Текст книги "Ты такой же как я (СИ)"

Автор книги: Дэвид Висман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 34

Отец зашел в здание аэропорта, а Данька остался дремать в машине.

Было тридцатое декабря. На площади перед аэропортом, установлена огромная ель, увешанная гирляндами и игрушками. В городе предновогоднее настроение. Толпы народа в магазинах, лотки с мишурой и всяческой новогодней атрибутикой. Прямо на улице выставлены искусственные и натуральные елки, витрины переливаются всевозможными огнями.

Дома тоже суета по случаю праздника и приезда питерского родича.

Мать всю неделю не давала им с отцом никакого покоя. В срочном порядке были поменяны обои и потолочная плитка. Заменены на окнах шторы, а на полу покрытие. Приобретена новая люстра, диван и плазменный телевизор огромного размера.

Мать не хотела "ударить в грязь лицом" перед столичным гостем. Для нее что Москва, что Питер – один хрен. А их провинциальный городок – деревня. И не важно, что корни родственника из этой самой деревни, родился и вырос– то он в Питере.

Отец психовал, но делал все, что велела мать.

Данька возмущался, что у него сессия, но никого это не колыхало. Столичный гость важнее какой-то сессии, тем более что Даня умный, Даня сдаст, даже если не спал полночи, клея гребаные обои.

С Дмитрием ему удавалось общаться только по телефону, и то урывками. Устал он за эту неделю так, что Новый год был не в радость. Не хотелось ровным счетом ничего. Только спать. Даже трахаться не хотелось. Хотелось просто завалиться рядом с безопасником, уткнуться в его подмышку, сложить на него руки и ноги и дрыхнуть.

Он как раз задремал, когда двери машины открылись и послышались голоса. Отец уселся за руль, что – то бурча себе под нос. На заднее сидение сначала плюхнулась сумка, а затем, кряхтя забрался пассажир.

Данька обернулся к новоиспеченному родственнику.

– Здравствуйте – кивнул он, разглядывая грузного дядьку. Тот улыбнулся ему во всю лощенную харю.

– О, Артамон, это сынок ваш? Красавец какой! Хорош!

Данька смутился.

– Да вот, отпрыск. Ну что, поехали домой? Данька, пристегнись. Гаишникам на новый год деньжат срубить надо, тормозят на каждом углу – пожаловался отец гостю.

– У нас они тоже перед праздниками лютуют. Да и без праздников. Может в гостиницу сначала?

Отец с удивлением обернулся к Гоше.

– А на кой тебе гостиница? Ты что, у нас остановиться брезгуешь что ли?

Тот замахал руками:

– Что ты, что ты! Мне неудобно просто вас стеснять.

– Не пори ерунду. Все, поехали, Танюха ждет.

Родственник оказался мужиком компанейским, особенно после пары рюмок корейской водочки. Покушав, все семейство перебралось из кухни в зал, прихватив закуску и выпивку. Мать достала фотографии Петра Алексеевича. Некоторые снимки были еще дореволюционные, а один вообще старый, как нарисованный.

На нем сидели двое усатых мужчин в сюртуках и шляпах – котелках, а между ними стоял мальчик лет десяти, в бархатных курточке и бриджиках, на ногах чулочки и башмачки с пряжками. На обратной стороне фотографии выцветшая надпись красивым почерком:

"1863 годъ"

– Ничего себе! – присвистнул Георгий – Это же, наверное, отец деда, маленький еще. Прадед мой. Блин, на папку похож, до ужаса. Вот смотрите. Он вытащил из кучи фото, снимок Бориса, примерно десятилетнего возраста, и положил рядом со старой фотографией. Схожесть была феноменальной.

Снимки действительно были интересными. Можно сказать – историческими. На одной из фотографий, Петра Алексеевича целовал в щеку Брежнев, пожимая при этом ему руку.

– Это твоему деду орден на одном из съездов вручили.

Георгий заинтересовался.

– А много орденов у деда? И где они сейчас?

– Ну, было несколько. Так мы его, когда хоронили, все ордена в гроб, на подушечку положили. Он наказал, чтобы обязательно с ним захоронили.

Данька ухмыльнулся. Родственничек – то, ушлый видать. Ордена сейчас в ходу, за них денежку можно не плохую выручить. Это мамка с папкой, простые, как три рубля, им ничего не надо. После этого вопроса Гоши, у Даньки к нему появилась неприязнь. Батя тоже поморщился.

– Гош, а чего твой отец с дедом не поделили, не знаешь? – Мать всегда мучил этот вопрос. Но как она не пытала Петра Алексеевича, он молчал, как партизан.

– Да чего не поделили…Лицемером дед был. Революционер фигов. Все равны, называется. Не хорошо конечно о покойниках такое говорить, но козлом дед был. Мать у них горничной работала. Убирала, стирала, готовила. Вот тебе и смерть буржуям. Только коммуняги, те, что у власти были, не сильно от тех самых буржуев отличались. Прислугой не гнушались. Вот мать и была в прислугах. Отец в нее влюбился, стали встречаться. Батя, тогда только институт закончил, на архитектора выучился. А мамка тоже студенткой была, на заочном в педагогическом училась, ну а у них подрабатывала.

Дед когда узнал о них с отцом, орал, что мать бате не пара. Что не фиг с прислугой якшаться. Мамка в общаге тогда жила, она сирота. Ну, батя снял домик в частном секторе и ушел от родителей. Так дед устроил так, что мамку из института и комсомола исключили, за якобы аморальное поведение. А мужика, который им дом сдал, чуть не посадили с конфискацией имущества. Тогда – то они в Питер и уехали, бате как раз предложили там проект. Отец писал деду с бабкой, но они знать ничего о нем не хотели. Считали, что он их опозорил, подвел. Даже когда я родился, и отец им написал об этом, сделали вид, что письмо не получили. В общем, никакой реакции. А потом случилось несчастье. На одном из объектов, что батя проектировал, оборвался трос на кране. И груз полетел вниз. Отец как раз стоял под ним. Чудом жив остался. Только вот пластина теперь в голове, да позвоночник сломан. В инвалидном кресле на всю жизнь оказался. Когда мамка сообщила деду, тот даже не дослушал, трубку бросил. Сказал, что сын для него умер несколько лет назад. Мы даже не в курсе, знала ли бабушка о несчастье с отцом. Сказал ли ей дед. Но никто из них, ни разу не поинтересовался, как там их сын. Ни письма, ни звонка, ни тем более приезда.

Татьяна сидела потрясенная. У нее в голове не укладывалось, что Петр Алексеевич и Варвара Владимировна были такими жестокими людьми.

А Данька думал о том, что уж если от сына могли отказаться из – за девушки, которую считали ему не парой, то, что тогда ожидать, если родители узнают что их сын гей.

Ему стало страшно. Представил, что отец с матерью отказываются от него и ком подкатил к горлу. Он дал себе слово, что родители никогда не узнают о его ориентации. И теперь он начинал понимать Дмитрия и сочувствовать ему. Как же сложно, наверное, все время притворяться любящим мужем. Ложиться в постель с женщиной, когда тебя тянет на мужчин.

Голова разболелась, мысли путались. Он не знал, как ему жить дальше. Что говорить родителям, когда ему будет за тридцать и мать начнет ждать от него внуков. Как отмазываться от вопросов про девушек, которые задаются уже сейчас. Отец с дядькой, постоянно выпытывают у него, много ли он попортил девчонок. Даньке стало так плохо, что захотелось немедленно уйти и не слышать голоса родичей.

Лишь один голос ему был сейчас нужен. Жалость к себе и к Дмитрию, давила невыносимо. Ему нужен был сейчас безопасник. Хотелось обнять его крепко, крепко и целовать колючие щеки, сухие жесткие губы. Пожалеть, приласкать.

– Сына, ты что, опьянел что ли? – услышал он материн голос и почувствовал ее мягкую руку у себя на лбу.

– Голова болит. Я пройдусь пойду.

– Совсем загоняла ты мать пацана. Еще учеба эта, мозги закипят от всей той хрени, что сейчас учат. Может тебе полежать лучше? – 0тец тоже с беспокойством смотрел на него. И Данька от их заботливых любящих взглядов, зареветь был готов.

Он замотал головой.

– Нет, пойду воздухом подышу. Прогуляюсь.

– Долго не шарься. Вечером елку наряжать будем – улыбнулась ему мать.

– Без меня, не нарядите что ли? – Данил быстро оделся, сунул в карман телефон и уже открыл дверь, чтобы выйти, когда отец окликнул его.

– Дань, ты это, девушку свою на Новый год к нам пригласи. Посидите с нами немного, а потом пойдете, куда вам надо.

Данька застыл.

– Пап, какая девушка, я же в учебе весь. Мне не до девушек сейчас.

– Ну, ну. А пропадал те недели у кого тогда? Да еще и с ночевками?

Данил уже собрался ответить, что с друзьями занимался, когда поймал на себе насмешливый взгляд Георгия и поперхнулся словами.

Молча, повернулся и вышел. Сердце стучало как бешеное. Он почему– то знал, что Гоша все про него понял.

Выйдя из подъезда, дрожащими пальцами достал телефон и нажал на вызов. Дмитрий еще на работе, но сил ждать у Даньки не было. Как только сработало соединение он выпалил в трубку:

– Дим, ты можешь сейчас подъехать?

– Что – то случилось?

– Хочу тебя видеть. Сейчас.

– Часик подождешь? Мне здесь край закончить надо.

– Хорошо. Жду тебя в "Славянской кухне".

До кафе он доехал за двадцать минут. Заказал себе водки и малосольных огурчиков. Смотрелось это со стороны, наверное, позорно. Но ему было плевать. Хотелось напиться. Когда в кафе появился Дмитрий, Данька уже был изрядно под шафе.

***

Я сразу понял, что с практикантом что – то не то. По голосу, по тому, как он нервно дышал в трубку. Работы в последние дни года было до хрена. Еще и корпоратив вечером в ресторане. Я идти не собирался, сославшись, что Машка плохо себя чувствует, но генерал настаивал, чтобы я присутствовал хотя бы на вступительной части.

Когда я приехал в кафе, Данька был пьян. Сидел в одиночестве и глушил водку практически без закуски.

И я понял, что ни на какую вступительную часть я не пойду. Отключил телефон, и повез Данила на нашу квартиру. Всю дорогу он молчал, как я его не пытал, что случилось. А не успели мы зайти в коридор и раздеться, как он вдруг прижался ко мне, схватив за шею и притягивая мою голову к своим губам.

– Я тебя люблю, Дим. Я так тебя люблю – еле слышный шепот в мое ухо.

Меня словно порвало всего внутри. В груди что то булькнуло и я не узнал свой голос:

– Я тебя тоже. Люблю.

ГЛАВА 35

– Машенька здравствуй. Сергей Валерьевич на проводе. С наступающим тебя.

– Здравствуйте Сергей Валерьевич. Спасибо, вас тоже.

– Машут, а благоверный дома?

– Нет. А он разве не на работе? Он говорил, что задержится сегодня.

– Ну да. Корпоротив у нас. Разминулись значит, сейчас подъедет. А телефон по-видимому разрядился, вот я тебе и звякнул. Жаль, что ты плохо себя чувствуешь, а то бы посидели.

– Сергей Валерьевич, я правда себя чувствую не важно. Следующий, ни за что не пропущу.

– Ну не хворай. Береги себя и малыша. Чтобы богатыря родила.

– Вы знаете? – удивилась Маша.

– Ну а как же! Димка же сразу похвастался, что папашкой станет. Рад до усрачки – хохотнул Сергей Валерьевич – Ну ладненько, С Новым годом тебя еще раз, и всего тебе хорошего и много. Пока.

Машу расстроил звонок директора Хладокомбината..

" Почему Дима не сказал ей про корпоратив? Не хотел идти с ней? Раньше он на все праздники брал её с собой. Если бы не хотел чтобы ее с животом видели, не сказал бы о ребенке генералу. А так, ничего не понятно. Значит он все же рад ребенку. Хвастается"

Её мысли прервал очередной телефонный звонок. Звонила ее подруга Анжела.

– Маш, слушай, а кто у вас в новом районе за городом живет?

– Никто, а что?

– Да твоего недавно видела. Мы с Володькой к его другу приехали, он пошел к нему забрать кое – что, а я в машине осталась. Смотрю, тачка ваша подъехала. Дмитрий и парень какой – то, пьяненький. Димка его чуть ли не на себе в подъезд тащил. Потом мой позвонил, сказал, чтобы я поднималась. Вот мы сейчас все еще у Кирилла сидим, а Димкина машина так и стоит под окнами. Уже час, как стоит.

Маша лихорадочно старалась вспомнить, кто из Димкиных знакомых живет в той стороне. И вдруг поняла, что не знает о друзьях и знакомых мужа ничего. Даже у мамы его ни разу не была. И сказал ли Дмитрий своей матери, что у него будет ребенок, тоже не знает.

Анжела говорила в трубку что – то еще, но Маша слушала ее вполуха. Дмитрий значит не поехал в ресторан, поэтому Сергей Валерьевич и потерял его. И трубку он отключил специально, чтобы директор до него не дозвонился.

– Маш, ну ладно, пока – вклинился голос подруги в её мысли.

– Подожди. А какая улица говоришь, какой дом?

– Звездого двадцать девять.

– Вы долго еще там будете?

– Да ночевать, наверное, останемся. Выпили, за руль теперь не сядешь.

– Позвонишь, как он уедет, если увидишь, конечно.

– Позвоню. Стол у окна как раз стоит, двор как на ладони. Думаешь, он того, гуляет что ли?

– Не знаю Анжел. Может они с парнем этим, к девкам приехали?

– Подожди, сейчас у Кира спрошу, есть ли в их подъезде девочки не замужние. Этот кабель, наверняка, должен знать.

Маша с нетерпением ждала, когда подруга закончит разговор с Кириллом. Она улавливала лишь обрывки фраз.

– Слушай, Кир говорит, что часто вашу машину у подъезда видит. Запомнил, потому что сам такую тачку хочет. И Маш, как бы тебе это сказать…

– Ну, говори – от нехорошего предчувствия, в горле встал ком, и на глаза тут же навернулись слезы.

– Несколько раз машина ночевала у подъезда. Про девчонок Кирилл не знает.

Маша всхлипнула в трубку, не в силах сдержаться.

– Так подруга, не реви. Бери такси, и дуй сюда. Сама за руль в таком состоянии даже не вздумай садиться. Мы им сейчас устроим кузькину мать. Будут знать, как чужих мужиков от беременных жен уводить.

Маша слышала, как Анжеле что – то говорят мужики. Потом в телефоне раздался голос Владимира.

– Маш, не слушай ты Анжелку. Может у него здесь правда друг живет. Приезжай, конечно, если хочешь.

– Нет Вов, я не поеду. Приедет, спрошу, кто у него там живет.

– Вот и правильно. Нечего панику раньше времени разводить. Подругу дать?

– Давай.

От сочувствующего голоса подруги, было только больнее.

– Не приедешь?

– Нет Анжел. Не забудь позвонить, если увидишь что-нибудь. С кем он из подъезда выйдет.

– Хорошо. Не расстраивайся только. Все они уроды и козлы и слез наших не стоят.

– Ладно, гуляй иди, а то все веселье пропустишь. Жду твоего звонка.

– Да какое уж тут веселье – вздохнула подруга – Пока. Держись там.

Маша отложила телефон, прошла в ванную и умылась холодной водой. Хватит реветь, слезами горю не поможешь. Димка ведь говорил, что пока она в положении он гулять будет. А раз он не один к этим бабам приехал, то значит это просто перепих. Она попыталась вспомнить, когда он не ночевал дома, и до нее вдруг дошло, что не ночевал он, пока она в больнице была. Слез сдержать не получилось, разревелась, уже навзрыд. Она идиотка, из – за него вены вскрыла, чуть не сдохла, а ему плевать. Ему только на руку, что она в больнице оказалась. Он к этой своей сразу рванул. И сегодня, даже на корпоратив забил, опять к ней уехал. А парень с которым он был, брат наверное, этой девки.

Маша лихорадочно начала искать ручку с листочком. Надо адрес записать, пока она его не забыла.

Хрен она отдаст отца своего ребенка какой – то бабе. Вот родится малыш, тогда посмотрим, чья возьмет. Димку спрашивать про Звездого она не будет, сделает вид, что ничего не знает. Только про звонок Сергея Валерьевича скажет.

***

Хотел Даньку уволочь в душ, мозги от водки промыть, но он уперся

– Не хочу. Хочу быть пьяным. И вообще, я что, зря пил что ли? – Сел за кухонный стол, подпер голову руками, и смотрит на меня.

– А чего накушался – то? Что за горе? – я включил чайник, достал из холодильника колбасу. Хлеб засох, а свежий не купили. Нашел замороженные чебуреки. Пойдет. Сейчас пожарю.

– Никто нас не понимает – тяжело вздохнул практикант.

Вообще мне он пьяным нравился. Смешной.

– А поконкретнее?

– Дим, а где у тебя предки? Я ведь о тебе не знаю ни черта. Где учился, на ком женился.

Я поставил на плиту сковородку с маслом, попутно отвечая на Данькины вопросы. Никогда не разговаривали о моей семье. Наверное пришло время.

– Ну, отец у меня сдох. Мамка вышла замуж, мужик моложе ее на десять лет. Живут уже лет пятнадцать вместе.

– А сколько твоей мамке? И почему сдох? Он плохой отец был?

– Шестьдесят один в этом году стукнуло. Батя уродом был, каких поискать.

– Пил?

Я усмехнулся.

– Если бы пил. Так нет, вообще не употреблял. Крыша у него ехала. Конкретно так планка падала. Заводился на пустом месте. Дубасил мать за каждую ерунду. Не так сготовила, не так сказала, не то одела, или не на того посмотрела.

– Ужас, какой – то. А почему она не развелась с ним?

– Дура потому что. Без отца все боялась меня оставить. Сына без мужика растить не хотела, как она говорит. Все терпела. Постоянно в синяках. По лицу гад никогда не бил, чтоб люди не видели. Все помню, ей завидовали. Мужик хозяйственный, все в дом, не пьет, не курит. Я бы лучше без него рос, чем видеть, как он её избивает.

– А тебя тоже бил?

– Неа. Никогда руку на меня не поднимал. И что самое интересное, за мать он глотку любому бы перегрыз, обидь ее кто. Был случай, брат его двоюродный у нас гостил. Напился в одно рыло и давай как свинья себя вести. Мамка попыталась его урезонить, он ее нахуй послал. У бати крышу вмиг сорвало. Отмудохал родственничка по полной программе. А на следующий день тот чуть ли не на коленях прощение у матери просил.

– Ты его совсем не любил?

– Я его ненавидел. Единственное за что я ему благодарен, это то, что он со мной спортом занимался. В четыре года я уже по боксерской груше лупил. Тренажер, где – то мне откопал. Дефицит тогда страшный. Стенку. В ней велосипед был приставной, тележка и всякие прибамбасы. Да чего только у меня не было из спортивного инвентаря. Все пацаны завидовали. Когда мне тринадцать исполнилось, он уже мать не трогал. Я ему как – то раз, спокойно так сказал, глядя прямо в глаза, что вырасту и убью его. До этого всегда плакал и кричал, что ненавижу и убью, он воспринимал, как истерику детскую. А на этот раз, понял, что я его действительно ненавижу. И что – то сломалось видать в нем. Когда крышак рвало, громил все дома, но мать больше не трогал.

– А от чего он умер?

– Инсульт. Кровоизлияние в мозг. Сидел, ел. Хлоп и упал. До больницы довезли, но сделать уже ничего не успели.

– И сколько ему лет было?

– Сорок два.

– А сейчас у мамки твоей хороший мужик?

– Пьет. Тихий, но пьет. И работать никогда не любил. Поэтому я стараюсь к ним не ездить, чтобы не сорваться и по башке ему не настучать. Дуры бабы. Вечно их на всяких говнюков тянет.

– А Маша твоя, тоже дура?

Я посмотрел на Данила. На лице у него сожаление, сочувствие. Кому? Матери моей? Машке? Мне?

– И она дура.

– А ты говнюк?

– Первосортный.

Масло зашипело, когда я опустил в него замороженные чебуреки. Я не любил вспоминать свое детство.

Ничего не было в нем хорошего. Вернее, была материна безмерная любовь, которой она старалась загладить выходки отца. Было благополучие в материальном плане. Игрушки, книги, одежда, сладости – всего вдоволь и самое лучшее. В четыре года я уже умел читать и писать. В шесть решал уравнения за третий класс. Учился на пятерки, но при этом был непоседой и хулиганом. Постоянно нарывался на драки. А в пятнадцать, избил пацана младше себя на год. Ни за что, просто так. Он нечаянно налетел на меня в школе. Избил сильно, до больницы. Меня чуть не отправили в спецшколу. Спасло только то, что учился я хорошо и учителя написали отличную характеристику. Да батя подсуетился, сунул денег родителям парнишки, да ментам. Он тогда посадил меня напротив себя, и долго, нудно втюхивал мне понятия о жизни. Он был не из работяг. Ездил на какие – то стрелки, и чего – то крутил и мутил. Я до сих пор не знаю, чем он занимался и откуда у нас были бабки. Догадываюсь, конечно, но если честно, то не сильно то и знать хочу. Тогда он мне разжевал, что на зоне сидят только придурки. Что от сумы и от тюрьмы, конечно, зарекаться не стоит, но и рваться туда тоже. И что меня он хочет видеть адвокатом. Адвокатом я конечно не стал. Но юридический закончил.

Я отогнал от себя воспоминания и обернулся к Даньке. Он чего – то притих.

– Чебуреки готовы.

– Дим, а как ты думаешь, мать бы от тебя отказалась, если бы узнала, что ты гей?

– У тебя дома что – то случилось? Родители спалили?

– Нет – помотал головой Данил – Не спалили. Просто я думал сегодня, что будет, если они вдруг узнают.

– Не знаю Данил. Моя мать, наверное, не отказалась бы. Но я не хочу, чтобы ее инфаркт хватил. Вот отец, был бы живой, наверняка бы, прибил. Кушай, давай.

Практикант взял чебурек, подул на него.

– Горячий. Мы ночевать здесь останемся, или тебе домой надо? Если что, езжай, а я останусь. Не хочу сегодня домой. Там родственник этот.

Мне очень хотелось остаться с ним. Данька признался мне сегодня в любви, на Новый год мы не увидимся. Нет, я не могу от него сейчас уехать.

– Останемся. Только я домой позвоню. Не обидишься, если я в подъезд выйду?

– Не обижусь. Ладно, схожу пока в душ. Иди, звони.

Я вышел в подъезд и включил телефон. Пять пропущенных от генерала. Он меня прибьет.

Позвонил сначала ему. Трубку долго не брали, потом соединение и звук машин. Наверное, на улицу из ресторана выскочил. Там, напротив дорога.

– Говори. Оправдывайся. В больницу попал? В морг? В задницу?

Мне стало смешно. Почти угадал.

– Валерьич, не злись, а..

– Только вот не ври, что с Машкой плохо, и ты с ней сидишь. Я ей звонил.

Я вздохнул. Хреново. Сдал меня с потрохами.

– У дамы я одной. Ну, очень нужно было.

– Кобель. Бабы на первом месте. Тьфу на тебя. Ладно, выйдешь на работу, погутарим.

Отключился. Чего же Машке то теперь врать? Трубку она взяла сразу, буд – то в руке телефон держала.

– Дим, ты где? Тебя Сергей Валерьевич потерял.

– Я знаю. Говорил уже с ним.

– Так ты не в ресторане?

– Нет. Маш, я у друга. Его жена бросила и ему хреново совсем. Я у него заночую, а утром, как штык.

– Что за друг?

– Приятель старый. На улице случайно встретил. Он идти даже не мог. В сиську пьяный. Вот я его и подобрал, да до дому довез. Мы здесь выпили еще немного, и я вот за руль теперь никак.

– На автобус садись, или такси вызови.

– Маш, ну как я его брошу? Человеку совсем плохо.

– Приезжай с ним.

– Он не хочет никуда ехать. Я звал. Просит меня остаться.

– Дай ему трубку.

Я обалдел. Это что за проверки начались? На место вины пришло раздражение.

– Маша, не ставь меня в неловкое положение. Я не мальчик, чтобы трубки друзьям совать для отмазки от мамы. А ты не моя мама. Я у друга. Приеду утром. И не вздумай что-нибудь с собой сделать. Подумай о ребенке. Все, пока.

Настроение испортилось совсем. Зашел в квартиру. Данька все еще плескался в душе. Я разделся и пошел к нему.