Текст книги "Ты такой же как я (СИ)"

Автор книги: Дэвид Висман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 41

Практика Данила подходила к концу. Еще две недельки, и домой.

После того, как мать спросила, можно ли, дать его номер телефона Дмитрию Александровичу, Данька совсем места не находил. Не думать о Саныче – не получалось. Никакие походы по Питеру, никакие клубы, по которым таскал его Алекс, не могли заглушить с каждым днем все больше нарастающую тоску. Его тянуло домой, тянуло к нему.

Алексу он рассказал, по какой причине он здесь и его поразила реакция парня. Излив свои чувства, Данька не услышал от Лекса сочувствия, напротив, тот смотрел на него, как на дурака:

– И ты из – за этого поднял такой кипишь? Какое предательство, какой обман? Даня, очнись! Ты знал, что он женат?

– Знал.

– Он обещал тебе, что бросит ее?

– Нет.

– Ты спрашивал у него про детей? Интересовался, есть они у него?

– Я знал, что нет.

– Но ты спрашивал, хочет ли он их?

– Не спрашивал. Но он мог бы мне сказать!

– Ну сказал бы, что бы ты сделал?

– Не знаю. Наверное бы, ушел.

– Вот поэтому он тебе и не сказал. Из твоего рассказа, ясно, что мужик тебя действительно любит. Даня, я сам из Магнитки, и знаю, что такое жить в таком городе. Что ты от него хочешь? Он всю жизнь так прожил. Да больше половины так живут. Сам – то ты, шибко смелый? Собираешься родакам рассказать, что ты дяденек предпочитаешь девушкам?

Данька покачал опущенной головой.

– То-то. Ну женат, ну ребенок. А ты что, рассчитывал с ним вместе жить и запалиться перед всеми?

– Да нет.

– Ну тогда не вижу проблемы. Ты посмотри вокруг. Много ли таких, как мы, могут похвастаться, что живут семьями? Даже здесь, в столице, где с этим намного проще. Ты видел наши тусовки. Скажи честно, нравятся?

– Ну, сходить чисто развлечься. Всю жизнь по ним бегать я бы не хотел. Не мое.

– Вот то-то. Я когда сюда ехал, молодой и красивый, лелеял голубую мечту – вот приеду, и как закручу любовь! Найду себе парня, будем снимать квартиру вместе, будем жить долго и счастливо. Такой шанс выпадает единицам. У остальных же, вся жизнь просто веселуха. Я бы рад был, встретить твоего безопасника. Почувствовать себя хоть кому-то нужным, пускай он и шел бы после меня к семье. Би, я, конечно не люблю, сволочи в основном попадались, но есть же наверное исключения. Тем более, как я понял Дмитрий твой, самый настоящий педик, замаскированный под натурала.

– Как ты не понимаешь, это же не правильно, жить с женщиной, которую не любишь, прикрываться ей! А теперь еще и ребенком! Выбрал семью – пусть значит живет. Тем более, Маша нас видела.

– А жизнь она вообще редко правильной бывает. Нет совсем прямых дорожек, где – то, да поворот все равно будет. И что она видела? Как два мужика выходят из подъезда? Если бы ты не повел себя как последний придурок, вряд ли бы, она что – то поняла.

– У него будет ребенок, это во – первых, во– вторых, он мне ничего об этом не сказал, а значит я для него никто. С близкими людьми такими вещами делятся.

– Идиот ты Данька. Если бы ты ему был безразличен, он бы за тобой не рванул, а перед женой на цырлах бы бегал. А так он сам себя выдал перед женушкой, побежав за тобой. Так что вся маскировка насмарку. А раз к твоим приходил, и телефон просил, наверняка у них там не все гладко. Может он вообще от нее ушел.

– Тогда это уж совсем не знаю что! Бросить беременную!

– Боже!!!!! С кем я связался! Идеалист хренов! Да мало что ли натуралов своих баб беременных бросают? Очнись, Данечка! Редко какой натуральный мужик прожил всю жизнь с женой и ни разу от нее не гульнул. Половину женщин нашей страны, да и не только нашей, разведенные или вышедшие замуж по второму разу. Если твои предки прожили вместе всю жизнь, браво им за это, то это еще не значит, что твой отец никогда не ходил налево. Больше чем уверен – ходил, только так, чтобы не знал никто. А если и не ходил, то все равно хотел сходить. Но это я так, за жизнь отвлекся. В общем, одиноких мам – пруд пруди. Эта, как её, Маша?

Данька кивнул.

– Так вот, эта Маша, не первая и не последняя. Если ты говоришь, что вы зависали постоянно на этой хате и он не заморачивался даже по поводу не ночевок дома, значит, она прекрасно знала, что он гуляет. Так что сама дура. Мужик не ночует дома, пропадает каждый вечер неизвестно где, а она слепая? А с кем он ей рога ставит, с девкой или парнем, это уже другой вопрос. Главное, что ее все устраивало.

– Если она нас выследила, то значит, не устраивало.

– Вдвойне дура. Чего добилась? Он рванул за тобой, вместо того, чтобы к ней подмазываться. Значит, после этого последуют разборки и выясняловки, и не факт, что в ее пользу. Так что Данечка, приедешь в свой Мухосранск, хватай безопасника за жабры и мирись. Если он все же разошелся со своей Машей, то уговори его переехать сюда. Здесь вам будет проще. Снимите хату и заживете дружной семьей. А если нет, то смирись, и прими все как есть. Останется с женой и порвет с тобой окончательно, вернешься в Питер. Продолжит отношения за спиной жены, которую как я понимаю, все устраивает, если она его не бросила сама, после вашего концерта, встречайся.

После этого разговора, Данька искал оправдания Дмитрию, и ловя себя на этом, распалял в душе обиду и злость.

Гоша видя, что парень места себе не находит, как то сказал ему:

– Позвони. Поговори, легче будет.

Данька повертел телефон в руках, а потом отбросил его.

– Нет. Не будет.

***

Я был в отпуске, взял на всю катушку. Генерал укатил, и Бойко, как только я положил ему на стол заявление, нашел мне замену. Ждал, когда я выйду из отпуска и официально сдам дела приемнику, поставив его исполняющим обязанности.

Юрьич искал работу получше, поэтому заявление писать не спешил, игнорируя намеки Батько. Почему он взъелся так на нас двоих, был не понятно. Но и с остальным составом, было дело времени. Снимать после отъезда шефа всю команду сразу, он не решался. Ждал, когда сами все уйдут.

Вместо того, чтобы искать работу, я валялся на диване. Жрал раз в день, смолил беспрестанно, игнорируя нотации Машки на то, что дверь в квартире "не закрывается". С дивана – в подъезд, с подъезда – на диван". Я бы, наверное, и не брился, но привык утром чистить зубы и Машка в это время, впихивала в руку станок. Она терпеть не могла не бритых.

Отпуск подходил к концу, когда Маша слегла с температурой. В конце февраля ударили морозы и начался повальный грипп. Она свалилась как то сразу – вот только вроде уехала здоровая на работу, а приехала с недомоганием, вялая. А ночью стало совсем плохо. Я испугался. Вся отчужденность за последнее время улетучилась тут же. Ее увезли в больницу, и я до утра места себе не находил, сидя в припаркованной у больницы машине. Утром мне сказали, что температуру сбили, но есть угроза преждевременных родов. К ней не пустили и ей ко мне выйти не разрешили.

А на следующее утро, я узнал, что у нас не будет ребёнка.

Она сидела бледная с темными кругами под глазами. Одна в палате. Сидела на койке и качалась из стороны в сторону.

– Они сказали, что такое бывает. У меня резус отрицательный, несовместимость с кровью малышки. А тут еще инфекция.

Дочка. Вот и все. У меня ничего не осталось. Не любви, не ребенка. Только Маша. Маша, которой я принес столько горя.

Я молчал. Смотрел на нее, качающуюся, заплаканную и не знал что сказать. Хотелось обнять, прижать к себе, но я не мог сдвинуться с места. Просто стоял рядом с кроватью.

Она взяла мою руку, прижала к своей щеке, горячей и мокрой и быстро, быстро начала говорить:

– Я сама виновата. Сама виновата во всем. Мне говорили в гинекологии, что с моим резусом могут быть осложнения, что нужно беречься. А я даже вены резала, плакала каждый день. Вот она и не выдержала, доченька моя. И про тебя я все знала, видела какой ты ходишь, после больницы. Всем плохо из – за меня. Я смотрела ту съемку на камере, все ждала, когда ты спросишь о ней. Это ведь я ее стерла. А ты не спрашивал. Молчал, молчал. Только ходил, как приведение. Не видел вокруг себя ничего. Я люблю тебя Димочка, и ненавижу. Ненавижу за то, что ты такой. Ты мне всю жизнь сломал, Димочка, всю жизнь сломал. Я теперь мужиков всегда ненавидеть буду, особенно голубых. Но ты не переживай, не переживай за меня. Да и с чего вдруг ты будешь переживать, ты по нему убиваешься, я же вижу. Иди, иди к нему. Доченьки нашей больше нет, так что иди. – Последние слова она уже кричала, отпихивая меня от себя.

Перед глазами все плыло, я их потер и понял, что плачу.

***

Данил проснулся от собственного крика. Он не помнил, что ему снилось, но что – то плохое и страшное. Сердце колотилось, в ушах стоял шум.

– Даня, ты чего? – Гоша прибежал из своей комнаты и обеспокоенно смотрел на него.

Значит, орал он знатно, раз даже Георгия разбудил

– Сон. Не помню про что. Что – то плохое. Как будто кто– то умер.

– Так дорогой мой, сегодня мы с тобой к одной женщине сходим. Она экстрасенс. Надо бы тебе с ней пообщаться.

– Я не верю, во всю эту чушь.

– Ну не веришь, и не верь. Но съездить мы все равно к ней съездим.

***

Данька ожидал увидеть пожилую женщину, всякие шары и прочую экстрасенскую хрень. Но их встретила молодая девушка, не намного старше его. Провела на кухню, налила душистый травяной чай и болтала с Георгием, как со старым знакомым. Потом вдруг встала позади Даньки и положила ему руки на голову.

– Тебе нужно ехать. Сегодня, иначе будет поздно. Он уже стоит спиной к этой жизни.

– Кто? – удивился Данил – О чем вы?

– Высокий, черноволосый. Лица не вижу, только спину. Близкий тебе человек.

Данила словно током передернуло, по лицу прошла дрожь. И вдруг вспомнился сон: " Из подъезда выносят гроб, и он пытается заглянуть в него, но толпа его оттесняет. Он не видит, кто лежит в гробу, но почему – то знает, что Дима"

Данька с силой провел руками по лицу, наваждение спало.

– Ерунда какая – то.

***

Георгий, как только они вышли от Светланы, скомандовал:

– Звони!

– И что я ему скажу? Я видел плохой сон, и здесь тебе смерть нагадали? Да он меня засмеет.

– Над такими вещами не смеются. И смерть еще не нагадали. Светлана же сказала, что он стоит к жизни спиной, а не уходит из нее. И что тебе нужно ехать к нему.

Данька все еще не верил во всю эту ересь, но телефон все же, достал. По памяти набрал номер Дмитрия. Абонент был отключен.

– Поехали за вещами. Надеюсь, что билеты на самолет есть. Документы по практике, я тебе перешлю. Что ты теряешь, в конце концов? Практика уже почти закончена, все равно бы улетел через пару недель. Зато решишь, наконец, свои любовные дела, и если что, уже со спокойной душой переедешь сюда жить.

Билеты были. Через пять часов, Данил летел в свой город.

А Гоша звонил Светлане.

– Спасибо тебе Светик. А то я видеть не мог, как Данька себя изводит. Сто раз уже пожалел, что утянул его с собой. Теперь – то точно, хоть поговорят.

– Гош, я правду сказала. Я действительно его видела. Ты ведь мне описания не говорил, А Данил не поправил. Значит это точно он.

– И что, действительно умрет?

– Я не сказала, что умрет. Я не знаю. Но очень близко к смерти.

ГЛАВА 42

Если бог действительно есть, и если он отец нам всем, то откуда в нем столько жестокости? Почему он наказывает не тех, кого надо? Почему забирает невинных?

Это ведь я – полное дерьмо, живущий, как последний мудак, приносящий окружающим только боль. Это моя жизнь – тяжелая ноша, которая сгибает тяжестью лжи, страхом быть уличенным. Вечным напряжением, притворством, неудовлетворенностью. Так почему не я, а она, которой ты даже родиться не дал? Почему господи, ты не забрал меня? Зачем тебе это? Зачем ты вообще дал мне родиться, если я не могу жить, как хочу. Зачем ты сделал меня таким?

Я смотрел из машины на падающий снег, было ощущение пустоты. Больной пустоты. Такой, которая затягивает в себя, как воронка, от которой хочется удавиться.

Я уже минут двадцать стоял у материного дома. Очень захотелось ее увидеть. А приехал, и не мог найти сил выйти из машины. Смотрел на трубу, из которой тянуло прозрачным дымом, на новый забор, которого не было еще три месяца назад. Как же давно я не был дома.

Мать, наверное, сейчас суетится у печки, и не слышит, как подъехала моя машина.

Стешка – кавказская овчарка, лениво вышла из будки, потянулась, глянула безразлично на машину, справила нужду и так же лениво залезла назад в будку. Сонное царство.

И все это такое родное, и в тоже время далекое. Словно я не провел в этом доме пол своей жизни.

Где, вообще тот дом, где было бы все родным? Наверное, на Звездого. Там было тепло и уютно, рядом с ним. В съемной, чужой квартире, мне было хорошо. Хорошо там, где рядом со мной он. И я все просрал. Разрушил все, что мог разрушить. Свою жизнь, Данькину, Маши. И из– за меня, жизнь моей дочери даже не началась.

И сейчас я приехал к одному, единственному родному мне человеку, чью жизнь, я может быть, тоже разрушил. Она жила мной, а что я могу дать взамен? Она хотела для меня всего, семьи, хорошей жены, хорошей работы, желала, чтобы я был любим и любил. Ждала внуков. Ни одна ее мечта не сбылась. Зря она меня растила, зря терпела ради меня все от отца. Что я могу ей дать? Ничего, кроме разочарования в сыне.

Я не хочу, чтобы она все узнала от Маши. Лучше я сам.

***

Я обнял ее… Она стояла, прижавшись к моей груди, и все гладила меня по спине.

– Как же я соскучилась, сына. А ты чего один? Маша-то где? И не позвонил, не предупредил, у меня и угостить– то нечем.

– Мам, мне поговорить с тобой надо.

– Что случилось? – отрывается от меня и смотрит, внимательно, с нарастающим беспокойством.

– Господи, ты сам на себя не похож. А похудел – то как! Она что, тебя бросила?

– Я не знаю, как все тебе рассказать. Я не знаю мам, что мне делать.

– Рассказывай! – В лице испуг. Ждет плохого.

Как же больно мне это говорить.

– Маша потеряла сегодня ночью ребенка. Почти на седьмом месяце. Из – за меня.

– Господи, горе– то какое! – рука прикрывает рот, извечный жест при таких новостях – Ты ничего не говорил мне о ребенке – она садится на диван, и смотрит на меня с осуждением

– Прости, что не сказал. Как то тянул все, вот дотянул – вижу каждую морщинку на ее лице, на ее руках. Все как буд то не со мной, со стороны.

Мамка дергает меня, усаживая рядом с собой и обнимает, гладит по голове, как маленького. Как в детстве, когда от чумки у меня умер щенок. Какая глупость в голову лезет.

– Сынок, это конечно беда, я понимаю, какого сейчас вам. Особенно ей. Но дай бог, у вас будут еще дети. Я уверена, что будут. Она молодая, сильная девочка. Все будет хорошо. Так что ты натворил? Из – за чего все это случилось? Надеюсь, ты не такой как твой папаша? Ты ее не бил?

Я помотал головой. В горле все пересохло. Как мне ей сказать? Как она все воспримет?

– Я всю жизнь тебе врал мам. Вообще всем врал. Боялся признаться даже тебе. И сейчас боюсь, не знаю, как ты это воспримешь.

Мать смотрела на меня непонимающе. Вся словно подобралась, руки сцепила в замок.

– В чем признаться? Ты что, в криминал залез?

– Мам, я гей. И Маша об этом узнала.

– Ты – кто?

– Пидор, мам. Мужик, который любит не женщин, а парней. Да ты прекрасно знаешь, кто такие – пидоры.

– Не мели чушь. Какой ты гей! Не выдумывай.

– Это правда, мам. Я изменял Маше с парнем. Она нас видела. Я врал ей, что люблю ее. Прикрывался ею, чтобы никто не догадался. Мне всегда нравились парни, а не девчонки.

Взгляд матери – не верящий, растерянный, не понимающий. Я, наверное, запомню его на всю жизнь. Как взгляд Даньки у подъезда. Как взгляд Маши, когда она оттолкнула меня в палате.

– Это все наша власть виновата. Вседозволенность, извращения. Раньше не было такого. Только в тюрьмах. А сейчас кругом, куда не глянь, распущенность и разврат. Убить тебя мало, за такие фокусы! Сроду не ожидала от тебя такой мерзости! Проси у Машки на коленях прощения, хоть и не знаю, как такое можно простить.

– Мам! Это не фокусы! Я гей, я таким родился. Ты меня таким родила!

– Я таким тебя не рожала! Нахватался всякой дряни по телевизору! – она встала и подошла к умывальнику. Мыла руки с мылом, долго, словно хотела отмыть их от грязи.

– Мам, сядь, выслушай меня, пожалуйста, и пойми.

– И слушать не хочу про эти мерзости!

Я все же усадил ее снова на диван. У нее губы тряслись, глаза покраснели.

– Помнишь, мне было тринадцать, и вы с отцом всю ночь меня проискали, а наутро нашли в бане? Вы еще тогда подумали, что я обколотый. Отец меня догола раздел и искал проколы? Я тогда не обколотый был, а таблеток нажрался. Сдохнуть хотел. Я с двенадцати лет начал понимать, что такой, понимаешь мама? А в тринадцать, точно знал, что я пидор. И ненавидел себя, отца, тебя, за то, что таким вот родился. Ненавидел всех, за то, что они были нормальными, а я нет. Вспомни то время, каким я агрессивным стал. Я жить тогда не хотел, а сдохнуть не получилось. Потом я нашел у отца пистолет, но не смог. Струсил, нажать на курок, до сих пор об этом жалею. Надо было еще тогда все закончить. Но мне было страшно, и я тогда нашел оправдание своей трусости – тебя. Я решил, что буду жить ради тебя, как ты с отцом ради меня. И научился притворяться и врать. А сейчас вот влюбился, в Даньку. И просрал. Все просрал, всю свою жизнь.

Мать ревела, навзрыд, взахлеб.

– У нас не было в семье уродов, у отца тоже. Такими не рождаются, такими становятся. Это все мы с отцом виноваты. Он был через чур жестким, тебе просто любви отцовской не хватало. А я тебя разбаловала. Все дозволяла. И улица, тоже свою роль сыграла.

– Мама! Да причем все это! Я такой родился! Родился, понимаешь! – я на нее кричал. Кричал на мать.

– Не понимаю! Как такое можно понять? Это извращение, мерзость! Выкинь это из головы и заведи наконец семью!

– Не могу, мам. Не могу, я пытался и вот что из этого вышло! Я потерял Даньку, ребенка, сделал несчастной Машу.

– Господи, за что мне все это! За что ты меня наказал, господи! – было тошно смотреть на рыдающую мать, как в детстве. Я попытался ее обнять, но она оттолкнула.

– Уйди! Я на тебя всю жизнь положила, ты моей гордостью был. И что теперь? Сын извращенец? Что я Виктору скажу? Как я ему скажу, что мой сын гомик?

– А причем здесь Виктор? Да срать я хотел на твоего Виктора, он мне что, авторитет?

– Я с отцом ничего хорошего не видела, хочешь, чтобы я и на старость лет одна осталась?

Я всю жизнь на тебя угробила, все терпела, лишь бы у тебя все было. Дотерпелась, дождалась благодарность на старость лет.

– А что изменилось, мам? Не говори Виктору ничего, это вообще не его дело. И у тебя есть я, если что я тебя к себе заберу. Не останешься ты одна.

– Нет, сынок, я с тобой жить не буду. Боже упаси. Я не рожала извращенца. Вот только не зря говорят, материнская любовь бывает во вред. Пороть тебя надо было, и не было бы этого всего. Уходи. Не хочу тебя видеть, и знать о твоей развратной жизни ничего не хочу. Уходи – Она встала, умылась и вышла во двор.

А я стоял и не верил. Не мог поверить, что единственный человек, который я думал, поймет меня, роднее которого нет – отказался от меня.

Я тоже умылся, чтобы не разреветься. Открыл подпол и спустился вниз. Я проверял после смерти отца, пистолет все так же был закопан в подполье, а саперская лопатка, все так же воткнута в этом месте.

Мать сидела в бане и ревела навзрыд. Я зашел и обнял ее, прижался к ее макушке. Она тяжело вздохнула и высвободилась из моих рук.

– Уходи Дима. Лучше бы ты мне ничего не говорил. Уходи.

– Прости меня мам. За все прости – я все– таки не сдержался, слезы навернулись на глаза и я чуть ли не бегом бросился к машине.

За дверью бани осталась причитающая мать.

Квартиру я все еще снимал. В нее я и поехал. Не знаю, почему именно там, мне хотелось, чтобы все закончилось. Хозяевам, я конечно же подложу свинью, но мне уже плевать на все. Пусто и безразлично.

ГЛАВА 43

Домой Данька прилетел уже вечером. Мать с отцом, не ожидавшие его появления, переполошились, что он поругался Георгием. Успокоив их, что все нормально и он просто вернулся пораньше и Георгий вышлет ему все бумаги по практике, Данил первым делом вставил свою старую симку в телефон. Смс с сообщениями и оповещениями о не отвеченных вызовах приходили одна за другой.

Он искал смску только от одного абонента.

Нашел:

"Прости. Люблю тебя"

Прислана третьего января. Почти два месяца назад, сразу после случившегося.

В открытом ящике стола лежал брошенный ключ от съемной квартиры. Скорее всего квартиру Дмитрий сдал хозяевам и те наверняка сменили замок, но Данька поддавшись внезапному импульсу, сунул ключ в карман.

Где конкретно живет безопасник, Данил не знал. Знал, на какой улице и все.

– Ну и где мне тебя искать? – вслух спросил он у себя, и вздрогнул, когда в руке завибрировал телефон.

Звонили с неопознанного номера, Данька нажал на прием.

– Данил, это ты? – мужской незнакомый голос.

– Я – растерялся Данька.

– Ну слава богу. А то девчонки сказали, что ты симку сменил и новый номер никому не дал. Ты в Питере?

Данилу стало казаться, что он слышал уже где – то этот голос, но не мог вспомнить где. Он подумал, что звонят из университета, и не знал, что ответить. Если скажет что вернулся из Петербурга, то получается, что он бросил практику и не какие подтверждения о ее окончании, присланные Георгием, не спасут от неприятностей. Поэтому он молчал и только дышал в трубку, не зная, что говорить.

– Ты там уснул что ли? Даня, отзовись, ау…

– А с кем я разговариваю? Извините, но мне не знаком этот номер.

– Конечно, не знаком, я тебе не звонил ни разу. Олег Юрьевич, завгар, помнишь такого?

– Д-да – Данька даже присел от неожиданности – Что – то случилось? – сердце забухало тяжело, сжимаясь от плохого предчувствия.

– Дань, поговорить надо. О Саныче. Он случаем не к тебе в Питер умотал? А то мы здесь его обыскались.

– Я дома. Я сегодня прилетел. А откуда вы знаете про Питер? – Данил запаниковал. Он начал понимать, что завгар знает о них с безопасником. И раз на работе его стали искать через него, через Данила, значит знают все.

– Раз ты дома, я сейчас подъеду. Разговор есть. Я помню, где ты живешь. Выйдешь?

– Хорошо.

Данька отключил телефон и быстро одевшись, выскочил на улицу. Его трясло. Вывод, что, скорее всего Маша рассказала всем о них, и Саныч пытался с ним связаться, предупредить – напрашивался сам собой. Поэтому он и к родителям приходил. Если на работе разразился скандал, то страшно даже представить, что пережил безопасник.

Данил мерил шагами заснеженный тротуар, не в силах остановиться. Минут через десять во двор заехала машина завгара, которую Данька видел на стоянке Хладокомбината ни один раз. Юрьич открыл дверь с пассажирской стороны:

– Садись.

Данька сел. Чего он ждал от этого общения, он и сам не знал.

– Дань, я знаю про вас с Санычем, и у меня к тебе разговор.

– Все узнали? Маша рассказала? – Данька теребил ремень безопасности, то натягивая его, то отпуская. Завгар вынул ремень из его рук и пристегнул.

– Нет. Саныч сам мне все рассказал. И кроме меня никто не знает. Здесь такое дело, Маша потеряла ребенка. Саныч не сказал никому о несчастье. Просто генералу Димка зачем – то понадобился, и не дозвонившись до него, он позвонил Маше. Так и узнал. Потом позвонил мне, с просьбой съездить к Димке домой, поддержать. Но его нет дома, или не открывает. В общем я не могу его найти.

Данька слушал завгара, и до него с трудом доходило, что он ему говорит. В ушах стоял гул и в этом гуле, лишь одна фраза: "Маша потеряла ребенка". Но следующие слова Олега Юрьевича выдернули его из этого вакуума.

– Я боюсь за него. Как – бы не сделал чего с собой. Он последнее время сам не свой ходил. Все навалилось сразу на мужика. Твой отъезд, больница, увольнение, а теперь еще и это.

– Какая больница? Увольнение? – Данил ошарашено смотрел на завгара, не в силах переварить информацию.

– Он в больницу попал, после того, как Маша вас запалила, с приступом. Потом вышел, узнал, что ты укатил, совсем стал как чумной. Ну и с работы пришлось уйти, генерал в Москву свинтил и на свое место этого мудака, своего зама, поставил. Я в тот день с Санычем разговаривал, тогда он мне все и рассказал про вас, про Машу. На него страшно смотреть было, я его таким никогда не видел. А представь, что с ним сейчас творится? Я еще надеялся, что он в Питер к тебе рванул.

– Поехали! Быстрее поехали! Значит, она правду все сказала!

– Кто, и что сказала?

– Экстрасенс. Она сказала, что он спиной к жизни стоит, уйти хочет, я и прилетел поэтому. Гони на Звездого, если он не там, то я не знаю что делать.

– Урод! Вот урод, он же обещал! Я так и знал, видел ведь тогда. Блядь! – Юрьич рванул машину с места так, что Даньку вжало в сиденье.

***

Я помылся, побрился. Переодеваться не стал. Ну, там рубаху чистую… Как в старинку перед смертью старики одевали. Хотя зачем брился? Кто там будет на мое бритье смотреть? Смешно, какие глупости только в голову не лезут. Попил чаю. И решил, что портить кухню людям не буду. Сделаю это в ванной. В душевой кабинке, предварительно включив душ, чтобы кровь смыло. Записку писать не стал. Зачем? Глупости все эти прощания. Просить прощение у людей перед смертью, чтобы они потом чувствовали себя ответственными и виноватыми за мое решение? Это не честно по отношению к ним. В своем не желании жить, виноват только я сам. Я просто устал. И пусть это будет слабостью, пусть такой выход – трусость, эгоизм по отношению к близким, но я хочу этого. Хочу, чтобы все кончилось. Хочу не думать, не чувствовать, не бороться. Хочу покоя и тишины. Темноты и облегчения. Так будет лучше для всех.

Я открыл коробку с Макаровым. Отец аккуратно все хранил. Патроны, ветошь, паклю, смазку и щетку для чистки. Полный набор. Последний раз я чистил и смазывал пистолет после его смерти. Больше его не доставал.

Разобрал, выложил все на кухонном полотенце и занялся чисткой. Ну вот, щелчок, и магазин на месте. Все готово. Убрал с предохранителя, передернул затвор и положил пистолет на стол.

Вымыл руки от смазки, вытер насухо. Подошел к окну, закурил последнюю сигарету в своей жизни. Хорошо. Потянулся, чтобы открыть форточку и застыл: У подъезда остановилась машина завгара, и из нее выскочил Данька и сам Юрьич.

Данька подбежал к моей тачке, заглянул зачем – то внутрь, а затем со всей дури заехал кулаком по капоту. Сигнализация тут же взвыла. Он поднял голову, и увидев меня в окне, кинулся к подъезду, завгар за ним.

Я настолько был ошарашен их появлением, что не мог в это поверить. Пистолет вылетел из головы, и я даже не попытался его убрать. Так и стоял у окна, тупо пялясь на машину Юрьича. Щелкнул замок и я повернулся на звук.

Завгар влетел первым, и глянув на стол, со всего маху зарядил мне в челюсть. Я не успел очухаться от первого удара, как он, схватив меня за грудки, развернул от окна в сторону двери и вмазал еще. Я впечатался в Даньку, и мы завалились на пол.

Олег орал, что я сволочь, урод траханный и что – то еще. А я прижимался спиной к груди Данила, слизывал кровь с разбитых губ и улыбался как дебил.

Юрьич, увидев, мою улыбку сдулся и перестал орать. Присел рядом с нами на корточки, хватая меня за чуб и поднимая голову:

– Чё ты лыбишься, придурок? Дай посмотреть. Челюсть как, не сломана? Подвигай.

Я подвигал, и начал хохотать.

Данька молча сопел мне в затылок, прижимая меня к себе, а я смеялся и не мог остановиться.

– Как вы во время. Не успел даже докурить! Это что, боженька вас сюда закинул?

Данил отпихнул меня от себя и встал. А я лежал на полу и ржал как идиот.

– Надо же, закурить вдруг захотелось. Судьба, наверное.

– Вот ты урод Саныч, ты же мне обещал, тогда в сауне. Говорил, что никогда такого не сделаешь. Сволочь ты, эгоист. Вставай, давай, хватит ржать – Юрьич дернул меня за шкирку, пытаясь поднять на ноги.

– Все, все я сам. Встаю.

Я поднялся и подошел к Даньке, стоящему у окна и мнущему не зажженную сигарету в руках. Они у него тряслись. Он смотрел на меня, нервно кусая губы и сдерживая, по-видимому, слезы.

Я притянул его к себе, прижал крепко, со всей силы, ощущая как его спина начала вздрагивать.

Юрьич глянув на нас, закурил и пошел к двери.

– Позвони мне потом.

Дверь хлопнула, и мы остались одни.

***

Решение переехать в Питер, далось мне не легко. В первую очередь из-за матери. Она позвонила мне сама, через неделю после моей неудавшейся попытки самоубийства. Попросила приехать. А потом долго плакала у меня на груди, когда я сказал, что скоро уеду насовсем. И никакие убеждения, что я буду приезжать, и она ко мне тоже, не действовали. За неделю, которую она не находила себе места, думая обо мне, она испугалась что потеряет меня навсегда, и смирилась со всеми моими "извращениями". О Даньке, правда, слышать не хотела. Надеялась, что я все же одумаюсь и женюсь, не на Маше, так еще на ком– нибудь.

Я не стал с ней спорить и переубеждать. Главное, что я ей открылся, и она знает. А уж надеяться, что эта дурь у меня пройдет, я не могу ей запретить.

Маша со мной разговаривать не стала, может оно и к лучшему. Приехал отец, забрал ее вещи и на этом все. Осталась только боль, от того, что все вот так вышло.

Как только Данил получит диплом, мы уедем. Надеюсь, у меня не будет проблемы с работой, Данькин родственничек, обещался помочь.

Квартиру пока продавать не буду, сдам. А там посмотрим.

Ключи от квартиры на Звездого я отдал хозяевам.

Данька врет родичам напропалую, что ночует у девчонки, хочет побыть с ней перед отъездом. На просьбу родителей познакомить с "невестой", отнекивается, что скоро все равно уезжать. Так зачем их знакомить, если все равно придется расстаться с девушкой.

Ему нравится у меня дома. Он быстро освоился и даже начал наводить свои порядки. Представляю, что меня ждет в Питере.

Лежим на диване, валяем дурака. Я безработный, а Данька забивший на подготовку к экзаменам.

До них еще далеко, а вот я рядом. Нам хорошо. Нам пока хорошо вместе. Что будет дальше – не знаю, но мне становится дурно, когда я думаю, что мог и не закурить ту последнюю сигарету.