Текст книги "Флейта Аарона. Рассказы"

Автор книги: Дэвид Герберт Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

XV
Путешествие по железной дороге.

На следующий день все трое отправлялись во Флоренцию. В Милане Аарон совершил экскурсию по городу вместе со своими новыми друзьями, а затем обедал с ними в самом дорогом ресторане города, потом они вместе возвратились домой, пили чай в номере у молодых людей, а Аарон играл им на флейте. Фрэнсис был действительно музыкален и искренне восхищался. Энгюсу доставляло удовольствие новое знакомство и то легкое покровительство, которое он мог оказывать Аарону. Тот чувствовал себя в новом обществе приятно и надеялся оплатить их гостеприимство своей игрой.

Итак, все трое отправились рано утром на вокзал. У Энгюса и Фрэнсиса были билеты первого класса, Аарон купил себе место в третьем.

– Приходите позавтракать с нами в вагон-ресторан, – сказал Энгюс, – я закажу три прибора, и мы вместе закусим.

– Я могу купить себе еду на станции, – возразил Аарон.

– Нет, непременно приходите завтракать с нами, это будет гораздо удобнее и всем нам приятнее, – продолжал Энгюс.

– Конечно! Конечно! – воскликнул Фрэнсис. – В самом деле, почему вы отказываетесь!

– Ну, в таком случае я согласен, – ответил Аарон не без некоторого чувства неловкости.

Итак, они расстались. Молодые люди со своими гладко зачесанными волосами, расположившиеся на красном плюше диванов, имели крайне аристократический вид и производили соответствующее впечатление на носильщиков и путешествующих итальянцев. Аарон же отправился в свой третьеклассный вагон, ближе к паровозу.

– Итак, до свидания, да завтрака! – закричал Фрэнсис.

Поезд в третьем и втором классе был изрядно набит. Тем не менее Аарону удалось найти себе место, и носильщик внес его вещи. Аарон с неловкостью дал на чай. Он всегда ненавидел давать на чай; это действие казалось ему унизительным для обеих сторон. Непринужденный апломб молодых людей, подчеркнутая вежливость их в обращении и фраза: «Ну, а пока до свидания, до завтрака», – все это почему-то расстраивало его.

Они, действительно, были очень милы. И внутренне они совсем не снисходили до него. Но социально они были принуждены к этому. Так уж устроен мир. Это было их воспитание, самый стиль их жизни. А как известно, стиль – это душа человека.

Энгюс происходил из очень богатой семьи металлопромышленника и уже сейчас имел довольно солидный собственный капитал. По выполнении же необходимых юридических формальностей, связанных с завещанием отца и деда, он должен был стать обладателем очень крупного состояния. Он знал это и оценивал себя соответствующим образом. Фрэнсис был сыном очень уважаемого адвоката и политического деятеля в Сиднее и в свое время должен был наследовать пожалованное отцу баронетство. Но Фрэнсис не имел больших средств и был гораздо более податливым в классовом отношении, чем Энгюс, который родился в поместье со старинным парком и был отпрыском людей денежных и с железной волей. Фрэнсис происходил из гораздо более предприимчивой, свободной, чуткой семьи и обладал приспособляемостью уроженца колоний. Что касается его самого, то он отлично знал, что в нынешнее время наследственное классовое превосходство, не подкрепленное состоянием, является лишь иллюзией. Но иллюзией, которая имеет свои преимущества. И покуда они сохранялись, он не прочь был пользоваться ими.

Пока Аарон сидел так, немного бледный, неподвижный, пережевывая одни и те же унылые мысли, он услыхал голос:

– А, вы здесь! Я пришел отыскать вас, чтобы потом зайти за вами ко времени завтрака. Раздобыли себе место? Вам удобно? Не нужно ли вам чего-нибудь? Ба! Да вы попали в вагон для некурящих! Ну, впрочем, все равно все будут курить. Смотрите, не нужно ли вам чего-нибудь? О, погодите минутку…

Это был Фрэнсис, высокий, элегантный, с прямыми плечами, в застегнутом по фигуре пальто, с лицом изящным и весьма современным. Голос его был приятно размерен и нетороплив. Сейчас он имел вид человека, которого только что осенила какая-то мысль. Он приложил ко лбу палец и поспешил в свой вагон. Через минуту он вернулся со свежим лондонским журналом.

– Вот вам почитать в дороге. Мне нужно спешить на свое место. Увидимся за завтраком. – Он повернулся и изящной немного торопливой походкой пошел обратно к своему вагону. Проводник придержал для него дверь. Его поспешность отнюдь не была порывистой. Нисколько. Не в его стиле было торопиться и шуметь, как это делают итальянцы.

Пассажиры в вагоне Аарона внимательно наблюдали за появлением элегантного юноши. Для них он был существом из другого мира, несомненно милордом – с властью, богатством и фантастической жизнью. А это как раз и было тем впечатлением, которое тот хотел произвести. Он был именно «bella figura», – то, что итальянцы так любят и так ценят.

Пока поезд шел, глаза многочисленных пассажиров все время изучали Аарона. Он тоже был довольно представителен, но ему было далеко до обаяния молодого миллионера. Он вызывал меньше симпатий. Не умел достаточно хорошо держаться и изысканно одевался. Возможно, – был слугой молодого синьора.

Аарон уставился в окошко.

Был чарующий день, день ранней осени. Над Ломбардской равниной сияло, как летом, величавое синее небо, солнце ярко светило. Необъятная равнина, с полосами возделанной земли, без преград и границ – как она была прекрасна! Иногда виднелись пашущие волы. Длинные запряжки в восемь, десять, даже двенадцать голов светлых, больших волов, вспахивающих темную, бархатистую землю; погонщик с длинным кнутом впереди, а далеко позади – человек, идущий за плугом. Прекрасно было это мягкое, ныряющее движение идущих вперед волов. Необъятность – и ничего, что подавляло бы расправляющий крылья дух. Все было обнажено, открыто безмерному протяжению равнины, высокому яркому небу и человеческому взору. Что-то смелое и безразличное. Аарон был подавлен и восхищен. Он с новым интересом стал всматриваться в сидевших перед ним итальянцев, в их безразличие, самоуверенность, в непринужденность их жестов. Все это очаровывало его.

И, сидя в своем третьем классе, он снова почувствовал себя счастливым.

Города мелькали мимо, время мчалось, и Аарону казалось, что вот, наконец, он отрешился от самого себя и своего прежнего состояния. Это было подобно великому освобождению. Он опять ощутил очарование жизни, настоящее очарование. Было ли это иллюзией или реальностью? Он поверил последнему, раскрыл широко свою душу, не опасаясь ничего.

Подошло время завтрака. Фрэнсис сопровождал Аарона вдоль раскачивающегося поезда. Все трое заняли отдельный столик в вагоне-ресторане, и каждый чувствовал себя прекрасно. Фрэнсис и Энгюс снова производили большое впечатление на соседей – итальянцев. Но в вагоне-ресторане находились преимущественно состоятельные пассажиры средних классов. Они не считали наших джентльменов за людей необыкновенной породы. Скорее даже рассматривали их с некоторой критикой и некоторой завистью.

Когда поезд прибыл в Болонью, они все еще оставались в вагоне-ресторане и не возвращались к себе в купе. Энгюс оплатил счет. Оставалось еще три четверти часа стоянки в Болонье.

– Пойдемте, посидим с нами, – предложил Фрэнсис, – в купе у нас почти никого нет, – почему бы нам не побыть вместе во время остановки? Я надеюсь, вы оставили место за собой?

Нет, он не позаботился это сделать. И когда он вернулся, чтобы посмотреть, место было занято дородным мужчиной, который начал уже снимать свой воротничок. Аарон посмотрел сначала на него, потом на свои вещи, лежавшие над его головой. Толстый заметил это и отвернулся; затем взглянул наверх, на вещи; и сделал почти неуловимый, но выразительный жест, ясно говоривший без слов: «Убирайтесь вы к черту. Где я сижу – там и останусь!»

Что-то нахальное и возмутительное было во всем облике и каменной неподвижности этого толстяка. Казалось, он прирос к занятому им месту. Аарон вспыхнул. Фрэнсис и Энгюс, пробиравшиеся вдоль поезда снаружи, застали Аарона стоящим на площадке.

– Да где же ваше место? – воскликнул Фрэнсис, заглядывая внутрь набитого вагона.

– Один субъект занял его.

– Который? – вскричал возмущенный Фрэнсис.

– Вон тот, толстый, с воротничком на коленях!

– Но ведь это было ваше место!..

У Фрэнсиса от возмущения напряглись все жилы. Он влез в проход, высоко подняв голову и походил на разгоряченную лошадь. Приняв вызывающую позу, он уставился сначала на толстяка, потом на вещи. Взор его напоминал взгляд птицы с высоты. Но человек безмолвно встретил его взгляд с такой непоколебимой наглостью, которая может потрясти даже англичанина: с издевающейся, неподвижной наглостью, с насмешкой, написанной на носу.

– Однако, – сказал Фрэнсис по-английски (ни один из них еще не говорил по-итальянски), – ведь это было ваше место?

– Ну да, – ответил Аарон.

– И он занял его? – грозно произнес возмущенный Фрэнсис.

– И притом отлично знает это, – сказал Аарон.

– Так! – Фрэнсис властно посмотрел вокруг, как бы призывая к себе телохранителей. Но телохранители теперь не появляются, а поездная прислуга далека от совершенства. Поэтому толстый мужчина продолжал сидеть, как ни в чем не бывало. Ему очень нравилась пантомима, разыгрываемая молодыми иностранцами. Другие пассажиры сказали ему что-то, но он ответил им лаконическим жестом. После этого легкая усмешка появилась и у тех. Одна женщина уставилась на Фрэнсиса даже с явной насмешкой, так что и он потерял некоторую долю своей самоуверенности. Его охватило бешенство.

– Так нужно предпринять что-нибудь, – сказал он решительно. – Разве вы ничего не положили на сиденье, чтобы удержать место за собой?

– Только газету, но он сбросил ее.

– Это место было занято, – перешел в наступление Фрэнсис на французском языке, указывая на Аарона.

Итальянец посмотрел на него, но не в глаза, а между глаз, и нахально осклабился. Потом, взглянув на Аарона, стал распространяться по-итальянски, что таким снобам не место в третьем классе.

– Già! già![3]3
  Да, да (итал.).


[Закрыть]– громко вторили ему остальные пассажиры.

– Loro possono andare prima classa, prima classa[4]4
  Можете идти в первый класс – в первый класс (итал.).


[Закрыть], – говорила женщина в углу, указывая на вещи Аарона и делая жест по направлению к вагону 1-го класса.

Насмешливая наглость враждебных взглядов сделала лицо Фрэнсиса красным, а Энгюса – лиловым.

– Ну, все равно. Идемте в первый класс. Я уплачу разницу. Вместе нам будет гораздо веселее… Снимайте вещи, Фрэнсис. С этой компанией все равно невозможно будет ехать, если даже он и уступит. В нашем вагоне много свободного места, – я уплачу разницу, – начал сдаваться Энгюс.

Он знал, что единственным выходом были деньги.

Аарон сидел с молодыми людьми на красном плюше дивана, когда, проходя через многочисленные туннели, поезд начал свой медленный подъем на Апеннины. Чудесные были эти крутые склоны, громадные леса каштанов и проглядывающие между вершинами дали: Фиренцуола, далеко внизу Тернеровские холмы, прозрачно-синие, как бы сотканные из небесной дымки. На перевале было холодно, шел снег с градом. Наши путешественники захлопнули окно вагона и закутались поплотнее.

Пройдя перевал, поезд начал свой долгий, плавный спуск – опять через целое ожерелье туннелей. Все вниз, вниз, пока не показалась долина Арно. Но тут случилась неизбежная для итальянских путешественников заминка. Поезд начал то останавливаться, как бы в раздумье, резко свистя в знак протеста, то нагонять прежнюю скорость, давать отчаянные гудки; буфера то и дело страшно звякали; поезд снова отчаянно дергался и опять останавливался, хотя паровоз дрожал от негодования. Так продолжалось вплоть до станции Прато, где и застряли окончательно. Один из пассажиров сообщил, что из-за неисправности линии ждать придется больше часа.

– В таком случае я предлагаю заняться чаем, – сказал Энгюс.

– А почему бы и нет? Устроим чай. Я займусь водоснабжением, – согласился Фрэнсис.

Аарон с Фрэнсисом пошли в буфет и принесли в чайнике воды. Энгюс достал свой любимый красный дорожный погребец и разложил все свои принадлежности прямо на полу купе. Моментально загорелась спиртовка. Поставили греть воду. Фрэнсис предложил сходить в Прато – купить съестных припасов. Они отправились, оставив Энгюса манипулировать на полу вагона. Монокль его сиял от восторга. Один полный пассажир уставился на него с острым любопытством. Все, проходившие мимо купе, заглядывали туда с веселым одобрением. Вскоре появились и Аарон и Фрэнсис с целым запасом печеных каштанов, чернослива, сушеных фиг и черствых сухарей.

Ничто так не восхищало Энгюса, как этот пикник на лоне цивилизации. Фиги, черносливы и каштаны были вынуты из грубых газетных кульков; Фрэнсис снова сбегал на станцию за солью; крепкий чай был разлит в походные стаканчики из того же погребца, и пикник был в самом разгаре. Энгюс, будучи на верху блаженства, сидел на диване, скрестив ноги, наподобие Будды, и с оживленной полуулыбкой держал в руке стакан душистого чая. Сосед на ломаном французском языке осведомился, вкусен ли чай, но, получив от Фрэнсиса утвердительный ответ и предложение попробовать, поднял руку, как бы желая защититься от подобного зелья, и вытащил фляжку вина.

Вскоре, вслед за этим поезд тронулся, и в шесть с небольшим часов вечера они прибыли во Флоренцию. Возникли споры, как устроиться здесь Аарону. Молодые люди заказали себе комнату в отеле «Берталини» на Лугарно. Там было не слишком дорого, и Аарон знал, что его приятели не надолго удовлетворятся этим помещением. Тем не менее он отправился вместе с ними, надеясь утром подыскать себе другое помещение.

Было уже почти темно, когда они подъезжали к отелю, но еще не настолько, чтобы нельзя было рассмотреть журчащую реку, Понте-Веккио, перекинувшийся маленькими арками через поток, и таинственно темневшие фасады домов на противоположной стороне реки. Все трое были в восхищении.

– Я заранее был уверен, что здесь нам понравится, – сказал Фрэнсис.

Аарон узнал, что смог бы получить в гостинице небольшую комнату с пансионом за 15 лир в день, но при условии прожить не менее двух недель. Решено было искать на следующий день чего-нибудь подешевле.

– Ну, как? – спросил Фрэнсис. – Завтракать вы будете здесь? Значит, мы увидимся за завтраком.

Было похоже на то, что оба молодых человека теперь снова спрятались в свою скорлупу и уже опасались, как бы их новый знакомый не оказался назойливым. Аарон нахмурился.

Наутро он вышел рано. Был солнечный день. Чары Флоренции охватили его, и он скоро забыл о тягостной ограниченности своих средств и о недоступности цен в отелях. Он перешел улицу и облокотился на парапет набережной. Там бежал Арно, зеленоватый, слегка пенящийся горный поток. Напротив, в мягких тенях раннего утра, стояли плоские – то красноватые, то белые, то серые – старые дома Лукарно. Необычайно четко и красочно вырисовывались они в утреннем свете. Направо – изящный мост Троицы, налево – Понте-Веккио, Старый мост. А вдали, под невысоко еще поднявшимся солнцем, зеленые склоны и голубая дымка: Тоскана.

Аарон отошел от реки и пошел по направлению к Понте-Веккио. Перейдя через мост, он прошел мимо дворца Уффици, церкви Сант-Миниато, статуи на Пиаца-Ментана и подошел к большому, старому флорентийскому дому с зелеными ставнями и широким карнизом. На дверях было объявление: «Пансион Нардини».

Он сразу остановился и уставился на объявление. Потом, оглядевшись, собрался с духом, открыл стеклянную дверь и поднялся на ступеньки подъезда.

Ему пришлось подождать, – горничная явилась не сразу.

– Могу ли я получить здесь комнату? – спросил Аарон.

Смущенная чем-то горничная с испуганными глазами провела его в позолоченную плюшевую гостиную, напыщенную и величественную. Там Аарон просидел добрых полчаса. Наконец, вошла полная дама, красивая, с темно-синими глазами, но бескровная и рыхлая.

– О! – воскликнула она, входя и не зная, что еще сказать.

– С добрым утром, – ответил Аарон.

– Здравствуйте! Вы – англичанин? Да. Простите, что заставила вас так долго ждать. Я была наверху с дамой. Присядьте.

– Могу ли я получить у вас комнату? – спросил Аарон.

– Комнату? Да, конечно!

– А условия?

– Пансион? О, ну десять франков в день, если вы останетесь. Сколько времени вы рассчитываете здесь пробыть?

– Не менее месяца, я надеюсь.

– Ах, месяц! Ну, да, десять франков в день.

– За все?

– За все. Кофе, хлеб, мед, варенье утром, завтрак в половине первого, чай в четыре, обед в семь. Все, как следует. И теплая, солнечная комната. Хотите взглянуть?

Аарона повели по старому дому, по длинному коридору, в верхний этаж, в большую спальню с красным кирпичным полом, с двумя кроватями, показавшуюся Аарону несколько мрачной. Солнце начало уже проникать сюда, и чудный вид открывался на Понте-Веккио, на холмы и обрамленные зеленью виллы.

Итак, он останется здесь. Синьорина пошлет человека за его вещами в половине третьего.

За завтраком Аарон увиделся со своими спутниками и сообщил им о своем переезде.

– Как удобно для вас! Всего десять франков, – да ведь это сущая безделица. Я так доволен, что вы, наконец, нашли подходящее помещение. Когда вы переезжаете? – сказал Фрэнсис.

– В половине третьего.

– А, так скоро! Ну, что ж. Мы ведь, конечно, будем иногда видеться. Погодите, ваш адрес, кажется… Ах, да, около этой ужасной статуи. Прекрасно. Вы всегда можете зайти к нам, и мы также. Оставьте записку, если не застанете, – ведь столько надо посмотреть…

XVI
Флоренция

На другой день по прибытии Аарона во Флоренцию погода испортилась. Небо заволокло тучами, подул холодный ветер, пошел бесконечный дождь. Он сидел в своей большой мрачной комнате над рекой и глядел на струящиеся зеленовато-желтые воды Арно. Зеленые холмы по ту сторону реки казались от сырости еще темнее, пинии грустно простирали свои ветви над виллами.

В пять часов Аарон сошел вниз к чаю и очутился один среди целой компании женщин, – по большей части не то шведок, не то голландок. Он напился какой-то странной травяной настойки, нисколько не походившей на чай, и съел два толстых куска темноватого хлеба, смазанного чем-то коричневым, но, к сожалению, не вареньем. Испытывая неловкость, он сидел в этой красной позолоченной комнате под взорами иностранок. Как неприятно быть мужчиной при таких обстоятельствах!

Он постарался поскорее скрыться обратно в свое отдаленное и безрадостное царство наверху. Ему начинал нравиться старинный отпечаток этого флорентийского обиталища, его неуютность и мрачность. Он даже не почувствовал отсутствия камина в своей холодной и темной комнате. Дома, в Англии, неизбежно был бы камин с ярким огоньком, толстыми коврами и креслом возле него. Но он был так рад избавиться от всего этого и не иметь уютного огонька и мягкого кресла. Ему приятно было ощущать холод и дышать нетопленным воздухом. Уютная приветливость собственного дома давила его, он задыхался в ней. Нет, итальянская холодность была лучше.

Он положил на колени пальто и начал разбирать ноты, купленные в Милане: кое-что Перголези, Скарлатти и несколько вещей Корелли. Он любил нежную, тонкую, отвлеченную музыку, лишенную эмоциональности, с чистыми, прозрачными звуками. Уже спустилась ночь, а он все сидел на том же месте. Ему захотелось поиграть некоторые отрывки на флейте. Но флейта его была слишком чувствительна, – она дрожала в непривычной обстановке и звучала плохо.

Наконец, позвонили к обеду. Было уже часов восемь, даже больше. Ему пришлось привыкать к опозданиям. Он получил отдельный столик у самых дверей, вдали от иностранок. Из мужчин были только – итальянский герцог с семьей и собачкой и лакей Августино.

Пища оказалась, против ожидания, сносной и подавалась в достаточном количестве, прислуга приветливая и расторопная. Все чувствовали себя весело и непринужденно. Ничего напускного. Маленькая желтая собачка герцогини тявкала, герцогский сын кричал, лакей ронял ложки, а пожилые женщины вязали на спицах в ожидании перемены блюд. Да, Аарон предпочитал это отелю Бертолини, где все стремились быть шикарными и элегантными.

Наступившее утро было таким же холодным, с медленно разгоравшейся зарей. Сквозь окно все так же звучали всплески бегущей реки. Движение на улицах началось еще до рассвета: грохот телег, звон трамваев на ближайшем мосту. О, шумная Флоренция! В половине восьмого Аарон попросил кофе, но получил его только в девятом часу.

Дождь шел всю ночь. Но после девяти начало проясняться, и Аарон решил выйти. Какое-то мокрое, мокрое царство. Коляски с влажными, блестящими верхами, телеги, покрытые брезентом, захватывающим даже хвост лошади. Звон копыт, мокрое цоканье. Крестьяне под большими зелеными зонтами, шедшие за длинными фурами, запряженными медленными волами. Пешеходы, шлепающие в плащах, шалях, платках, – безличные, мелькающие. И звон бесчисленных колоколов, церковных колоколов, и тающее в воздухе нежное дрожание соборного колокола.

О, Флоренция, страстная, неустрашимая и трепетная Флоренция! Как сумела она проявить и утвердить свой дух! Аарон был заворожен. Он почувствовал себя обновленным, и новая жизненная энергия проснулась в нем. Флоренция пробудила в нем нового человека. Это был город с мужской личностью.

Аарон был почти доволен, что попал во Флоренцию. Это были дни вскоре после окончания войны, когда еще не успели вернуться и нахлынуть сюда иностранцы, и местность сохраняла свою естественную мрачность и силу. Итак, наш друг не сетовал на одиночество.

На третий день Фрэнсис все же навестил его. Раздался стук в дверь, и он вошел; на лице его было написано любопытство.

– А, вот вы где! – вскричал он, положив руку на грудь. – Как к вам долго идти! Ну, как поживаете? Хорошо вам здесь? Да? Я так рад – мы столько толкались повсюду, что не было ни минуты свободной. Ни минуты. Люди, люди, люди. Просто удивительно, сколько их, со сколькими уже знаком и вновь знакомишься! Бесконечные знакомства. И какие здесь странные люди. Невероятно. Более чем невероятно. – Фрэнсис усмехнулся и грациозно сел у стола. – A-а, ноты! Какие? Корелли! Как интересно. Какие это даровитые музыканты – Корелли и младший Скарлатти. – Тут он закрыл партитуры. – Теперь слушайте! Хотите вы здесь с кем-нибудь познакомиться или нет? Я им всем про вас наговорил, и они сгорают от желания услышать вашу игру. Но я счел за лучшее ничего не говорить о… о вашем стесненном материальном положении и прочее. Я просто сказал, что вы приехали осмотреть город. Видите ли, с этой породой людей надо быть осторожным, – чтобы они не подумали, что в них нуждаются. Просто сначала познакомитесь, а там будет видно. Если они предложат вам выступить в концерте, обстоятельства покажут вам, соглашаться или нет. Но гораздо лучше не допускать их до мысли, что они могут нанять вас за деньги. Это не годится. Они до этого не доросли. Лучше сделать вид, что оказываешь им любезность, и не напрашиваться самому. Как вы на это смотрите? Может быть, я не прав?

Аарон сидел и удивлялся мудрости и любезности молодого красавца. А еще более его поражало это полное отсутствие иллюзий. Собачка, с виду настоящая комнатная собачка, вдруг оказывалась волком, на мгновение показывающим свои клыки, в знак сочувствия своему собрату по крови. Аарон был тронут.

– Да, я думаю, этот путь – самый правильный, – ответил он.

– Вы думаете? Я тоже. О, они такие странные люди! Как вы полагаете, почему англичане, живущие за границей, становятся такими чудаками? Просто невероятно!.. Какие-то патологические субъекты, уверяю вас. А что касается их поведения, – о, мой милый, тут я умолкаю! Оно настолько откровенно и неприлично… И все это под личиной корректных англичан. Я даже не могу вам всего этого передать.

Аарон удивлялся, как это мог Фрэнсис в два коротких дня столько узнать и насмотреться. Но сплетни и воображение легко могут завести куда угодно.

– Ну, хорошо, – сказал Фрэнсис, – что же вы намерены сегодня делать?

Аарон ничего определенного делать не собирался.

– В таком случае вы придете сегодня пообедать с нами.

Фрэнсис назначил час и место, – маленький ресторанчик на другом конце города. Потом он высунулся в окно.

– Очаровательное место! Просто очаровательное! – сказал он. – И вид же у вас! Лучше, чем у нас. Итак, в половине восьмого. Там наверное будет кое-кто – не приглашенные, а просто встретимся, – ведь ресторанчик небольшой. Итак, до свидания. Я так доволен, что вы полюбили Флоренцию. Я прямо грежу наяву!

За обедом общество было исключительно мужское: Фрэнсис с Энгюсом, писатель Джэймс Аргайл, маленький Алджи Констебль, миниатюрный Луи Ми и глухой Уолтер Розен. Все они довольно злобно, но забавно грызлись между собой. Фрэнсис с Энгюсом должны были рано уйти, – они были приглашены в другое место. Джэймс Аргайл совсем опьянел и обратился к Аарону:

– Смотрите, мой мальчик, не давайте совратить себя с пути истинного таким людям, как Алджи! Берегитесь! – и он осушил свой бокал.

Ноздри Алджи затрепетали и глаза сощурились.

– Если вы желаете потерять душу, – ответил он, – то я серьезно предупреждаю вас насчет Аргайла! – И так широко открыл один глаз, что Аарон даже испугался.

– Правильно, мой мальчик, правильно! Ха-ха! Его устами глаголет сама истина, – засмеялся пьяным мефистофельским смешком Аргайл, – они уж вас научат, как спасаться. Я серьезно советую вам обратиться к этой компании старых, опытных спасителей. Они так же добродетельны, как пуговицы на штанах! Ведь вы ничего не потеряете, даже репутации. Ну, а если душу, то что она значит в наше время!

– А что значит душа для вас, уместно будет спросить? – сказал Алджи, хлопая веками, как филин. – Ведь вы специалист в вопросах души, а мы нуждаемся в просвещении по этому предмету.

– Вы-то нуждаетесь! Вы! Ах, какое сборище мудрых дев, – он приблизил свое красное лицо прямо к Аарону, – сидящих во тьме, чтобы сберечь масло для светильников, когда грядет жених! Ха-ха! Когда грядет жених! – он хихикнул про себя, – э? Так не лучше ли оправить светильник, старина? Пока еще не поздно!

Наступила пауза. Алджи, дрожа от гнева, оглядывался, делая вид, что его не трогает эта речь. Глухой еврей Розен невпопад улыбался.

– Мне надо идти, – сказал Алджи. Потом обратился к Аарону:

– Я слышал, вы играете на флейте. Будем ли мы иметь возможность послушать вас?

– Да, – непринужденно ответил Аарон.

– Слушайте, приходите завтра к чаю. Будут некоторые друзья и пианист Дель-Торре. Приходите!

– Благодарю вас, я буду.

– Может быть, вы захватите флейту?

– Ни в коем случае не делайте этого, мой мальчик. Заставьте их занимать себя. А то они вечно все из всех выжимают! – И Аргайл вылил вино Алджи в свой стакан в то время, как тот стоял, словно прислушиваясь к чему-то.

– Во всяком случае, – сказал, наконец, Алджи, – вы придете и, если захочется, то захватите флейту.

– Нет, не берите флейты, мой мальчик, – настаивал Аргайл. – Не смейте даже и думать об этом! Если они желают слышать концерт, пусть покупают себе билеты в театр или идут к маркизе Дель-Торре.

Алджи обернулся к Аргайлу и сощурился:

– Я надеюсь, Аргайл, вы еще в состоянии благополучно добраться до дому?

– Благодарю за заботу. Уж не думаете ли вы оказать мне поддержку?

Алджи был очень небольшого роста и слабого телосложения, а в данный момент, к тому же, не совсем твердо держался на ногах; Аргайл же был великолепно сложенный, крупный мужчина пятидесяти лет. Его ответ имел явное намерение уязвить приятеля.

Алджи и маленький Ми удалились. Стал собираться и глухой Розен, снявший с уха свое приспособление для усиливания звука.

Когда и он ушел, Аргайл, высоко подняв брови, сказал Аарону:

– О, мой друг, что за компания! Маленький Ми – это воплощенная невинность. Но ведь ему за семьдесят лет. Если не верите, спросите его мамашу, которой – девяносто пять… Ха-ха! – засмеялся он. – Что касается Алджи, то он не дурак, вы сами видите. Он может быть занимателен в разговорах, но он здесь не на месте. Ему следовало бы болтаться по дамским гостиным в Лондоне, там бы оценили его словечки… Оба они богаты, оба. Маленький Ми похвалялся как-то раз, что жил прежде на 12 шиллингов и 3 пенса в неделю. Нуждался, бедный малый. Да и что, в сущности, нужно такой белой мыши, как он? Но повезло, – вот он и вошел в деньгу. Богат, как Крез, а тратит около 19 шиллингов в неделю. Правда, это почти вдвое против прежнего… Они меня не одобряют, да с их точки зрения оно и правильно. Иначе, что сталось бы с их деньгами? Недолго бы они удержались, если бы я приложил к ним свою руку. – Он сделал демонически-насмешливое лицо. – Вы знаете, они действуют мне на нервы, эти старые девы. Уверяю вас, я не понимаю, как это они меня терпят. Но, когда люди терпимы, так хочется обливать их желчью. Ха-ха-ха! Бедный Алджи, как вы думаете, пронял я его сегодня или нет?

– Мне кажется, что проняли, – сказал Аарон.

– Он никогда мне этого не простит, уж поверьте мне. Ха-ха-ха! Ведь это придает остроту отношениям, когда знаешь, что тебя не простят. Бедные старые девы! Верно, они сейчас вяжут чулки своими языками и ежеминутно спускают петли! Ха-ха-ха!

Аарон засмеялся. Он никогда не встречал людей такого типа, как Аргайл, и забавлялся его обществом. Его ехидство, покуда оно было направлено на третьих лиц, имело известную привлекательность. В свое время он, вероятно, был красив, со своим гладко выбритым мускулистым лицом. Теперь оно покраснело и обрюзгло, глаза под густыми, серыми бровями сузились и стали неприятными. Но все же он производил впечатление.

– А что же вы собираетесь делать во Флоренции? – спросил Аргайл.

Аарон объяснил.

– Прекрасно, – ответил Аргайл, – используйте их, сколько сможете, а затем отправляйтесь. Уезжайте, пока они не очернили вас. Если они увидят, что вы чего-то хотите от них, они будут обращаться с вами, как с собакой. Они страшно пугаются, если заметят, что кто-нибудь имеет на них виды. Я лично никогда к ним не хожу! Терпеть не могу их глупых чаепитий.

Ресторан совсем опустел, бледный лакей, – наверное, он подхватил малярию во время войны, – еле держался на ногах. Аарон встал.

– Я тоже иду сейчас, – сказал Аргайл и нетвердо встал на ноги. Лакей подал ему пальто и довольно-таки помятую шляпу. Аргайл взял в руки тросточку.

– Не обращайте внимания на мою внешность, – у меня все совершенно износилось! В Лондоне у меня полный комод платья, да только некому привезти его оттуда. Ну, я готов. Аванти!..

Аарон покинул Аргайла у дверей его отеля и получил приглашение непременно побывать у него.

– Итак, не забудьте, в двенадцать, в понедельник! – И Аргайл крепко сжал его руку.

На следующий день у Алджи была масса народу. Алджи имел прекрасную квартиру, чище и уютнее, чем у женщины. Всюду были вазы с цветами, картины, книги, старинная обстановка. Порхающий, прекрасно одетый Алджи был очаровательным хозяином. Гостям это было приятно. Все они, по правде сказать, были очень своеобразны, даже исключительны в своем роде. Аарон разговорился со старым кудрявым итальянцем в серых перчатках, с манерами времен королевы Виктории. Он говорил что-то о леди Сорри, лорде Марш, и понять его было невозможно. Слова его сыпались, как сливы из прорвавшегося бумажного мешка. Но сам он был доволен. Он так любил говорить по-английски!