Текст книги "Блиц (ЛП)"
Автор книги: Девни Перри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Глава 12
Торен
Девятое октября.
Это был один из трех дней, которых я боялся каждый год.
Шестнадцатое января. Седьмое сентября. Девятое октября.
В этот день семнадцать лет назад умерла моя мама. Год спустя не стало и папы.
Я прожил без мамы дольше, чем с ней. Это было чертовски несправедливо.
Боже, чего бы я только не отдал, чтобы быть занятым сегодня. Провести изнурительную тренировку или игру, чтобы отвлечься. Только в этом году девятое октября пришлось на вторник. Самый тихий день недели.
Тренировка была не более чем краткой встречей. Предполагалось, что игроки немного разомнутся, но в остальном вторник был днем, когда они могли выполнять школьные задания и дать своему телу отдохнуть.
Во вторник тренеры занимались электронной почтой и административными задачами. У меня не было настроения что-либо делать, кроме как идти домой и смотреть фильмы на диване, но я заставил себя прийти сегодня в офис, зная, что, если буду сидеть дома один, это будет намного сложнее.
– Торен. – Паркс влетел в мою открытую дверь, захлопнул ее и плюхнулся на один из пустых стульев напротив моего стола. – Помоги.
Речь шла о женщине. Еще до того, как он открыл рот, я понял, что речь идет о женщине.
– Что случилось?
– Это насчет девушки, с которой я встречаюсь.
– А. – Конечно, так и было. Они, вероятно, познакомились в Интернете.
– Мы познакомились в Тиндере.
– Лааадно, – протянул я. И либо она его отшила. Либо он хотел расстаться, но при этом заниматься сексом.
– Я думаю, она собирается покончить с этим.
– Почему ты так думаешь? – Я откинулся на спинку стула, радуясь, что хоть раз в жизни он был ужасен в отношениях. Сегодня я воспользуюсь любым способом отвлечься.
– Она перестала мне писать.
Тогда она не собиралась заканчивать, она уже закончила. А Паркс не был готов признать поражение.
Каждый из нас в тренерском штабе был склонен к соперничеству, но Паркс доводил это до крайности во всех аспектах своей жизни. Он преуспевал в атаке. Это срабатывало, когда он был на поле, и он давил на своих игроков сильно, но не слишком. Он знал, когда нужно отступить, если дело касалось футбола и тренерской работы.
Но с женщинами? Не очень.
– Как долго вы встречались? – спросил я.
– Три недели, плюс-минус.
– Последние три недели? – Двое из трех выходных мы были в разъездах на выездных матчах. В течение недели мы были загружены тренировками почти каждый вечер. Это означало, что женщина, с которой он встречался, вероятно, приходила к нему по вторникам и не более того. – Как часто вы с ней виделись?
– Я не знаю. – Он пожал плечами. – Мы встречались пару раз. Я писал ей, но нам было сложно согласовать наши планы.
– Может, ей просто хотелось чего-то повседневного.
– Да, наверное. – Он покачал головой. – Честно говоря, я не понимаю, почему это меня так беспокоит. На нашем последнем свидании она сказала, что футбол – это мелочь.
Ой.
– Тогда я бы не слишком расстраивался, что она не отвечает тебе.
Он застонал.
– Ты прав. Она мне просто… нравилась. Она была милой.
– Если она не понимает, каким изнурительным может быть сезон, если она собирается бросить тень на игру, которую мы любим, я думаю, тебе лучше двинуться дальше.
Не за это ли мне нравилась Дженнсин? Потому что она понимала, на что похож этот мир? Она понимала, что такое преданность спорту. Команде. Что напряженный график поездок и тренировок был жертвой, на которую мы все были рады пойти.
– Да, – проворчал он, откидываясь на спинку стула, и выдохнул. – Свидания – отстой.
– Так и есть. – Не то чтобы я часто ходил на свидания. Секс на одну ночь, конечно. Но свидания?
Я редко встречал женщину, которой хотел бы уделить то немногое время, что у меня было в запасе в это время года.
Пока не появилась Дженнсин.
Я не видел ее три недели. Почти месяц. В этот момент я чувствовал себя изголодавшимся мужчиной. Было бы хорошо, если бы это время и расстояние разделили нас. Дали чувствам исчезнуть. Но они не исчезли.
Она была в отъезде, участвовала в своих играх, и в те выходные, когда мы играли дома, волейбольная команда была в Колорадо. Я не видел, чтобы она приходила или выходила из дома. И не находил ее больше на своем заднем дворе.
Если бы не яркие кадры, размещенные в социальных сетях, я бы даже не увидел ее лица. Но я стал самым преданным поклонником волейбольной команды. Я постоянно проверял свой телефон, надеясь увидеть обзор или видео с игры. Надеясь увидеть ее улыбку после победы.
Они все еще были непобедимы. Она все еще играла с огнем.
И, к черту мою жизнь, я скучал по этому. Я скучал по ней.
– Похоже, мы возвращаемся к Тиндеру, – пробормотал Паркс, поднимаясь со стула. – Но сначала я должен сказать двум своим парням на линии, что если они не улучшат свои оценки, то в субботу будут отстранены.
– Удачи.
– Спасибо. Дверь оставить открытой или закрыть?
– Закрыть. – Мне нужно было несколько минут побыть одному.
– Увидимся. – Он вышел, закрыв за собой дверь.
Я щелкнул мышкой на своем компьютере, собираясь проверить оценки своих игроков, когда раздался стук в дверь. Прежде чем я успел ответить, в комнату заглянул Форд.
– Привет.
– Привет. – Форд вошел внутрь и закрыл дверь, затем сел на место, которое только что освободил Паркс, и откинулся на спинку. – Есть минутка?
– Конечно. Как дела?
– Угадай, кто приехал в Мишн в субботу.
Судя по ужасу в его голосе, это, должно быть, была его бывшая жена.
– Сиенна.
– Да.
– Черт. – Я съежился. – Мне жаль.
Я знал Сиенну в колледже, когда она встречалась с Фордом. Тогда она была настоящей трагедией, и после всего, что он рассказал мне об их разводе, она все еще трагедия. Но он был привязан к ней, по крайней мере, до тех пор, пока их дочь Джоуи не окончит среднюю школу.
– Как долго она здесь пробудет?
Он пожал плечами.
– Понятия не имею. Ради Джоуи, надеюсь, что больше, чем одни выходные.
Сиенна не видела их дочь с тех пор, как Форд переехал. Он получил полную опеку над Джоуи, а Сиенна все еще жила в Сиэтле.
– Ты в порядке? – спросил я.
– Не особенно. Милли хочет взять перерыв, пока Сиенна в городе. Что бы, черт возьми, ни значил этот перерыв.
Перерыв. Это означало, что было с чем повременить. Ни один из них официально не подтвердил свои отношения, хотя я подозревал, что они были вместе какое-то время.
– Так что… у вас с Милли официальные отношения?
– Мы держим это в секрете. По понятным причинам.
– А как это будет сочетаться с работой? – спросил я.
Он провел рукой по волосам.
– Я не знаю. Но если это означает, что мне придется уволиться, то я уволюсь.
Черт. Он бы все бросил ради Милли?
Работать на Форда в этом году было моей мечтой. Он был сильным лидером и никогда не оставлял нас в неведении. Но при этом он не вмешивался в наши дела. Он доверял нам выполнять нашу работу, а мы верили, что он прикроет нас.
Мне претила мысль о другом начальнике. Но я бы предпочел, чтобы мои друзья были счастливы. Кроме того, мне понравилось, что Форд уволился бы ради Милли. Что он знал ей цену. Что он будет бороться за то, чтобы удержать ее, даже если это будет стоить ему карьеры.
– Ты знаешь, я ничего не скажу, – сказал я.
– Я никогда и не боялся, что ты это сделаешь. – Форд глубоко вздохнул. – Я не хочу, чтобы она чувствовала себя одинокой во время этого гребанного перерыва или что-то в этом роде. Если ты свободен, не мог бы ты как-нибудь вечером угостить ее чизбургером или еще чем-нибудь? Заключи с ней одно из тех пари, которые ты заключаешь, чтобы узнать, кто съест больше картошки фри.
Я усмехнулся.
– Принято.
За эти годы мы с Милли поспорили на множество глупостей, и все это ради забавы. Кто быстрее пробежит. Кто быстрее всех съест дюжину куриных крылышек. Кто дольше всех сможет задержать дыхание.
Мы уже давно не заключали пари по пустякам. Может быть, сегодня вечером, чтобы отвлечься от мыслей о девятом октября и немного успокоить Форда, я приглашу Милли куда-нибудь поужинать. Посмотрим, кто сможет съесть больше тако.
– Спасибо. – Он хлопнул ладонями по коленям, прежде чем встать. – Хочешь перекусить?
– Вообще-то, я, пожалуй, пойду в спортзал. – Мне не хотелось вставать с постели, чтобы позаниматься этим утром, но сидение за этим столом все утро сделало меня напряженным и беспокойным. – В другой раз?
– Конечно. – Он ушел, помахав на прощание рукой.
Прежде чем кто-либо еще успел заскочить ко мне за советом по отношениям, я схватил телефон и наушники и направился в раздевалку, чтобы переодеться.
Когда я вошел в тренажерный зал, меня встретил лязг металла. Зал всегда был открыть в обеденный перерыв. Милли позаботилась о том, чтобы каждый день у студентов и сотрудников департамента было время позаниматься спортом.
Когда я надевал наушники, на заднем плане раздавался равномерный стук ботинок по беговой дорожке, заглушая шум.
Обычно во время обеденного перерыва здесь не было студентов, только преподаватели. Двое сотрудников, которые работали наверху вместе с Милли, пришли потренироваться. Но на беговой дорожке я заметил взмах короткого светлого хвостика. Длинные ноги. Подтянутые плечи и тонкая талия.
Воздух со свистом вырвался из моих легких.
Дженнсин смотрела перед собой, экран ее беговой дорожки был черным. Она бежала легкими, грациозными шагами, размахивая руками и расправив плечи.
На мгновение я чуть не развернулся. Чуть было не оставил ее заниматься спортом, пока не нашел другой способ очистить голову. Но прошло уже три недели.
Я скучал по ее лицу.
Это было девятое октября.
И сегодня мне было наплевать на правила. Я просто хотел увидеть ее улыбку.
Поэтому я пересек зал, кивнув парню, который растягивался на матах в углу. Затем забрался на беговую дорожку, расположенную в трех шагах от нее, и, не удостоив ее даже взглядом, нажал на кнопки и побежал.
Взгляд Дженнсин скользнул в мою сторону через зеркала на дальней стене, и она внимательно посмотрела на меня. Ее рот приоткрылся, как будто у нее перехватило дыхание, и, черт возьми, это было почти лучше, чем улыбка.
На ней были черные легинсы и белый спортивный бюстгальтер на бретельках. Мгновение она изучала меня, прищурившись. Затем склонила голову набок, как делала, когда пыталась меня понять.
Когда она снова посмотрела вперед, между ее бровями пролегла морщинка. Но вскоре она нашла в этих зеркалах невидимую точку и сосредоточила на ней все свое внимание.
Я сделал то же самое, сосредоточив внимание на том, что было впереди. Но она была там. Она была близко.
Этого было достаточно.
Поэтому, я пробежал одну милю, затем две. После трех я обычно останавливался, чтобы поподтягиваться, но она все еще бежала, уверенно и энергично. Я еще не был готов уйти.
У нее слегка блестел лоб и горели щеки, но в остальном она держалась непринужденно.
К четвертой миле мои ноги начали уставать. Я не тренировался как бегун на длинные дистанции и, кроме простой разминки, никогда не проводил много времени на беговых дорожках. Но Дженнсин не останавливалась, и я тоже.
Она нажала на кнопку, и на мгновение я вздохнул, радуясь, что наконец-то закончил. Вот только эта кнопка была не для того, чтобы остановиться. Она увеличивала скорость.
Сукин сын. На ее губах мелькнула тень улыбки, как будто она призывала меня остановиться. Вызов принят.
Я нажал на «Плюс» на своем тренажере и ускорил шаг, пытаясь сравняться с ней, пока не преодолел пять миль. Мои легкие горели, а по лицу стекал пот.
Блять. Я больше глотал воздух, чем дышал. Но не останавливался. Я не сбавлял темпа. Пока, наконец, пробежав почти шесть миль, Дженнсин не перешла на шаг, поднимая руки над головой на вдохе.
Я бежал еще минуту, дожидаясь, пока стрелка на табло не достигнет шести, прежде чем нажать на кнопку «Стоп». Затем я убрался к чертовой матери с этой гребаной беговой дорожки и направился к питьевому фонтанчику, чтобы глотнуть воды. Я вытер лицо краем футболки, хотя пот продолжал капать с меня.
Вытащив наушники, я засунул их в карман и уперся руками в колени. Моя грудь тяжело вздымалась, когда я пытался восстановить дыхание.
В поле моего зрения появилась пара неоновых оранжево-белых теннисных туфель. Дженнсин.
Она стояла ближе, чем должен стоять студент к тренеру. Но когда я осмотрел тренажерный зал, он был пуст. Пока я пытался привести себя в порядок, остальные уже разошлись.
– Ты в порядке? – Дженнсин уперла руки в бока. Судя по голосу, она совсем не запыхалась.
– Да. – Я отмахнулся. – Я не бегун.
– Я спрашиваю не о тренировке. – Она грустно улыбнулась мне. – У тебя грустный вид.
Что ж, мне было грустно. И единственным человеком, который заметил это, была эта женщина.
Женщина, которую я хотел заключить в объятия и целовать до тех пор, пока она тоже не начнет задыхаться.
– Сегодня не самый лучший день, – сказал я.
– Тебе стоит посмотреть какой-нибудь дрянной фильм, чтобы взбодриться. – Ее красивые губы изогнулись в ослепительной улыбке. Улыбка, благодаря которой эти шесть гребаных миль стоили каждого шага.
– Какие-нибудь рекомендации?
– «Манекен». Или «Выходной день Ферриса Бьюллера».
И то, и другое лежало в стопке, которую она вернула в прошлом месяце.
Они были одними из самых любимых у моей мамы. Именно их я должен был посмотреть девятого октября.
Дженнсин понятия не имела, но, вероятно, это была лучшая рекомендация, о которой я мог просить.
Я кивнул, проглотив комок в горле.
– Хорошая идея.
Мне потребовалось все, что было в моих силах, чтобы остановить это. Чтобы не пригласить ее посмотреть фильм на моем диване сегодня вечером.
Она снова склонила голову набок, пока ее взгляд блуждал по моему телу с головы до ног. Он был не чувственным. Он был беспокойным, как будто она пыталась найти источник боли.
Ее взгляд остановился на моей груди. На моем сердце.
– Торен…
Дверь открылась, и вошла Милли, одетая в шорты для бега и майку, с волосами, собранными в длинный хвост.
Дженнсин вздрогнула, затем обошла меня и направилась к фонтанчику с водой, ведя себя так, словно мы были просто двумя людьми, которым нужно было попить.
Милли улыбнулась, когда заметила меня, хотя улыбка не отразилась в ее глазах. Вероятно, из-за того, что происходило с Фордом. Скорее всего, она пришла сюда, чтобы пробежать десять миль, пытаясь отвлечься.
Я пересек комнату и остановился перед ней.
– Привет. Хочешь сходить куда-нибудь поесть тако сегодня вечером? Спорим на десять баксов, что я съем больше, чем ты.
– Я в деле. – Во взгляде Милли промелькнула тень, которую она не смогла скрыть, хотя и пыталась. – Спасибо.
– Пожалуйста. – Когда она направилась к беговой дорожке, я рискнул бросить взгляд в сторону фонтанчика с водой.
Но Дженни уже ушла.
Вечеринка
Торен
Дженнсин, зевнув, провела пальцем по моему подбородку.
Моя рука обвилась вокруг ее талии под простынями, пальцы выводили крошечные круги на ямочках внизу ее спины.
Мой рот тоже растянулся во время зевка. Было три часа ночи, и я чертовски устал. С каждой секундой мне становилось все труднее и труднее держать глаза открытыми. Но будь я проклят, если не заставлю себя бодрствовать, пока она не заснет.
– Когда-нибудь тебе стоит отрастить бороду, – прошептала она, проводя пальцем по моей щетине.
Я приподнял брови.
– Бороду?
– Да. Бьюсь об заклад, ты бы выглядел сексуально с бородой.
– Ты хочешь сказать, что я не сексуальный?
Она рассмеялась.
– Отрасти бороду, Торен.
Когда она произносила мое имя вот так, низко, с придыханием, я был готов сделать все, что она хотела.
– Нам нужно поспать. – Она снова зевнула.
– Пока нет. – Я перекатился на ее обнаженное тело, устраиваясь между ее бедер. Мой член пульсировал, прижимаясь к ее влажному центру.
Она застонала, когда я завладел ее ртом.
И вся эта зевота прекратилась.
Глава 13
Дженнсин
Библиотека кампуса была забита студентами и перешептывающимися учебными группами. Все столы и закутки вокруг меня были заняты, и, хотя было тихо, я изо всех сил старалась не обращать внимания на движения, шаги и шуршание бумаг. Девушка, сидевшая рядом со мной, все время постукивала ластиком карандаша по столу, и это «тук-тук-тук» выводило меня из себя. Мои наушники некстати оказались на дне спортивной сумки в полевом доме.
Я заправила прядь волос за ухо и наклонилась ближе к учебнику, перечитывая абзац во второй раз, как раз в тот момент, когда зазвонил мой телефон, его звон был таким громким, что, казалось, заполнил весь второй этаж библиотеки.
Дерьмо. Мои пальцы дрожали, когда я спешила отключить звонок. Жар залил мое лицо, когда я подняла глаза и обнаружила, что в мою сторону направлено несколько взглядов. Главная библиотека была не такой снисходительной, как учебный зал для спортсменов в полевом доме.
– Извините, – одними губами сказала я девушке за соседним столиком, когда она нахмурилась.
Она закатила глаза и продолжила постукивать этим чертовым карандашом.
Мамино имя все еще было на экране моего телефона, и я перевела ее звонок на голосовую почту, а сама собрала свои книги и тетради и запихнула их в рюкзак. Затем я выскользнула из-за стола, за которым просидела последний час, и направилась к лестнице.
К тому времени, как я добежала трусцой со второго этажа на первый, в моей руке завибрировал телефон с сообщением.
Дженнсин. Ты должна мне перезвонить.
– Нет, – пробормотала я и направилась через темный кампус.
Высокие яркие лампы освещали тротуары кампуса, но сегодня вечером было тихо. Только несколько студентов прогуливались по улице. Две девушки вышли из лекционного зала. Пожилой мужчина с сумкой на поясе, вероятно, профессор, вышел из корпуса химии.
Мой телефон снова звякнул, пришло еще одно сообщение от мамы.
Позвони мне. Сегодня вечером.
Я больше месяца уклонялась от ее звонков и сообщений. Это был самый долгий период в моей жизни, когда я не разговаривала с мамой.
Если бы я думала, что она действительно хочет поговорить со мной, я бы ей перезвонила. Но она собиралась выпытать у меня все о Майке Симмонсе, а поскольку я все еще не решила, хочу ли я видеть его своим агентом, обсуждать это с мамой не имело смысла.
Я была не в настроении выслушивать упреки по поводу своего будущего. Каково же будет ее разочарование, когда я скажу ей, что у меня есть сомнения. Я была не совсем готова признать то, с чем все еще не могла примириться.
Это был мой последний год в волейболе.
Может быть. Возможно. Я еще не была уверена на сто процентов.
Если я не могла решить это сама, то уж точно не стала бы втягивать в это дело свою мать. Она бы сошла с ума. Поэтому я игнорировала ее. Полностью.
Она знала, что я занята. Сезон был в самом разгаре, и мы разъезжали по всему Западу на различные матчи. Занятия были каждый день, и я только что сдала промежуточные экзамены. Тренировки были ежедневными, и всякий раз, когда у меня выдавалась свободная минутка, я старалась вписаться в дополнительные тренировки. Как на прошлой неделе, когда я зашла в тренажерный зал в обеденный перерыв после того, как отменили одно из моих занятий, а Торен пришел побегать на беговой дорожке.
Что-то с ним было не так в тот день. Над его головой нависла туча. Я хотела спросить об этом, но тут в комнату вошла Милли, и нам пришлось притвориться незнакомцами. С тех пор я его больше не видела. Из-за того, что футбол и волейбол пересекались, его график был таким же напряженным, как и мой собственный.
С ним все было в порядке? Я надеялась, что с ним все было в порядке.
На протяжении нескольких месяцев я постоянно думала о Торене, независимо от того, пересекались наши пути или нет. Он привлекал столько моего внимания, что я не была уверена, что буду делать, когда это увлечение прекратится. А если я уйду из волейбола, о чем я тогда буду думать? Что бы у меня останется?
По моим венам пробежал прилив неугомонной энергии, поэтому я пошла быстрее, надеясь избавиться от нее по пути к полевому дому. Моя машина была не одна под яркими огнями парковки. По средам вечера в кампусе, как правило, были насыщены клубными мероприятиями и обычными учебными часами. Обычно в учебном зале было так людно, что свободных мест не было, поэтому я решила вообще пропустить занятия и позаниматься в главной библиотеке, после того как мы поужинали в студенческом союзе после окончания практики.
Завтра команда отправлялась на серию игр, которые начинались в Айдахо и заканчивались в Юте. Перед отъездом я хотела закончить задание по экономике, которое нужно было сдать в понедельник. Теперь, когда с ним было покончено, я могла пойти домой и отдохнуть. Может быть, сегодня вечером пересмотрю свой любимый фильм, который брала у Торена.
Но в тот момент, когда я завела машину и пристегнула ремень безопасности, телефон зазвонил снова, и из динамиков донеслась мелодия. На пульте высветилось имя мамы.
– Ух.
По-видимому, она не собиралась позволять мне игнорировать ее больше месяца. Она просто продолжит звонить, пока я не отвечу, не так ли? Моя мать была очень упрямой женщиной.
Я напряглась, мое сердце забилось где-то в горле, и я нажала кнопку, чтобы ответить.
– Привет, мам.
– Дженнсин.
У всех ли матерей была способность произносить имя, которое она тебе дала, как пощечину? Или только у моей?
В машине воцарилась напряженная тишина, пока она ждала моего ответа.
Не было смысла заводить светскую беседу или оправдываться, поэтому я завела машину и поехала домой, заменив молчание шорохом шин по асфальту.
– Ты действительно ничего не собираешься говорить, – сказала она. Ее ноздри, вероятно, раздувались. – Отлично. В понедельник у тебя встреча с Майком Симмонсом. Он позвонит тебе в полдень. Ответь. На. Этот. Звонок.
Нет. У меня так и вертелось на языке слово «нет».
Но…
Что, если я еще не решила, стоит ли отказываться от волейбола? Что, если я еще немного подожду, чтобы посмотреть, что из этого выйдет? Пока не приму окончательного решения?
Хотела ли я играть профессионально? Может быть. Это был разумный выбор. После окончания университета мне нужна была работа, и какое-то время поиграть в Европе было бы отличным способом обеспечить себя финансово на будущее.
Самое меньшее, что я могла сделать, это получить эту информацию от Майка, верно?
– Хорошо, – выпалила я, прежде чем смогла себя остановить.
– Спасибо, – вздохнула мама. – Тебе повезло, что он вообще еще хочет говорить. Я не могу поверить, что ты так долго тянула с этим. Что с тобой происходит?
– Ничего. Я просто занята.
– Мне с трудом верится, что в захолустном университете Монтаны ты занята больше, чем в Стэнфорде.
Я стиснула зубы, чтобы не ответить. Зачем я ответила на этот звонок? Зачем?
– Я не куплюсь на то, что ты занята, – сказала она. – Что-то происходит. Это твой отец?
Я глубоко вздохнула.
– Нет. Это не из-за папы.
– Ты с ним в последнее время разговаривала? – спросила мама.
Много лет назад я научилась осторожно отвечать на этот вопрос. Если ее не устраивал ответ, она звонила и отчитывала его за то, что он не прилагал усилия к воспитанию своей единственной дочери. Потом папа звонил мне, и из-за его усилий все становилось неловким.
Папа не знал меня. Он никогда не пытался узнать меня получше. Я не хотела, чтобы он звонил мне, потому что чувствовал себя виноватым.
Я хотела, чтобы он звонил, потому что скучал по мне. Потому что думал обо мне. Если внимание, которое он обращает в мою сторону, было вызвано тем, что она вынудила его к этому, что ж… я бы предпочла вообще с ним не разговаривать.
Мы не разговаривали и не переписывались с тех пор, как он приехал в Монтану, и я не ожидала услышать от папы ничего до следующей игры, которую он решит посмотреть. Если будет следующая игра.
– Он приходил на игру, – сказала я маме. – Он был в Сиэтле и заехал ко мне по пути домой.
– Он был один?
Еще одна ошибка, которую я совершила много лет назад. Я призналась маме, что папа изменяет Тине. Она не выказала удивления. Возможно, маме он тоже изменял. Возможно.
– Нет, – призналась я.
– Значит, он пришел на твою игру, чтобы найти повод сбежать со своей последней подружкой. Типичный Уоррен.
– Все нормально, мам.
– Это не нормально.
Да, это было так. Но такова была моя реальность.
– Я поговорю с Майком в понедельник, – сказала я.
– Хорошо. Позвони мне позже.
– Ладно.
Мама повесила трубку, не попрощавшись. Не задав ни одного вопроса обо мне. О том, как у меня дела или как дела с учебой. Она даже не спросила о команде. Хотя, возможно, это было потому, что она видела результаты, которые публиковались каждую неделю. Она знала, что мы побеждаем всех, с кем играем. Это, или ей было наплевать на мои победы в УШС.
По ее мнению, они, вероятно, не имели значения, поскольку это был не Стэнфорд. Может быть, поэтому она не приезжала посмотреть? Потому что все еще злилась, что я перевелась без ее одобрения?
В прошлом году мама пришла на восемь моих домашних игр. После них она приглашала меня поужинать и объясняла, что я сделала не так. Что касается наших выездных игр, она давала советы во время нашего следующего телефонного разговора.
В этом году, из-за своей решимости подписать контракт с Майком Симмонсом, она ничего не сказала о моей игре. И ни разу не упомянула, что прилетит из Небраски, чтобы посмотреть хоть одну. Отсутствие критики и внимания было жутким. Это освобождало.
Было немного больно. Но в основном это принесло облегчение. Впервые я почувствовала, что играю вне ее досягаемости. Для этого мне пришлось перейти в университет поменьше и с более узкой программой. Но это было все равно, что выйти из-под ее зонтика, ожидая, что на меня польет дождь. Вместо этого солнечный свет согрел мое лицо.
Было приятно просто играть и знать, что единственным человеком, который будет наставлять меня позже, будет тренер Куинн. Недавно она дала мне несколько советов о выборе времени, но ее советы отличались от тех, что я получала от других тренеров. Она учила меня, как извлечь максимум пользы из других девушек.
Это был другой взгляд на игру. Дело было не только в моей игре, в моем доминировании, но и в том, как я могла показать другим девочкам, что они тоже могут быть лучшими. Особенно Стиви. В последние несколько игр она играла по-другому. Лучше. Сильнее. Это было… весело.
Прошло много времени с тех пор, как веселье стояло на первом месте в моем списке, когда я рассказывала о волейболе.
Ценой, которую я заплатила за это веселье, была преданность моей матери.
Возможно, это причинило мне больше боли, чем просто немного.
Когда я свернула на нашу сонную улицу, в районе было тихо. Свет лился из окон, когда я ехала по улице, сворачивая на подъездную дорожку к своему дому. Единственным темным домом в квартале был дом Торена.
Где он был сегодня вечером? Ужинал? В гостях у друга? На свидание?
Это не мое дело.
Я заехала в гараж и направилась внутрь. Стиви занималась за обеденным столом, засунув наушники в уши, чтобы заглушить шум от телевизора. Лиз сидела, скрестив ноги, на диване, на заднем плане шел ситком, и она склонилась над блокнотом, лежащим у нее на коленях.
– Привет, – сказала я, входя в гостиную.
– Привет. – Лиз подняла голову и улыбнулась. – Тебе сегодня пришла посылка. Я положила ее тебе на кровать.
– Спасибо. Хорошего вечера.
– Спокойной ночи. – Лиз обычно бросала на меня странный взгляд, когда я уходила в свою комнату до девяти. Но они привыкли к тому, что я провожу не много времени в местах общего пользования. Я готовила на кухне, а в прачечной стирала одежду, но в остальном держалась особняком.
Поэтому я поднялась по лестнице и закрылась в своей спальне, бросив рюкзак на пол, прежде чем взять посылку с кровати.
Быстрым движением я сорвала печать с коробки. Затем вытащила четыре DVD-диска, лежавших внутри, и улыбнулась про себя, осматривая их спереди и сзади.
Торену, возможно, нравятся дрянные фильмы восьмидесятых и девяностых годов. Но это были несколько моих старых любимых фильмов. «Чужой», «Молчание ягнят» и «Оно».
Когда я была моложе, эти фильмы пугали меня до смерти. Я смотрела их тайком по вечерам, когда мама ужинала со своими друзьями и оставляла меня дома одну.
Четвертый фильм я купила, чтобы посмотреть на своем ноутбуке. Я не могла припомнить, чтобы у Торена был такой фильм, но из всех фильмов, которые я смотрела, что-то в нем было такое, что стало моим любимым.
«Парень-каратист 2».
Это было банально. Это было тошнотворно мило. И все равно мне понравилось.
Как бы мне ни хотелось сбежать вниз по лестнице и помчаться к Торену, чтобы положить их у него на пороге, мои соседки определенно стали бы задавать вопросы, поэтому я отложила DVD в сторону и еще час изучала их, прежде чем закончить. Я почистила зубы и натянула удобные спортивные штаны, затем легла на кровать и стала читать на своем «Киндл», выключив свет и закрыв дверь, прислушиваясь к тому, когда же Лиз наконец уйдет в свою спальню.
Я подождала еще полчаса, пока не перевалило за одиннадцать, затем взяла фильмы и выскользнула из своей комнаты. Бесшумно спустилась по лестнице на цыпочках, убедившись, что свет нигде не горит и Стиви тоже легла спать. Затаив дыхание, я подкралась к входной двери.
Пульс отдавался в ушах, когда я открыла замок, напрягшись, когда он щелкнул. Боже, это было глупо. В доме было тихо и темно. В гостиной было пусто, и единственным звуком был доносившийся из вентиляционных отверстий свист воздуха.
Я вышла на улицу, вздохнула, только когда дверь закрылась, и побежала к Торену.
В окнах его гостиной мерцал тусклый свет, как будто он смотрел телевизор. Я вскочила на единственную ступеньку его крыльца, положив фильмы на его коврик. Затем развернулась, собираясь сбежать домой, и замерла.
Мое сердце бешено колотилось в груди с такой силой, словно я пробежала двадцать миль, а не двадцать футов.
Иди домой. Иди домой, Дженнсин.
Я повернулась к его двери, прикусив нижнюю губу. К черту все. Быстрым движением пальцев я постучала в его дверь. Если он не откроет, то через десять секунд я уйду домой.
Десять Миссисипи. Девять Миссисипи. Восемь Миссисипи.
Когда я досчитала до нуля, дверь все еще была закрыта.
Мое сердце упало, когда я развернулась, чтобы уйти, но прежде чем успела сойти с бетонной ступеньки, дверь распахнулась. И тут он появился, заполнив собой весь зал, и выглядел еще красивее, чем когда-либо.
Двенадцать Миссисипи. Мне пришлось дать ему двенадцать секунд.
– Привет.
– Привет. – Мгновение он смотрел на меня с непроницаемым выражением лица.
Я заправила прядь волос за ухо, внезапно почувствовав себя совершенно беззащитной под фонарем на крыльце. Почувствовала себя глупой девчонкой, которая прокралась сюда тайком, как влюбленный подросток.
– Извини, что беспокою тебя.
– Все в порядке. – Его пристальный взгляд скользнул по моему телу, быстро оценивая. Дойдя до моих босых ног, он нахмурился.
