Текст книги "Эскорт для предателя"

Автор книги: Дэвид Игнатиус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Глава 4

Тегеран

Заходящее летнее солнце отражалось в западных окнах квартиры молодого ученого в Юсеф-Абаде. Он положил ноги на кофейный столик и попытался расслабиться. В музыкальном центре играл CD с музыкой фолк-группы «Джалех», победителей фестиваля в Тегеране. Модные, но безопасные. В этом его защита: быть обычным. Уловки как образ жизни. Надеваешь их на себя и снимаешь, как одежду. Ежедневный утренний ритуал, перед тем как отправиться на работу, и вечером, по возвращении домой. Нормально ли это? Он делает так, чтобы бояться или наоборот? Чтобы помнить или чтобы забыть? Он скинул пиджак. Отцовские золотые запонки еле поблескивали, так же как последние лучи заходящего солнца.

Но успокоиться не удалось. Он встал с кожаного дивана и прошел в кабинет, где стоял его компьютер – «макинтош пауэр бук», купленный полгода назад. Он отдал за него больше четырех тысяч долларов в «Пайтахте», тегеранском магазине, торгующем импортной продукцией с хорошей наценкой. Большинство таких товаров можно купить дешевле, но в Дубае. Когда ученый приобрел компьютер, он думал, что это станет его потайным ходом в иные миры, путем бегства из бархатной тюрьмы его «особой» работы. Очень быстрый компьютер, а при помощи спутникового канала можно гулять по любой виртуальной сети. Поначалу это очень возбуждало воображение, но теперь он начал побаиваться. Министерство разведки и «стражи революции» знали его айпи-адрес. Там легко могли проверить любой сетевой адрес, по которому он отправлялся легально. Поэтому пришлось существовать вне своего тела, прикрываясь личинами других.

Подойдя к книжному шкафу, молодой человек взял один из фотоальбомов своих родителей. Они были помешаны на фотографиях – каждые пару лет покупали новую камеру и километры кодаковской пленки. Только «кодак» – отец не доверял японцам. Некоторые друзья, правоверные мусульмане, говорили, что снимать людей на пленку кощунственно. В ответ отец лишь смеялся. Они просто «джахилия», невежды. Думают, что имеют право закрывать солнечный свет и превращать день в ночь.

Он принялся листать альбом. Родители в их небольшом домике у Каспийского моря, в Рамсаре. Мать в купальном костюме, с волосами, уложенными волной при помощи лака, походила на кинозвезду шестидесятых. Прошли годы. Купальный костюм пришлось прикрыть пляжным халатом, волосы – шарфом. А потом снимки матери закончились. Она умерла от рака, когда ей не было и пятидесяти. Ему тогда едва минуло одиннадцать. В памяти остались ее аромат, нежное прикосновение, но главное – эти фотографии. Мать собирала не только сделанные отцом снимки, она вырезала фото из глянцевых журналов. Иранские писатели и кинозвезды. Симпатичный Фардин и прекрасная Азар Шива из романтического фильма «Султан моего сердца». Призраки навсегда потерянного мира.

Альбом неожиданно раскрылся на фотографии, которую он еще ни разу не рассматривал внимательно. Жаклин Кеннеди-Онассис во время ее визита в Шираз в начале семидесятых. Мать сделала подробную подпись к фотографии. Молодой человек вгляделся в снимок. Жаклин, подтянутая и элегантная, была одета в широкие белые брюки, зауженные на бедрах, и ярко-синюю блузку. Ее сфотографировали в движении, когда она откинула длинные черные волосы, закрывающие ее прекрасное лицо, и посмотрела влево, где что-то привлекло ее внимание. Она спускалась по величественной каменной лестнице, выходя из портика какого-то мемориального сооружения. С обеих сторон ее сопровождали охранники в черных костюмах с узкими черными галстуками. Ученый поднес фотографию к глазам. Роскошные густые волосы, ничем не прикрытые, брюки идеального покроя, подчеркивающие линию бедер и икр. Неужели сейчас он живет в той же самой стране, в которую когда-то приезжала Джеки Кеннеди, Королева мира? Если бы она приехала сейчас, ее засунули бы в мешок, как тушу животного? Конечно же. Жаклин оскорбляла само понимание ислама.

Снимал, наверное, отец. Что же он делал в Ширазе во время визита Джеки Кеннеди? Вероятно, его попросили прочесть лекцию по персидской литературе. Может, просто отправился туда в турпоездку.

«Шах был подлецом», – сказал однажды отец, когда ученый еще был мальчишкой. Отец ненавидел шаха, и режим Пехлеви отвечал ему тем же. Молодой человек напомнил себе об этом. Отец был свободомыслящим интеллектуалом, а в юности, возможно, даже коммунистом. Об этом никто не рассказывал, но, скорее всего, так оно и было.

Во что бы ни верил отец, он вдоволь настрадался за это. Его арестовывали дважды, второй раз – почти сразу после рождения сына, перед самой революцией. Должно быть, люди шаха думали, что он все еще представляет опасность, сломленный жизнью университетский профессор, живущий памятью о своей жене и фотографиями на кодаковской пленке. Сколь же тупы были эти громилы из САВАК, [3]3
  САВАК – Сазман-е-Эттелаат ва Амният-е Кешвар, Национальная организация сведений и безопасности, Министерство государственной безопасности Ирана времен правления шаха Мохаммеда Реза Пехлеви (1957–1979).


[Закрыть]если считали опасным для себя этого совершенно безобидного человека.

Когда произошла революция, отец воспрял духом. Это было видно по его лицу на снимках многотысячной демонстрации у памятника Шахьяру, которая стала началом конца. На фотографиях глаза отца сверкали огнем мщения. Сын никогда не спрашивал его, как с ним обращались в шахской тюрьме, но можно себе представить, что там происходило. После революции рядовые басиджи относились к нему как к сыну героя, мученика борьбы с режимом шаха. Но затем отец понял истинную суть происходящего и проникся отвращением к исламской революции, хотя, конечно, никогда не высказывал этого открыто.

«Они лжецы, – повторял отец. – Устроили мусорную свалку и назвали ее райским садом». Он говорил сыну, что надо уезжать. Остаться в Германии после аспирантуры и не возвращаться. Но сын не послушал его. Ему нравилась власть, которую давало образование. Молодой человек наслаждался тем, что посвящен в тайны. Он думал, что сможет быть более ловким и сообразительным, чем его отец, и найдет себе убежище, в котором «джахилия», невежды, не доберутся до него. Но после того как ученый провел несколько лет в белоснежных комнатах Джамарана, он понял, что это невозможно.

Молодой человек закрыл альбом. Голода он не чувствовал, но понимал, что надо что-то съесть. Пошел на кухню, нашел немного риса и курицы, которые оставила ему домработница. Вот она, его жизнь, жизнь в панцире другого человека. Ученый поставил еду в недавно купленную микроволновку, и тут зазвонил телефон. Он не любил отвечать на звонки дома, опасаясь, что это может быть кто-то нежелательный, но, услышав голос звонящего после щелчка автоответчика, снял трубку.

Это был Хусейн, его двоюродный брат. Он был в отчаянии. Хусейн много лет служил в Корпусе стражей исламской революции, делал все, что ему приказывали, а теперь его вышвырнули. Его лишили достоинства; это слышалось в его голосе. «Жена уехала в гости к сестре, – сказал Хусейн. – Пошли, выберемся куда-нибудь, развлечемся. В ресторан, может, девчонок снимем». У него слегка заплетался язык, как будто он выпил, покурил опиума или принял какие-то таблетки. «Какая разница, когда тебя лишили достоинства», – ответил он. Молодой ученый ответил, что устал, было много дел в «данешгахе», университете, – так он называл свою работу. Но Хусейн не слышал его, продолжая настаивать, он почти что умолял. Сказал, что подъедет через пятнадцать минут к его дому в Юсеф-Абаде. Молодой человек согласился. Все, что угодно, только бы прекратить этот телефонный разговор, пока Хусейн не сболтнул лишнего, что, без сомнения, услышит кто-то еще.

У Хусейна в машине была бутыль с брагой. Резкий и кислый вкус, едва замаскированный апельсиновым соком. Молодой ученый сначала было отказался, но потом тоже отхлебнул глоток. Этим вечером ему хотелось забыться, убежать ничуть не меньше, чем Хусейну. Он посмотрел на своего двоюродного брата. У него было все то же жесткое, морщинистое лицо «стража революции», но взгляд стал мягче. Хусейн гнил изнутри. Ему не осталось ничего, кроме как напиваться и злиться. Скоро он совершит какую-нибудь серьезную ошибку, и тогда с ним вполне заслуженно разделаются. Хусейн не знал, как выжить в атмосфере лжи, вот в чем его главная проблема. Он истово верил в революцию, и теперь, когда его изгнали, он просто не понимал, что ему делать.

Некоторое время они разъезжали по улицам в зеленом «пежо» Хусейна. Еле проползли по Вали-Аср в плотном потоке машин. Это позволило им поглазеть на хорошеньких девушек, гуляющих по тротуарам. Девушки прекрасно знали, как выглядеть сексуально даже в платках и накидках. Они надевали туфли на высоком каблуке, чтобы ноги казались длиннее и привлекательнее, покачивали бедрами. Наверняка они смотрят «Фэшн ТВ» по нелегальному спутниковому каналу, учатся походке фотомоделей. Мальчики тоже смотрят такие передачи, глядят на девушек в купальниках и белье и мастурбируют.

– Хочу женщину, – сказал Хусейн.

Он был пьян. Они прикончили первую бутыль и принялись за вторую.

– И заразу в комплект? – спросил молодой человек. – Они парой ходят.

– Ты слишком осторожничаешь. Что с тобой? Ты что, в Казвин наведываешься?

Это было настоящим оскорблением. Иранцы часто подшучивали, что в Казвине, городе к северо-западу от Тегерана, все мужчины – гомосексуалисты.

– Пошел к черту, братец, – ответил ученый. – Поехали, куда тебе хочется.

Они припарковались у небольшой кофейни «Ле Джентиль» на улице Ганди, в нескольких кварталах от Вали-Аср. Хусейн сказал, что там должны быть хорошенькие девчонки, иностранки, которых можно одурачить. Но когда они вошли, за столиками сидели лишь парочки. Немногие женщины, которые отдыхали здесь в одиночку, шарахнулись от них. Внешний вид Хусейна все еще говорил о его прошлом «стража революции». В этом-то и проблема: он хотел взбунтоваться, но все еще выглядел как воин Аллаха.

Хусейн вышел из кафе и сел в машину, чтобы покурить опиума. Когда он вернулся, его речь была неестественно быстрой.

– Меня накололи, сам знаешь! – прорычал он. – Чтоб им бороды обгадили!

– Тсс! – ответил ученый. – Конечно, я знаю, но говори тише. Неизвестно, кто тебя услышит, даже в таком гхерти, как этот.

– Меня накололи, – повторил Хусейн. – Я делал все, что они скажут, и даже больше. Никто лучше меня не понимает учение имама. Никто не чувствует ответственность за кровь мучеников больше меня. А меня накололи.

– Хайф, – ответил молодой ученый. «Позор». – С тобой поступили неправедно, и все это понимают. Но ты должен превозмочь это. Давай, брат.

– Ха! Ты знаешь, почему я потерял свою должность? Я поймал их на воровстве. Вот и все. Иначе я бы все так же был полковником и отдавал приказы. Они псы! Педар-саг. Сукины дети. Они дерьмо собачье у меня на подошве!

– Кесафат, – тихо сказала женщина за столиком неподалеку.

«Сквернословие». Ее оскорбляло присутствие этого крикливого и небрежного пасдарана [4]4
  Пасдаран (фарси) – то же, что «страж революции».


[Закрыть]в приличном, европейского стиля кафе.

– Тсс! – снова сказал ученый.

Поведение брата начинало беспокоить его. У полиции есть соглядатаи даже в таких кафе.

– Да, именно так. Я поймал их на воровстве. Наша компания, сам знаешь, была такая, тише воды ниже травы. Мы вели дела за границей. Объяснять не надо… ты понимаешь. Некоторые решили, что могут брать деньги и никто этого не заметит. А я заметил. Я попытался остановить их, и теперь…

Хусейн замолчал. Его охватили мрачные раздумья о том, в каком плачевном положении он очутился.

– Ехал бы ты домой, – сказал молодой ученый.

Но брат не слышал его. Он наклонился к его уху и хрипло зашептал. От него несло алкоголем.

– Как ты думаешь, я смогу найти работу в Америке? Или в Германии? Без разницы.

– Конечно. Если тебе удастся туда выбраться.

– Об этом и речь, брат. Ты поможешь мне? Здесь у меня больше нет шансов, сам понимаешь. И мне никто не поможет, кроме тебя.

Вот этого молодой человек боялся больше всего: от отчаяния брат пытался использовать его, чтобы сбежать. Это действительно опасно – дать втянуть себя в такое дело бывшему пасдарану, у которого осталось слишком много врагов.

– Не думаю, что смогу хоть как-то помочь тебе, дорогой.

– Но, брат, у тебя же есть влияние, связи. У тебя есть все. Я же знаю, чем ты занимаешься. Ты – часть сети.

– Молчи! – резко ответил молодой ученый. – Хватит. Пошли.

– Хак ту сарет, – ответил Хусейн, грозя ему пальцем.

«Срам на твою голову».

– Тихо, – повторил его собеседник.

– Ты неблагодарный. Ты один из них, избранный, и думаешь, что можешь наплевать на своего брата, когда тот в беде. Как ты мог сказать такое? Ради памяти о твоем отце, моем дорогом дяде, помоги мне. Ты должен. Иначе… я не знаю, что сделаю. Не знаю. Это так тяжело, не потерять лицо, когда…

По щекам Хусейна катились слезы. Молодой человек обнял брата за плечи. На них смотрели, но его это уже не волновало.

– Я попытаюсь, Хусейн. Я сделаю все возможное. Но тебе надо вести себя очень осторожно. Сам знаешь, все мы здесь ходим по лезвию ножа. Стоит поскользнуться, и тебя разрежет надвое.

Расплатившись по счету, ученый вывел Хусейна на улицу, и они пошли к автомобилю. Хусейн был слишком пьян, чтобы вести машину, и молодой человек сел за руль сам. Они приехали на проспект Мирдамад, где у Хусейна была квартира. Там они заснули прямо в салоне «пежо» и проспали пару часов. Начало светать. Ученый вышел из автомобиля и начал ловить такси, чтобы вернуться в свою квартиру в Юсеф-Абаде.

С похмелья у него разболелась голова. Глаза были красными от недосыпа. Чтобы взбодриться, он начал размышлять о своей работе. На эту неделю запланированы новые тесты оборудования. Возможно, будет еще больше ошибок. Все отправятся в особую лабораторию, где хранятся самые точные приборы. Не исключено, что он должен будет остаться там на ночь. Наверно, придется так делать всю неделю.

Идиот пасдаран, который возглавляет программу, прикажет провести измерения и выстроить графики с точностью до миллисекунд. Вот в чем слабость верхов. Есть власть, но не хватает знаний. Ему не объясняют, как его фрагмент головоломки укладывается в общую картину, но он и сам это понимает. И там это тоже понимают. Каждый раз, когда эксперимент проваливался, молодой ученый радовался. Внешне изображал разочарование, как и все остальные, но в глубине души испытывал удовлетворение. Он не хотел, чтобы эта исследовательская программа увенчалась успехом. В этом корень его измены. Он посвятил все силы своего ума проекту, которому всей душой желал провала. Вот в чем смысл.

Он заставил себя сосредоточиться. Казалось, мозг распирает голову изнутри. Наверное, обезвоживание от выпивки. Он снова оглядел улицу в поисках такси. Нужно добраться до дома, принять душ и прийти на работу раньше всех. Он будет изображать из себя человека, целиком посвятившего себя делу. Вот его маска. Он ученый. Он будет прилежным. Постарается успешно провести эксперименты, втайне надеясь на то, что они все так же будут заканчиваться неудачей.

Полицейские в форме цвета зеленого стекла вышли на обход рано поутру. Увидев в такой час на улице молодого человека, они заподозрили неладное. Должно быть, он выпивал, был у проституток или шпионил, возможно, делал еще что-нибудь нехорошее. Ученый порылся в кармане, ища шоколадку, чтобы отбить запах алкоголя, но конфеты кончились. Когда полицейский подошел к нему, он замедлил шаг. Полицейский потребовал у него удостоверение личности. Он ухмылялся, надеясь, что найдется повод задержать незнакомца или, по крайней мере, получить хорошую взятку. Но при взгляде на документы улыбка исчезла с его лица. В бумагах говорилось, что это человек, занятый на особой правительственной работе и имеющий спецдопуск.

Теперь пришла очередь полицейского испугаться. Он слегка поклонился и извинился, потом повторил слова извинения. Но в его глазах светился недобрый огонек. Что-то не так с этим особым слугой революции, который идет по улице в мятом костюме на рассвете летнего дня.

Глава 5

Вашингтон

Гарри Паппас глядел, как ветер качает деревья за окном старого здания штаб-квартиры ЦРУ. Летнее небо на западе, над Потомаком, темнело. Будет дождь. Он закрыл глаза. Такими летними днями они с Алексом обычно отправлялись кататься на парусной лодке. Гарри уходил с работы рано, забирал сына из дома, и они ехали на пристань, к югу от аэропорта. В июле почти каждый вечер громыхала гроза, и гладь Потомака вспенивалась. Кипарисы, стоящие вдоль реки, сгибались, качаясь из стороны в сторону. Алекс любил эти прогулки. Даже когда вдалеке начинали сверкать молнии, он не хотел возвращаться домой.

Они выходили из бухты под парусом, несомые свежим бризом. В отлив река настолько мелела, что им приходилось убирать шверт, чтобы не цепляться за дно. Но на середине реки, где было глубже, порывы ветра так швыряли лодку, что она едва не зарывалась в воду рейлингом с подветренной стороны и брызги воды захлестывали кокпит. Алекс вел лодку круче к ветру, балансируя, чтобы крохотное суденышко не опрокинулось. Гарри лишь крепче держался за планшир, про себя наслаждаясь тем, какой смельчак его сын.

Они смотрели, как стена ливня движется на них вдоль реки, словно облако жидкой тьмы. Перед дождем воздух становился холоднее, сверкали первые молнии. Тогда они поспешно сворачивали к берегу и выскакивали на сушу. Тем временем изломанные линии молний начинали бить в пенящуюся воду, и ливень обрушивался на них со всей силой. Иногда Алекс вскрикивал, воплем животного восторга от удовольствия быть вместе со своим отцом здесь, перед лицом первозданной стихии. Он с детства был рисковым парнем. А еще он всегда верил в то, что отец сделает так, что их риск не будет слишком безрассудным. Что он вытащит его из реки прежде, чем в нее ударит молния. И это воспоминание было худшим для Паппаса. Сын доверял ему.

Гарри открыл глаза. Зря он предался этим мыслям. Дороги назад нет. Только вперед, иначе он сломается окончательно.

Паппас быстро создал новое обиталище доктору Али. Сначала надо было отправить ответ на адрес на сервере Hotmail. Иранец ждет. Он знает, как скрываться на просторах Интернета, как послать электронное письмо по защищенному протоколу так, чтобы не оставить следов. Он все умеет. Если, конечно, он вообще существует.

Паппас начал составлять ответ. Для этого имелся ряд шаблонов, которые Управление сочинило, чтобы общаться с виртуальными перебежчиками. Простой текст на языке адресата, в данном случае – на фарси. «Мы получили Ваше послание. Желаем Вам хорошего и спокойного лета». Если кто-нибудь следит за каналом при помощи программы-ищейки, он ничего другого не увидит. Но если открыть адрес на Hotmail при помощи нужного пароля, то появится второе сообщение с набором инструкций, которые опишут получателю процедуру переписки по защищенному каналу через виртуальную частную сеть.

Обычно Управление просило завербованного агента подождать шестьдесят дней, прежде чем снова выйти на связь, чтобы убедиться, что за ним не ведется слежки, ни виртуальной, ни реальной. Но в данном случае времени не было. Иранская ядерная программа являлась «непосредственной угрозой миру во всем мире и международной безопасности», как заявляли в Белом доме. Предполагалось, что иранцы пару лет назад приостановили военную часть проекта, но в действительности в это никто не верил. В администрации были те, кто хотел начать войну прямо сейчас, чтобы не дать иранцам достичь хоть каких-то успехов. Паппас считал, что в число этих людей входит и Фокс, но никогда не спрашивал его об этом напрямую. Возможно, он просто не желал услышать ответ. Пусть политикой занимаются в Белом доме, и именно такие амбициозные люди, как Артур Фокс.

«Когда и как мы встретимся в следующий раз?» Обычно это был первый вопрос к агенту, будь он реальным или виртуальным. Связь может оборваться в любой момент, поэтому в зашифрованном письме Паппас задал несколько вопросов. «Имеете ли Вы право выезжать за рубеж? Можем ли мы выйти на контакт у Вас на родине? Где нам встретиться?» Он сообщил доктору Али, что надо подождать пятнадцать дней, прежде чем присылать ответ на защищенный интернет-адрес с использованием системы кодировки, применяемой в Управлении. Слишком быстро, для хорошей работы задержка должна быть больше, чтобы проверить контакт. Но времени не было.

* * *

Паппас снова вызвал к себе Марсию Хилл. Ему хотелось поговорить, но не с Артуром Фоксом, директором или кем-то еще, кто огрызнется в ответ, если он скажет что-нибудь не то. С Марсией все в порядке. Она давно верит не системе, а конкретным людям. Хорошо бы, чтобы с ней пришел и кто-то из молодежи. Он решил вызвать Мартина Виттера, заместителя Марсии по оперативной работе. Парень только что вернулся из Ирака и своей недетской серьезностью напоминал ему Алекса. Для него главное – уничтожить «плохих парней».

Они собрались в лишенном окон кабинете Паппаса. Администратор принесла из кафетерия кофе и печенье, чтобы их встреча проходила в более доверительной обстановке. Гарри был на взводе. Хорошие новости всегда будили в нем подозрения.

– Как мы будем работать с этим парнем? – начал он. – Нужно, чтобы контакт был долговременным. Что нам сделать, чтобы он остался в живых? Как нам найти его, встретиться с ним и вывезти его? Иначе он мертвец.

– Ого! Давай сначала подумаем, как разыскать его, – сказала Марсия. – Пока что у нас и агента нет, только адрес электронной почты.

– Добро. Предположим, что доктор Али готов начать игру. Он ответит на мое письмо и согласится пойти на первоначальный контакт. Обсудим это. Что будем делать? Попробуем устроить встречу на их территории?

– Никак нет, сэр, – вмешался Мартин Виттер. – Нас засекут, а потом доберутся до него, и он труп. Нужно встретиться за границей. В Дубае, в Турции, там, где мы можем проводить операции.

– Допустим, он невыездной, – предположил Паппас.

– Но ведь на Навруз, персидский Новый год, все куда-нибудь ездят?

– Нет, – ответила Марсия. – Специалисты по ядерной программе теперь не имеют права покидать страну и в Навруз. Кроме того, до него еще девять месяцев. Этим ребятам не дают визы даже на паломничество. Так что, полагаю, придется встречаться с ним в Иране.

Паппас задумался. Конечно, лучшим вариантом был бы контакт за границей, но это невозможно.

– Согласен с Марсией. Если он действительно работает в ядерной программе, то его никуда не выпустят. Надо организовать встречу в Иране. Как это сделать?

По сути, это был даже не вопрос. Он знал ответ.

– Сначала мы передадим ему аппарат для секретной связи в Тегеране. Правильно? Оставим его, например, в парке. Пусть его принесет какой-нибудь человек, совершенно чистый с точки зрения их разведки. Турист с турецким или кувейтским паспортом, который ни разу не был замечен в связях с нами. Кто-нибудь, у кого хватит духу просто пойти в парк, бросить там игрушку и убраться оттуда к черту. Потом доктор Али подбирает ее, и – бинго! У нас есть связь. Начнем с этого.

– Какую игрушку? – спросила Марсия. – Под что ее замаскировать?

– Не знаю. Камень, комок глины, банка из-под газировки. Пусть техники посоветуют, что подойдет под окружающую обстановку.

– Как-то невыразительно, – ответила Марсия. – Иранцы предпочитают что-то личное, что покажет наше доброе расположение.

– Ладно. Когда мы узнаем, кто он, мы пообщаемся с ним и выразим симпатию. Это будет что-нибудь особенное, что можем послать только мы. Духи для жены. Лекарства для детей. То, что скажет ему: «Америка любит тебя. Даже посреди проклятого Тегерана, бандитской столицы мира, мы положили подарок к твоему порогу».

Глаза Виттера расширились. Именно таким он хотел видеть ЦРУ. Всемогущая организация, способная дотянуться до любой точки планеты.

Марсия Хилл решила вернуть их с небес на землю.

– У нас нет адреса. Мы не знаем, где этот парень живет и работает, молодой он или старый, есть ли у него жена и дети, не говоря о том, нужны ли им духи и лекарства. В принципе, милые мои мальчики, нам неизвестен даже пол перебежчика. Может, это онаначиталась «Лолиты» и решила завести переписку с ЦРУ. Подумайте.

– Язва ты, Марсия, – с улыбкой ответил Паппас. – Давайте начнем сначала. Предположим, что этот парень вообще не хочет выходить на контакт. Никаких встреч. Никаких адресов. Никаких аппаратов секретной связи. Ничего-ничего. Он всего боится. Что тогда?

– Пусть диктует свои правила. Это ему придется делать в любом случае, – сказала Марсия.

– Ни за что! – возразил Гарри. – Если у нас не будет рычагов давления, мы не сумеем четко оценить его информацию. Он сможет просто играть с нами. Как нам это выяснить? Впрочем, в первую очередь нужно найти его.

– Как, Гарри? – вежливо, но настойчиво спросила Марсия.

– Не знаю. Я подумаю.

Оставалась еще одна задача. Доктор Али должен был исчезнуть из переписки Управления. Надо скрыть следы так, чтобы люди не задавали вопросов насчет иранского ВП и не болтали об этом в коридорах. Но лгать Гарри умел. В молодости это заставляло его ощущать неловкость, пока он не осознал, что это и есть суть их работы.

ЦРУ потеряло достаточно иранских агентов. Взять хотя бы «Почтовый провал», когда один и тот же переводчик писал сообщения множеству агентов своим идеальным почерком. Сотни часов были потрачены на поиск подходящих адресов по всей Германии, но почему-то никто не подумал, что иранцы вдруг заметят большое количество посланий, написанных одной и той же рукой. Спустя десяток лет произошел «Провал с тайником». Агенту приказали забрать послание с точки в тегеранском парке, столь очевидной, что офицеры иранского Министерства разведки сразу вычислили ее, и им осталось только подождать, пока бедный дурачок придет туда. Отдел по операциям в Иране за последние двадцать пять лет наделал столько ошибок, что было просто удивительно, что еще находились иранцы, готовые поделиться с ЦРУ информацией. Вот в чем вопрос с этим доктором Али. Он глуп или безрассуден? Или, что самое подозрительное, шпион, который хочет бороться за правое дело?

Первым фальшивым посланием Паппаса стала записка насчет загадочного сообщения из Ирана, отправленная Фоксу в Комитет по нераспространению. Ее копии были разосланы сотрудникам, бывшим в курсе дела. Гарри подготовил специальное письмо, которое передал по засекреченному каналу. В нем говорилось, что отдел по операциям в Иране проверил полученную информацию и пришел к выводу, что данные оттуда относятся к работам на центрифугах в Пакистане и находятся в открытом доступе в Интернете. Скрытым смыслом этого заявления было то, что BQTANK, или доктор Али, – розыгрыш.

Спустя пару дней Паппас приказал начальнику отдела информационных операций отправить тем же адресатам новое послание. Техники поработали с сервером Hotmail и обнаружили, что адрес «доктор Али» создали с компьютера в Тегеране, принадлежащего Министерству внутренних дел. Это тоже была ложь. Компьютерщики не смогли выяснить происхождение послания и электронного адреса. Доктор Али оказался слишком смышленым.

Легенда была готова. Все не входящие в рамки протокола доступа будут считать, что случай с доктором Али – обман или, даже хуже, провокация иранского Министерства разведки. Паппас официально узаконил это, разослав срочное предупреждение насчет того, что сотрудники Управления должны избегать любых контактов с доктором Али. О попытках возобновления переговоров необходимо докладывать лично Гарри Паппасу. Вот и все. Иранского ВП официально похоронили. Так это должно было выглядеть.

Гарри ввел в дело и другую разведывательную структуру, но лишь на самом высоком уровне. Он отправил секретное послание своему другу Эдриану Уинклеру, начальнику штаба британской Секретной разведывательной службы, насчет нового контакта, появившегося у него через веб-сайт ЦРУ. Судя по всему, этот перебежчик имеет доступ к иранской ядерной программе, но Управление пока не может подтвердить ни достоверность этих данных, ни личность информатора. Гарри привел некоторые подробности и попросил своего друга в Лондоне заняться этим.

Паппас сделал это по двум причинам. Во-первых, он хотел убедиться, что британцы не работают с этим агентом, а во-вторых, у него было предчувствие, что в будущем ему может понадобиться их помощь.

В пятницу вечером Гарри пошел в кино со своей женой Андреа. Шел типичный «летний блокбастер», из того сорта фильмов, что снимаются о персонажах комиксов, а потом переживают столько ремейков, что от первоначального сюжета почти ничего не остается. Они выдержали первую серию, но когда в начале второй загрохотала и засверкала очередная порция спецэффектов, Андреа толкнула мужа локтем.

– Мне это совсем не нравится.

– Мне тоже, – шепнул Гарри.

– Тогда пойдем.

Они направились к выходу под возмущенное шиканье зрителей, которые никак не могли пропустить секунду-другую нарисованной на компьютерах ерунды.

Супруги поужинали в «Лигэл си фудз» в Тайсонс-корнер. Это было первое, что пришло Гарри в голову, – многие друзья из Управления ходили туда на ланч. Андреа заказала пинаколаду. Обычно она пила этот коктейль только во время отпуска. Гарри заказал виски, потом – еще один. Они слегка успокоились. Такое впечатление, что это удалось им впервые за последние несколько лет.

Андреа задала мужу вопрос, который часто занимал ее, особенно в трудных ситуациях. Впрочем, спросить она решилась, только будучи слегка навеселе. Почему Гарри пошел в ЦРУ? Когда они встретились в Вустере, он был вполне доволен своей карьерой армейского офицера. Зачем он сменил ту простую жизнь на другую, столь сложную?

– Этого хотел отец, – ответил Гарри, поглядев на стакан и сделав еще один глоток. – Он обожал ЦРУ.

– Почему? Что хорошего оно сделало для него?

– Это дело чести, – сказал Гарри. – Отец считал, что обязан ЦРУ. Все мы обязаны. Ведь он грек, а когда греки заводят друзей, то это на всю жизнь. Еще до моего рождения, когда отец жил в Греции, он участвовал в войне. Тогда, в конце сороковых, там шла гражданская война. Теперь о ней никто не помнит. Отец воевал против коммунистов, и американцы помогли ему. Тогда ЦРУ еще не было, разведка называлась по-другому. Но там были американские агенты, и это главное. Они дали ему оружие и деньги, а потом, когда он был ранен, помогли переправиться в США, чем спасли ему жизнь. Именно так отец всегда говорил.

– И поэтому он хотел, чтобы ты пошел служить?

– В армию – да. А когда меня завербовало Управление, я спросил его, что он думает по этому поводу. Я не обязан был делать это, но не мог поступить иначе. Мы же греки. У нас нет секретов друг от друга. Никогда еще я не видел его таким радостным. Он целовал меня, а по его лицу текли слезы.

– Значит, по цепочке, – подвела итог Андреа. – От отца к сыну. И снова от отца к сыну.

В ее словах не было ни гнева, ни горечи. Она просто сказала правду.