Текст книги "Флейта Аарона. Рассказы"

Автор книги: Дэвид Герберт Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

VIII
Кувалда на ветру

Лилли, муж и жена, были владельцами скромного деревенского домика в Гемпшире. Они были бедны. С Робертом и Джулией они были знакомы уже давно, а с Джимом и Джозефиной познакомились лишь недавно.

Однажды ранней весной Лилли получил в деревне телеграмму: «Приеду к вам сегодня в 4.30 – Брикнелль». Это удивило его, но он поспешил с помощью жены приготовить для гостя одну из своих трех комнат. К четырем часам Лилли пошел встречать его на станцию железной дороги. Он опоздал на несколько минут, так что, подходя, увидел элегантно одетого Джима, стоящего в некоторой растерянности с багажом в руке у наружного выхода из станционного здания. Джим был еще недавно офицером регулярных войск и по привычке тщательно следил за своим костюмом. Но по духу и взглядам он был не военным, а скорее социалистом и ярым революционером, впрочем, совсем не опасным для существующего строя.

– Вот и отлично! Здравствуйте, – приветствовал он подходившего Лилли. – Я уже думал, что вы не захотели меня встречать.

– Что за странные мысли, – поморщился Лилли. – Давайте-ка мне ваш багаж и пойдем.

У Джима был чемодан и рюкзак.

– Сегодня утром меня осенило вдохновение, – продолжал Джим, идя рядом с Лилли по полевой дороге. – Я вдруг понял, что вы – единственный человек в Англии, с которым мне надо серьезно потолковать.

– О чем? – недоуменно спросил Лилли.

– Увидите. Об этом потом.

Подходя по саду к дому, они увидели в дверях Тэнни, которая вышла их встречать.

– Рада вас видеть, – приветствовала она гостя. – Как вы себя чувствуете?

– Неважно, – изобразив на лице гримасу, которая должна была означать любезную улыбку, ответил Джим. – Благодарю вас за готовность приютить меня.

– О, мы очень рады вашему приезду.

Джим бесцеременно разложил свой багаж на диване.

– Я привез много продовольствия.

– Очень мило с вашей стороны. Здесь трудно достать припасы. Купить что-нибудь можно только в воскресенье на базаре, – сказала Тэнни.

Джим выловил из чемодана фунт сосисок и банку рыбных консервов.

– Сосиски как нельзя более кстати, – обрадовалась Тэнни. – Мы приготовим их вечером к ужину. А рыбные консервы съедим сейчас за чаем. Хотите умыться?

Тэнни приготовила чай. Хозяева и гость сели за стол.

– Как мило с вашей стороны так неожиданно навестить нас, – стала занимать гостя хозяйка.

– Правда? Я тоже так думал, собираясь к вам, – ответил Джим с набитым ртом. Он ел быстро и жадно.

– Что вы делали в последнее время?

– Провел несколько дней у своей жены.

– Да что вы? Вот бы не подумала.

У Джима была законная жена, француженка, с которой он развелся, и двое детей от нее. Иногда он, чисто по-приятельски, навещал ее.

После чая Джиму понадобилось отправить телеграмму. Он не мог провести без этого ни дня. Лилли проводил его в деревню, в местную телеграфную контору. По дороге говорил о социальных реформах. Это было коньком Джима. Его служебные занятия в Лондоне были совершенно фиктивны. Он проводил дни, болтаясь по городу и посещая всякие собрания.

После ужина все трое сидели, беседуя, вокруг кухонного очага.

– Что вы думаете о предстоящих мировых событиях? – спросил Лилли Джима, собираясь начать длинный разговор.

– Что я думаю? Я жду великих потрясений.

– Откуда?

– Посмотрите на Ирландию, понаблюдайте Японию, – ведь это два полюса, через которые проходит теперь ось мира, – глубокомысленно изрек Джим.

– Я скорее назвал бы Россию и Америку, – возразил Лилли.

– Россия и Америка? – презрительно поморщился Джим. – Это совершенно ошибочно. Политика той и другой находится в зависимости от событий в Ирландии и Японии. Я знаю. Мне было откровение.

– Не понимаю, как это может быть.

– Я тоже не понимаю. Но говорю вам, что мне было откровение.

– Что за откровение? – начал раздражаться Лилли.

– Не могу описать его, но суть дела я вам сказал.

– Что же вы думаете о японцах?

– Я полагаю, что спасение мира придет от них, – торжественно изрек Джим.

– Покорно благодарю за такое спасение, – проворчал Лилли. – Я готов видеть в японцах все, что вам угодно, только не благодетельных ангелов.

– А на меня японцы производят чарующее впечатление, – сказал Джим. – В их движениях столько быстроты и силы…

– А презанятно было бы иметь японца любовника, – рискованно пошутила Тэнни.

– Согласен с вами, – повернулся к ней Джим и посмотрел на нее прищуренными глазами.

– Вероятно, вы так же, как и я, ненавидите среднего нормального англичанина? – спросила его Тэнни.

– Ненавижу, глубоко ненавижу! – с жаром подтвердил Джим.

– У них и добродетели какие-то животные, – продолжала она. – Я убеждена, что на самом деле нет на земле более порочных людей, чем средний уравновешенный англичанин.

Разговор оборвался. Джим осушил все пивные бутылки, а хозяева собирались идти спать. Гость был чуть-чуть навеселе. Он попросил, чтобы ему дали с собой в комнату хлеба и сыра. Но сыра в доме не оказалось.

На другое утро, за кофе, Лилли с недоумением и чувством брезгливости следил за той жадностью, с какой Джим поглощал пищу.

– Почему вы едите так много хлеба? – не смог удержать Лилли раздраженного вопроса.

– Я наверстываю потерянное во время этой проклятой войны, – спокойно ответил Джим.

– Но такое количество хлеба мало питательно и только загружает желудок.

– Я пришел к выводу, что желудок никогда не должен быть пуст. Давайте ему непрерывно занятие, чтобы он не раздражал вам нервы, – философским тоном заявил Джим.

– Нельзя же ходить с вечно набитым желудком, – брезгливо поморщившись, возразил Лилли.

– Можно и необходимо, мои милые. Когда у меня в желудке пусто, я теряю жизненную энергию. У меня пропадает охота жить. Я не выношу пустоты внутри себя.

Разговор перешел на обсуждение будущности мира.

– Я считаю, – говорил Джим, – что христианство – это величайшая вещь, созданная человечеством в прошлом, и останется таковой на веки веков.

– Надеюсь, однако, вы не рассчитываете, что и распинать людей будут до конца веков? – сказал Лилли.

– Почему же нет, если это окажется спасительным?

– С меня довольно того, что было.

– Разве вы не думаете, что любовь и самопожертвование – лучшее, что есть в жизни? – торжественно произнес Джим.

– Но ведь невозможно приносить себя в жертву отвлеченности, – заметила Тэнни.

– Напротив, вполне возможно. В этом весь смысл и вся красота поступка. Кто олицетворяет собою отвлеченный принцип – это совершенно неважно. Христос – это именно олицетворение любви.

– А мне ваша любовь и ваш Христос просто ненавистны, – резко сказал Лилли. – Для меня это нечто совершенно отвратительное.

– Лучшее, что произвел мир! – повторил Джим.

– Глубочайшая ошибка! Разве вы не замечаете, что на самом деле вы поклоняетесь Иуде? Иуда – вот наш подлинный герой. Должны же вы, наконец, откровенно признать это.

– Иуда – это глубочайшая фигура истории. Надо было пройти двум тысячелетиям, чтобы люди начали понимать его, – сказал Джим, набивая рот хлебом и вареньем.

– Предатель есть предатель. Что тут еще понимать?

– А я говорю, что величайшее, что произвел мир во все прошлые и на все будущие века, это Христос и Иуда, – твердил Джим.

– Как на чей вкус! – сердито оборвал Лилли.

Стояло прелестное утро начала марта. Уже расцвели фиалки и раскрылись первые полевые анемоны. Солнце пригревало по-настоящему. Хозяева и гость собирались на прогулку. Но Лилли начал уже страдать от присутствия Джима.

– Хорошо тут у вас, – благодушно сказал Джим. – Можно мне пробыть у вас до субботы?

Наступило неловкое молчание. Лилли чувствовал, как в нем что-то вскипает, чего он не в силах сдержать. Что делать? Вдруг, неожиданно для самого себя, он поднял глаза на Джима и, глядя на него в упор, внятно произнес:

– Я думаю, что вам лучше уехать завтра.

Тэнни замерла от смущения.

– А что у нас завтра? – как ни в чем не бывало спросил Джим.

– Четверг, – сказал Лилли.

– Четверг, – повторил Джим в раздумьи. – А что, если до пятницы?

– Советую ехать в четверг, – с прежней настойчивостью сказал Лилли.

– Послушай, Раудон… – попробовала остановить мужа изумленная Тэнни.

– А теперь не пойти ли нам погулять? – предложил Лилли, чтобы сгладить неловкость положения.

Весеннее солнце манило на волю. Предложение было принято. Но прогулка по лесу прошла в довольно напряженном настроении.

Между Джимом и Тэнни чувствовалось сближение, которое раздражало Лилли.

По возвращении нашли дома телеграмму на имя Джима. Он показал ее хозяевам. На бланке значилось: «Хочу встретить вас на обратном пути, проведем время вместе. Лоис».

Тэнни непременно пожелала узнать, кто такая Лоис. Лоис была, по словам Джима, прелестная девушка из довольно состоятельной семьи. Родители ее принадлежали к среднему классу. Сама она была актрисой и, по уверению Джима, готова была для него на все.

– Я протелеграфирую ей, что мы встретимся с ней завтра, – решил Джим. – Где бы назначить ей свидание?

Лилли принес карту, и все сообща наметили железнодорожную станцию и время, где должно произойти это загородное свидание Джима с Лоис. Оттуда счастливая парочка совершит пешую прогулку вдоль долины Темзы и сможет переночевать в Мэрлоу или где-нибудь там поблизости. Джим составил телеграмму, и Лилли еще раз повел его на телеграф. Они вернулись домой к чаю.

После ужина уселись вокруг огня для вечерней беседы. Лилли сел на низком стуле, прямо против очага. Джим и Тэнни – в креслах по обе стороны от него.

– Как сладко вам будет завтра идти с Лоис вдоль Темзы, – сентиментально протянула Тэнни.

– Черт возьми, – желчно отозвался Лилли. – Отчего это он не может погулять один, а нужно непременно, чтобы тут была женщина, которая держала бы его руку в своей!

– Не горячись, мой друг, – остановила его Тэнни. – Ты забываешь, что у тебя-то всегда есть при себе женщина, которая готова держать твою руку.

– Отлично. Только избавь меня, пожалуйста, от своего хвастовства, – еще более раздраженно ответил Лилли. Он ненавидел в эту минуту свою жену. Затем обернулся к Джиму: – А вам не совестно так вести себя в гостях у малознакомых людей? Не успели вы пробыть здесь и одного дня, и вам уже не терпится. Вы вызываете по телеграфу самку, которая должна встретить вас в минуту вашего отъезда, чтобы поддержать вашу руку, а тем временем, до отъезда, стараетесь подыграться к другой! Вы гоняетесь за любовью, как юноша, для мужчины ваших лет это просто постыдно!

– Не понимаю, чем вы так возмущаетесь? Я верю в любовь, – вот и все! – стараясь сдержать накипевший гнев, ответил Джим.

– Любовь! Любовь! Называйте, пожалуйста, вещи своими именами! Распутство – не любовь, – уже не сдерживая себя, кричал Лилли, дав волю все возрастающей антипатии к гостю.

Джим встал. Можно было подумать, что еще одно слово Лилли – и он бросится на него с кулаками.

Тэнни поспешила вмешаться и увела гостя спать.

На следующее утро все трое сошлись, не подавая и виду, что между ними что-то произошло. Но под дружественными речами ежеминутно готовым вспыхнуть тлел пепел вчерашней вражды. После утреннего завтрака супруги Лилли вызвались проводить Джима и даже не до ближайшей, а до более отдаленной железнодорожной станции.

Тэнни старалась идти рядом с Джимом и время от времени, интимно понизив голос, перекидывалась с ним дружественным словечком. Лилли, который шел немного поодаль, приметил это и ревниво подошел к ним. Они замолчали.

– Я помешал вам? Что было предметом вашего интересного разговора? – язвительно спросил он.

– Ничего особенного, – игриво ответила Тэнни. – Почему ты вмешиваешься в наш разговор?

– Потому что имею на это право, – грубо оборвал ее Лилли.

Это было сказано так, что Джим и Тэнни отскочили друг от друга, точно их разделили ножом. Теперь Джим пошел на некотором отдалении от супругов.

Молча добрели они до станции. Вскоре подошел и поезд. Джим попрощался с Лилли и его женой. Джим и Тэнни ждали, что Лилли так или иначе выразит желание примириться. Но он был все так же замкнут и мрачен.

– Прощайте, – сказал он Джиму. – Надеюсь, Лоис вас не обманет. Помните, что вам надо выходить на третьей остановке. Прощайте!

– Прощайте, – ответил Джим, высовываясь из окна вагона. – Приезжайте ко мне.

– С удовольствием, – крикнула Тэнни вслед тронувшемуся поезду.

Лилли не ответил.

С тех пор они с Джимом никогда не виделись. Лилли ни за что не соглашался встретиться с ним.

Этот маленький человечек был дьявольски злопамятен.

– Тебе незачем изображать из себя этакого маленького Христа, слишком сближаясь с чуждыми тебе людьми, желая всем непременно помочь – сказал вдруг Тэнни.

IX
У нижней черты

Тэнни уехала в Норвегию, чтобы навестить своих родных. Она не была на родине уже три года. Лилли не поехал с ней: ему не хотелось. Он перебрался в Лондон и поселился в комнате, выходившей на рынок Конвент Гарден. Лилли высовывался из окна своей комнаты и часами с увлечением наблюдал огромных ломовых лошадей, возивших целые горы овощей и каких-то ящиков.

Однажды, в холодный апрельский день, на рынке появился человек в черном пальто и котелке, неуверенно бродивший по площади. Лилли только что вернулся домой после верховой езды и, продрогнув на сыром и холодном воздухе, старался согреться. Что-то привлекло его внимание в фигуре неизвестного, и он стал наблюдать за ним. Незнакомец шагал по мостовой как будто с опаской и, пробираясь между колесами повозок, ежеминутно спотыкался. Вдруг он упал. Лилли не видел его лежащим на земле, но заметил, как к нему подошло несколько возчиков и как один из них поднял его шляпу. Какое-то тревожное чувство толкнуло его в сердце. «Сойду-ка я вниз», – решил он про себя.

Быстро спустившись по каменным ступеням с четвертого этажа, он выбежал на площадь. Там собралась уже толпа, и толстый полисмен, распихивая зевак, прокладывал себе дорогу к центру происшествия. Верный завсегдатай всех уличных происшествий, Лилли на этот раз почему-то не решился пробраться в самую гущу.

– Что случилось? – спросил он у стоявшего с ним рядом замызганного мальчика-посыльного.

– Пьяный валяется, – ответил посыльный.

Лилли отошел и стал за стеною зевак.

– Встаньте, пожалуйста!.. Куда вы направлялись? – услышал он повелительный голос полисмена.

– Я ничего… ничего… – последовал невразумительный ответ.

– Да, ничего! Как бы не так!.. Вставайте и собирайте ваши манатки.

– Я ничего… ничего…

Что-то в этом голосе заставило Лилли насторожиться. Он продвинулся вперед и увидел сидящего на каменной тумбе, бледного и несколько всклокоченного Аарона Сиссона. Дюжий полисмен держал его за руку повыше локтя.

– Вы, небось, хотели бы, чтобы я подстелил вам здесь простынку, не так ли? И воображали бы, что нежитесь в постельке!.. Вам бы и невдомек, что вы лежите посреди Конвентгарденского рынка, на самом людном и шумном месте!.. Ну-ка, вставайте, приятель, мы о вас позаботимся. – И полисмен потянул сопротивлявшегося Аарона за собой.

Лилли быстро очутился в самом центре происшествия.

– Помогите этому человеку подняться в мою комнату, – сказал он констеблю, – это мой приятель.

Толстый констебль подозрительно взглянул на растрепанного Лилли, стоявшего на улице с непокрытой головой.

– Где ваша комната? – спросил нерешительно полисмен.

Лилли быстрым движением указал ему направление и обратился к Аарону:

– Вы шли ко мне, Сиссон? Вы зайдете, не правда ли?

Аарон кивнул головой с тупым и недовольным видом. Глаза его смотрели сердито. Кто-то криво нахлобучил на него упавшую шляпу, он был похож на сумасшедшего. Лилли снял ее и взял в руки, чтобы она опять не свалилась. Они двинулись, и толпа расступилась. Но, взглянув на Аарона, Лилли понял, что он может двигаться лишь с большим трудом. Он взял его под руку и, вдвоем с полисменом, повел через мостовую на тротуар.

Подошли к лестнице, Аарон споткнулся.

– Ну, теперь потверже! Держитесь крепче на ногах, – добродушно сказал полисмен, поддерживая Аарона под локоть.

Наконец, Лилли открыл свою дверь. В комнате было уютно. Ярко горел камин, пианино стояло открытым, диван был завален подушками, книги и бумаги покрывали большой письменный стол. За перегородкой, образованной книжной полкой и пианино, стояли две кровати и умывальник, помещавшийся у того самого окна, из которого Лилли обычно смотрел на рынок.

Полисмен огляделся с любопытством.

– Да, здесь поуютнее будет, чем в карцере, сэр, – сказал он.

Лилли засмеялся. Он поспешно освободил место на диване.

– Сядьте сюда, Сиссон, – сказал он.

Полисмен помог Аарону опуститься на диван и с удовлетворением произнес:

– Ну, теперь все в порядке.

Лилли пошарил в кармане и дал полисмену полкроны. В то же время он следил за Аароном, который с тупым видом сидел на диване, бледный, почти не сознавая, что делалось кругом.

– Вам нехорошо, Сиссон? – спросил он тревожно.

Аарон взглянул на него из-под отяжелевших век и еле кивнул головой.

– Не лечь ли вам в постель? – предложил Лилли Аарону, заперев за полисменом дверь.

Аарон отрицательно покачал головой.

– Право, я бы лег на вашем месте. Вы можете оставаться здесь, пока не придете в себя. Я совершенно один, так что вы никому не мешаете.

Но Аарон опять впал в полубессознательное состояние. Лилли поставил большой чайник на газовую плиту, а маленький – на угли камина, потом подошел к изголовью Аарона. Он был встревожен. Он опять взял руку Аарона и пощупал пульс.

– Я уверен, что вы больны. Вам необходимо раздеться и лечь.

Он стал на колени и принялся развязывать своему гостю башмаки. В это время чайник закипел: Лилли налил в бутылку горячей воды и положил ее в постель.

– Давайте-ка снимем пальто, – сказал он застывшему в неподвижной безучастности Аарону.

Ценою больших усилий Аарон был, наконец, раздет и уложен в постель. Лилли принес ему чаю. С мрачной покорностью гость взял чашку и стал пить, поглядывая на Лилли тяжелыми, тусклыми глазами.

– Я поддался ей, поддался… Иначе я не был бы в таком виде, – едва внятно пробормотал он.

– О ком вы говорите? – спросил Лилли.

– Я уступил ей, а потом плакал, думая о Лотти и детях. Я чувствовал, что у меня сердце разрывается, понимаете? Вот что довело меня до этого. Ничего бы со мной не случилось, если бы я не поддался ей.

– Кому? – еще раз спросил Лилли.

– Джозефина. Я чувствовал, что в ту минуту, когда полюблю ее, – я конченый человек. Так и случилось! На меня нахлынуло прежнее. Если бы я не поддался ей, все было бы хорошо. Я чувствовал это. Я чувствовал, как что-то перевернулось во мне в ту минуту, как я… Вот это и убило меня.

– Да нет же! Прежде всего успокойтесь.

– Я сам виноват, что уступил ей. Если бы я держался в стороне, желчь не разыгралась бы во мне, и я не заболел бы… И я знал, предчувствовал…

– Ну, довольно об этом. Выпили чай? Ложитесь хорошенько…

Лилли заставил Аарона лечь и укрыл его потеплее. Затем он засунул руки под одеяло и пощупал его ноги, – они все еще были холодными. Лилли поправил бутылку с горячей водой и укрыл больного вторым одеялом.

Аарон тихо лежал с серым осунувшимся лицом. Было что-то зловещее в успокоившихся чертах его лица. Некоторое время Лилли неслышно ходил по комнате, искоса поглядывая на него. Потом сел и стал читать.

Спустя немного времени он услышал стоны, первое дыхание и возню на кровати. Он подошел. Глаза Аарона были открыты и глядели мрачно.

– Хотите теплого молока? – спросил Лилли.

Аарон чуть покачал головой, точно не замечая его.

– Воды?

То же, еле заметное отрицательное движение.

Лилли написал записку доктору, зашел в контору, находившуюся в том же этаже, и попросил служащего, через несколько минут кончавшего работу, занести записку. Когда он вернулся, Аарон все еще не спал.

– Вы здесь один? – спросил больной.

– Да. Моя жена уехала в Норвегию.

– Совсем? Навсегда?

– Нет, – засмеялся Лилли, – на несколько месяцев. Она вернется сюда. А, может быть, мы встретимся в Швейцарии или еще где-нибудь.

Аарон помолчал.

– Вы не поехали с ней? – произнес он, наконец.

– Повидаться с ее родными? Нет, я не думаю, чтобы им так страстно хотелось меня видеть, а мне не слишком хотелось ехать. Зачем собственно? Женатым людям полезно иногда разлучаться.

– Да, – сказал Аарон, глядя на него потемневшими лихорадочными глазами.

– Я терпеть не могу супругов, которые являют собой нечто нераздельное, как два ореха в одной скорлупе.

– Я тоже их презираю, – сказал Аарон.

– Джозефина вас обольстила? – спросил Лилли.

– Вот именно! – мрачно ответил Аарон. – Она не придет сюда, не правда ли?

– Нет, если только я ее не позову.

– Вы ее не позовете, надеюсь, – иначе я…

– Не позову, если вы не хотите.

– Да, я не хочу.

Жар сделал Аарона наивным и общительным, что было совсем не в его характере. Он сознавал, что изменяет себе, знал, что не владеет собой и чувствовал себя от этого несчастным.

– Я останусь здесь на ночь, если вы ничего не имеете против, – сказал он.

– Ну разумеется, – ответил Лилли. – Я послал за доктором. Я думаю, что у вас «испанка».

– Вы думаете? – испуганно отозвался Аарон.

Наступило долгое молчание. Лилли стоял у окна и смотрел на темнеющий рынок.

– Мне придется лечь в больницу, если у меня «испанка», – услышал он голос Аарона.

– Нет. Если даже это протянется неделю или две, вы можете оставаться здесь. Мне все равно нечего делать, – сказал Лилли.

– С какой стати вы будете возиться со мной, – уныло ответил Аарон.

– Если захотите, вы всегда сможете отправиться в больницу или к себе домой, – успокоил его Лилли. – Вы успеете это решить в зависимости от того, как будете чувствовать себя утром.

– Мне не к чему возвращаться домой, – сказал Аарон.

– Если хотите, я пошлю вашей жене телеграмму, – предложил Лилли.

Аарон замолчал и в течение некоторого времени не проронил ни звука.

– Нет, – сказал он, наконец, решительным тоном. – Пусть лучше я умру.

Лилли ничего не ответил, а Аарон вскоре впал в полузабытье. Ночь опустилась на Лондон, далеко внизу белело сияние фонарей. Лилли зажег свою настольную лампу с зеленым абажуром и стал всматриваться в Аарона, который лежал неподвижно, с очень нездоровым видом. Пропорции его лица были довольно красивы. Только череп был мал для такой челюсти и несколько крупного рта.

Доктор пришел только в десять часов, изнемогающий от усталости.

– Неужели в этом учреждении нет лифта? – ворчал он, подымаясь по каменной лестнице. Лилли услышал его шаги и сбежал ему навстречу.

Доктор сунул Аарону под язык термометр и пощупал пульс. Затем он задал несколько вопросов, выслушал дыхание и сердце.

– Да, это «испанка», – сказал он коротко, – надо лежать в тепле и не двигаться, пить много молока и вообще принимать только жидкую пищу. Завтра я зайду сделать вам вспрыскивание. Легкие пока не задеты.

– Сколько времени мне придется пролежать? – спросил Аарон.

– Заранее определить нельзя. По меньшей мере неделю.

Аарон угрюмо взглянул на доктора и сразу возненавидел его.

Лилли про себя засмеялся. Аарон был похож на больную собаку, которая стонет, забившись в угол, но кусается, если кто-нибудь протянет руку, чтобы ей помочь. Он был в состоянии мрачного отчаяния.

Лилли уложил его и лег сам. Аарон всю ночь ворочался, спал беспокойно и видел дурные сны. Лилли вставал и давал ему пить. Перед рассветом на рыночной площади начался обычный оглушительный шум, от которого Аарон очень страдал.

К утру ему стало хуже. Доктор сделал ему предохранительное впрыскивание против воспаления легких.

– Вы не хотите, чтобы я дал знать вашей жене? – снова спросил его Лилли.

– Нет, – резко ответил Аарон. – Вы можете отослать меня в больницу. Что я такое? Падаль какая-то!

– Падаль? – удивился Лилли. – Почему?

По лицу Аарона промелькнула гримаса отвращения к себе.

– У меня гниль в душе, – сказал он.

– Нет, – ответил Лилли, – просто токсины в крови.

На следующий день больному стало хуже, и сердце билось еще более неровно. Он не мог лежать спокойно. До тех пор Лилли немного отдыхал хоть ночью, теперь же Аарон совсем перестал спать и точно сражался с кем-то в бреду.

– Возьмите себя в руки, – резко сказал ему врач, – вы очень распустились.

Аарон мрачно взглянул на него и ничего не ответил.

В течение следующей ночи Лилли вставал несколько раз. Аарон лежал на спине и, казалось, был в забытьи. По временам он просыпался, начинал барахтаться руками, как утопающий, и мысленно извергать громкие проклятия. В действительности же он некоторое время не в состоянии был произнести ни слова и весь дрожал от бешенства. Когда он, наконец, несколько овладел речью, он крикнул:

– Подымите меня, подымите меня!

Лилли вскочил и приподнял его, Аарон сел на кровати, задыхаясь и подавляя рыдания. В глазах его было уныние и страх, – они более, чем когда-либо, походили на глаза, какие бывают у преступников тотчас после наказания. Он выпил коньяку и лег на бок.

– Не давайте мне лежать на спине, – сказал он с ужасом.

– Хорошо, – ответил Лилли.

С этого времени Лилли каждую минуту подходил к кровати и, когда Аарон оказывался лежащим на спине, поворачивал его на бок.

Утром пришел врач и был озадачен. Очевидно, токсины отравляли сердце. Воспаления легких не было, но Аарону явно становилось хуже. Доктор посоветовал пригласить на следующую ночь сиделку.

– Что с вами, дружище? – сказал он пациенту. – Очень уж вы поддаетесь. Неужели вы не можете собраться с силами и взять себя в руки?

Аарон впал в какую-то мрачную сдержанность и как бы отрешенность от жизни. Лилли начинал не на шутку беспокоиться. Он попросил какого-то приятеля посидеть с больным вторую часть дня, а сам пошел отоспаться в комнату Аарона.

На следующее утро, когда Лилли пришел, он застал Аарона прислоненным к груде подушек. Сиделке пришлось приподнять его и поддерживать в сидячем положении. Больной был как бы в оцепенении от ужаса, беспомощной ярости, отчаяния и отвращения.

Пришел врач и нахмурился. Он поговорил с сиделкой, написал другой рецепт и вызвал Лилли за дверь.

– Что такое творится с этим малым? – спросил он. – Не можете ли вы как-нибудь поднять его дух? Ведь он точно сам гонит от себя жизнь. Если так будет продолжаться, он может погибнуть в любую минуту. Постарайтесь его ободрить.

Лилли очень встревожился. Он не знал, что делать. Было еще не поздно, и солнце ярко освещало комнату. В кувшине стояли нарциссы, анемоны и фиалки. Далеко внизу, на рынке, виднелись две палатки с цветами – голубыми и золотистыми. Они веселили глаз.

– Как хороши цветы под весенним солнцем, – обратился Лилли к Аарону. – Хорошо бы оказаться сейчас в деревне, не правда ли? Как только вам станет лучше, мы с вами поедем за город. Весна до сих пор стояла страшно холодная и сырая, но теперь будет хорошо. Вы любите жить в деревне?

– Да, – ответил Аарон.

Он подумал о своем саде. Он страстно любил его и в первый раз в жизни покинул его в пору весеннего воскресения после зимней спячки.

– Выздоравливайте поскорее, – мы и отправимся.

– Куда? – спросил Аарон.

– В Хомпшир, или Беркшир. Или, может быть, вам хочется поехать домой? А?

Аарон не ответил.

– Может быть, вам и хочется, и не хочется? – сказал Лилли. – Во всяком случае вы можете поступить по своему усмотрению.

От больного нельзя было добиться ничего положительного.

Вдруг Лилли вскочил и подошел к туалетному столу.

– Я натру вас маслом, – сказал он. – Я натру вас, как матери натирают младенцев.

Аарон слегка поморщился, взглянув на темное решительное лицо маленького человечка.

– К чему это? – сказал он раздраженно. – Лучше бы меня оставили в покое.

Но Лилли быстрым движением обнажил белое тело больного и стал растирать его маслом. Он делал это медленными, ритмическими движениями, похожими на массаж. Растерев живот, он перешел к нижней части тела: растирал крестец, бедра, колени, ноги до самых ступней, пока все тело больного не согрелось, а он сам не пришел в изнеможение.

Затем он укрыл Аарона как можно теплее, сел и стал за ним наблюдать. Он заметил в нем перемену: больные глаза приобрели блеск, и чуть заметная улыбка промелькнула по лицу, на мгновение осветив его. Аарон явно приходил в себя, Лилли ничего не сказал и продолжал смотреть на него, пока больной не заснул здоровым, спокойным сном.

– А теперь я приготовлю себе чаю, – сказал Лилли.

Он встал и тихо пошел к камину. Чтобы налить воду, ему пришлось выйти в прихожую, где клерки из соседней конторы, увидев его, приветливо закивали головами. Он поклонился им в ответ и поспешил скрыться.

Поставив чайник на огонь, он стал спокойно расставлять на подносе чашки и блюдца. В комнате было чисто и уютно. Он сам убирал у себя и хозяйничал не хуже любой женщины. Пока чайник закипал, он стал чинить носки, которые снял с Аарона и уже успел выстирать.

Лицо его потемнело и осунулось. Сидя так в этот весенний лондонский день и штопая черные шерстяные носки, он казался хрупким маленьким гномом. Выпуклый лоб его был несколько наморщен, как бы от напряжения. В то же время была в нем и необычайная тишина, которая подчиняла себе все окружающее. Кончив штопку, он откусил шерстяную нитку.

Заваривая чай, он увидел, что Аарон приподнялся.

– Я спал и теперь чувствую себя лучше, – сказал больной, поворачиваясь, чтобы увидеть, что делает Лилли. Вид кипящей воды показался ему привлекательным.

– Да, – ответил Лилли, – вы спали добрых два часа. Хотите чаю?

– Да. И кусок жареного хлеба.

– Вам ведь не полагается есть твердую пищу. Дайте-ка я померю вам температуру.

Оказалось, что температура значительно понизилась, и Лилли, вопреки предписанию врача, дал Аарону чаю с куском жареного хлеба. Он только попросил не говорить об этом сиделке.

Вечером они стали разговаривать.

– Вы все делаете сами? – спросил Аарон.

– Да, предпочитаю делать все сам.

– Вы любите жить в одиночестве?

– Не знаю. Я никогда не жил один. Мы с Тэнни много жили в чужих странах без всяких знакомых. Но жить вдвоем – это совсем не то, что жить в одиночестве.

– Вы скучаете по ней?

– Конечно. Я ужасно тосковал по ней у себя в деревне, после того, как она уехала. Но здесь, где она никогда не была, я не так замечаю ее отсутствие.

– Она вернется, – сказал Аарон.

– Да, она вернется. Но я предпочел бы встретиться с ней где-нибудь за границей и побродить там с ней пешком.

– Почему?

– Не знаю. В браке все-таки есть что-то неправильное. Egoisme â deux.

– Что это значит?

– Egoisme â deux? Два человека, соединенных общим эгоизмом. Брак представляется мне состоянием намеренного эгоизма.

– А детей у вас нет?

– Нет. Тэнни очень хочет иметь детей, а я – нет. Я очень благодарен судьбе за то, что их нет.

– Почему?

– Сам не знаю толком. Они представляются мне страшным бременем. Кроме того, на свете столько миллионов, биллионов детей. И мы слишком хорошо знаем, какие миллионы и биллионы взрослых людей из них вырастают. Я не хочу прибавлять к этому и своей доли. Это противно моему инстинкту.