Спасибо, – сказала она. Ее детские ручки носились вверх-вниз по вертикально натянутым нитям. Ковер был разноцветный, в ярко-желтых и огненно-красных тонах. Честно говоря, уродство. Если бы что-то подобное лежало у меня на полу, меня бы затошнило.

Кеннет:

– Здравствуйте, мистер Логан… Да, Боб Уиллис порекомендовал мне обратиться к вам… Именно так, он сказал, вашу организацию может заинтересовать одна любопытная научная находка, которую я…

– Прости меня за этого слизняка, – сказал я Терезе.

Она ответила:

– Да ладно, ерунда. Я уже привыкла, Кен вечно носится со всякой херней.

С херней! Она явно им недовольна, подумал я про себя.

Кеннет кричал в телефон:

– Боже мой! Это ужасно! Ваши люди, наверное, чего-то перекурили! – Он швырнул трубку и ворвался к нам.

– Эти сатанисты собрались сжечь моего слизня! – объявил он. – У них вуду ритуал, для которого им нужны моллюски! Да пошли они на хуй! – У Кеннета был усталый вид. Он теребил свои сальные волосы то с одной, то с другой стороны.

– По-моему, ты принимаешь эту штуку слишком близко к сердцу, милый, – сказала Тереза.

– Ага, – согласился я. – Сколько они тебе предлагают?

Кеннет обалдел. Он гневно развернулся и выскочил из комнаты.

– Фашисты! – возопил он. – Блядские торгаши!

Тереза обернулась ко мне:

– Давай выйдем, мне нужно тебе кое-что сказать.

Я ответил:

– Ну конечно. – А думать мог только об одном: это мой шанс, это мой шанс.

Деваться в этом захламленном доме было некуда, так что мы остановились в гараже. Там сидел в аквариуме гигантский слизняк, залитый светом и переливающийся желтизной. Ну и чудище! Он не помещался в аквариум. Склизкий хвост лупил по стеклу.

– Я очень надеюсь, он не удерет, – сказал я.

Торжественно глядя на меня, Тереза произнесла:

– Я ничего не говорила Кеннету. И никому вообще. У меня будет ребенок.

– Ой. Ай, – сказал я. – Ребенок.

Тереза заплакала, а я заключил ее в свои объятия. Положил ей руку на живот.

– Где он? – Я ничего не чувствовал.

– Он еще маленький, – объяснила Тереза.

– А-а, – сказал я.

Так мы и стояли в обнимку в этом странном аквариумном свете. Я убрал руку с живота Терезы и махнул в сторону трясущегося слизняка.

– А что если твой ребенок будет как эта штука? – Я хотел как бы пошутить, но Тереза не поняла.

– О господи, – ахнула она.

Я придвинулся к ней поближе и почувствовал под ногой хлюпанье дохлой рыбки. Романтики во всем этом было маловато, но я все же наклонился и поцеловал Терезу.

Она не оттолкнула меня, но как-то не особенно воодушевилась. Губы остались холодными, собственно говоря. Так что мы перестали целоваться. Я обнимал ее, крепко прижимая к себе хрупкое тело. И шептал на ушко:

– Я заберу тебя отсюда, Тереза. Я буду о тебе заботиться.

Разумеется, я не мог этого сделать. Я всегда смотрел на Кеннета снизу вверх. Не знаю, с чего мне в этот миг вдруг пришло в голову, будто я стану для Терезы лучшим мужем, чем он. Но это не имело значения. Пока мы обнимались, в гараж заявился Кеннет и застыл в изумлении. Он посмотрел сначала на Терезу, потом на меня, потом опять на Терезу.

Затем он посмотрел на слизняка.

– Черт, – пробормотал он.

Кеннет бросился к гаражной двери и резко ее поднял. Ворвался ночной воздух. Шагнув к аквариуму, Кеннет запустил в него руки. С грозным рычанием поднял чудовище над головой. И так застыл, держа слизняка на вытянутых руках, словно кубок за первое место или призовую рыбу; он смотрел сверху вниз на меня и на Терезу.

– Будь я проклят, – провозгласил Кеннет, – если позволю, чтобы эта штука встала между нами.

Вылетев через гаражную дверь, он со всей силы швырнул слизняка в пространство ночи. С глухим стуком тот плюхнулся на траву.

– И плевать, сколько они собирались мне за нее заплатить, – добавил Кеннет, почти рыдая.

Разумеется, к этому времени я уже выпустил Терезу, она бросилась к Кеннету и обвила его руками. Кеннет вытер ладони о штаны, чтобы избавиться от слизи, и тоже обнял Терезу. Я в эту минуту чувствовал себя последним мерзавцем, но должен признать, так оно, пожалуй, лучше.

Слизень в ту же ночь отправился в бега, оставив после себя широкий слизистый след, исчезавший среди деревьев. Возможно, нашел еще какой-нибудь заброшенный бардачок и назвал его своим домом. Позже выяснилось, что какой-то коллекционер предлагал за слизняка пятьсот долларов, так что со стороны Кеннета это был не просто жест – вот так взять и выбросить. Я даже расстроился, узнав о таких деньгах. Решил, что Кеннет дурак. Но потом подумал: кто мы такие, чтобы решать судьбу земных тварей? В конце концов, моллюски первыми заселили нашу планету. Миллионы и миллионы лет они странствовали по земле задолго до того, как на свет появились первые из нас.

Перевод Ф. Гуревич

* * *

Кому:

_ _ _

Роберту Дж. Миллеру

Генеральному директору «Райт Эйр»

30 Хантер-лэйн,

Кэмп Хилл, Пенсильвания,

17011

_ _ _

Дорогой мистер Миллер,

Мы с Вами не знакомы, мое дело не имеет к Вам непосредственного отношения, и тем не менее я претендую на Ваше внимание. В последние несколько недель я отправляю письма людям, подобным Вам, от имени пса по кличке Стивен. Вот одно из таких писем, оно для Вас:

Я Стивен, родился, когда дети пришли из школы домой. Я лаял все дни напролет, сам не зная зачем. В те времена я просто лаял и лаял до хрипоты, до потери сил, зная прекрасно, что сам не знаю, зачем я лаю, и все время надеясь когда-нибудь с этим разобраться.

Вчера я бегал среди высоких вязов, их там целая сотня, высажены в ряд. Я бежал к поляне с легкой нежно-зеленой очень мягкой травой, глаза на бегу стекленели от холода, я бежал и вспоминал сестру, с которой нас разлучили много лет назад, еще до того, как у нее открылись глаза. Шерсть у меня на вид как наждачная бумага, зато на ощупь – роскошная.

Я так и не знаю, зачем я лаю. Почти неделю стоит пасмурная погода, и наконец-то мне хорошо, я отдыхаю и думаю, что никогда больше не буду лаять. Но совсем скоро окажется, что я лаю опять, лаю до хрипоты, не могу прекратить, и, господи боже, люди смотрят на меня, как будто я сейчас умру от собственного лая.

Пожалуй, вам пора заняться делом, мистер Миллер.

От кого:

_ _ _

Дэниел О'Мара

5811 Меса-драйв 216

Остин, Техас, 78731

_ _ _