355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэвид Герберт Лоуренс » Флейта Аарона. Рассказы » Текст книги (страница 15)
Флейта Аарона. Рассказы
  • Текст добавлен: 29 июля 2017, 03:02

Текст книги "Флейта Аарона. Рассказы"


Автор книги: Дэвид Герберт Лоуренс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

XXI
Завершающая глава

Аарон пошел домой и лег спать. В ту ночь ему приснился странный сон. Он очутился в совершенно незнакомом месте. Приближалась ночь. Неизвестно было, где искать ночлег. Вокруг ни одного строения. Всюду только входы в какие-то подземелья или склепы. Аарон спускается в одно из них, – и вот начинается бесконечное блуждание по запутанным лабиринтам бесконечных переходов и отчетливое ощущение ужасной, давящей тоски от этих низко нависших сводов, внушающих полную уверенность, что выхода отсюда нет…

Аарон проснулся среди ночи с ощущением тяжести и с бьющимся сердцем. Он сделал усилие, желая вспомнить свой сон, но как только восстановил в себе первые жуткие образы, тотчас же поспешил их забыть.

Он долго лежал в темноте с открытыми глазами, то размышляя, то бездумно предаваясь произвольному потоку несвязных мыслей, возникающих в воображении в том состоянии оцепенения, которое нельзя назвать ни сном, ни бодрствованием. Под утро Аарону все-таки удалось заснуть и он проспал до девяти часов.

На дворе стоял яркий солнечный день, но Аарону не было до этого никакого дела. Он лежал неподвижно и думал. С гибелью флейты его навязчиво преследовала мысль о том, что в последнее время медленно, но неотвратимо все двигалось к концу самой его жизни. И вот теперь ничего не уцелело: не было больше ни планов на будущее, ни желаний, ни надежд. Он не сомневался ни на минутку, что есть люди, которые охотно помогут ему: Фрэнсис Деккер, или Энгюс Гест, или маркиза, или Лилли. Они достанут ему новую флейту, устроят ангажемент. Но что в этом толку? Флейта все-таки разбита, – та флейта, которая пела в его сердце, – разбита навсегда. Бомба дала лишь логическое завершение этому совершавшемуся втайне процессу. Как ни старайся заштопать и залатать обрывки прежней жизни, – это конец. Аарон чувствовал, что единственная прочная нить, которая тянется от его прошлого к будущему, – это связь его с Лилли. Все остальное растаяло без видимого следа, растворилось как изменчивые фазы луны.

Аарон усилием воли концентрируя ум и воображение, стал строить планы на будущее, которые могли бы прочно связать его жизнь с судьбой его необыкновенного друга.

Лилли – особенный человек, думал Аарон. Несмотря на ум и неотразимое обаяние, которыми он так щедро наделен, редко кто способен вызывать к себе такие враждебные чувства, такую неприязнь как именно он. Да, он создан на особый лад. Аарон представил себе смуглое лицо Лилли, с резкими чертами, как бы таящими в себе скрытую, но постоянную готовность нападения, его широко расставленные глаза с прямым и самоуверенным взглядом. Эта внутренняя защищенность, эта твердая уверенность в себе казалась стержнем всего его облика, которым он как бы говорил: ничто извне не может коснуться меня помимо моей воли и безнаказанно.

В душе Аарона происходила борьба. Он чувствовал, что поставлен перед необходимостью выбора. Дело шло, конечно, не о выборе между жизнью и смертью, но все же об очень серьезном внутреннем шаге: о выборе между своей собственной дороге в мире и привязанностью к непостоянному, но всегда уверенному в себе Лилли. Выбор… – но может ли быть речь о выборе в данном случае? Что может дать ему мир? Музыкальную карьеру и успех в ней, если он захочет, – и ничего больше. Аарон хорошо знал, что достаточно ему смириться и сделать кое-какие уступки вкусам широкой публики, как она создаст ему успех и обеспечит деньги. Но ведь для этого надо слишком многим поступиться… И если уж все равно поступаться собой, то не лучше ли сблизиться этой ценой со столь привлекательным, несмотря ни на что, человеком, как Лилли, чем склониться перед звериным ликом публики-толпы. Да, Аарон готов подчиниться, но только не женщине, не идее и не толпе. Если надо наложить цепи на свою независимость и подчинить себя чему-то помимо собственной воли, то он готов лучше подчиниться своенравной и столь непохожей на других личности Лилли, чем кому бы то ни было другому. Аарон должен был сознаться себе, что этот странный человек имеет над ним какую-то неизъяснимую, но несомненную власть.

В то время, как Аарон лежал так, взвешивая представлявшиеся ему возможности, ища выхода из того тупика, в котором он себя так ясно почувствовал после взрыва бомбы, и утешая свое сердце горькой усладой воображаемой покорности своему герою, – этот герой постучался к нему в дверь и вошел в комнату.

– Я пришел спросить, – сказал он вместо приветствия, – не захотите ли вы прогуляться со мною за город: сегодня такой прелестный день. Я боялся, что вы уже давно убежали на волю. А вы до сих пор валяетесь в постели, как женщина, которая собирается родить. Вы здоровы?

– Да, вполне здоров, – ответил Аарон.

– Горюете о своей флейте? Бросьте! Найдется другая. Вставайте-ка скорей!

Лилли отошел к окну и стал глядеть на реку.

– Мы уезжаем в четверг, – неожиданно сказал он, после недолгого молчания.

– Куда? – вздрогнув, спросил Аарон.

– В Неаполь. Мы наняли там небольшой домик на зиму, в деревне, неподалеку от Сорренто. Мне надо засесть за работу: ведь зима надвигается. Я рад возможности забыть все и всех и жить самым ограниченным кругом впечатлений. Чего ради гоняться за жизнью, когда она в нас самих; по крайней мере, иллюзия её.

Аарону стало как-то не по себе.

– Долго ли вы намерены прожить там? – спросил он.

– Нет, только зиму, не дольше. Я бродяга по крови, перелетная птица. Мне нужна перемена мест. Полагаете ли вы, что кукушка, когда она зимует в Африке, все та же самая птица, как и тогда, когда она кукует весною в Англии? Я думаю, что ей и самой с трудом верится, что она то же самое существо. Так и я. Я знаю, что должен перемещаться то на север, то на юг. Такова моя природа. Не могут же все люди иметь совершенно одинаковые потребности.

Аарон помолчал. Глубокое разочарование овладело им.

– Эту зиму вы собираетесь провести один?

– Хотел бы прожить ее в тесном одиночестве с Тэнни. Но кругом всегда вьется столько людей…

– А на будущий год какие у вас планы?

– Не знаю… Может быть, удастся уехать куда-нибудь в далекие страны. Мне хочется испытать какой-нибудь совсем новый образ жизни. Какой-то период жизни во мне закончился, и было бы нелепо искать его продолжения. Я презираю всех этих искателей и ненавижу всякого рода искания.

– Вы говорите о тех, кто старается обрести новую религию? – несколько насмешливо спросил Аарон.

– Да о тех, кто ищет религию или любовь, – одним словом, всего того, что стало болезнью человечества.

– Не-не знаю, – протянул Аарон. – Быть может, напротив, отсутствие любви и религии нужно считать болезнью.

– Но большинство людей не найдет в этом никакого смысла. Им нужно видеть перед собою цель и награду.

Лилли желчно рассмеялся. Аарон тем временем успел одеться, они вдвоем вышли на улицу, сели в трамвай и поехали за город.

Спустя час оба друга сидели на осеннем солнышке возле маленького трактирчика и пили красное вино. Был полдень. На стройной колокольне на противоположном берегу звонко и протяжно пробили часы. Была самая драгоценная пора дня, час полуденного покоя, когда мир и чувство взаимного единения опускаются на человека и природу.

Аарон взглянул на Лилли и увидел в его глазах то же странное, как бы отсутствующее выражение, какое бывает у отдыхающего животного, когда оно лежа жует свою жвачку и ощущает себя совершенно слитно со всем окружающим. Это выражение не похоже на выражение счастья – в нем светится нечто другое: бодрое наслаждение покоем и удовлетворенное ощущение своей значимости. То же бывает и у собаки, когда она растянется на солнце, зажмурив один глаз и мигая другим; вы прочтете в нем не пассивность, а напряженное, внутренне-деятельное упоение тем, что она являет собою средоточие некоего собственного, только ей присущего мира.

Так они просидели, – почти пролежали под деревьями, – часа полтора. Затем Лилли попросил принести счет, заплатил, и они пошли дальше.

– Как вы думаете, – что буду я делать нынешней зимой? – спросил Аарон.

– А что вы хотели бы делать?

– Этого-то именно я и не знаю.

– Но чего же вам хочется? Я хочу сказать, – есть ли что-нибудь, что толкает вас изнутри, и куда именно?

– Нет. Я знаю только, что не могу ничего не делать.

– Чувствуете ли вы себя способным к какому-нибудь постоянному занятию, вроде службы?

– До сих пор мне не удалось найти такого занятия, которое могло бы стать для меня постоянным.

– Почему?

– Таковы мои природные свойства.

– Так вы тоже искатель? И в вас, значит, сидит некое «божественное стремление»…

– Не знаю. Но во всяком случае уверен, что то стремление, которое во мне сидит, происхождения скорее бесовского. Не вижу в нем ничего божественного, – засмеялся Аарон.

– Допустим. Это вещи второстепенные. А вот что важно. В мире существует только два источника мощных жизненных устремлений… Вы верите тому, что я говорю?

– Почем я знаю, – все тем же недобрым смехом засмеялся Аарон. – А вам хочется, чтобы я верил?

– Мне это безразлично. Я хотел бы, чтобы вы мне верили только ради вас самих.

– Хорошо. Продолжайте.

– Итак, существует только два источника мощных жизненных стремлений: любовь и власть.

– Любовь и власть? – повторил Аарон. – Власть не кажется мне таким уж значительным стремлением.

– Вы так думаете потому, что не испытали ее. Но не будем пока спорить об этом. Скажите, какое стремление до сих пор руководило вами? Любовь?

– Не знаю, – замявшись, ответил Аарон.

– Вы не можете не знать этого. Ведь еще недавно вы совершили ряд поступков под влиянием определенных стремлений. Согласны вы с этим?

– Положим, – неохотно согласился Аарон.

– Хорошо. Так в чем же заключалось ваше устремление? Вы хотели добиться любви или положения в обществе?

– Того и другого.

– Верно. Того и другого. Так скажите же, чего вы ищете в любви? Женщину, которую вы могли бы любить и которая могла бы любить вас, и чтобы такое счастье тянулось до скончания века. Не так ли?

– Вам, кажется, известно, что я сбежал от такого счастья, какое вы описываете…

– Но теперь вы, кажется, научились понимать, что ничего другого в любви и не бывает!

Аарон взглянул на Лилли с явным желанием не принять этого вывода. Но Лилли добродушно засмеялся:

– Не притворяйтесь. Вы отлично знаете, что это так. Это одна из последних иллюзий, которую вы утратили, голубчик. Отлично. Что же дальше? Для вас наступает черед отправиться на поиски Бога. Не чувствуете ли вы потребности обзавестись таким Богом, которого можно подкупить своей любовью, а затем сблизиться и прожить с ним в полном блаженстве бессчетное число вечностей, бессмертий и всего прочего? Не это ли ваша затаенная мечта?

Аарон опять довольно враждебно взглянул на Лилли, но промолчал.

– Любовь к женщине вы жаждете заменить на какую-нибудь другою. И так, шествуя от страсти к страсти, от экстаза к экстазу, от триумфа к триумфу, вы будете стремиться порвать все связывающие вас узы естества и вырваться из своей личной и человеческой ограниченности, чтобы потонуть в вечном блаженстве. Для вас существует только такой экстатический идеал или нирвана, – оборотная сторона той же медали.

– Во мне может быть больше ненависти, чем любви, – сказал Аарон.

– Это то же самое, только с обратным знаком. Анархист, бросающий бомбу в кафе из ненависти к существующему строю, и уголовный преступник-убийца действуют оба в состоянии напряженнейшей любви, но только с обратным знаком. Развивающееся без удержу любовное устремление вдруг неожиданно отражается назад и принимает ужасный лик ненависти.

– Хорошо! Значит я уголовный преступник и убийца?.. – насмешливо начал Аарон.

– Нет, еще нет, – перебил его Лилли. – Но вы человек, сотворивший себе кумира из любви и поэтому не стоите, может быть, ни гроша там, где любовь меняет свой знак и превращается в свою кажущуюся противоположность. Но послушайте: к чему приводит такое поклонение любви, вера в нее, устремление всех душевных сил в ее сторону? Вы можете сколько угодно безумствовать, приходить в экстаз, таять от любви к женщине, к человечеству или к Богу. Можете идти в этом направлении до того последнего предела, где уже утрачивается чувство собственной личности. Но вот тут-то вы и попадаете в ловушку. Человек не может отделаться от самого себя. Человек может к этому только стремиться. Но это так же достижимо, как желание проглотить самого себя. Вы искусаете себе все пальцы, но желаемого так и не достигнете. Вам не растворить себя ни в женщине, ни в человечестве, ни в Боге. Всегда окажется налицо некий остаток, и этот остаток есть не что иное, как вы сами. Бросьте же все эти попытки, дорогой мой. Отвернитесь от кумира любви. Он не поможет вам достичь невозможного, – отрешиться от самого себя. К чему же тогда ваши усилия? Вам не сложить со своих плеч ответственности за себя. Ни один из богов, которым когда-либо поклонялся человек, не сумел снять с него эту тяжесть. Человек обречен быть самим собою, только самим собою и всегда самим собою. Никакая страсть, никакой экстаз, никакие порывы не могут создать цель вне вашего я и в которой оно могло бы растаять и испепелиться, как орел в солнечных лучах или бабочка в пламени свечи. Вне вас нет ни цели, ни Бога… Надо иметь мужество стать лицом к лицу с той единственной реальной целью, которой каждый из нас несомненно обладает: с самим собою. Никто никакою ценой не может стать больше, чем он есть. Для этого бесполезно призывать даже Бога. Внутри вас самого заложена ваша личность, как зародыш в яйце. Она развивалась шаг за шагом, начиная с того момента, когда вы, при своем зачатии, были семенной клеточкой в утробе вашей матери. Рядом сложнейших и тончайших процессов эта клеточка развилась в сложное единство вашей личности. Эти созидательные процессы не прекращаются в вас вплоть до самой смерти. Вот ваше единственное, подлинное и несомненное достояние: ваша собственная личность! Какое противоестественное и противочеловеческое стремление – эта жажда растворить ее в чем-то или ком-то другом и освободить себя от бремени этого богатства! Ваша задача – содействовать тому, чтобы из яйца развился птенец, а из птенца – тот феникс личности, который всегда бывает неповторимым и единственным во всем мире. Единственность и неповторимость личности, – в этом смысл, назначение и судьба человека. Судьба вырастает изнутри, из тех форм, в которые облечена конкретная человеческая личность. Никому не дано знать наперед свою судьбу или пути развития своей личности. Нам дано только прилагать все силы к развитию ее… – Помните же, мой друг: человек не имеет права отказаться от заложенной в него святыни собственной личности. И не поддавайтесь соблазну освободиться от ответственности за самого себя через любовь, самопожертвование, погружение в нирвану, или игру в анархизм и метание бомб, – что является в сущности той же самой нирваной, только с обратным знаком. Не соблазняйтесь этим…

Аарон почувствовал себя на минуту подавленным таким потоком слов и натиском, с каким он был произнесен. Но затем улыбнулся и сказал:

– Так, по-вашему, человеку надо, как наседке, сидеть на своей личности и ждать, пока из нас вылупится что-нибудь значительное?

– Да. Только не все же время надо сидеть наседкой. Если из ядра вашей личности исходят порывы к любви, – любите. Но при этом всегда твердо знайте, что то, что вы делаете, вы делаете во исполнение личности. Не верьте идущим извне предписаниям, обязанностям, долгу. Если любится – любите, безумствуйте в страстях. Но не позволяйте своему рассудку затемняться мыслью, будто любовь это какая-то цель. Она всего только средство, способ выполнения некоего жизненного назначения. Единственная цель, которая имеется у человека, заключается в осуществлении желаний и побуждений, которые зарождаются в недрах его собственной личности. Будьте страстны в той мере, в какой страсть заложена в вашей природе, и тешьте свою чувственность, хотя бы самым животным образом, если только это здоровое выражение ваших сил, а не болезненный надрыв. У слабых душ слаба и чувственность, у могучих – и чувственность соразмерна. Но помните, что ответ за все придется держать вам одному и притом только перед самим собою.

Во время этого монолога, который Лилли произносил с необычной для него страстностью, приятели сели отдохнуть у подножия белой каменной ограды. Аарон вслушивался больше в звук голоса, чем в слова, которые произносил Лилли. Именно звук, тон, музыка голоса Лилли странною властью проникали ему в душу. И смысл этой речи он воспринимал сердцем гораздо яснее, чем мог бы понять ее умом. Поэтому ему удалось отчетливо сформулировать возражение, которое поднялось с самого дна его души:

– Вы говорите так, – сказал он Лилли, – как будто мы, люди, подобно деревьям, существуем в мире обособленно, каждый сам по себе. Но это не так. Чтобы любить, надо, чтобы рядом с нами был другой человек. Это же необходимо и для того, чтобы ненавидеть, и даже для того, чтобы просто разговаривать.

– Это несомненно. Но ни из чего не следует, что наше отношение к ближнему должно строиться только на одной любви. Я уже говорил, что существуют два основных стремления в человеке. Помните? Их могло бы быть, пожалуй, и больше. Но для меня очевидно, что в наше время их всего два: любовь и власть. Последние главы истории развития цивилизации заключались в том, что люди всячески старались свести обе эти силы к одной, – к любви. Стремление к власти предавалось презрению и всеми силами подавлялось. Я считаю, что теперь пора вернуть все права этой отвергнутой воли к власти. Без уважения к этому заложенному в человеческой природе стремлению, человечество неминуемо докатится до анархической расхлябанности, от которой мы, кстати, уже не очень далеки. Настало время окружить волю к власти подобающим уважением при сохранении каждым чувства ответственности за себя. Воля к власти – великая, движущая сила. Вам понятно, о чем говорю?

– Не совсем, – признался Аарон.

– Возьмите, для ясности, то, что называют любовью. В реальной жизни основной стержень желания любви заключается в стремлении доставить другому человеку – или другим людям – счастье. Любовь горит самопожертвованием в пользу другого или других. Теперь произведем в этих отношениях перестановку. Вместо желания любви поставим стремление к власти. Тогда основной целью будет уже не счастье любимого или хотя бы самого себя, – счастье ведь только одно из многих возможных состояний, и мне противно думать, что можно стремиться к тому, чтобы свести все возможные для человека состояния к одному только счастью. Воля к власти не ставит перед собой такого рода целей. Это сила более изначальная, глубинная и темная. Ее основной пафос состоит в том, чтобы уничтожить, смести старые, пожелтевшие листья и дать жизнь молодым зеленым побегам. Эта сила существует сама по себе, она не ищет целей и оправдания вне себя, ей не нужно ни Бога, ни любимого человека… Разумеется, если есть воля к власти, должен быть и кто-нибудь, кого надо втянуть в сферу этой власти. Совершенно так же, как в любви необходимо, чтобы был любящий и любимый, так и при осуществлении воли к власти должен быть ведущий и ведомый.

– Как же знать, кто призван властвовать, а кто – подчиняться?

– Я говорил вам, что каждый человек должен руководствоваться голосом, идущим из глубины собственной личности. Только этим голосом, и ничем больше. Вы должны или властвовать, то есть подчинять себе, или любить, то есть подчиняться. И то и другое будет высшим выражением вашей личности. Многим людям чуждо желание власти. Они жаждут найти вождя. И это стремление объяснимо и естественно. Пусть они добровольно, в самой глубине своей, подчиняются влиянию более мощного, чем у них, духа, более сильной воле. Конечно, в наши дни, когда люди говорят, что нужен вождь, они часто подразумевают под этим словом простое орудие для выполнения своих целей. Как, например, Ллойд-Джордж: он только удобное орудие для достижения определенных целей! Я же говорю о других вождях и о другом подчинении. Заметьте не о рабстве, а о свободном подчинении. Я представляю себе глубокое, преданное, безграничное пожертвование себя другой, более героической, более могучей личности. В вас, Аарон, тоже живет потребность подчинения. Вам чуждо желание властвовать, подчинять. Вы тоже ищете среди людей героическую душу, которой вы могли бы доверчиво вручить свою неповторимую личность. Вы осознаете эту потребность. Правда? И вы знаете, что ее не удовлетворить в любовных встречах с женщинами. Дело не в любви, а в посвящении другому своей жизни. Вы знаете, что вам необходимо подчинить себя другому. Но что-то в вас восстает против этого. Вы бунтуете и, может быть, скорее согласитесь умереть, чем подчиниться. Что же – умирайте! Дело ваше.

Наступило долгое молчание. Затем Аарон пристально взглянул в лицо Лилли. Оно было хмурым, отчужденным и выражением своим напоминало лики византийских мозаик.

– И кому же мне следует подчиняться? – спросил Аарон.

– Это подскажет Вам Ваша душа, – ответил Лилли.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю