Текст книги "Рисуко (ЛП)"

Автор книги: Дэвид Кудлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

21

Уроки танца

После дня с разделкой коровы мы вернулись к привычному расписанию. Мы убрали на кухне, Маи, что не заходила сюда при нас, заглянула в дверь и сообщила, что нас впервые будет учить Миэко-сан.

Она ушла, а Ки Сан спросил, проходила ли Маи на кухню перед тем, как заговорить. Тоуми прорычала, что та не заходила, и стало ясно, что никто в здравом уме не вошел бы к Ки Сану. Повар кивнул и пробормотал:

– Хорошо, потому что я сказал ей, что если она зайдет сюда, я ее зарежу.

Было всегда сложно понять, шутит он или нет. У меня никогда не получалось это.

И все же я была рада словам Маи. Я надеялась, что нас будет учить Миэко, но не потому, что она была доброй и милой, а потому, что все здесь уважали ее. Даже самые наглые утихали, когда она говорила.

Мы закончили уборку и приготовили кухню к обеду, шепчась:

– Наверное, будем учить китайский для поэзии, – сказала Эми.

Тоуми фыркнула.

– Хочу, чтобы она учила нас обращению с ножами.

Я вспомнила, как Миэко спокойно вытирала лезвие, а тела двух врагов лежали в крови рядом с ней. И спокойно вернула лезвие в ножны.

Фуюдори отвела нас не в чайный домик, где проходили утренние задания, а в конюшни. Мы вошли в низкое здание и увидели, что центр был очищен, а загоны с одной стороны убрали, оставив просторное место, покрытое татами. Масугу-сан забрал своего коня для утренней прогулки, оставшиеся загоны были пустыми, запасные седла и остальные вещи были отодвинуты, горел небольшой костер, согревая комнату. Миэко в красно-белой форме мико сидела на коленях в центре комнаты, склонив голову, выглядя мирно, как в то ужасное утро в гостинице.

Все обитатели Полной Луны сидели на коленях вокруг нее, кроме Масугу-сана, Ки Сана и самой леди Чийомэ, конечно. Шутка Тоуми всплыла в голове. Я ощутила тревогу предвкушения. Миэко будет учить нас тому, как она защитилась от тех двух солдат? Учить использовать ножи не так, как на кухне у Ки Сана?

«Не навреди, Мурасаки, – услышала я голос Ото-сана. – Вред приносит лишь вред. Без борьбы, без обвинений», – я старалась выгнать из головы изображение милой Миэко, вытирающей кровь с лезвия, напоминая самурая с катаной.

Но частичка меня не хотела думать о словах отца, что наши действия влияют на нашу жизнь и на всех вокруг.

Опустившись на солому с остальными, я дрожала, опустив голову, ожидая, когда Миэко заговорит.

После долгой паузы она обратилась к нам тихим мелодичным голосом:

– Многие из вас уже проходили этот урок. Наши трое новеньких и юный брат – еще нет, и нам повезло, что это так, ведь есть искусство, в котором мы всегда новички, и изучение вместе с новенькими поможет нам стать лучше. Я начну с самого начала.

Без лишних слов Миэко плавно встала, и это движение всегда меня поражало, казалось, что земля опускается, ведь она поднималась без усилий. Она поставила ноги на ширине плеч и, не глядя, нагнулась и подняла красную юбку, зацепив ее за пояс, как делали бабушки в деревне, когда шли собирать рис.

Остальные женщины, как и мужчины, тоже встали, но не так плавно, как Миэко, но почти все беззвучно.

Тоуми рядом со мной уже была на ногах, мы с Эми присоединились к ней. Нам не нужно было возиться с одеждой, так что мы заняли мужскую стойку одновременно с остальными женщинами.

Миэко посмотрела на меня – на нас – и улыбнулась. Улыбка была очень печальной, но наполнила меня радостью. Ведь она улыбнулась мне. Нам.

Ее руки медленно поднялись, словно она держала перед животом мяч, и так же медленно она склонилась на одну ногу, подняв руки над головой.

– Два поля, – прошептала она.

Все повторяли ее действия, мы с Эми тоже старались. Тоуми поспешила и заняла стойку Миэко раньше нас, я видела улыбку на ее губах, и я была уверена, что и сама себя так вела бы на ее месте, но эта улыбка меня не радовала.

Когда мы догнали ее, Миэко замерла на миг, а потом переместилась на другую ногу, шагнув ей в сторону и вытянув невидимый шар над головой.

– Бутон бамбука.

Мы повторили за ней, подняв невидимый шар над головами.

Миэко шагнула к нам, подняла другую ногу и опустила ее и руки.

– Ключ к Небесам.

Мы повторяли, и Тоуми снова сделала быстрее нас. Ее ухмылка вскоре перестала меня тревожить. Стало ясно, что дело было не в скорости движений, ведь чем сильнее спешила Тоуми, тем медленнее становилась Миэко, перетекая из одного движения в другое, и нельзя было понять, где кончалось одно движение и начиналось другое.

И мои мысли были поглощены. Времени между движениями было немного, и хотя они были медленными и плавными, и в них не было смысла, я не успевала думать о Тоуми вообще.

Танец. Это был танец. Мы учили другие танцы здесь, и я их узнавала, и мы использовали их при изучении церемоний и песен. Этот танец был медленным, я такого никогда не видела.

Я была потрясена, ведь это и не было танцем, и после какого-то времени повторений медленных движений руками и ногами мне начало казаться, что я знаю движения, словно могла предсказать их. Миэко вела нас к следующим взмахам руками, шагам и взмахам ногами.

Урок продолжался, и я поняла, что хотя Тоуми спешила, я всегда предсказывала движение, что начинала показывать Миэко, и доходила я до конца раньше Тоуми.

Я привыкла к этому танцу? Мне казалось, что я помнила его из другой жизни, он напоминал и об отце, успокаивая.

Мы двигались, и я вспомнила голоса в лесу. Масугу-сан? А чей другой голос?

Миэко вернулась к первой стойке – Два поля – ноги на ширине плеч, руки перед животом.

– Еще раз, – сказала она и повела нас обратно по рисунку движений, что были мне удобными, как шаги и лазание по дереву.

* * *

Она восемь раз повторила с нами движения, и через какое-то время Эми и Тоуми начали двигаться с нами, а не ожидать движения. В конце Миэко замерла в изначальной стойке, но не сказала продолжать, а встала ровно с руками перед бедрами и поклонилась. Мы поклонились ей, словно были ее зеркалом. Это чувство пугало – двадцать человек двигалось как одно целое. Мы выпрямились.

Было слышно лишь треск хвороста в огне.

Миэко безмолвно ушла, а с ней и Братишки. За ними плелся Аимару.

Остальные вернули конюшне обычный вид. Мы закончили, и приехал Масугу-сан, его конь была в поту и грязи. Глаза его сияли, как не было уже несколько недель.

* * *

Как только мы вышли из конюшни, Тоуми прорычала:

– Что за бред это был?

Маи и Шино оттащили ее в сторону и зашептали, стараясь, чтобы старшие не услышали их, а тем было все равно. Одна из куноичи с мрачным видом цокнула языком и повернулась к главному залу. Выглядя как побитая собака, Тоуми побежала на свое нелюбимое место в Полной Луне, на кухне.

– Ну, – прошептала Эми, пока мы шли за Тоуми, – думаю, она могла бы спросить вежливее, но и я была растеряна. Ты знала движения. Ты знаешь, что это?

Я покачала головой.

– Не знаю, откуда я знала этот танец, или что это было. Просто… я понимала, что она от нас хотела.

Эми остановилась и посмотрела на меня, хмурясь. Конечно, Эми всегда хмурилась, так что было сложно понять, о чем она думала.

– Ты этого никогда не видела.

– Нет. Я так не думаю.

Эми кивнула, но пока мы шли к Ки Сану, она продолжала хмуриться.

22

Суп из перьев

На следующий день после обеда мы с Эми уносили остатки курицы в яму с мусором, когда услышали за нашим общежитием шипение. Мы моргнули, переглянулись, едва думая после долгих часов разделки птиц.

– Эми! Мурасаки! – голос принадлежал Аимару, он шептал как можно громче.

Переглянувшись снова, мы с Эми огляделись. Снега не было уже неделю, но в горах было очень холодно, все были в помещениях, позакрывали ставни. Я пошла к Аимару.

Наш друг был в куче одежды, так что едва мог согнуть руку, чтобы махнуть нам.

– Ты выглядишь глупо, – сказала Эми, но почти не хмурилась. Он напоминал тряпичную куклу.

– Очень смешно, – сказал он, мы с Эми тихо засмеялись, но не могли прикрыть руками рты, ведь держали корзины, полные костей, перьев, внутренностей и клювов. – Эй, я ждал вас вечность, а тут холодно!

Мы снова рассмеялись. Это было плохо с нашей стороны, но после всех странностей смеяться было приятно.

– Прости, Аимару-сан, – сказала я со смешком и низко поклонилась, но так, чтобы не рассыпать мусор.

– Ладно-ладно! Я давно хочу поговорить с вами! Но если вам так весело, то мне не о чем с вами говорить, – проворчал Аимару, и я постаралась взять себя в руки. Эми пришлось для этого прикусить щеки. Он посмотрел на наши корзинки. – Что вы делаете?

– Ну, – проворчала я, – мы разделали тушки милых куриц, чтобы у вас был ужин, а теперь несем то, что Ки Сан посчитал несъедобным, в мусорную яму.

Аимару нахмурился, и это ему не подходило.

– Хочешь суп из перьев, Аимару? – спросила Эми. – Уверена, мы с Мурасаки можем сделать его для тебя.

Он фыркнул, уже не хмурясь.

– Не сейчас, спасибо.

Эми усмехнулась, так мне показалось, и сказала:

– Стыдно. Но я буду ждать, когда ты начнешь есть все.

Вздохнув, Аимару сказал:

– Скоро начну. Братишки так меня тренируют и заставляют работать, что я готов обедать еще до рассвета.

– Что ты делаешь? – спросила я.

– О, работаю с копьем, делаю себя сильнее. Это скучно.

Я рассмеялась.

– Правда?

Он пожал плечами, у него едва получилось в этой одежде.

– Мы часами медитируем, как было в монастыре. Они брали меня на осмотры.

– Осмотры? – спросила я.

– Да, Братишки управляют хозяйством, так что проверяют, в порядке ли фермеры, собирают… – Аимару вдруг стал задумчивым, сдвинул брови.

– Какие люди в деревне? – я и думать не могла о мире снаружи, кроме карты с камешками и булавками, и было странно думать, что ниже в долине есть фермеры и писцы, и они живут, как жила моя семья в тени замка Имагавы. – Что они думают о леди Чийомэ?

– Хорошо. С уважением, – он смотрел на перья и кишки в наших корзинах.

– Все еще хочешь суп? – спросила Эми. Она протянула ему корзину, чтобы он понюхал.

– Нет, – сказал Аимару без ухмылки. – Нет, я думаю. Вы разделывали куриц?

– Да, – сказала я. – Мы же говорили. И свиней. И корову. Это было ужасно.

– Да, – сказал он, но я не знала, с чем именно он согласился. – Но фермеры обычно отдают нам разделанных животных. И я не понимал, почему они перестали это делать.

– Ну, – я пожала плечами, – может, были бури?

– Это делают в помещении, – прошептала Эми, – и не на холоде. Думаю, просто они хотят, чтобы мясо отделяли от костей и остального незадолго до приготовления.

– Может, – сказала я, но знала, что они правы. – Может, дело в Ки Сане?

– Может, – ответила Эми, сморщив носик.

После мига тишины, в который мы смотрели на тошнотворное содержимое корзин, я спросила:

– Почему им важно, чтобы мы умели разделывать?

Снова миг тишины.

– Может, хотят сделать нас поварами, – сказала Эми и закусила губу.

Аимару покачал головой.

– Мурасаки, Чийомэ-сама говорила, что хочет, чтоб ты была… как там? Ку…?

– Куноичи.

– Да. Такие здесь старшие девушки?

– Да, – ровно сказала Эми.

– Ох, – он потер руками тело, чтобы согреться.

Молчание затянулось. Я пыталась представить, как Миэко-сан режет куриц, но не могла.

– Было приятно увидеть тебя на уроке танца вчера утром, – сказала Эми.

Аимару кивнул.

– Потому я и хотел поговорить. Я подумал, что мы просто очистим конюшню. Я не знал, что мы будем с вами…

Эми усмехнулась, и было почти радостно видеть, что выражения ее лица стали привычными.

– Ты не знаешь, зачем был этот урок?

– Нет! – ответил он с большими глазами. – Вас этому учат?

Мы покачали головами. Эми пробормотала:

– О, нет. Нас учат играть плохую музыку и наливать холодный чай.

– Звучит… интересно, – сказал он растерянно.

Я рассмеялась.

– Едва. Все не так плохо, как говорит Эми. Это лучше разделки куриц и коров.

Аимару наградил нас улыбкой.

– Понимаю. Хотя на кухне вам тепло!

Мы с Эми тоже улыбнулись, но она дрожала, я тоже ощущала холод.

И я вздохнула:

– Нам нужно идти. Мизутаки на ужин сам не приготовится, знаешь ли! – сказала я, пытаясь изобразить Ки Сана.

Это помогло. Они расхохотались.

Мы с Эми пошли к вратам к мусорной яме, а Аимару пошел на замерзших ногах к конюшне. Мы прошли лишь пару шагов, а Эми издала странный смешок:

– Смотри! – она смотрела на снег, где мы стояли. – Это иероглиф козла! – рассмеялась она.

На белом слежавшемся снеге кровь из одной корзинки образовала рисунок, похожий на иероглиф. Но я могла видеть лишь кровь.

* * *

Опустошив корзинки, мы с Эми пошли обратно, когда услышали шум.

– Что это? – насторожилась Эми.

Я прислушалась, но был лишь звук ветра в лесу.

– Конь? Вроде… – я подумала об услышанных голосах, когда я лазала по дубам. Масугу? И… Миэко?

– Эми-чан! Рисуко-чан! Вам нельзя было говорить с тем мальчиком! – Фуюдори появилась из ниоткуда у ворот. Ее белые волосы сливались с падающим снегом, щеки пылали.

– Да, Фуюдори-семпай! Простите, Фуюдори-семпай! – пролепетали мы с Эми, спеша пройти через врата.

* * *

Позже ночью, когда Тоуми, Маи и Шино уже храпели нестройным хором, мы с Эми тихо шептались об уроках Миэко и про вопросы Аимару насчет работы на кухне.

– Думаешь, они успели поговорить? – прошептала Эми, задумчиво глядя на тонкую дверь комнаты Фуюдори.

– Не представляю, – ответила я. Подавив зевок, я прошептала. – Спроси у Аимару.

Ее глаза стали круглыми, она снова посмотрела на дверь.

– Нам нельзя говорить с мальчиками, – громко ответила она. А потом отвернулась. – Спокойной ночи, Мурасаки, – и она уснула до того, как я договорила.

Я попыталась последовать ее примеру, но вспомнила звук, что мы услышали снаружи. Был ли это конь? Был ли это Иназума, конь Масугу-сана? Я уснула с картинкой черных волос и белого снега в голове.

23

Маки зимой

Эми спала не так хорошо, как обычно. Когда мы пришли на кухню следующим утром, Ки Сан посмотрел на нее и скривился:

– Улыбчивая, тебя словно демоны преследовали.

Эми нахмурилась еще сильнее, ее шея порозовела.

– Я… не могла уснуть.

– А ты чего, Соколик? – спросил повар у Тоуми, прислонившейся к столу.

– Живот болит, – пробормотала Тоуми, хотя я не знала, как работа прошлого дня могла к такому привести: там были только курицы, а не свиньи или корова.

Ки Сан хмыкнул и указал тесаком на меня.

– Хоть Яркоглазая выспалась. Но я не хочу, чтобы вы порезали себе пальцы из-за самочувствия, так что начнем с того, чему я хотел научить вас позже.

Он ловко закончил с карпом, вытер тонкий нож и осторожно положил на стол, а потом прошел к балке, где висели травы, сухие и высыхающие. Он провел пальцами по ним, а потом посмотрел на нас и скрестил руки.

– В Корее мы называем это ханьяк. Лекарства. Растения, как вы знаете, делают нашу еду вкуснее – базилик, имбирь, чеснок и перец. Но они способны на большее.

Он указал наверх.

– Женьшень, полынь, хохлатки, – он показывал на другие растения. Листья. Ягоды. Корешки. Сушеные грибы. – Травы. Знаете о пяти элементах? Двух силах?

Мы кивнули, но я не знала, уверены ли остальные в этом так сильно, как я.

– Да. Вы знаете, что мы осторожно сочетаем вкусы и цвета в блюдах? Горький, кислый, сладкий, острый, соленый? Зеленый, красный, желтый, белый, коричневый?

Мы кивнули увереннее, он неделями нам это рассказывал. И на ужин вчера был зеленый лук, красная форель, желтая тыква, белый дайкон и коричневые грибы. Конечно, Ки Сан считал, как и говорил при приготовлении, что у японцев еда была слишком сладкой и коричневой.

– Дело не только в виде и вкусе. Все мы из пяти элементов – огонь, дерево, земля, металл и вода. Каждый сочетается с цветом и вкусом, дерево – зеленое и кислое, огонь – красный и острый, и так далее. И у каждого элемента есть темная и светлая сторона, горячая и холодная. Женская и мужская.

Я вспомнила похожие слова Ото-сана, когда он рисовал цветы сакуры, что росла у нашего дома.

– Инь и ян, – сказала Эми.

– Точно. Это их китайские имена. Все мы сделаны из этого, как хороший суп, где сбалансирован бульон с мясом. Нам нужно равновесие. И нам нужно есть в равновесии кислое, горькое, сладкое, острое и соленое. Зеленое, красное, желтое, белое и коричневое.

Мы кивнули.

– И, – продолжал он, – у этих растений есть сила менять равновесие, – он посмотрел на травы, указал на известные нам листья базилика в большом пучке. – Базилик – сладкий, зеленый и пахучий, он добавляет тепла и связан с землей. И если вы простудились, если замерзли, он поможет. Но если в вас уже слишком много жара и земли, то базилик только все испортит, ясно?

Мы кивнули снова, было интересно даже Тоуми.

– Разным частям вашего тела нужны разные элементы, где-то больше инь или больше ян. Каждая трава влияет на разные части вашего тела. И люди – это то, что они едят. И хороший повар похож на целителя, он должен давать людям то, что им нужно, – он скрестил руки и оскалился так, что я поняла, сейчас он скажет что-то важное. – Каждая из этих трав может сделать тело здоровым, если использовать одним способом, или сделать все хуже, если другим. Испортить все. Или хуже.

Тоуми фыркнула. Ки Сан оскалился сильнее, она рявкнула:

– Говорите! Хотите сказать, что базилик может быть ядом?

Повар посмеялся, но глаза были серьезными.

– Нужно очень много базилика, чтобы телу стало плохо. Но суть ты уловила. Если дать много базилика забеременевшей женщине, она потеряет ребенка, потому ей нужно думать, хочет ли она ребенка.

Тоуми оскалилась, скрестив руки, как он. Но промолчала.

– И, – сказал Ки Сан, – травы. Улыбчивая, узнаешь эту травку? – он указал на сухие цветы, что напоминали ракушки, что мы с Усако пытались собрать как-то раз на пляже. Тонкие серые ракушки рассыпались в ее руках, хоть она и была осторожна, и она плакала. Думая о ее слезах и глядя на сухие цветы, я погрузилась в раздумья…

Эми стала еще мрачнее и покачала головой.

– Кто-то другой?

Я склонила голову.

– Это… мак?

Ки Сан вскинул бровь.

– Откуда ты это знаешь, Белочка?

Я вспомнила, как рука сестры треснула, как прутик, когда она упала, пытаясь догнать меня на дереве. Я поежилась. Ее крики.

– Они растут на холме ниже замка в нашей деревне. Мы собирали травы каждую весне. Мама брала семена для выпечки, а сок добавляла в чай, когда нам было плохо.

Он улыбнулся.

– Именно. Это помогает от сильной боли. И от бессонницы у девчат.

Эми кашлянула.

– Разве сок мака… не опасен?

Ки Сан кивнул.

– Ага. Я же говорил – трава может быть спасением и отравой, зависит от ее количества и времени использования. Лейтенант ненавидит сок мака, считая, что это пища демонов. Но это лучшее лекарство от боли и бессонницы, особенно для девушек в… определенное время. Замедляет биение сердца. Кишечник. Все. Дает телу сны… – он содрогнулся. – Сушеные коробочки тут для семян и чая, но я выжимаю сок, когда они зеленые, и такой он сильнее. Он всегда у меня наготове, – он указал одну из глиняных бутылочек в ряду. – Чай с листиком мяты и каплей этого сока, и вы будете мирно спать. Будете спать так крепко, как медведь зимой. Но и просыпаться будет сложно.

Даже Эми улыбнулась.

– А зачем мята?

– Хороша для кишечника. А вообще? Улучшает вкус, – Ки Сан подмигнул, Эми впервые за несколько дней рассмеялась. – Но перебор мяты заставит тело ужасно страдать. Может убить. Частый прием сделает вас одержимыми демоном, заберет душу, и останется лишь тело, что засохнет, как листья риса осенью. Убьет во сне. Убьет медленно, и эта смерть не лучшая.

Мы слушали, широко раскрыв глаза.

– Я заварю тебе немного, если станет хуже, Улыбчивая, но пока что… – он указал на сеть, что висела рядом с маками. – Знаешь, что это, Яркоглазая? – я не ответила, он посмотрел на остальных, но они покачали головами. Он снял сетку и показал кусочки размером с ноготь: они были в форме пуговицы, золотисто-коричневые, и я видела, что мама покупала такие у травника, когда он приходил летом. – Это вам всем еще пригодится. Корешок хохлатки. Усыпляет тело и забирает боль, хоть и не так хорошо, как сок мака, но этот сон не будет таким опасным. Это любимая травка старших девочек, если понимаете меня. Порой она помогает уснуть и леди.

– Правда? – удивилась Эми. Я тоже была удивлена, ведь и не думала, спит ли леди Чийомэ. Принятие лекарства для сна казалось… человечески.

– Ага, – отозвался Ки Сан. И улыбнулся снова. – Но я не хочу, чтобы вы приходили сюда с ножами, когда вам не спится, так что покажу, как заварить из травок хороший чай, – он высыпал хохлатки обратно в сетку, – и этот чай помогает даже такому старику, как я.

* * *

Позже мы пошли в конюшни на урок Миэко-сан.

Когда мы пришли, женщины передвигали вещи с пути. Одна из них рявкнула:

– Эй! Где все покрывала?

– Покрывала? – спросила Тоуми.

– Да. Обычно мы отодвигаем покрывала под седла, но их нет.

Фуюдори указала на дальнюю стену и бодро ответила:

– Вон они! Уже вдали. Наверное, Масугу-сан отодвинул их.

Эми пробормотала едва слышно:

– Или это снова наш дух-лис.

Я не успела понять, о чем она, а Миэко беззвучно встала и повела нас по своему загадочному танцу. И снова у меня было странное чувство, что я знала движения. Может, я танцевала так в детстве. Может, мне это лишь казалось.

Теперь все знали движения, и я хотела ускориться, но плавные движения Миэко-сан заставляли следовать за ней.

Руки. Руки казались… пустыми.

А воздух был полон металлического запаха снега.

* * *

Ночью наступила настоящая зима. Буря превратила весь мир в большой белый холст и не отпускала.

После нескольких дней снега все стали раздражительными. Мы выходили наружу, только чтобы пробежать от здания к зданию.

В столовой женщины стали тише, а потом начали ворчать, хотя не так громко, ведь не хотели, чтобы леди Чийомэ их слышала.

– Так не может продолжаться, – сказал она, уткнувшись в тарелку с супом. – Так мы не сможем выходить наружу вообще.

Широкоплечая куноичи, что пришла незадолго до снежной бури, ответила:

– Поверь, ты ничего не пропускаешь.

Остальные становились мрачнее и мрачнее, и радовались только двое. Первой была леди Чийомэ, заявившая, что долине нужен снег, да и она всегда радовалась, когда плохо было остальным.

Другой была снежноволосая Фуюдори, которая словно была в своей стихии. На уроках она смеялась. А в столовой сидела рядом с Масугу-саном и бесстыдно заигрывала.

Миэко-сан этому не радовалась. Она сердито смотрела в другую сторону – на миску Кунико. На меня. На стену.

Масугу-сан сидел, словно каменная статуя. Он не мог кататься на коне. Он всегда был хмурым, если не мог покататься верхом.