Текст книги "Флейта Аарона. Рассказы"

Автор книги: Дэвид Герберт Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Странная нерешительность приковывала его к месту. Молодая компания переглянулась. Опять раздался смех.

– К кому же еще? – грубо ответил Кирилл Скотт.

Все ждали, что незнакомец сейчас уйдет. Наступило молчание.

Тут Джим вскочил на ноги и, вплотную подойдя к Аарону, заглянул в самое лицо.

– Очень хорошо, – громогласно отозвался он. – Ваше лицо мне нравится. Будем приятели. Вы что пьете?

– Обыкновенно виски, – машинально ответил Аарон.

– Пойдем в дом – выпьем. Мы с вами вдвоем только и трезвы изо всей этой компании.

Аарон все так же машинально позволил повести себя к дому. Остальные последовали за ними, предоставив елке догорать одной в саду. Аарон в нерешительности остановился перед открытой дверью.

– Входите, только не споткнитесь о порог, – заботливо предупредил его Джим.

Все столпились у огня камина. Новый член компании бросил кругом рассеянный взгляд. Джим взял шляпу из его рук и пододвинул кресло. Аарон тяжело сел в него и ушел в себя, почти не обращая внимания на происходящее кругом. Он был бледен и казался поглощенным чем-то внутри себя.

Молодые люди скинули шубы и сели вокруг огня. Джозефина повернулась к Аарону. Он сидел в кресле, сгорбившись в своем толстом пальто и держа в руке стакан виски. Ему не хотелось пить. Лицо его было неестественно бледно, но он старался придать ему подобие улыбки, чтобы не нарушать настроения общества, в которое он так странно попал.

– Хорошо ли вы себя чувствуете? – участливо спросила его Джозефина.

Он быстро взглянул на нее.

– Я? – ответил он с вежливой улыбкой. – Да, очень хорошо. Благодарю вас. – И опять замолчал с застывшим лицом.

– Скажите нам, как вас зовут? – дружественным тоном обратился к нему Джим.

Аарон точно очнулся.

– Мое имя – Аарон Сиссон. Вы вряд ли его слыхали.

– Это имя мне незнакомо, – с изысканной вежливостью отозвался Джим и стал представлять новому знакомому всех присутствующих. Аарон едва слушал называемые ему имена, хотя глаза его медленно переходили от одного лица к другому, останавливаясь на каждом долгим, испытующим, проницательным взглядом.

– Вы искали дорогу домой? – все еще недоброжелательно спросил Роберт.

Аарон поднял голову и посмотрел на него.

– Домой? – переспросил он. – Мой дом в другой стороне. – Он указал рукой направление и неожиданно весело улыбнулся.

– Вы живете в Бельдовере? – продолжал допрашивать Роберт.

– Да.

– По профессии вы шахтер? – сверху вниз смерил его взглядом лейтенант.

– Нет, – ответила за Аарона Джозефина: она рассмотрела его руки.

– Весовщик и секретарь местного союза, – заявил Аарон и опорожнил свой стакан.

– Еще один, – предложил Джим, все это время не отводивший взгляда от странного посетителя.

– Нет, – вмешалась Джозефина. – Больше не нужно.

Аарон взглянул на Джима, затем перевел глаза на Джозефину и горько улыбнулся. Он опять опустил голову и зажал руки между коленями, явно думая о чем-то своем.

– А жена? – продолжал лейтенант все тем же тоном. – Жена и дети? Вы, ведь, женаты, по-видимому.

– Да.

– Так не ждут ли вас дома?

– Вероятно, ждут.

– В таком случае, не лучше ли вам поспешить туда, – авторитетным тоном заключил молодой офицер.

Непрошенный гость посмотрел на Роберта с загадочной улыбкой.

– Пожалуйста оставь свои военные замашки, – обратился к Роберту Джим. – Мы все здесь штатские люди и желаем жить в мире. Не так ли? – повернулся он к гостю, скаля по привычке зубы.

Аарон признательно улыбнулся ему в ответ.

– Сколько у вас детей? – протянула Джулия с другого конца комнаты.

– Трое.

– Девочки или мальчики?

– Девочки.

– Все три девочки! Вот милочки! А каких лет?

– От восьми лет до девяти месяцев.

– Такие крошки! – в голосе Джулии прозвучала нежность.

Аарон сочувственно покачал головой.

– Вы теперь пойдете домой, к ним, не правда ли? – спросила Джозефина, у которой на глазах готовы были показаться слезы.

Аарон холодно посмотрел на нее, на ее увлажненные глаза и с едкой усмешкой ответил:

– Нет, сегодня не пойду.

– Почему? Как это гадко! – возмущенно воскликнула Джозефина. Аарон опустил голову и задумался.

– Все это прекрасно, – поднялся со своего места Кирилл Скотт, – но я иду спать.

– Уже? – встала вслед за ним Джулия. – Свечу вы найдете возле двери.

Она вышла. Скотт пожелал всем доброй ночи и последовал за ней. Четверо оставшихся в комнате сидели некоторое время молча. Потом Роберт встал и начал возбужденно ходить из угла в угол.

– Не ходите домой. Надо же когда-нибудь вырваться. Вы можете переночевать здесь, – неожиданно предложил Джим, тепло обращаясь к Аарону.

Тот повернулся и внимательно поглядел на него.

– Вы думаете, это возможно? – спросил он.

– Что вы делаете? А жена, а дети? – всплеснула руками Джозефина. – Разве они не будут беспокоиться и горевать, что вы не с ними в такую ночь? Вы поступаете очень нехорошо.

Она взволнованно встала. Аарон, сидя, повернулся к ней, но выражение его лица было ей непонятно.

– Так пойдете вы домой сегодня? – почти истерически настаивала Джозефина.

– Нет, – спокойно повторил Аарон.

– Это просто отвратительно! Какой вы гадкий! – и она в слезах выбежала из комнаты.

– Какую же кровать вы намерены предоставить своему гостю? – сухо спросил Джима Роберт.

– Никакую, мой милый, – насмешливо ответил Джим, не любивший Роберта. И затем, обращаясь к Аарону, прибавил: – Я думаю, что вам будет удобно в моей комнате. Там есть диван, большой диван с подушками и сколько угодно пледов.

Аарон молча кивнул головой. Джим налил ему и себе еще по стакану, и после этого они вместе вышли. Оставшемуся внизу Роберту были слышны их неуверенные шаги по лестнице, ведущей на верхний этаж.

Когда Джим проснулся поутру, Аарона уже не было. На полу лежали, очевидно, оброненные им две коробочки с елочными свечами. Странный гость вышел так же, как и пришел, через садовую дверь в гостиной. На блестевшем под солнцем снегу, покрывшем за ночь садовые дорожки, видны были его следы.

IV
Соляной столп

В нашей повести все еще не было дневного света…

Через несколько дней после Рождества Аарон сидел под открытым навесом в глубине своего сада и смотрел в темноту дождливой ночи. Никто не знал, что он здесь. Было шесть часов вечера.

С этого места, под навесом, Аарону был виден дом. На кухонных окнах занавески еще не спущены, и он видит, как в них мелькают фигуры жены и старшей девочки. Огонь светится и в одном из верхних окон. Жена несколько раз появляется то наверху, то внизу. Уж не болен ли кто из детей? Странно глядеть так из темноты в окна собственного дома. Похоже, будто смотришь сквозь удаляющие стекла, с обратной стороны театрального бинокля.

Какая-то женская фигура мелькнула по дорожке мимо окна и вошла в дом. Через минуту он увидел ее же в четырехугольнике окна разговаривающей с миссис Сиссон. Это была незнакомая ему женщина в коричневом непромокаемом пальто и черной шляпке. Разговор был недолог. Через минуту незнакомка вышла в сени, и до Аарона донеслись прощальные слова, с которыми она обращалась вглубь кухни: «Спокойной ночи, миссис Сиссон!» Женщина ушла. Послышался скрип уличной калитки.

Аарон поднялся и, сгорбившись, медленной походкой двинулся сквозь дождь и темень к дому.

Вдруг дверь отворилась, и на пороге показалась жена с ведром в руках. Аарон быстро отпрянул с дорожки в самую середину клумбы с зимующими растениями. Он услышал крепкий запах розмарина и шалфея. Она выплеснула ведро с крыльца и вернулась в дом. Она непременно увидела бы его, если бы взглянула в его сторону. Он Постоял на месте, прислушиваясь к тоскливому звуку дождевой воды, сбегающей с крыши по водосточной трубе.

Послышался шум автомобиля, поднимающегося вверх по крутой улице. Он остановился у дома Аарона. Завизжали петли калитки. Маленькая темная фигурка мужчины в круглой шляпе мелькнула под окном. Миллисент отворила ему дверь, и в осветившейся на мгновение прихожей Аарон узнал доктора. Чья-то рука опустила занавески на окнах, внутренность дома перестала быть видной Аарону.

Он стал крадучись приближаться к дому. У самой двери, возле куста вьющихся роз, стлавшихся ветвями вверх по стене, он остановился и прислушался. Голоса доносились из верхнего этажа. Но, может быть, дети остались внизу? Нет, внизу все тихо. Говор слышен только сверху. Аарон спокойно открыл дверь. В первой комнате нет никого, кроме младенца, тихо спящего в колыбели. Аарон, беззвучно ступая, прошелся по комнате. Он слышал, как наверху доктор говорил со своим индусским акцентом: – «Теперь, милая девочка, ты должна спокойно лежать в кровати, тепло укрыться и не плакать». Очевидно, Маржори больна, – догадался Аарон.

Все с тем же спокойствием он прошел в следующую комнату – маленький зал. Там было нетоплено, сыро и темно. Аарон стал шарить в темноте рукой по нотной полке, стоявшей за пианино. Он не находил того, что искал, и в недоумении повернулся к окну, сквозь которое ему виден был автомобиль, кидавший из своих фонарей два ярких луча света вперед, вдоль мокрой мостовой.

Он опустился на мягкую кушетку под окном. Бодрое спокойствие вдруг покинуло его. Он низко опустил голову и с бьющимся сердцем стал прислушиваться. Знакомая комната, знакомые голоса жены и детей… Он почувствовал слабость и головокружение, точно был пьян. В изнеможении он прилег на кушетку.

Голоса наверху стали слышнее, на лестнице заскрипели шаги.

– Нет, милая миссис Сиссон. Беспокоиться нечего, – говорил доктор, спускаясь. – Если все пойдет дальше так же, девочка скоро поправится. Надо только держать ее в тепле и покое. Тепло и покой теперь для нее самое важное.

– Ах, если у нее повторятся такие припадки, я не перенесу этого, – услышал Аарон плачущий голос жены.

Они были уже внизу. Шаги их раздались мимо двери, за которой находился Аарон. Когда они прошли в кухню, он сел и стал жадно вслушиваться.

– Припадков больше не должно быть. Если все-таки что-нибудь случится, дайте ей капель из маленького пузырька и разотрите ее. Но повторяю, – припадков больше не будет, – успокоительно говорил доктор.

– Если будут, я сойду с ума. Я знаю, что сойду с ума.

– Какие глупости! Зачем вам так отчаиваться? Прежде всего необходимо сохранять спокойствие.

– Не могу. Я едва держусь на ногах.

– Вы должны поберечься. Ваша девочка не умрет. Она скоро выздоровеет. Главное – правильный уход. Кого вы пригласили ходить за ней? Вы не должны сами сидеть по ночам. Я запрещаю вам это, слышите?

– Мисс Смиссэм обещала прийти. Но это нехорошо. Я должна бы сама быть с девочкой. Я хочу быть с ней.

– Повторяю вам, что нельзя. Вы обязаны меня слушаться. Я знаю, что полезно для вас и для больной. Я одинаково забочусь о вас обеих.

– У меня сил не хватает. Вечно я одна…

Она заплакала. Наступило продолжительное молчание. Слышно было только, как Миллисент безмолвно плакала вместе с матерью. Как это ни странно, но несомненно было, что почти что всхлипывал и доктор. Очевидно, у этого сорокалетнего индуса была чувствительная душа.

– Я совсем и забыл, что вы теперь остаетесь одна, покинутая, – раздался, после долгого сморкания, голос доктора. – Будьте уверены, я готов всем, чем могу, помочь вам. Я сделаю все, что в моих силах.

– Я не вынесу этого, не вынесу, – плакала женщина.

Опять молчание, опять громкое утирание носа и затем голос доктора:

– Вы должны это вынести. Говорю вам, – должны! Ничего больше не остается делать. И верьте, что мы поможем вам. Я сделаю все, что могу, на время ее болезни… и после, когда она поправится.

Чужестранный акцент звучал в его взволнованной речи сильнее обычного.

– Имеете ли вы сведения о вашем муже? – спросил он.

– Сегодня я получила официальное письмо из банка, – ответила миссис Сиссон.

– Из банка?

– Они сообщают, что по поручению моего мужа будут выдавать мне ежемесячно определенную сумму, что он здоров и отправился путешествовать.

– Ну, и пусть себе… почему бы ему не попутешествовать? Вы проживете отлично и без него.

– Как! Оставить меня одну! – с негодованием воскликнула миссис Сиссон. – Уехать и оставить на мне всю ответственность за детей, все заботы и трудности…

– Я бы не стал горевать о нем. Разве вам не лучше без него?

– Конечно, лучше, – уже гневно произнесла жена. – Когда сегодня утром я получила письмо, я сказала себе: чего же можно было ждать от этого черствого, эгоистичного человека?

– Успокойтесь и не горюйте. Этим делу не поможешь.

– Не горюйте! Легко сказать. Неделю назад у меня не было ни одного седого волоса. А теперь смотрите…

Некоторое время продолжалось молчание.

– Ну, что это за беда! Только не терзайте себя. Ваши волосы так же красивы, как и были.

– Больше всего меня выводит из себя, что он мог так уйти. Не сказав ни слова. Тайком взял шляпу и ушел. Я способна была бы убить его за это.

– Вы были счастливы друг с другом?

– Сначала мы жили дружно. Я любила его. Но он убил мое чувство. Он был всегда замкнут, держался в стороне, не открывал сердца… Это человек, с которым нельзя даже поссориться. Он всегда спокоен. Мертвенное спокойствие эгоизма – вот его основная черта. Я прожила с ним двенадцать лет и знаю, что это такое. Убийственно! Вы и вообразить себе не можете, что это за человек…

– Я, кажется, знаком с ним. Красивый мужчина, – сказал доктор.

– Да, на первый взгляд он привлекателен. Там в зале есть его фотография. Мы снялись вместе после свадьбы. Действительно, он был красив тогда.

Аарон догадался, что она пошла за свечой, чтобы вести доктора в неосвещенный зал. Его подмывало остаться и встретить их здесь лицом к лицу. Дьявольское искушение! Но голос жены отрезвил его. Сердце его похолодело. Ни о чем не думая, он начал действовать, следуя бессознательным побуждениям инстинкта. Быстро опустил руку между стеной и кушеткой. Ага, – футляр с флейтой тут. Радостно схватив его, он в следующее мгновение был уже за дверью зала, в темном коридорчике возле выхода на улицу. Здесь он скользнул в угол, притаившись за зимней одеждой, которая висела на вешалке.

– Это ты оставила открытой дверь в зал? – подозрительно спросила жена Миллисент.

– Нет, – ответила девочка из кухни.

Доктор своей мягкой, неслышной восточной походкой последовал за миссис Сиссон в темный маленький зал. Аарону было видно, как жена осветила его портрет и заплакала. Это не тронуло его. Он слишком хорошо знал эту женщину. Доктор утешающе положил руку ей на плечо и не отнял ее, когда Миллисент с не по-детски серьезным видом вошла в комнату. Видя плачущую мать, девочка тоже заплакала, отвернувшись.

– Да, я встречался с ним, – подтвердил доктор, взглянув на фотографию. – Если он думает, что будет счастлив, уйдя из дома, вы тоже должны почувствовать себя более счастливой, миссис Сиссон. Вот и все. Не дайте ему торжествовать над собой, делая себя несчастной. Дорога к счастью вам открыта. Вы еще молоды.

Доктор простился и ушел. Миссис Сиссон, вместе с девочкой, сейчас же поднялась наверх. Тогда Аарон, стоявший все это время неподвижно, точно обращенный в соляной столп, спокойно вышел из своей засады и прошел в большую комнату. Проходя мимо зеркала, он удивился мертвенной бледности своего лица. Он чувствовал себя отвратительно. Как вор. Но сердце его билось спокойно.

Он тихо вышел через заднюю дверь и нырнул в ночную тьму. Потом спустился в глубину сада, перелез через изгородь и пошел под дождем через поле к большой дороге.

Он был противен сам себе каждой частицей своего существа. Ему стал ненавистен маленький футляр, в котором он нес свою любимую флейту. Эта ничтожная ноша казалась ему непомерной. Он ненавидел только что оставленный дом и жгуче ненавидел сердце, которое так невозмутимо билось в его груди.

Выйдя на дорогу, он увидел на остановке вагон трамвая с ярко светящимися в дождливой тьме окнами. Несмотря на усталость, он не посмел войти в него. Там были люди, которые могли его узнать. Он свернул на боковую тропу и сделал полями крюк в целых две мили. Затем вновь вышел на дорогу и стал под дождем ждать последнего трамвая, который обыкновенно бывал пуст…

V
В опере

Кто-то из знакомых пригласил Джозефину Форд в свою ложу в опере, – как видите, наша повесть все еще продолжается при ночном освещении. Ложа была на виду, возле самой сцены. Кроме Джозефины с Джулией и Роберта с Джимом в ней находились еще двое мужчин. Впереди, у барьера, у всех на виду, сидели обе женщины. По своим средствам они привыкли к довольно скромной жизни, и блеск великосветского театра возбуждал их и взвинчивал нервы…

Еще незнакомые нам члены компании были – литератор Лилли и живописец Стрэссерс. Лилли сидел впереди, рядом с Джозефиной. Сегодня вечером он был ее избранником.

Джозефина была художницей. В Париже у нее был приятель художник, мастер современной элегантности, имевший модное в парижском свете ателье дамских нарядов и мебели. Она иногда делала для него рисунки платьев, иногда получала от него заказ декорировать квартиру какого-нибудь его клиента. Когда приходило время разменять свой последний золотой, она находила удовольствие в том, чтобы властной рукой художника распоряжаться для других дорогими, изящными вещами, по произволу собственного вкуса, с тем, чтобы через несколько дней перестать о них думать.

Для поездки в театр она надела простое чудесно скомбинированное платье: черное с серебром. Эта композиция сделала бы честь лучшему модному журналу. Черный блеск ее густых волос, резко очерченные дуги бровей, смуглость лица и сильно обнаженных плеч, сдержанность мимики и томность долгих скользящих взглядов придавали ее наружности своеобразно пряный, экзотический вид, несвойственный европейской женщине. В ней отчетливо проступала примесь туземной американской крови.

Джулия в своем изящном голубом платье являлась, напротив, образцом английской женской красоты. Белокурые локоны в преднамеренном беспорядке спадали на низкий лоб, темно-синие глаза возбужденно блестели и быстро перебегали с предмета на предмет, губы нервно вздрагивали. Ее высокий певучий голос, нараспев произносивший слова, и громкий смех слышны были в противоположном ряду лож. Она играла прелестным маленьким веером, подарком умершего друга художника.

Джозефина глядела вниз на сцену и не могла сдержать гримасы отвращения. То, что она видела перед собой на сцене, оскорбляло в ней художника. Позорная подделка Египта в «Аиде» профанировала для нее очарование подлинного Египта. Едва только первое действие кончилось, она тряхнула головой, точно разрывая какие-то злые чары, и оглянулась на сидевших в ложе.

– До чего гадко, – сказала она.

– Не следует смотреть так пристально на сцену, – ответил Лилли.

– Ха-ха-ха! – смеялась Джулия. – Какое прелестное представление!

– Конечно, мы сидим слишком близко к сцене, – рассудительно заметил Роберт.

Опять поднялся занавес, и медленное течение оперного действия возобновилось. Театральный зал внимал ему с явным восхищением. После знаменитых арий взрывы аплодисментов пробегали по театру. Джозефина с любопытством наблюдала взволнованное море аплодирующего партера и ярусов, плещущие руки в белых перчатках и восторженно кивающие головы. Сухие раскаты рукоплесканий напоминали звук детской трещотки. Какое жуткое собирательное существо представляет собой переполненный театральный зал! У него миллионы голов, миллионы рук и единое чудовищное, противоестественное сознание…

Через некоторое время занавес опустился. Певцы вышли раскланиваться к самой рампе. Рукоплескания поднялись, как облако пыли.

– Прекрасно! – во весь голос кричала Джулия. – Я просто без ума от восторга. А вы, господа?

– Тоже в полном восторге, – лаконично ответил Лилли.

– Почему сегодня Кирилл Скотт не с нами? – спросил Стрэссерс.

Джулия полуобернулась к нему, смерила его долгим, косым взглядом своих темно-синих глаз и с загадочной интонацией в голосе ответила:

– Он уехал в деревню.

– Разве вы не знаете, что он нанял деревенский дом в Дорсете, – вмешался в разговор Роберт, – и приглашает Джулию поселиться там?

– Она согласна? – спросил Лилли.

– Еще не решила окончательно, – ответил Роберт.

– Что же ее останавливает?

– Насколько я понимаю, ничего, кроме власти предрассудков.

– О, Джулия совершенно свободна от предрассудков, – заявил Джим.

– Ха-ха! Каков братский приговор! – весело расхохоталась Джулия.

В течение всего третьего действия Джулия не переставала размышлять о том, следует ли ей ехать в деревню, чтобы поселиться там вместе со Скоттом, или нет. Ее связывала с ним хрупкая любовь, сотканная из душевной симпатии и чувственного влечения. Достаточно ли этого, чтобы жить вместе? Она не могла отдать себе отчета, хочется ли ей этого. Нервы ее были в том состоянии беспредметного раздражения, когда всякое желание, приближаясь к своему осуществлению, теряет всю свою привлекательность.

Когда занавес опустился, она обернулась к сидящим в ложе:

– Вы забываете, – сказала она, щурясь, – что я должна подумать и о Роберте.

– Милая Джулия, будь уверена, что я по горло сыт твоими думами обо мне, – покраснев, резко произнес Роберт.

Джулия еще раз сощурила свои загадочно улыбающиеся глаза.

– Так о ком же прикажете мне думать? – спросила она мужа.

– О том, кому вы будете более желанным угощением, – саркастически вставил Лилли.

– Во всяком случае для Скотта это будет новинка, – нервно подергиваясь, сказал Роберт.

– А для тебя это уже четвертое пирожное, старина, – буркнул Джим.

Роберт вспыхнул.

– Это вовсе не следует из моих слов! – воскликнул он с досадой на то, что изменил своему правилу быть безукоризненно галантным с женщинами.

– Сколько времени вы женаты? – спросил Джим.

– Целую вечность! – иронически заметил Лилли.

Джулия капризно отвернулась и стала глядеть на кипящий муравейник партера.

Когда занавес взвился еще раз, в ложу вошла Тэнни, жена Лилли. Она опоздала потому, что была на званом обеде. Мужчины встали ей навстречу.

– Не хотите ли чаю или чего-нибудь прохладительного? – спросил Лилли.

Дамы отказались. Мужчины вышли в огибающий ярус коридор, окрашенный в малиновую с белыми полосами краску, а Джулия, Джозефина и Тэнни остались в ложе. Тэнни сейчас же вошла в курс разговора.

– Само собой понятно, что такую вещь нельзя решать так же, как – выпить ли чаю или нет, – высказала она свое мнение.

– Конечно, нельзя, милая Тэнни, – согласилась Джулия.

– В конце концов нельзя же каждый день бросать одного мужчину, чтобы идти жить с другим. Даже если смотришь на это, как на опыт…

– Это очень трудно, ужасно трудно! – искренно воскликнула Джулия. – Но я вижу, что они хотят заставить меня решиться. Как это жестоко!

– Да, мужчины с их звериной логикой, с их упрощенным пониманием вещей: либо то, либо другое, – ужасно портят нам жизнь. По-моему, Роберт не любит вас, – иначе он захотел бы удержать вас. Не могу себе представить, чтобы Лилли стал обсуждать такие предложения относительно меня… Но в таком случае и вам не следует любить Роберта, – высказала свое мнение Тэнни.

– Нет, я люблю его, Тэнни. Очень люблю. По-моему Роберт прекрасен. И я нужна ему, и он нужен мне. Я нуждаюсь в его поддержке. Да, я люблю его!

– Но вы еще больше любите Скотта, – решительно сказала Тэнни.

– Да. Но только потому, что он не похож на Роберта, – протянула Джулия своим певучим голосом. – Видите ли, Скотт – настоящий художник. А Роберт – это дилетант, во всем дилетант. – И Джулия, опять сощурив глаза, взглянула на Тэнни.

– Я думаю, что это не имеет большого значения.

– Напротив, это имеет очень большое значение, дорогая моя. Огромное значение. Да! Да! – с протяжным ударением подтвердила Джулия.

Затем она вдруг ударила себя рукой по лбу и закатилась радостным смехом.

– А разве Роберт не был бы прекрасным любовником для Джозефины. О, как это было бы чудесно! – воскликнула она во весь голос между взрывами смеха.

Джозефина, которая внимательно рассматривала что-то в оркестре обернулась на эти слова и густо покраснела.

– Я не ищу себе любовника, – резко ответила она.

– Джозефина! Милая, голубушка! Ведь это неправда. Вам нужен другой любовник, – не унималась Джулия, все так же смеясь на весь театр. – Роберт вам очень подойдет. Он был страшно добр и нежен ко мне. Но ведь мы женаты уже шесть лет. Это кое-что да значит, не правда ли, Тэнни?

– Очень много значит, – подтвердила Тэнни.

Антракт подходил к концу. Музыканты начали собираться в оркестр. Джозефина насторожилась и стала внимательно смотреть вниз. Это возбудило любопытство Джулии.

– Вы видите там кого-нибудь из знакомых? – спросила она.

Джозефина промолчала.

– Нет, – коротко сказала она, кинув быстрый взгляд на приятельницу.

В этот момент вернулись мужчины.

– A-а, вы таки вернулись к нам! – приветствовала их Тэнни.

Они расселись по местам, ничего не отвечая. Джим развалился на стуле, насколько позволяло место в тесной ложе, и стал смотреть вниз, перекашивая гримасами свое и без того некрасивое лицо. Было очевидно, что на него нашло одно из его обычных дурных расположений духа.

– Вам бы следовало попробовать полюбить кого-нибудь, – обратилась к нему Тэнни. – Вас слишком многие любили. Теперь надо самому полюбить.

Джим насторожился, вслушиваясь в ее слова.

– К сожалению, я не способен полюбить вас, сударыня, – ответил он с обычной грубостью.

– Тем лучше для меня, – спокойно отпарировала Тэнни.

– Сколько раз вас любили? – спросил Роберт. – В самом деле любопытно было бы это знать.

Джим молча посмотрел на Роберта тяжелым взглядом и не ответил.

– Вели ли вы счет? – приставала Тэнни.

– Вел, разумеется, – буркнул Джим.

– С сорока лет мужчины всегда ведут эту бухгалтерию, – заметил Лилли.

Джим вскочил со сжатыми кулаками, и испуганная Джозефина готовилась уже к одной из безобразных сцен, на какие он был способен, как вдруг внимание Джима было отвлечено чем-то в оркестре. Мрачно глядя исподлобья, он впился в кого-то глазами.

– Вы узнали знакомого? – спросила его Джозефина со сдержанной ненавистью и отвращением в голосе.

Джим не ответил. Дирижер уже занял место у своего пульта. Раздались звуки музыки. В ложе все затихли, углубившись каждый в свои думы. Но Джиму не сиделось спокойно. Он ерзал на стуле и то и дело поглядывал вниз. Лишь только начался следующий антракт, он нетерпеливо вскочил.

– Ведь это его лицо, не правда ли? – обратился он к сидящим в ложе, обводя их возбужденным взглядом.

– Чье лицо? – спросила Тэнни.

– Да, это он, – подтвердила Джозефина, глядя Джиму прямо в глаза.

– Несомненно он, – буркнул Джим.

Он перегнулся через барьер и замахал программой, стараясь привлечь внимание кого-то, кто был внизу.

– Вот он! Это его лицо! – радостно кричал он.

– Да кто же, кто? – с любопытством спрашивали в ложе. Но ни Джим, ни Джозефина не обмолвились ни словом. Музыка опять заиграла, и все притихли до следующего перерыва. На этот раз антракт должен был быть продолжительным, так что музыканты стали складывать свои инструменты и вставать, а сверху пополз некрасивый огнеупорный занавес. Джим неожиданно выбежал вон из ложи.

– Вероятно, это тот странный человек, – Аарон Сиссон? – спросил Роберт.

– Где? Где? – закричала Джулия. – Не может быть.

Но лицо Джозефины было сурово и замкнуто. Она ничего не ответила.

Вся компания высыпала в коридор. Группы вышедших из других лож лепились вдоль стен. По свободной середине прохода шли мужчины и женщины, – кто в буфет, кто отыскать знакомых. Вскоре в толпе появился Джим, ведя под руку Аарона Сиссона. Джим широко улыбался, а у флейтиста было недовольное лицо. Одет он был безупречно, во фраке и сверкающем белизной крахмальном белье. Такой же джентльмен, как и всякий другой.

– Очень рада, – обратилась к нему навстречу Джозефина. – Как это вы очутились здесь?

– Я играю на флейте, – ответил он, пожимая протянутые руки.

Они теснились кучкой посреди прохода и оживленно разговаривали.

– Как чудесно, что мы здесь встретились, – восхищалась Джулия.

– Вы находите? – улыбнулся ей Аарон.

– Конечно. Это так не похоже на Шотль-Хоуз в тот рождественский сочельник. Восхитительный был тогда вечер!

Аарон пристально посмотрел на нее, но ничего не ответил.

– Мы уже много слышали о вас, – любезно обратилась к нему Тэнни.

– Вот как! – коротко ответил он.

– Пойдемте, – вмешалась чем-то раздраженная Джозефина. – Мы совсем загородили проход. – И она первой вошла в ложу.

Аарон стал у барьера и равнодушно смотрел вниз на толпу в партере.

– Расскажите, что вы теперь делаете? – спросила Джозефина. – Вы имеете постоянное место?

– Да, на некоторое время.

– Эта жизнь интереснее для вас, чем та, что была в Бельдовере, не правда ли? – Она села, и Аарон стал внимательно вглядываться в ее молодое смуглое лицо. Ему нравился ее чистый голос и ритмичная речь.

– Да, все-таки перемена, – улыбаясь, ответил он.

– Мне думается, что это больше, чем просто перемена, – возразила она. – Пропасть отделила вас от прошлого. У вас теперь совсем новая жизнь.

Аарон улыбаясь смотрел на нее, и казалось, что он внутренне смеялся. Джозефина покраснела.

– Разве не так? – настаивала она.

– Очень может быть, что вы и правы, – уклончиво ответил он.

Было очевидно, что он находился в благодушном, но очень рассеянном состоянии духа. Лица, находившиеся в ложе, были для него лишь полуреальны. Оттого он и допускал некоторую небрежность в отношении к ним. Поэтому Джулия нашла, что он глуп и неинтересен, а Тэнни была обижена, что он не уделил ей особенного внимания. Мужчины же остались к Аарону холодно-равнодушными, – впрочем, кроме Джима.

– Вы человек, относительно которого я всегда был уверен, что он вернется, – хлопнул он Аарона по плечу.

Аарон радостно улыбнулся ему в ответ.

– А я думала, что мы ему не нравимся и он недоволен, что мы опять попались ему на пути, – возразила Джулия, выпуская кончик своего жала.

Флейтист повернулся к ней и по своему обыкновению пристально на нее взглянул.

– Вы как будто не узнаете меня, – продолжала она в том же тоне.

– Напротив, я отлично вас помню, – сурово ответил Аарон.

– О, вы необыкновенно любезны, – засмеялась Джулия деланным смехом.

Аарону было не по себе. Он ждал дальнейшего нападения.

– Как поживают ваши жена и дети? – с притворным простодушием спросила Джулия.

– Полагаю, что вполне удовлетворительно.

– Вы все-таки побывали у них? – смущенно спросила Джозефина.

Аарон, улыбаясь, посмотрел на нее, но не ответил.

– Пойдем, выпьем чего-нибудь, – мрачно предложил Джим, взяв Аарона за локоть и увлекая его из ложи. – А женщины, – пропади они все пропадом!