Текст книги "Рисуко (ЛП)"

Автор книги: Дэвид Кудлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

30

Бой белого и алого

– Я не предательница! – прокричала я, рухнула на колени и поклонилась. Имбирь высыпался на татами. – Это Миэко….!

– Нет, – сказала Чийомэ-сама. – Если бы Миэко поступила так из своих чувств и отравила Масугу, чтобы обыскать его комнаты, она не сделала бы это так неумело, – я удивленно подняла голову. Леди Чийомэ смотрела на Миэко, что кланялась рядом со мной. – И, конечно, если бы она хотела его убить, он бы умер. И никто из нас не был бы свидетелем.

Чийомэ-сама фыркнула и посмотрела на меня.

– Это сделал новичок. Дитя, – она обвела жестом комнату с отвращением. – Никто из моих куноичи не устроил бы такой беспорядок при такой простой работе. Точно не моя Миэко.

Я повернулась, чтобы обвинить ее, но Миэко дальше жгла полынь у пяток Масугу. Ки Сан поднес к губам лейтенанта настой, заставляя его выпить жидкость. Масугу давился ей.

– Рисуко, посмотри на меня, – резкий тон Чийомэ-сама заставил меня обернуться. – Я ходила в Убежище. Фуюдори и Маи сказали, что ты поздно пришла прошлой ночью, а они редко соглашаются даже в том, что солнце встало. И теперь я узнала, что ты использовала свои отличные умения, чтобы шпионить за лейтенантом и Миэко.

Я хотела говорить, но страх сковал меня, сжал горло, грудь, ноги. Я пыталась умолять ее глазами, но ее лицо было лишено тепла, и я отвела взгляд. За ней на двери висел свиток.

– Может, – леди Чийомэ говорила ледяным тоном, – ты решила сходить к Масугу, когда его не было в комнате? Может, ты принесла отравленное вино на случай, если он вернется, а ты не закончила? Ки Сан сказал, что учил вас травам, конечно, он клянется, что у тебя хватило бы ума не использовать сразу всю бутылку макового сока.

На стене была знакомая надпись:

«Быстро падают солдаты

Битва белого и алого

Лепестки на снегу».

Каллиграфия была очень знакомой. Моего отца.

– На кого ты шпионишь? – спросила старушка. – Имагава? Им конец.

Свиток был таким же, как тот, что висел на двери в моем доме, только вместо рисунка вишневых цветов на дне пергамента был ровный круг – полная луна, метка Мочизуки.

Отец. Кисть, которую он держал как нож. Я училась писать и любила смотреть, как он практикует каллиграфию и рисование. Он сидел в нашем дворе, смотрел на голую сакуру, длинный лист рисовой бумаги лежал на низком столике. Я пыталась повторять прекрасные письмена и цветы отца кусочком земли. Он писал стихотворение в, казалось, сотый раз, начал рисовать каскад цветов, и я спросила, зачем он рисует вишню осенью. Он задумался на миг, отложил кисть и сказал:

– Лепестки падают лишь раз зимой, но в твоей памяти они падают каждый день.

– БЕЛКА! – рявкнула леди Чийомэ. – На что ты уставилась?

Не посмотрев на нее, хотя я должна была, я указала и выдохнула:

– Откуда у вас стихотворение моего отца?

Леди Чийомэ моргнула и посмотрела на свиток. Она взглянула на меня, и недовольный вид сменился знакомым расчетливым выражением.

– Твоего отца?

– Конечно! – выпалила я. – Я знаю его наизусть! Я бы узнала этот почерк везде! Клянусь, это стихотворение отца!

– Знаю, – сказала она. – Он дал его мне.

Масугу застонал.

Я моргнула, а потом вдруг вспомнила, где я, кто я. Я упала на татами, от которого пахло маринованным имбирем, и начала извиняться за грубость.

Чийомэ-сама перебила меня:

– Идем, Рисуко. Пусть Ки Сан и Миэко заботятся о лейтенанте. А ты пойдешь со мной и все объяснишь.

Я подняла голову, но она уже уходила. Я пошла за ней на холодный двор. Братишки шли по сторонам. Я не знала, защищали ли они нас и присматривали за мной.

Я чувствовала себя как в первый день, когда шла, спотыкаясь, рядом с ее паланкином, покидая деревню, дом и свою жизнь.

* * *

Мы прошли по большому залу, где был только Аимару, стоял у лестницы, ведущей в комнаты Чийомэ-сама, переминаясь с ноги на ногу. Его обычно веселое лицо было мрачным и тревожным. Он отвел взгляд от меня, когда мы приблизились.

– Щенок может идти охранять гостевой домик, – рявкнула леди Чийомэ, кивнув на Аимару. – С Миэко и Ки Саном у Масугу ничего страшнее не случится. Вы двое, – она махнула Братишкам, – следите за всем тут внизу. Не хочу, чтобы нам… помешали, – она пошла по лестнице. – Идем, Рисуко.

Я последовала за ней. На половине пути я обернулась. Братишки стояли лицами к дверям. Я глубоко судорожно вдохнула, развернулась и поспешила наверх.

Когда я вошла в комнату леди Чийомэ, она уже сидела на коленях за столиком и смешивала в мисочке чернила. Я замерла на пороге с одной ногой в воздухе, вспоминая прошлый визит в ее комнату, от этого меня сковал холод льдом.

– Куда проще идти по лестнице, чем лазать по стене, да, моя Рисуко? – сказала Чийомэ-сама не оторвав взгляда от того, что она писала. – А если тебя пригласили, нет смысла прятаться. И стоять на пороге.

Я шагнула вперед и опустилась на колени перед столом.

– Чийомэ-сама, – сказала я, пытаясь сдержать дрожь в голосе, – ваш скромный слуга никогда не тронул бы Масугу-сана, не полез бы в его комнаты или…

– Знаю, – сказала она и издала сухо смешок. – Еще один скромный слуга. Как мне и надо.

– Да, Чийомэ-сама.

– Кано Мурасаки, – обратилась она ко мне без смеха и официально, – ответь: зачем ты здесь?

– В… вашей комнате? – она подняла подведенную бровь. – О, я здесь, потому что вы хотели, чтобы я стала жрицей, Чийомэ-сама.

– И?

– И… куноичи.

– И что же, Кано Мурасаки, такое куноичи?

– Куноичи… – я видела, что она пишет слово, которое писала в первый день в Сосновом берегу, кисть скользила по бумаге. – Куноичи – женщина, обученная убивать, Чийомэ-сама.

Она тихо хмыкнула.

– Близко, – из-под стола она достала длинный красный шелк с белым краем – пояс посвященной. – Красный – свадебный цвет. Белый – цвет смерти. Мико замужем за тем, что не может умереть. Куноичи замужем за ее долгом. И смертью, – она протянула мне пояс. Я в ужасе смотрела на него.

Она фыркнула и бросила шелк на пол передо мной.

– Начну с того, что я не вижу тебя, копающуюся в гостевом домике. Это не в твоем стиле, – она склонилась, пронзая меня взглядом. – Во-вторых, я видела твое лицо, когда ты заметила стихотворение. Или ты величайшая лгунья, а я встречала многих лжецов, юная Кано, или ты не была внутри этих комнат ни разу до этого, а их обыскал неуклюжий демон-лис дважды прошлой ночью. Закрой рот, девочка. Ты как лягушка, что ждет мух.

Я закрыла рот, но не смогла опустить взгляд, хотя должна была.

– Подними пояс, Рисуко, – голос леди Чийомэ, как для нее, был теплым.

Я посмотрела на него.

– Надень пояс посвященной, Кано Мурасаки, – сказала Чийомэ-сама.

Пальцы услышали приказ и послушались.

Когда пояс был завязан на моей талии, леди Чийомэ вздохнула и сказала:

– Твой отец…

Я не осмелилась поднять голову.

– Мукаши, мукаши, давным-давно, когда ты была еще дитем, в долине неподалеку прошло великое сражение. Мой муж командовал тяжелой кавалерией Такеда-самы у острова Междуречья. Они давили на Уэсуги и их союзников, выгоняя их из провинции Темного письма. Боролись только отряды, что возглавлял союзник Уэсуги, лорд Ода.

Я подняла голову.

Леди Чийомэ смотрела на меня, но видела что-то другое.

– Твой отец… Кано Казуо столкнулся мечом к мечу с Мочизуки Моритоки на поле боя. Кано Казуо победил, – ее глаза снова видели меня, но в них были слезы. – Хотя мой муж проиграл, Такеда в тот день победили. Уэсуги и их союзники были разбиты, – она всхлипнула и отвела взгляд. – И когда прибыли новости, когда Ки Сан вернулся и сказал мне, я едва могли выйти из этой комнаты. Однажды слуги пришли и сказали мне, что приближается одинокий самурай на коне. Его мечи были привязаны к спине коня, но они беспокоились за мою безопасность. Я сказала открыть ему ворота. Я о своей безопасности не заботилась.

Я ждала, когда она продолжит.

– Это был, конечно, твой отец. Он сказал, что сожалеет о моей потере, и что мой муж погиб с честью. Что ему было почетно сражаться с ним. И то… поле боя не было местом для чести.

Я поняла, что по моим щекам текут слезы.

– Я поговорила с ним немного. Он говорил о тебе, о своей семье. И как, забрав жизнь моего мужа, он почувствовал, что забрал ваши жизни.

Звук вырвался из моего горла. Я и не понимала, что издаю его.

– Я напомнила ему выказывание Будды: «Вся жизнь – печаль. Все живое умирает. Один и тот же лес порождает тигра и лань. Те, кто убивает, и кого убивают, одинаковы».

Мы сидели какое-то время. Старушка и девочка. Она плакала тихо, я – громко. И каждый горевал о потерянном.

31

Поднимая меч

Я вышла из комнаты леди Чийомэ в слезах от воспоминаний, что слепили меня, и я спускалась по лестнице к Братишкам. Тот, что был крупнее, взглянул на меня и повернулся к дверям на улицу и на кухню.

Другой улыбнулся. Из-за широкой спины он вытащил два изделия из бамбука, что немного изгибались, на одном конце у каждого была рукоять.

– Мечи, – прошептала я.

– Для тренировок, – сказал Братишка, кивнув и улыбнувшись. – Ты посвященная, так что пора начинать твою тренировку.

Братишка протянул один из мечей, но я застыла, как камыш зимой.

– Мурасаки-сан?

– Я… не могу. Не могу, – я видела, как он хмурится, так было и когда я пришла утром в комнаты Масугу. Утром? Казалось, это было уже в прошлой жизни. – Мой отец… я…

– Мурасаки-сан, – тихо сказал Братишка. – Госпожа хочет, чтобы ты могла защитить себя. Ты – слуга Чийомэ-сама.

– Я живу, – сказала я, язык не слушался, – пока этого хочет Чийомэ-сама. Но я не могу убивать. Не буду, – я опустилась на колени и коснулась лбом холодного дерева. – Если госпожа хочет, чтобы слугу убили за непослушание, слуга с радостью умрет.

Братишка прошипел:

– Встань. Не… Есть разница в защите себя, Рисуко, и убийстве других.

Я подняла голову, на его лице была тревога.

– Я знаю, что такое куноичи. И знаю, что такой меня хочет видеть леди Чийомэ.

Он скривился и покачал головой, то ли отрицая мои слова, то ли очищая разум.

– Не будь так уверена. Твой отец хотел бы этого. Подними свой меч.

– Братишка, сэр… – лепетала я.

– Учиться защите с бамбуковым мечом – не значит убивать, – он протянул мне меч. – Возьми.

Я подумала об отце. Как он чистил мечи.

Рука дрожала, но я обхватила рукоять.

Рукоять была обернута кожей, подходила ладони, словно была создана для моей руки. Я стояла, расставив ноги, держа перед собой ученический меч. Не думая, я заняла первую позицию танца Миэко-сенсей. Упражнений с мечом, что Ото-сан проводил во дворе каждое утро до того дня, когда его вызвал лорд Имагава. Я смотрела на крепко связанные полоски бамбука, видела мысленно вместо этого меча стальную катану отца.

Перед глазами все вспыхнуло.

– Молодец, Рисуко, – сказал Братишка. – Ты приняла первую позицию. Хорошо. Начнем.

И он провел меня через все упражнение – танец – и, как всегда, я знала каждое движение до того, как предыдущее заканчивалось. Разве мы с Усако не повторяли за Ото-саном по утрам, сжимая ветки сосны или бамбуковые палки, пока он взмахивал мечом?

Я помнила, как мы стояли в тени низкой крыши возле кухни, как повторяли за ним. А Ото-сан притворялся, что не видит нас.

Братишка провел меня через упражнение четыре раза, и мы поворачивались в разные стороны: на восток, юг, запад и север.

Братишка поклонился, и я поклонилась в ответ. Во мне словно бурлило серебро.

– Это, – сказал он, – мы называем Шестьдесят четыре перемены. Усвоишь эти позиции, и сможешь держать меч в равновесии, атаковать и нападать, оставаясь прикованной к своему центру. Каждая позиция сочетает пять элементов, две энергии. Все течет с первой позиции Двух полей, – он занял стойку, широко расставив ноги, меч был перед ним. – Ты должна врасти в землю.

Он обошел меня, поправил стойку кончиком меча, заставил встать чуть шире, согнуть колени, но не слишком сильно, показывая, как держать меч не слишком высоко и не слишком низко, поправил рукоять.

Удовлетворившись, он встал напротив меня и снова занял стойку.

– Дальше – Бутон бамбука, – он склонился в сторону правой ноги, меч поднял по диагонали от левой ноги к макушке. – Эта позиция позволяет перенаправить силу противника вниз без вреда для себя или меча, как юный бамбук ты трещишь и качаешься, но не ломаешься.

Если бы не его размер, он бы выглядел как бамбук в лесу с этим деревянным мечом в руках.

Я повторила за ним, и он снова поправил мою стойку.

– Последнее на сегодня – Ключ к Небесам, – он остановился передо мной, поднял правую ногу, согнув в колене, поднимая меч над головой, а потом опустил ногу и меч с грохотом.

Я уставилась на деревянный меч, что он остановил в ногте от моей груди.

Мы повторяли все движения. Я видела отца, исполняющего их. Но только смотреть со стороны…

Я стояла, руки снова дрожали.

– Рисуко, – сказал Братишка, отступив и показывая, что нужно повторить за ним. Я начала, но не смогла ничего сделать. Его большое лицо источало тепло, он ждал. Я сглотнула, ступила вперед и вяло ударила бамбуковым мечом.

Не знаю, почему, но при этом в голове возникло изображение курицы, которой Тоуми свернула шею. Ее странные демонические глаза смотрели в мою душу.

– Хорошо, – улыбнулся Братишка. – Еще раз.

Я повторяла движение – бросок и удар вниз – снова и снова, пока не начала ощущать его как работу на кухне: чик, чик, чик…

– Хорошо, – снова сказал Братишка. – Ты постаралась сегодня. Завтра – еще три позиции. А теперь тебе можно идти на кухню.

* * *

Позже на кухне в моей руке был один из длинных острых ножей, я резала дайкон, потому что, хотя я хотела двигаться, идти мне было некуда. Я думала о движениях танца Миэко. О том, как они ощущались с мечом в руках. Два поля – равновесие и готовность. Бутон бамбука – в сторону, меч вверх, чтобы остановить атаку. Ключ к Небесам – резкий удар вниз…

– Думаю, редиски хватит, Яркоглазая, – голос удивил меня, я вдруг поняла, что сделала, пока блуждала мыслями далеко. Гора нарезанного дайкона лежала на разделочном столе, как сугробы снега на ветках тсуги. Я испуганно подняла голову.

Лицо Ки Сана было серым, шрамы казались бледнее обычного.

– А…? – утром случилось столько, что я не знала, как закончить вопрос.

– Масугу станет лучше. Но ходить он сможет не скоро. Но вы со Змейкой постарались. И мой настой, конечно.

– Змейка?

– Ага. Я так зову Миэко. Красивая, как змея, спокойная и такая же опасная, если на нее наступить, да? – он подмигнул.

– О. А она еще…?

– Нет. Ушла в Убежище с остальными. Тут теперь только ты, госпожа и мужчины, – я, видимо, была встревожена, раз он вскинул руки. – Твой друг с лунным лицом, Аимару, остался с Масугу. Говорит с ним.

Я вспомнила пальцы Масугу на своем подбородке, его лепет.

Ки Сан улыбнулся.

– Думаю, он не просил Лунного пирожка выйти за него замуж. Хотя кто знает…

Кровь прилила к моему лицу.

– Хороший у тебя пояс, – он собрал травы с полочек и бросил в большой котел куриного рагу, что начал кипеть на огне.

– Ох, спасибо, Ки Сан-сан, – я подняла нож, который использовала, а потом опустила снова. Я отчаянно хотела забыть пояс и все, что он представлял – связь со смертью и всем, что бессмертно. – И что мы готовим на обед?

Он фыркнул.

– Мы? Я сварю настой и уйду к Масугу, – он улыбнулся мне. – Ты делаешь рис и подаешь с кусочками угря из кладовой. О. И редиска, – он указал на гору на разделочном столе.

– Я? – выдохнула я. – Одна?

– Ну, – сказал он, – теперь же ты посвященная. Я отправлю Лунного пирожка помочь тебе. Хотя, думаю, ему больше нравится говорить с Улыбчивой, да?

– Спасибо, Ки Сан-сан, – я была так рада, что буду готовить не одна, что не задумалась о его шутках над моими друзьями. У меня возник вопрос. – Ки Сан-сан? А они… Масугу-сан правда просил Миэко-сенсей выйти за него замуж?

Я видела, как дрогнули его плечи, но не опознала жест правильно.

– Я же говорил, Яркоглазая, о мужчинах и женщинах? Резня. Всегда, – только и сказал он.

* * *

Вскоре после того, как Ки Сан ушел с пряно пахнущим настоем, я оказалась посреди кухни с длинной палкой, которой Ки Сан прогонял крыс. Я держала его обеими руками, как меч. Как катану самурая.

Могла ли я? Могла стать такой, как Миэко и остальные? Как отец?

Я была в начальной стойке, ноги расставлены, меч передо мной в равновесии. Два поля. Я шагнула в сторону и вскинула меч, останавливая удар. Бутон бамбука.

Я услышала шум и развернулась, не подумав, и вскинула палку над головой, а потом опустила…

На голову Аимару. Ключ к Небесам.

Палка сломалась, я осталась с обломком в руках.

Не знаю, кто был потрясен больше – Аимару или я.

– П-прости!

– Все хорошо! – сказал Аимару, падая на колени. – Я в порядке! Ты меня не ранила, – он коснулся макушки, где появилась шишка. Он тряхнул головой и добавил с улыбкой. – Почти не больно.

– Прости, – повторила я, прижимая обломок палки к груди.

– Что…?

– Я не… я думала о танце Миэко и упражнениях отца с мечом, и… мне очень жаль, Аимару!

Он отмахнулся и шатко встал на ноги.

– Я точно не буду подглядывать за тобой.

– Я могла тебя ранить!

– Вот так? – он слабо улыбнулся и посмотрел вниз. Сначала я думала, что он не хочет смотреть мне в глаза, но потом поняла, что он смотрит на мой новый пояс. – Ты… посвященная.

– Да, я посвященная. Ты можешь говорить со мной, – я вдохнула, стараясь не думать о том, что сейчас сделала. – Прости, – я отбросила обломок. – Я… должна сделать обед для всех.

– Знаю, – сказал он. – Ки Сан попросил помочь тебе.

– Отлично, – я подумала о том, то можно ему поручить. Небольшая миска с рисом почти опустела. – Сможешь принести немного риса из кладовой?

Он нахмурился. Я не привыкла видеть таким его лицо, но так было все чаще.

– Ладно, – я вздохнула. – Вот. Если можешь присмотреть за огнем и убедиться, что он сможет нагреть котел с водой, я схожу за рисом.

Он улыбнулся.

– Это я смогу, Мурасаки-сан.

Я подняла длинный обломок палки, что сломалась о голову Аимару, и побежала к кладовой возле конюшни. Как всегда, там были крысы, они смотрели на меня, как на нарушителя. Я замахнулась на ближайшую (Ключ к Небесам), и они разбежались, я не успела взмахнуть ни разу больше.

– Стоит завести кота, – проворчала я, стараясь сдержать дрожь. Справа был полупустой мешок риса, и я схватила его. И когда я подняла мешок на спину и почти дошла до кухни, я поняла, что в день прибытия мы втроем несли его.

Видимо, камни мы носили не зря.

* * *

Мы готовили обед, Аимару рассказывал, что знал о Масугу. Я уже это знала. Он спросил, как я заслужила пояс, но я призналась, что понятия не имею.

И, конечно, мы не знали, кто отравил лейтенанта, хотя я рассказала ему о подозрительном поведении Миэко. Он был рад, что леди Чийомэ не подозревала меня.

– Кто-то явно… что-то искал.

– Да, – прошептала я, – но что?

Аимару пожал плечами и пошевелил бревна в костре.

– Они искали и тут. И в конюшнях.

Я забыла об этом.

– И, наверное, в комнате леди Чийомэ. Хотя я не знаю, зачем они это делают, – кто-то хотел себе болезненную смерть.

– Ну, – бодро отметил он, – этот кто-то ничего не нашел, иначе им не пришлось бы почти убивать Масугу-сана.

Он был очень тихим, когда я рассказала ему правду о куноичи. Что они были убийцами.

– О, – сказал он, помешивая рис. – Я догадывался.

– Я не буду этого делать. Я лучше умру.

Он солнечно улыбнулся мне.

– Все живое умирает, Мурасаки-сан.

– Знаю. Мне говорят так. И… просто Мурасаки. Или Рисуко. Прошу, Аимару.

Он кивнул, улыбка не исчезла.

Мы разнесли обед по всему месту. Только Чийомэ-сама и Братишки ели в большом зале. Ки Сан был с Масугу-саном, а остальные в Полной Луне были в Убежище. Красное в их одежде, что я сопоставляла с удачей, теперь казалось пятном крови.

* * *

Мы убирали после обеда, и вернулся Ки Сан. Он был мрачнее обычного.

– Один из Братишек остался с ним, – сказал он в ответ на вопрос, что мы с Аимару не озвучили. – О нем можно не тревожиться – маковый сок вышел с потом, настой помогает.

Он увидел мое облегчение, потому добавил:

– Но он будет слабым до Нового года, думаю. Не сможет ухаживать за всеми вокруг!

Аимару покраснел, хоть и улыбался.

– Мы всех накормили, Ки Сан-сан.

– Я заметил, – рассмеялся повар. – И никто не отравился! У вас удалось. А теперь прочь с кухни, Лунный пирожок. Братишка ждет тебя, чтобы преподать урок.

Аимару тут же подчинился, поклонился Ки Сану, показав шишку, улыбнулся мне на миг и исчез за дверью.

– Ты сломала палку от крыс, Яркоглазая?

– Я… – я подняла обломки палки.

– И это связано с милой шишкой на голове Лунного пирожка?

– Я не могу, – прошептала я.

– Не можешь?

– Не могу… – я помахала обрубком воображаемого меча. – Не могу.

– Ах, – Ки Сан забрал этот обломок и бросил в огонь. Я смотрела, как сосна загорается.

Глаза наполнились слезами, пока я смотрела, как горит рукоять меча.

– Отец… – горло сжало. – Отец… последнее… что он сказал… Не навреди.

– Ах.

– Когда лорд Имагава… захотел, чтобы он… снова стал… самураем.

Он наточил мечи и отложил их. Надел одеяние писца. Поклонился Ока-сан, что пыталась не плакать, потом сестре и мне. Он развернулся и ушел, но я побежала за ним. Он замер под старой вишней, что росла над небольшим храмом духу леса. Я хотела, чтобы он обернулся, но он этого не сделал. Я хотела коснуться его, утащить в дом, но я не могла.

– Ото-сан! – крикнула я.

Его спина была прямой, ноги на ширине плеч – Два поля. А потом невероятно тихим голосом отец сказал:

– Не иди за мной. Не иди по моему пути, – он пошел снова, сделал три шага и замер, не поворачиваясь. С ужасным всхлипом он сказал. – Не навреди, Мурасаки. Не навреди, – и он ушел.

Пока я вспоминала это, Ки Сан резал имбирь для супа. Запах был резким и горячим, и я подумала, что запахи, как и травы, приводили в равновесие наши элементы. Мне было кисло, и запах имбиря был спасением.

Я смотрела, как огонь касается палки, от этого она напоминала змею.

– Я встречал твоего отца, – сказал Ки Сан.

– Знаю. Леди Чийомэ рассказывала.

– Я видел его в бою. Видел, как он сражался со Старым солдатом в Междуречье. Он был воином, – Ки Сан бросил грибы и кусочки редиса в суп. Он задумчиво хмыкнул. – Ты же знаешь, что, даже идя по полю, ты вредишь – траве, муравьям и остальным.

Я вздохнула.

– Знаю.

– И я подумал, что если у тела есть меч и способ его использовать, – он добавил сушеный зеленый лук и помешал длинной ложкой, – чтобы защищать тех, у кого нет мечей, от бандитов и подобных, это меньший вред, чем стоять в стороне и ничего не делать.

Я стояла, плача, вытирая глаза и нос рукавами.

– Но… куноичи…

– Да. Они убивают. Змейка? – он присвистнул. – Ты умрешь, не заметив, а она выйдет из дома с улыбкой, и ни один волосок не выбьется из прически, никто не увидит этого. А остальные? У некоторых есть талант к пониманию. Как Цветочек, что учит музыке, – он фыркнул. – Она не убийца. Но она хорошо ладит с мужчинами, радует их, и они рассказывают ей даже то, что не должны были, и когда она уходит, они помнят лишь, что она заставила их смеяться.

– Но она… Сачи сказала, что охота…?

– Это охота, – Ки Сан вскинул бровь. – Всегда охота.

– Ох.

– Некоторые хорошо защищают народ. Одетые как служанки, если захотят, как повара или горничные, они скрываются, никто из бандитов не подумает, что девчушка – страж, но это ей на пользу.

– Ох.

Я подошла и заглянула в котел.

Ки Сан склонился и понюхал пар почти готового супа.

– Да, думаю, ты будешь рада узнать, что Масугу спрашивал о тебе.

– Да? – выдохнула я.

– Ага. Как-то раз, когда не спал. Уже понял, что ты услышала его и Змейку с крыши Убежища, – Ки Сан подмигнул. При виде моего лица он посерьезнел и повернулся к супу. – Говорил о дымоходе. Думаю, боялся, что ты упадешь.

Я рассмеялась.

– А когда я пошел готовить суп, столкнулся с Призрачной, старающейся подсмотреть за ним. Она так покраснела, когда я ее поймал. Сказала, что у нее еще не начались месячные, так что она хотела узнать, в порядке ли лейтенант, – он фыркнул. – Сказал ей, что он хорошо спит, что она опоздала, он уже попросил тебя выйти за него, – он посмеялся, и я с ним, хотя шуток на эту тему было уже слишком много.

Я смотрела в большой котел. Овощи выглядели вкусно – красные, коричневые, белые и зеленые в чистом золотистом бульоне. Идеально. Я понюхала.

– Ки Сан?

– Хмм?

– Запах не… горьковат?

Он понюхал.

– Ах, может, немного. Переготовил, наверное. Немного чеснока все исправит. Сделай это, Яркоглазая.

Не подумав, я нашла чеснок и ножичек. Я быстро порезала его на кусочки, даже не думая о себе при этом. Я принесла миску с нарезанным чесноком.

Он забрал ее и высыпал в котел. Он глубоко вдохнул.

– Вот так, – он поманил себя. – Понюхай.

Я так и сделала.

– Ммм.

– Точно! – он потер ладони. – Бери большую супницу и миски, – он быстро налил почти весь суп в огромную миску, которую и звал супницей, и накрыл крышкой. Миски оказались на крышке. – Посмотрим, к чему привели тренировки с камнями. Донесешь, не уронив?

Я осторожно подняла большую миску и все на ней.

Он повесил ложку на одну из ручек.

– Вот так. Отнеси это в Убежище и гостевой домик. Я обслужу госпожу и Братишек, – он улыбнулся мне, шрамы изогнулись. Он открыл дверь наружу, впуская ледяной ветер. – Быстрее! Не дай супу остынуть! Я поем с тобой, когда ты вернешься. Одному есть не стоит.

– Хай, Ки Сан-сан, – сказала я, осторожно идя в сгущающемся мраке зимнего вечера.