Текст книги "Ты такой же как я (СИ)"

Автор книги: Дэвид Висман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 17

Спал Данька, как ни странно, всю ночь без сновидений и кошмаров. Разбудила его медсестра на укол и завтрак. Он с аппетитом поел в общей столовой гречневую кашу, игнорируя любопытные взгляды больных.

Мужики, по-видимому, все друг с другом здесь перезнакомились, так как без конца здоровались по ручке с прибывающим народом. Женщин тоже вниманием не обходили. Так что Данька, наверное, был единственный в отделение "незнакомый" больной. Но видя его хмурую синюю морду, со знакомствами к нему никто не лез.

В боксе он достал принесённые ему Еленой яблоки и принялся их грызть, упорно не желая думать о вчерашнем разговоре с Дмитрием Александровичем. Чувствовал он себя неплохо. Рёбра, конечно, болели, но зато голова была ясной. И в эту ясную голову то и дело прокрадывался голос Саныча. Данил гнал его изо всех сил, даже пару раз башкой потряс, отчего она тут же закружилась.

С тяжелым вздохом он улегся на койку и решил-таки впустить в мозги вчерашнюю исповедь безопасника. Признание Дмитрия его шокировало и разозлило. Он не верил ему. Почему-то не мог представить что Саныч, "того же поля ягода", как он сам выразился. Правда, Влада также в гействе хрен заподозришь, тот ещё конспиратор. Да и сам Данил до этого случая вроде успешно скрывал свою ориентацию.

"Неужели у геев действительно есть какой-то радар, что они своих вычисляют?" – думал Данька.

"Но почему тогда он у меня не работает? Почему Саныч меня вычислил, а я его нет? Странно всё это. Да и женат, вроде, безопасник".

Данил вспомнил, как на форуме некоторые признавались, что женаты и даже имеют детей. Как им в десять раз сложнее вести двойную, скрытую жизнь, чем свободным парням. На что эти свободные парни тут же на них наезжали: кто, мол, вам виноват, хотели на хрен сесть и рыбку съесть, вот и расхлёбывайте теперь.

Данил себя женатым даже не представлял. К женщинам его не тянуло совсем. И целоваться с девчонками ему было неприятно. Наверное, так же неприятно, как натуралу целоваться с мужиком. Он никак не мог принять за правду то, что наговорил ему Дмитрий Александрович. А ещё эта история с Владом. Что за разговор у них там был?

Данька достал телефон и просмотрел вызовы. По времени и вызовам получалось, что они действительно общались.

Владу позвонить очень хотелось, и он решился. На его звонок сначала не отвечали, а затем сбросили. Он набирал несколько раз – безрезультатно. Разозлившись, он принялся строчить смску. Левой рукой делать это было неудобно, и он совсем распсиховался, так что смс вышла такого содержания: "Возьми трубку. Не веди себя, как гандон. Не возьмешь – выпишусь из больницы, приеду, устрою, такой кипишь, мало не покажется! Данил".

Не успел он выждать, когда Влад прочтёт его послание, как телефон в руке завибрировал. От рыка крольчатника Данька чуть не оглох:

– Чего надо? Говори быстрее, некогда мне здесь с тобой лясы точить!

Данил еле сдержался, чтобы не матюкнуться в ответ.

– Влад, что тебе этот козёл наплёл, что ты на меня рычишь?

Смешок и ехидный голос любовника:

– Это ты своего папочку козлом обзываешь? Я, блядь, так и понял, что ни хуя это не батя твой, а один из твоих ебарей! Сразу вычислил, как он только рот свой раскрыл. Чё надо? Какого ты звонишь, шалашовка мелкая? Что "папик" в больницу отправил, когда узнал что я тебя поёбываю?

Данил не верил своим ушам. Что бы ни наговорил безопасник, какое право имеет этот урод с ним так разговаривать, даже не разобравшись! Да ещё после того, как сам трахался с тёлкой у него на глазах!

Хлестнувшая по сердцу и мозгу злость, отбила дар речи. Да и о чём говорить? Объяснять, оправдываться? К чему, перед кем?

– Ну, ты и козёл! Забудь, что я тебя просил позвонить. Вообще всё забудь.

Отключенный телефон упал на койку. Злость перерастала в обиду и боль. Губы затряслись, как Данька ни сдерживался, чтобы не разреветься. Сдержаться не получилось. Всё, что накопилось за эти дни, прорвалось наружу. Только вот слёз не было, были спазмы, похожие на рыдания, от которых он начал задыхаться, почему-то икая.

У окна как всегда торчали больные, они-то и крикнули медсестру. Истерика прекратилась, только когда подействовал успокаивающий укол, и Данил заснул.

В ординаторской завотделением договаривался о консультации психотерапевта для Данила. Его срыв посчитали последствием психологической травмы и асфиксии.

* * *

Домой после больницы я поехал не сразу. Катался по городу, благо пробки к вечеру рассосались. После третьего неотвеченного Машкиного звонка вырубил телефон совсем. Домой приехал уже поздно. У Маньки опять глаза красные. А у меня нет настроения её утешать.

И что она нашла во мне? Бросила бы, и дело с концом. И мне было бы легче, не было бы искушения прикрываться ею, как ширмой.

Разговор с Данилом выжал меня досуха. Никогда не чувствовал себя таким обессиленным. В жизни было столько сложных ситуаций, столько "разводов" и "разборок". Столько говна приходилось разгребать языком, но тяжелее этого разговора у меня не было.

Не ужиная, разделся и упал на кровать, уткнувшись носом в подушку.

Машутка прилегла рядом, гладя меня по спине.

– Дим, что-то случилось? У тебя неприятности? Никогда не видела тебя таким.

– Всё нормально, я просто устал. Нервы, Машань, просто нервы. Посплю, и всё будет о" кей.

– Это из-за парня того? Из-за убийства?

– Ну, слава богу, до убийства не дошло. Но, да, из-за этого тоже. Не каждый день приходится целлофановые мешки с голов сотрудников снимать, а потом откачивать почти труп.

– Бедненький. Отдыхай, конечно, я ещё телевизор посмотрю и тоже лягу. Хочешь, я тебе кофе с печеньем принесу?

– Нет, солнце. Поцелуй, и я спать.

Машка с чувством поцеловала меня и вышла из комнаты. Я долго не мог уснуть, всё думал о практиканте. Как он там? Простит ли меня. Получится ли у нас с ним что-нибудь? И что мне делать для того, чтобы получилось? Я ведь ни разу никого не добивался. Все отношения дальше траха не заходили. Даже с Машкой мы сошлись легко и быстро. Как-то само вышло. Познакомились на каком-то фуршете, сейчас даже не помню, на каком, в эту же ночь переспали. А потом я и глазом моргнуть не успел, как Машаня перекочевала ко мне. Только подумал – что пусть, что так даже лучше. А то уже до сороковника недалеко, а всё неженатый, и на вопросы: "Чего не женишься?" – надоело выкручиваться.

Утром оптимизма у меня не прибавилось. Наоборот, на работе всё раздражало. Сосредоточиться я не мог. Так и тянуло позвонить Данилу.

После обеда, я всё же не выдержал и набрал его номер, но телефон был отключен. К концу рабочего дня, я попытался дозвониться снова, предполагая, что он, наверное, отдыхал и отключал трубку. Но сон час уже должен был давно закончиться, а мобильник практиканта так и не включился.

Задолбавшись успокаиваться куревом, позвонил на пост в отделение. Новость, что у Данила был нервный срыв и его напичкали успокоительными, подорвала меня из кабинета. Через пятнадцать минут я уже был у больницы. Только Данька спал, и меня к нему не пустили. Зато я имел удовольствие пообщаться с его лечащим врачом в качестве родственника.

После этого общения решил, что настоящие родственники Даньке сейчас не помешают. И поехал пробивать его дядьку. Данные нашел быстро. Адрес, телефон, работу. В рейсе он не был, и к вечеру я с ним связался.

ГЛАВА 18

Данил проснулся от шума в коридоре. Кого-то явно не хотели пропускать к нему в бокс. Голос был мужским. Медсестра пыталась объяснить, что время посещений закончено, а дверь в отделение открыта, потому что несколько больных отпросились домой и должны вернуться к девяти вечера. Но мужик рвался войти и горланил, что он даже бахилы на ноги напялил. Зря, что ли? И что раз дверь всё равно открыта, то почему бы ему не увидеться до этих самых девяти вечера с Данилом. Тем более время только семь.

Данька сначала подумал, что это безопасник, но голос был другим. А потом дошло – дядька. От радости, что увидит родного человека, он, игнорируя боль, быстро поднялся и выглянул в окно.

– Ба! Елы-палы! Ну и рожа у тебя, племяш! – увидел его через стекло дядька.

Иван был мужиком крупным, с уже небольшой "мозолью" в районе живота, черными с проседью волосами, аккуратно подстриженной бородой, шикарными усами и весёлыми яркими серо-голубыми глазами. Цвет зависел от настроения, погоды и времени суток. Все это ему очень шло, даже "мозоль" не портила. Данька, иногда глядя на моложавого дядьку, ловил себя на мысли, что тот ему как мужик очень даже симпатичен.

И сейчас, увидев родственника, он вдруг представил Саныча с бородой и усами. И с удивлением понял, что они чем-то похожи, а значит, безопасник должен ему нравиться.

Оглядевшись в палате и не найдя куда присесть, Иван выудил из недр своих карманов шоколадку и подмигнул Данилу:

– Принес тебе, но, думаю, ты уже большой мальчик, обойдешься. Пойду у медсестры на стул поменяю.

Данька покраснел и обижено посмотрел на родственника.

– Вечно ты издеваешься, дядь Вань. Мне уже давно не пять лет, а ты мне всё шоколадки суёшь.

Дядька засмеялся:

– Ну, ты ещё скажи, что ты их не берёшь! Чавкаешь за милу душу, хоть бы раз отказался.

Данил вспыхнул ещё больше.

– Ух, ты! Ты сейчас какого цвета? У тебя на морде все цвета радуги. – Смеясь, Иван пошёл цыганить стул.

Данил, как только он скрылся из виду, буркнул себе под нос: "Какого, какого. Голубого…"

Вернувшись Иван, уселся напротив кровати.

– Ну, рассказывай. Как ты до такой жизни докатился?

Данил растерялся. Иван был треплом и балагуром, и было непонятно, когда он шутит, а когда нет.

– До какой – "такой"?

– До такой, что родному дядьке ты не звонишь и не сообщаешь, что тебя чуть не порешили и что ты в больнице. Что за дела, Данил?

– Я думал, ты в рейсе.

– Индюк думал да в суп попал. Позвонить что, не судьба? Почему я узнаю, что мой единственный племяш в больнице, от совершенно левого чувака?

Данька пожал плечами. От кого узнал Иван про больницу, он уже догадался.

– Ну, если этот чувак – наш начальник службы безопасности, то он не левый. Это он меня спас. Если бы не он, ты бы сейчас к похоронам готовился, а не здесь сидел.

– Его Дмитрием зовут?

Данил кивнул.

– Рассказывай. Он мне объяснил, что к чему, но не подробно. Выкладывай всё по порядку.

И он выложил. Всё, кроме их стычки с Санычем.

Рассказал о том, как унизительно и противно, что его вот так запинали, связали и натянули этот пакет, а он даже не сопротивлялся и не смог за себя постоять. Как больно от того, что это сделали не чужие люди, а родня. Как плохо, что рядом нет матери и бати. Как он рад приходу Ивана, и что он очень хочет домой. Выговорился. И пусть боль от предательства Влада, от непоняток с безопасником никуда не делась, но дышать стало легче. Даже ребра, казалось, болели меньше.

– Ну, вот что. Мать с отцом скоро приедут, и думаю, что сеструху мою кондратий хватит, когда она всё узнает и морду твою увидит. Так что если не хочешь, чтобы мать рядом с тобой оказалась, бери себя в руки, зализывай раны и прекращай киснуть. Чтобы к приезду родителей был как огурчик. Завтра принесу тебе мазей от синяков, будешь приводить морду лица в порядок. И полосу эту на шее тоже мажь. Ребра и лангет – фигня, с кем не бывает. Мы с батей твоим по молодости ещё не так битые ходили. Он уже с Татьяной жил, а все равно куда-нибудь, да встрянем. Характеры такие шубутные. Пивка зашли попить в кабак, что не так кто сказал – всё, пиши-пропало. А уж если на Таньку кто-нибудь загляделся, тут вообще. Ты не в него, в мать пошёл. Она всю жизнь тихоня-тихоней, и ты такой же.

Слова покоробили и обидели, на душе остался горький осадок, но Данил понимал, что Иван прав.

Ещё немного посидев и вспомнив свою и батину молодость, дядька ушёл, пообещав прийти завтра.

Даня почувствовал, какой он голодный, и полез доедать остатки Ленкиной передачки. А ещё он выспался и не представлял, что будет делать ночью. Включив телефон, хотел поболтать с кем-нибудь из одногруппников или с той же Леной. Тут же пришло смс о поступавших вызовах. Номер был незнакомым, и он решил узнать, кто звонил.

– Алло, вы мне звонили сегодня.

Не успел договорить, как послышался знакомый голос:

– Дань, как ты там? Дядька к тебе приходил?

Он задержал дыхание, не зная, бросить трубку или нет. Подумав что, это уж будет совсем по-свински, если он отключится, – всё-таки безопасник жизнь ему спас да и дядьку вызвал – ответил:

– Да, приходил. Спасибо, что сообщили ему.

– А ты себя как чувствуешь? Я звонил сегодня на пост, мне сказали, что у тебя срыв был. Это из-за меня? Из-за нашего с тобой вчерашнего разговора?

– Нет. Не знаю. Из-за этого, наверное, тоже. Просто всё в кучу. Но вы не думайте, сейчас нормально всё.

– Ты простил меня? – Голос хриплый, с надеждой, слышавшейся в этом коротком вопросе.

Данил помолчал, а потом выдохнул:

– Да. Простил.

Облегченный вздох в ухо и следующий вопрос:

– Можно мне завтра прийти?

Данька сказал:

– Да. – И сразу же отключился, чтобы не передумать.

Зачем он согласился, он и сам еще понять не успел. Но почему-то этот разговор, этот вопрос Саныча теплом разлился в душе, а по телу прошла чуть заметная дрожь от возбуждения и ожидания чего-то нового.

***

Я сидел и улыбался улыбкой клоуна-идиота. Эта самая улыбка, как приклеилась к моей морде.

Маша зашла в комнату и, увидев мою довольную ряху, обняла, заглядывая через плечо в ноут.

– Анекдот смешной нашёл, что ли?

– Угу.

– Где? Дай прочитаю.

– Да закрыл уже. – И прежде, чем она начала искать анекдот по журналу недавних страниц, я быстро отключил и закрыл ноутбук.

– Маш, я завтра с работы попозже приеду, в больницу к парнишке тому съезжу. Узнать хоть, как там мой спасенный.

– Ой, мне на него глянуть охота. Возьми меня с собой.

– Привет тебе. Ничего умнее выдумать не могла? Он тебе что, зверюшка в зоопарке? Парню и так досталось, синий весь. Думаешь, ему будет приятно, что его, такого красивого, девушка разглядывает. Вот выпишется, выйдет на работу, я тебе его как-нибудь покажу.

У меня было отличное настроение, и я увлек Машаню на диван. Захотелось сексу – минетик.

Закрыв глаза, представил, что там внизу – Данька, но, стоило только зарыться рукой в Машкины волосы, наваждение ушло вместе с возбуждением. Машутка списала всё на нервы и стресс, а я согласился и пошёл в душ.

ГЛАВА 19

На следующий день перед обедом Данила перевели в общую палату.

Настроения у него не было с утра. По направлению он в сопровождении санитарки успел побывать у психолога и невропатолога.

Первый заставил отвечать его на какой-то дурацкий тест с одинаковыми практически вопросами, построенными на разный лад, затем показывал идиотские картинки, при этом довольно угукая и что-то карябая на листе бумаги совершенно невозможным почерком.

Данил все ждал, когда "псих" начнет задавать ему вопросы, касающиеся непосредственно произошедшего и мучивших его кошмаров, даже попробовал было сам рассказать доктору свой "диагноз", но тот, казалось, совершенно его не слушал. Все так же угукая, строчил что-то и кивал головой. Когда же Данька раздраженный его невниманием, замолчал на полуслове, он оторвался от своей писанины и изрек:

– Ну, так что же вас все-таки беспокоит, молодой человек? Депрессия, сны, страх?

Данил ошарашено на него уставился: "Он что, издевается?"

– Ничего доктор. У меня все просто о" кей.

– Ну, вот и ладненько, вот и замечательно. Я вам тут таблеточки прописал, попьете в течение месяца, и все будет хорошо. Ну, а если не хорошо, обратитесь к специалисту по месту жительства. Да, за руль после приема таблеток не садитесь.

В следующий кабинет Даня зашел злой, как черт, и когда невропатолог принялся стучать по его коленям молоточком, а потом попросил вытянуть руки, он ему чуть в морду лангетом не заехал. Доктор тут же заметил свою оплошность и попросил больного закрыть глаза и здоровой рукой прикоснуться к кончику носа. От этой процедуры Даньку ощутимо повело в сторону, и врачу пришлось его ловить. Затем Данил скашивал во все возможные стороны глаза, следя за молоточком эскулапа, отчего его тут же затошнило, о чем он и поведал хмурому невропатологу.

Перспектива дышать рвотными массами в своем кабинете того, по-видимому, не прельщала, и он по-быстрому выпроводил пациента.

Остаток утра Данил потратил на физиолечение.

После всех этих процедур перевод в палату окончательно испортил настроение. На его цветастом лице с налитыми кровью глазами, раздражение и злость отпугнули любопытных сопалатников, попытавшихся было познакомиться и завязать разговор.

Пришедший после обеда дядька с полным пакетом жрачки и тюбиками мазей всех сортов немного отвлек от злости на "придурков" врачей.

Но когда племянник поделился с ним утрешними злоключениями, он начал ржать и подкалывать Даньку, чем разозлил его еще больше. Сграбастав пакет здоровой рукой, Данил демонстративно направился в палату, игнорируя ржущего родственника.

Методичное поедание продуктов немного успокоило. Когда от еды уже стало тяжело дышать, Данька, наконец, прекратил обжорство и осоловелым взглядом обвел палату. Все мужики как один смотрели на него, чуть ли не разинув рты. Один кивнул на основательно опустевший пакет в руках Даньки:

– Ты не лопнешь, деточка?

На что тот смачно отрыгнул и с ехидцей в голосе ответил:

– Не лопну, но воздух попортить могу. – И тут же поставив пакет в тумбочку, улегся дрыхнуть.

Переел он, конечно, зря, дышать было трудно, а с учетом сломанных ребер, еще и больно. Так что уснуть не получалось. Сопалатники, посмеявшись, по-видимому, над его жором, улеглись на тихий час, и их храп на все лады, тоже не способствовал сну.

Данил размышлял о своем раздражении. Вот чего он ни с того, ни с сего злится на соседей по палате? Они ничего ведь плохого ему не сделали. Да и дядька – ну, и что, что поржал. Он всегда ржет, над всем подряд. Раньше Даньку это не колыхало, даже если родственник потешался над ним.

"Во всем виноваты Вадим и безопасник" – решил Данил. И тут же вспомнил, что второй раздражитель вечером явится. "Вот на нем то, и отыграюсь" – И с этой мыслью он, наконец, заснул.

***

Отработав смену, которая, казалось, тянулась вечно, я, наконец, двинул в больницу к практиканту. По дороге прикупил фруктов, сока и сладостей, к которым, как я понял, он был неравнодушен.

Я не стал звать санитарку, а просто позвонил Данилу, сказав, чтобы он предупредил медсестру на посту, что выйдет на улицу.

Встретил я его в коридоре. Морда помятая, сонная. Вообще, от бывшего очаровашки мало что проглядывало, в хмурой, насупленной и переливающейся всех цветов радугой физиономии.

– Привет. Чего такой хмурый?

Он зыркнул на меня глазками а-ля вампир и скривился, как от лимона:

– Чему радоваться то? Твоему приходу, что ли?

– О, прогресс!

– Какой?

– Ну как же, огрызаешься и перешёл на "ты". Значит, выздоравливаешь.

– Я, вообще то, и не болел.

Я, улыбаясь, накинул на него свою куртку и потащил к машине. Мне нравилось его ершистое настроение, все лучше, чем депресняк.

– Куда ты меня тащишь, отрыжка общественности?

От такого ругательства я даже притормозил. Еле сдерживая смех, с серьезной рожей поинтересовался:

– Будь добр, переведи на нормальный мат, а то я не понял, кем ты меня обозвал.

Данька совершенно невинно, с улыбочкой на потрескавшихся губах, перевел, загибая поочередно пальцы:

– Козел, урод, гандон, гомофоб недоделанный и ещё раз козел.

– Ну, спасибо на добром слове. Хорошо, хоть на три российских не послал. Ты есть хочешь, гордость общественности?

"Гордость" задумался, положил руку на живот и зачем-то надавил.

– Думаю, уже влезет.

– Что влезет? – Не понял я.

– Жрачка влезет. Вроде пока спал, переварилось.

– Ну, раз влезет, поехали, пожрем.

Уже сидя в машине, он, зевнув, поинтересовался:

– Чем кормить будешь?

– А ты что хочешь?

– Фуа-гру с трюфелями в белом вине, запеченное мясо лангуста с морским языком, э…

– Выйдешь из больницы, будет тебе и лангуст и фуа-гра, и языки, и гребешки, а сейчас давай пожрем по-человечески, по-русски.

– Жмот.

– Я не жмот, я жрать хочу. Меня сегодня не кормили.

Практикант довольно оскалился:

– Что, обломили тебя девчата без меня? Пирожками с тортами не угощают?

– И не говори. Глядишь, так и похудею, пока ты в больнице ласты сушишь.

– И где мы жрать по-русски будем? Жинка твоя расстаралась?

– Ну, если ты любишь яйца вареные и жареные, то можно и к жинке.

– Вот почему ты мечешь всё, что девчата приносят! И в чем тогда плюс женатого гомика?

– Плюс заключается в том, чтобы не быть отрыжкой общественности.

Данька сразу притих и отвернулся к окну.

– Я не отрыжка общественности, понял? И никому не собираюсь доказывать это, женившись.

Я проклинал свой язык. Остановив машину у кафе "Славянская кухня", повернулся к нему:

– Дань, ты моложе меня, у тебя другие взгляды на жизнь. Ваше поколение проще относится к сексуальной ориентации. Агрессии тоже конечно еще хватает, но все же меньше, чем во время моей юности. А она у меня, как раз проходила во времена крутых и братков, и пидорство считалось не ориентацией, а опущением. Слово "ориентация" даже не рассматривалось, были просто пидоры, извращенцы, которых гнобили. Которым место только у параши. И даже по другую сторону баррикады, то есть в органах, считали так же. Так что ты от меня хочешь? Чтобы я резко перестроился, убрал все свои комплексы и поверил, что общество примет меня, таким, какой я есть? Что на работе у меня не будет проблем, и наш генерал так же будет со мной здороваться по ручке? Ты сам-то в это веришь? Сам сможешь открыться, что ты гей? Родителям, дядьке, девчонкам на работе, друзьям в институте? Сможешь?

Я смотрел на него отвернувшегося, глядящего в окно, и видел в отражении стекла, как с каждым моим словом, глаза его все больше блестели.

Наконец, он повернул голову ко мне и вздохнул:

– Нет. Не смогу. Прости, ты прав, конечно. Это твое дело, как тебе жить. Но я считаю, что портить человеку жизнь только потому, что ты выбрал её в свои щиты, неправильно. Она тоже заслуживает счастья, и чтобы её любили. Ты мужик, ты сильный, мог бы обойтись и без такого щита. – С этими словами он вышел из машины и зашел в кафе.