Текст книги "Двенадцатое заклятие"

Автор книги: Дэвид Лисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Дэвид Лисс
ДВЕНАДЦАТОЕ ЗАКЛЯТИЕ

Элеанор и Саймону.

1

Дом кипел энергией, что было более чем необычно, поскольку хозяин мистер Ричард Лоуэлл предпочитал, чтобы в его доме царила атмосфера угрюмости и сонного оцепенения, и то, что сейчас делалось, делалось без радости – так могильщик трудится над возведением особо большого или нестандартного надгробия. Подобные сравнения приходили на ум мисс Люси Деррик – виновницы всей этой суматохи, поскольку в доме готовились к приему ее жениха. Развлекать этого джентльмена у Люси не было желания. Никакого. Не то чтобы она не хотела выходить замуж за мистера Олсона. Люси не сомневалась, что выйти за него – самое разумное, что она может сделать. Тем не менее Люси была бы рада, если бы можно было избежать необходимости поддерживать с ним беседу.

Ей представлялось, что супруги лишь изредка обмениваются друг с другом мнениями, и то только по существенным вопросам. Сегодня же ей предстояло придумывать темы для беседы, что было непросто, поскольку мистер Олсон не слыл большим любителем поговорить. Люси еще не знала, чем можно его заинтересовать, так как до этого они беседовали только на вечерах и балах, где благодаря танцам или пуншу не требовалось вести разговоров, хотя бы отдаленно напоминавших подлинный обмен мнениями.

Какими бы ни были светские манеры мистера Олсона, они никак не были связаны с ее решением выйти за него замуж. Больше всего на свете Люси хотелось вырваться из дома ее дядюшки на Пеппер-стрит, расположенном чуть ли не в самом престижном районе Ноттингема. Ей нужны были деньги, на которые она могла бы содержать себя и тем самым избавиться от напоминаний о том, какая она обуза. Ей хотелось освободиться от докучливых осуждающих взглядов, от вечного страха совершить оплошность, за которую ее накажут, как ребенка. Хотелось ощущать, что она живет своей жизнью, что она себе хозяйка и что в ее жизни есть выбор, цель и даже некоторое удовольствие.

Когда-то Люси мечтала о том, о чем мечтают все юные девушки. Она была типичной представительницей среднего класса, хотя, впрочем, наверное в большей степени, чем ее сверстницы, верила, что создана для великой романтической любви. Она не сомневалась, что по крайней мере одна из двух ее старших сестер выйдет замуж, думая об интересах семьи, и такой брак по расчету позволит Люси следовать велению сердца, чего ей так хотелось.

Теперь Люси больше не верила, что ей что-то предназначено судьбой. Казалось, она проживает чужую и чуждую ей жизнь, будто сама душа ее была не ее душой, а лишь копией, созданной так искусно, что трудно было усомниться в подлинности. Люси заставили жить не своей жизнью, а настоящая жизнь затерялась в туманном прошлом, как любимая детская игрушка, которую она едва помнит, но очень по ней скучает.

* * *

Готовясь к приходу мистера Олсона, Люси решила, что неплохо было бы придать себе самый презентабельный вид, какой только позволяли ее стесненные обстоятельства, и ей ничего не оставалось, как обратиться за помощью к дядюшкиной экономке. Миссис Квинс было под сорок. Когда-то она была хороша собой, но теперь красота ее увяла. За три года, что прошли с того времени, как Люси преодолела почти двести миль от Кента до Ноттингема, ярко-рыжие волосы миссис Квинс сделались желтовато-коричневыми, цвета переспелого персика. Некогда сливочно-бледное лицо покрылось пятнами, как старые простыни. Люси не доставляло удовольствия наблюдать, как время стирает последние краски женской красоты, однако она испытывала нечто вроде злорадства. Единственным преимуществом, которое было у нее перед миссис Квинс, впрочем не только перед ней, была ее молодость.

Люси имела не очень много вещей, которые можно было бы назвать презентабельными, а те, что были, она приобрела на средства из крохотного ежегодного содержания, которое нехотя выплачивал муж сестры. Сегодня Люси надела платье с вырезом в виде сердечка, голубое с белой отделкой – очаровательное, если не придавать значения тому, что такие фасоны вышли из моды еще три или четыре года назад. Но это был всего лишь Ноттингем, а мистер Олсон не обратил бы особого внимания, даже если бы она вышла в платье эпохи правления Карла II. Или даже Карла I. Люси сомневалась, что он вообще обратит на что-либо внимание, хотя сегодня она была особенно хороша. Ростом Люси была чуть ниже среднего, со смуглой кожей, и если не писаная красавица, то, по мнению большинства мужчин, без всякого сомнения, хорошенькая. Прямой нос, большие глаза, изогнутые дугой брови и довольно пухлые, но не чрезмерно, губы. Миссис Квинс, очень высокая и худая, часто называла Люси толстухой. Люси же считала, что в отличие от миссис Квинс у нее женственные формы, а, скажем, не мальчишеские.

Отдавать себя в столь невеликодушные руки было страшновато, но Люси решила, что лучше всего будет прибегнуть к назойливым услугам старшей женщины. Миссис Квинс всегда заботило отношение мистера Олсона к Люси, и она встретила его предложение с мрачным удовлетворением. Теперь миссис Квинс помогала Люси причесывать волосы, причем Люси подозревала, что та проявляет излишнее рвение, причиняя ей боль. Тем не менее, умелая в таких делах, миссис Квинс уложила темные, почти черные, волосы Люси в аккуратную прическу. Несколько прядей игриво выбивались из-под чепца, обрамляя круглое личико Люси. Когда миссис Квинс закончила, Люси окинула себя взглядом в потемневшем зеркале и польстила себе, что мистер Олсон получит за свои старания не какую-нибудь там замарашку. Возможно, он мог бы ей больше понравиться, если бы флиртовал.

Миссис Квинс нанесла последний штрих.

– Я сделала все, что могла, – сказала она. – У тебя волосы непослушные, как у негритянки, и лежат так, будто намокли под дождем.

– Благодарю вас, миссис Квинс, – сказала Люси с почти искренней признательностью.

– «Благодарю вас, миссис Квинс», – повторила та, передразнивая манеру Люси говорить немного в нос. – Могла бы быть и повежливей, принимая во внимание, что я стараюсь представить тебя обществу как девушку порядочную. – Последнее слово она выговорила, презрительно фыркнув.

Когда Люси было шестнадцать, она сбежала с джентльменом, который был старше ее почти на десять лет, но их вскоре нашли, и план сорвался. После этого детство и счастливая жизнь Люси окончились. Во время ее недолгого отсутствия старшая сестра Эмили – любимица семьи – скоропостижно скончалась от какой-то болезни. Год спустя умер отец Люси, а потом Марта, средняя сестра, вышла замуж за человека, которого не любила. После череды несчастий жизненная нить Люси спуталась в клубок, а началось все с собственной безрассудной выходки.

И тогда и теперь Люси спрашивала себя, какую роль сыграло тайное бегство с возлюбленным в разрушении ее семьи? Если бы она не была столь беспечна и не сбежала бы тогда с Джонасом Моррисоном, заболела бы ее дорогая сестра Эмили так внезапно? Осталась бы она жива? Умер бы отец, останься Эмили жива? Вышла бы Марта за их кузена, этого отвратительного священника, мистера Баклза? Люси могла часами безжалостно истязать себя подобными вопросами. Четыре года назад она чуть не сбежала с мужчиной, и сегодня ее больше нечем было охарактеризовать.

Когда-то Люси верила, что всем сердцем любит Джонаса Моррисона, молодого джентльмена, который ее очаровал, но теперь она считала его худшим человеком на свете. Джонас Моррисон, остроумный и непринужденный в разговоре, знал тысячу разных фокусов. Он вытаскивал разноцветные платки из казавшихся пустыми чашек, монеты исчезали, попав к нему, и появлялись вновь у человека, стоявшего в другом конце комнаты. Люси считала Джонаса Моррисона восхитительным, но его обаяние было всего лишь обманом, иллюзией, как и его фокусы. Джонас Моррисон оказался чудовищем, он заставил невинную девушку поверить, будто в его распутных желаниях нет ничего дурного и предосудительного. Теперь, спустя годы, от одного воспоминания о нем Люси стискивала зубы и бормотала проклятия. Тогда вся ее жизнь в прекрасном доме с любящими сестрами, заботливым отцом и множеством друзей казалась игрой. Люси была беззаботна, могла потворствовать своим прихотям и не задумываться о последствиях. Возможно, она искренне полагала, что никаких последствий не будет вовсе.

Теперь Люси считала иначе. После того как план побега раскрыли, она была унижена и жалела о содеянном, осознав все последствия своего поступка. Слава богу, что не разразился скандал. Хоть в этом ей повезло. Несмотря на то что вскоре поползли слухи о том, что она сбежала с мистером Моррисоном, все же утверждали, что Люси была водворена домой в целости и сохранности и честь ее не пострадала. Пусть ее считали глупой импульсивной девчонкой, но, по крайней мере, она не приобрела репутацию распутницы. Вероятно, ее поступок мог бы иметь более серьезные последствия, если бы на семью не обрушилась смерть сестры. Тогда ни Люси, ни отцу было не до злых языков. Однако миссис Квинс не давала ей забыть о содеянном. Почувствовав антипатию Люси к имени Джонас Моррисон,она часто и с удовольствием его упоминала. Когда мистер Олсон начал проявлять интерес к Люси, миссис Квинс с наслаждением сравнивала его с восхитительным Джонасом Моррисоном.Однако поддразнивания прекратились, как только выяснилось, что у мистера Олсона серьезные намеренья, поскольку миссис Квинс столь же сильно хотела, чтобы Люси поскорее покинула дом, сколь Люси желала уйти.

Миссис Квинс поправила осанку сидящей перед зеркалом Люси, отступила чуть назад и с задумчивым видом, приложив палец к уголку рта, критически изучала то, что видела перед собой.

– Я боялась, что ты будешь выглядеть как блудница, что часто случается в подобных случаях. К счастью, я в основном ошибалась.

* * *

Будучи человеком, который ценил пунктуальность как важнейшее из достоинств, мистер Олсон прибыл ровно в назначенный час и, переступив порог гостиной, неуклюже поклонился Люси. Затем повернулся к миссис Квинс, собираясь что-то сказать ей, но передумал. Он не понимал, какое положение в этом доме занимает миссис Квинс, и решил, что лучше будет вовсе не обращать на нее внимания. Во время возникшей неловкой паузы его глаза на несколько секунд задержались на Люси, в особенности, как ей показалось, на области декольте. Однако после этого взгляд мистера Олсона больше не возвращался, чтобы полюбоваться тем, что в скором времени должно было принадлежать ему. Незачем было вновь оценивать товар, когда его качество уже установлено.

Платье мистера Олсона, как и его манеры, было простым и без претензий. Одет он был в коричневый сюртук немного старомодного покроя, однако не был вовсе чужд чувству моды, поскольку надел брюки, а не бриджи, а вокруг шеи небрежно повязал голубой шейный платок. Редкие каштановые волосы его были длинноваты и зачесаны вперед, как того требовала мода. Глубоко посаженные глаза смотрели пристально, и некоторые женщины находили это привлекательным, однако Люси было от его взгляда как-то не по себе.

После приглашения мистер Олсон сел, держа спину чрезвычайно прямо. Люси заметила, что необычайно внимательна сегодня. Она словно впервые увидела мистера Олсона отчетливо. Его неловкую манеру держать себя, механическую походку, оценивающий взгляд из-под полуприкрытых век и, конечно же, возраст – тридцать пять лет. От него исходил легкий и довольно приятный запах опилок и табака. Люси сто раз повторяла себе, что быть его женой не так уж и противно. Когда-то она почти поверила в это, но сейчас засомневалась.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Люси изо всех сил старалась поддерживать любезную беседу. Она поинтересовалась его самочувствием, и мистер Олсон заверил, что чувствует себя отлично. Она спросила, как идут дела на фабрике, и выяснила, что дела идут хорошо. Люси справилась о здоровье его матушки, и он напомнил, что его матушка скончалась несколько лет тому назад. Возможно, она имела в виду его тетушку Олсон, предположил он. Люси понятия не имела, что у мистера Олсона есть тетушка, но признала, что он был прав.

Его ухаживание было холодным, реплики с частыми неловкими паузами – лишены живости, поэтому не было ничего удивительного в том, что темы для беседы вскоре иссякли. В течение прошлого года они обменивались ничего не значащими фразами и несколько раз танцевали на городских балах. В прошлом месяце на балу мистер Олсон пригласил ее на танец три раза, после чего встретился с дядей Люси, Лоуэллом, и попросил ее руки. Дядя Лоуэлл принял предложение от имени племянницы, рассказал о случившемся миссис Квинс, а та в свою очередь сообщила радостную новость Люси. Саму Люси ни о чем не спросили, она ни на что не давала согласия и вот оказалась помолвленной с человеком, с которым ей не о чем было говорить. Поэтому Люси испытала облегчение, когда в гостиную вошел дядя Лоуэлл. Несмотря на свое настроение, она не могла не оценить иронию сложившейся ситуации. Стоит ли выходить замуж за человека, который столь неловок в разговоре, что появление дяди должно расцениваться как спасение?

С дядей Лоуэллом ее не связывали кровные узы – он был мужем умершей сестры матери Люси и к тому факту, что осиротевшая племянница явилась жить в его дом, относился с несколько большим возмущением, чем бывает в подобных случаях. Дяде Лоуэллу было за пятьдесят. Это был худощавый высокий мужчина с прямой осанкой. Остатки волос, которые ни в коей мере нельзя было назвать многочисленными, совершенно седые, были подстрижены очень коротко и комично торчали в разные стороны, что совсем не вязалось с его строгими манерами. У него был большой, в форме луковицы, нос, отчего темные, глубоко посаженные глаза, казалось, сидели еще глубже. Сюртук – такого же коричневого цвета, как у мистера Олсона, но еще более старомодного фасона – дополнялся бриджами и чулками. Пошит сюртук был из очень плотной ткани, и казалось, если легонько ударить по рукаву, поднимется облако пыли. Люси пришло в голову, что, если не обращать внимания на сугубо английский костюм, ее дядя напоминал высохший труп туземца из Америки, изображение которого она недавно видела в одном ежемесячном журнале.

– Так-так, вы пришли, Олсон. Я заставил вас ждать, ну так что ж? – строго спросил дядя Лоуэлл, не давая мистеру Олсону возможности возразить. – У меня были неотложные дела. Вы, как человек деловой, должны меня понять.

Что это были за неотложные дела, Люси не могла даже предположить, поскольку ее дядя давным-давно отошел от каких бы то ни было серьезных дел. Если он и ценил что-либо больше денег, то только покой. Сколотив внушительное состояние на торговле с Левантом, мистер Лоуэлл десять лет назад поселился в родовом имении в Ноттингеме. В то время дом на Пеппер-стрит имел плачевный вид, так как у семьи Лоуэлл уже не было прежних средств. Мистер Лоуэлл поправил семейное состояние, но не дом, и заброшенное здание совсем пришло в упадок. Сама гостиная, в которой они сидели, являла это неудобными креслами, обшарпанными столами, поблекшими от пыли картинами и турецким ковром в пятнах, таким старым, протертым и выгоревшим на солнце, что узор на нем был неразличим.

Мистер Олсон поднялся, чтобы пожать руку дяде Лоуэллу, с ретивой поспешностью школьника, который знает, что учитель не сводит с него критического взгляда.

– Очень рад видеть вас, сэр, – сказал мистер Олсон явно без всякой радости.

– Взаимно, – ответил мистер Лоуэлл, чье сморщившееся лицо говорило, что он рад еще меньше. – Знаете Квинс, мою экономку? – спросил мистер Лоуэлл, резко ткнув в нее пальцем. – Она компаньонка моей племянницы и будет заменять в этом деле сестру моей покойной жены.

Мать Люси умерла, когда Люси была еще совсем ребенком, поэтому она ее совершенно не помнила, но тем не менее такое сравнение возмутило ее. Какой бы ни была ее мать, на миссис Квинс она не была похожа, это уж точно.

Как только все уселись, миссис Квинс не стала тратить времени даром и приступила прямо к делу:

– Мистер Олсон, вы обсудили с Люси дату бракосочетания?

Задавать этот вопрос было лицемерием: она прекрасно знала, что он вообще не затрагивал эту тему. Он лишь послал Люси записку, в которой выражал радость от возможности их союза.

– Полагаю, чем раньше это произойдет, тем полнее будет ваше счастье, – прибавила миссис Квинс.

Мистер Олсон повернулся к миссис Квинс с таким видом, будто у него свело шею, но ответ адресовал мистеру Лоуэллу:

– Назначать дату неудобно. Фабрика отнимает у меня все время. Машины новые, рабочие к ним еще не привыкли.

– Правильно, – сказал дядя Лоуэлл. – Мужчина, который не ставит работу на первое место, – фигляр. Но тем не менее, – прибавил он, сгорая от желания избавиться от племянницы, – вам должно стать легче, когда жена займется хозяйством. Вы сможете сосредоточить все свое внимание на деле.

– Мы с вами думаем одинаково, – ответил мистер Олсон, – и я был бы удивлен, если бы вы предложили что-то, до чего бы я не додумался сам. Считаю, что неудобства, вытекающие из вашего плана, существенно перевешивают его преимущества. Придется считаться с молодой женой, ее запросами и капризами. Это будет меня отвлекать, и придется решать массу проблем.

– Да-да. Понимаю, у вас и так полно забот. – Дядя Лоуэлл взмахнул рукой – жест, часто используемый им в разговоре с людьми, о которых он был невысокого мнения. – Луддиты,как они себя называют. Вас наверняка беспокоит, что они могут повредить вашей фабрике.

– Луддиты – бунтари и скоты, – ответил мистер Олсон и улыбнулся впервые за все время визита. – Они как дети, которые жалуются, что игра была не по правилам, потому что проиграли. Я делаю двадцать пар чулок, затрачивая на оплату труда столько же, сколько мне раньше стоило изготовить одну пару, а они говорят, что я лишаю их работы. Это их вина, что они не такие предприимчивые, как я.

Люси были знакомы эти споры. Любой житель Ноттингемшира был наслышан о луддитах, поскольку графство стало центром восстания рабочих. Они крушили машины и станки, которые отняли у них работу и в конечном итоге довели до нищеты. Сейчас в город ввели войска, дабы остановить луддитов, но все говорили, что беспорядки не утихают. Не проходило и недели без того, чтобы чулочные фабрики не поджигали или не врывались в них, дабы поломать станки.

Отец Люси всегда был против этих фабрик, называл их надругательством над природой и трудовым народом. Однажды они стояли с ним и смотрели на фабрику, изготавливавшую керамику, неподалеку от их дома. Отец с отвращением качал головой:

– Смотри, Люси, что нам грозит в будущем. Ужас. Эти фабрики лишат человечности рабочих, а потом и всех нас.

Люси скорее была на стороне отца, чем потенциального мужа. Бедность, которая в последние годы росла в стране, склоняла ее к сочувствию луддитам. Их нелепая риторика, ссылки на вымышленного «Генерала Лудда» и, естественно, акты насилия беспокоили ее, но, учитывая дефицит продуктов в Ноттингеме, ослабление торговых связей, вызванное непрекращающейся войной с Францией, и уменьшение возможностей заработать на жизнь в целом, вероятно, оправдывали эту риторику.

Люси привыкла держать подобные мнения при себе, но сейчас ей показалось, что она обязана высказать точку зрения покойного отца по этому поводу вслух:

– Но из-за ваших машин люди лишись средств к существованию. Вы платите им так мало, что они не могут прокормить семью. Я читала об этом в газетах.

Оба – и тот, кто содержал ее в настоящее время, и тот, кто предложил взять на себя эту обязанность, – посмотрели на нее с изумлением. В ответ на их молчание Люси беспечно спросила:

– Думаете, их недовольство не имеет причин?

Мистер Олсон прочистил горло, возможно давая понять, что готов ответить на вопрос, но выдержал паузу, длившуюся несколько секунд, показавшихся вечностью. Наконец, взглянув на потенциальную невесту не без удивления, а возможно, и несколько неодобрительно, он изрек:

– Вы задали глупый вопрос.

Всю жизнь ее считали глупой. Эмили всегда слыла умницей, а Марта начитанной. Она, самая младшая, была глупышкой, и ее самая большая ошибка, которую она совершила в шестнадцать лет, служила лишним доказательством тому, что у нее ветер в голове и она не способна принимать взвешенные решения. Пусть она и сделала глупость, разве не все дети ошибаются? Теперь ей было двадцать, и Люси не хотела мириться с тем, что с ее мнением не считаются.

– Я огорчен, – сказал дядюшка Лоуэлл, – что ты сочувствуешь этим грубым животным, а не будущему мужу. Пусть открывают собственные фабрики, если хотят. Мистер Олсон не может жертвовать прибылью только из-за того, что фабрика, возможно, лишит кого-то средств к существованию.

Мистер Олсон повернулся к Люси, пытаясь придать своему лицу несвойственную ему мягкость:

– Несомненно, мисс Деррик лишь проявляет великодушие, за которое мы так ценим слабый пол. Однако полагаю, что одного подобного высказывания, каким бы очаровательным оно ни было, достаточно. При повторении оно будет звучать докучливо.

– Совершенно согласен, – сказал дядюшка Лоуэлл. – Моя покойная жена никогда не вмешивалась в мои дела. Надеюсь, Люси, ты последуешь ее примеру.

Люси знала правила игры. Легче всего было бы сказать, что они, безусловно, правы и что ей ни за что не понять всей сложности деловой активности мистера Олсона. Она и вправду этого не понимала и, несмотря на сочувствие к людям, которые не могли себя прокормить, не знала ни причин, приведших к подобным переменам в производстве чулочных изделий, ни решения возникших проблем. Тем не менее тот факт, что ей сделали выговор, попросили впредь не высказывать своего мнения, привел ее в ярость.

Повисла тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Было слышно лишь тиканье часов. Дядя Лоуэлл безуспешно прочищал горло, а миссис Квинс бросала испепеляющие взгляды.

От необходимости что-либо сказать Люси избавил громкий стук в дверь и приглушенные крики, доносившиеся с улицы. Стук и крики продолжались довольно долго, так как, кроме миссис Квинс и кухарки, у дяди Лоуэлла был только один слуга, который служил ему почти сорок лет. Это был сгорбленный старик по имени Ангстон, который страдал артритом и из-за этого двигался чрезвычайно медленно. Люси привыкла к звукам дома и различила шаркающую походку старого слуги, который подходил к входной двери.

– Какой-то шум, – сказал дядя Лоуэлл.

Люси подумала, что кто-то должен помочь старику, но все продолжали сидеть, напряженно вслушиваясь. Было слышно, как Ангстон бурчит что-то себе под нос, отпирая засов, затем заскрипела тяжелая дверь.

После этого вновь послышались крики, и все вскочили со своих мест.

– Люси Деррик! – кричал незнакомый мужчина, хриплый и резкий голос которого обладал пугающей силой и был пронзителен, как вой собаки. – Мне необходимо поговорить с Люси Деррик!

Когда Люси это услышала, ее тут же охватила растерянность и чувство вины. Должно быть, она совершила что-то такое, что заставило этого человека прийти к дому ее дяди и выкрикивать ее имя, но Люси не могла припомнить, что она такого сделала и кому. Как любая молодая девушка, она иногда слегка флиртовала, и танцевать на балах ей тоже нравилось, но никаких тайных связей она не заводила. Никто за ней всерьез не ухаживал, да и сама она после приезда в Ноттингем никого не завлекала и никого не отваживала. Пусть она и дочь джентльмена и не лишена определенного шарма, но положение, в котором она находилась, делало из нее сомнительную невесту.

– Это еще что такое?

Дядя резко поднялся из кресла. В его голосе слышалось раздражение человека, который вдруг осознал, что его обманули. Он был близок к тому, чтобы избавиться от обузы в виде племянницы, и вдруг возникла проблема, которая грозит погубить все предприятие. Его макушка покраснела, волосы поднялись дыбом, как шерсть у кошки, когда она сердится.

Люси не произнесла ни слова, опасаясь, что ее растерянность будет принята за вину, и только помотала головой.

– Оставайтесь здесь, – сказал мистер Олсон.

Люси подумала, что он, несомненно, решил, что еще один претендент на ее руку пришел требовать награды, и это могло оправдать его неспешность при подготовке к свадьбе. Как только мистер Олсон, а за ним и дядя Лоуэлл вышли из комнаты, Люси с трудом поднялась на ноги.

– Что ты еще натворила? – спросила миссис Квинс тихо и настороженно.

Она крепко схватила Люси за запястье, не давая ей уйти, хотя та и не пыталась. Бывало, миссис Квинс щипала и грубо толкала Люси, а однажды даже ошпарила ее кипятком так, что на тыльной стороне ладони до сих пор оставался бледный шрам. Но после помолвки Люси с мистером Олсоном все это осталось в прошлом. Равновесие сил переменилось. Миссис Квинс с удовольствием издевалась над Люси, когда та была бессильна. Иное дело позволять себе вольности, когда молодая девушка стоит на пороге независимости. Тем не менее она крепко сжимала руку Люси и, по всей видимости, не собиралась отпускать.

– Очередной Джонас Моррисон, с которым ты решила выставить себя потаскухой?

Люси попыталась высвободиться, но миссис Квинс держала ее крепко.

– Я ничего такого не сделала. Понятия не имею, кто бы это мог быть. Любопытно посмотреть.

Наверное, миссис Квинс тоже хотелось посмотреть. Она подтолкнула Люси в сторону входной двери и сама пошла следом.

Подойдя к двери, Люси увидела на пороге нарушителя спокойствия. Он перестал кричать, но говорил громко и возбужденно. Привлеченная шумом, на узкой улочке собралась небольшая толпа зевак из нескольких прохожих и разносчика товаров.

Мужчина, стоявший на пороге дома, был удивительно хорош собой и обладал почти женской красотой. Обрамленное черными кудрями лицо с безукоризненно тонкими чертами было лишено каких-либо недостатков. Темные влажные глаза были огромными, правда они покраснели и казались утомленными. Одет он был по моде: приталенный сюртук, некогда белоснежная рубашка с распашным воротником и светло-коричневые брюки – писк моды в Лондоне. Брюки, явно пошитые опытным портным, были порваны внизу и забрызганы грязью. Подойдя поближе, Люси увидела, что у сапог отстает подошва и одна нога незнакомца больше другой и деформирована.

– Я должен с ней поговорить, – сказал он. – Листы разбросаны, и я должен с ней поговорить.

Люси вздрогнула, будто натолкнулась на невидимую стену. Листы разбросаны? Ей показалось, что она слышала эти слова прежде, но не могла вспомнить когда – быть может, во сне давным-давно, и со временем в ее памяти все перепуталось.

– Кто вы? – строго спросил мистер Олсон. – Вы ни с кем не будете разговаривать, пока не назовете свое имя и причину, которая привела вас сюда, да и то не могу обещать.

Было видно, что он зол, но сдерживает себя. Что-то в незнакомце подсказывало, что он сейчас далеко не в лучшем своем проявлении, и это требовало определенного уважения.

– Мне необходимо…

Молодой человек запнулся, поднял глаза и встретился взглядом с Люси. В нем произошла перемена, и его взгляд смягчился. Зрачки расширились, а поза стала менее напряженной. Он глубоко вздохнул и на миг, такой короткий, что Люси могла бы и не заметить, улыбнулся широко и радостно.

– Вы, – сказал он. – Вы та, которую я ищу? Вы Люси Деррик?

Оказалось, что Люси потеряла дар речи и смогла лишь кивнуть.

На мгновение незнакомец опустил голову, а затем снова взглянул на Люси:

– Меня послали… мне велели передать вам, что вы… не должны выходить за него замуж! Вы должны собирать листы, вы не должны выходить за него! – Он выгнул спину, откинул голову, шагнул назад, оступился и упал. Склонив голову, словно перед алтарем, он поднял руку и указал на мистера Олсона.

Люси отвернулась, и правильно сделала, потому что шумного незнакомца начало рвать, как пьяного, и Люси, не в силах сдержать отвращения, попыталась скрыться в доме. Она была в полной растерянности и знала только одно – все это из-за нее. Каким-то образом это касалось ее, и Люси вновь испытала стыд и унижение. Она готова была убежать, но услышала, как толпа ахнула, какая-то женщина пронзительно вскрикнула, а мистер Олсон воскликнул от удивления:

– Не может быть!

В толпе зевак одна из женщин стала молиться Господу о спасении.

Не в силах совладать с любопытством, Люси вернулась. Выглянув на улицу, она увидела, что странный, больной и красивый незнакомец стоит на земле на четвереньках, как собака. Его тело сотрясали конвульсии. Тут его снова вырвало, и наружу вылетела длинная лента блестящих серебристых булавок. Булавки медленно падали изо рта незнакомца нескончаемым потоком, мелодично ударяясь о ступени.

Когда мужчина поднял голову и поймал взгляд Люси, в его глазах было столько мольбы и отчаянья, что она заплакала. Каким-то образом этот поразительный человек и это неправдоподобное событие имели отношение к бедняжке Люси Деррик, у которой не было ни денег, ни друзей. Люси хотела узнать у него почему, хотела просить его объяснить так, чтобы и она, и другие поняли, но не могла вымолвить ни слова. А потом было уже слишком поздно, потому что он отер рот рукой и без чувств упал навзничь.