Текст книги "Журнал «Если», 2000 № 01"

Автор книги: Дэвид Геммел

Соавторы: Дмитрий Володихин,Владимир Михайлов,Кэролайн Черри,Владимир Гаков,Эстер М. Фриснер (Фризнер),Сергей Кудрявцев,Владимир Михайлов,Евгений Дрозд,Александр Ройфе,Константин Дауров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

ВЕРНИСАЖ
ЛАНДШАФТЫ СНОВИДЕНИЙ

Заголовок статьи навеяло название первого и пока единственного альбома английского художника, о котором пойдет речь.

Альбом в оригинале назывался «Dreamlands» (1990), что можно перевести и как «Страна снов», и как «Земля снов». А художника зовут Марк Харрисон.

Он не входит в плеяду знаменитостей, лауреатов, модных и самых высокооплачиваемых художников – короче, знаковых фигур фантастической тусовки. Даже в двух самых фундаментальных на сегодняшний день «жанровых» энциклопедиях – научной фантастики и фэнтези – о нем не сказано ни слова.

На мой взгляд, это несправедливо. Харрисону скоро исполнится пятьдесят, за его плечами сотни работ, среди которых попадаются просто блестящие, и притом он по сей день остается «малоизвестным художником эпохи Уэлана». Ну, приблизительно так же, как какие-нибудь «мирискусники» – Сомов, Бакст, Добужинский – оставались малоизвестными «в эпоху Репина и Васнецова»…

Родился он в 1951 году. Для родного города Лестера у Харрисона не нашлось ни одного доброго слова: «Для меня это место на карте обозначено лаконичным Нигде». Оно и понятно: как мог унылый индустриальный центр Средней Англии дать толчок вдохновению впечатлительного подростка, вся сознательная жизнь которого была посвящена поискам иных миров, чего-то яркого, неземного, экзотического.

Сразу же по окончании средней школы Харрисон уехал (попросту говоря, сбежал) в соседний, гораздо более колоритный, Ноттингем, где поступил в художественный колледж. Ноттингем, между прочим, соседствует с Шервудским лесом, известным даже тем, кто никогда не ступал на землю Соединенного Королевства. Кстати, кроме прекрасно сохранившегося замка, город знаменит еще старейшим английским пабом – «Дорога в Иерусалим», открытым, страшно сказать, в 1189 году и по сей день исправно принимающим посетителей. Вот тут было все, что нужно для художественной души!

После Ноттингема Харрисон завершил образование в колледже, расположенном в пригороде Лондона, название которого также знаменито во всем мире, – Уимблдоне. И в 1973 году с дипломом в кармане и самыми честолюбивыми проектами в голове начал хлопотную жизнь свободного художника (хотя первый заказ от издателей получил еще в колледже).

Однако после нескольких первых удачных работ, проданных на заказ (среди них, кстати, фантастики не было вовсе), у Харрисона наступил творческий простой, длившийся несколько лет. Заказов не было, а значит, не было и денег, и совершенно «романная» мелодраматическая ситуация – голодающий художник отказывает себе во всем, на последние медяки покупая холст и краски – для Харрисона тогда была, увы, грубой реальностью.

Он решает поступить на службу: «Мне надоело голодными глазами провожать друзей, отправляющихся за город на уик-энд, а самому в голове просчитывать, могу я себе позволить купить банку джема или нет. Так я стал клерком. И поначалу мне понравилось: после нескольких лет тотального безденежья было здорово получать обыкновенную зарплату! Но будущего у этого ремесла не было, все оказалось таким же зыбким и нестабильным, и мне пришлось задуматься над тем, что я делаю и что собираюсь делать впредь».

Харрисон снова вернулся к живописи, но теперь старался не ограничиваться единичными заказами, а сразу получать контракты на солидный срок – и желательно от американских издателей. Конечно, это неизбежно внесло в его работу элемент пресловутого коммерческого «конвейера», но, как показало время, ему одному из немногих жанровых иллюстраторов удалось свести этот элемент к минимуму.

Наверное, это произошло потому, что Харрисон очень уважительно, даже с пиететом относится к своему подсознанию. Заказчики определяют сюжеты картин, но здесь пределы их власти заканчиваются. Художник предпочитает вслушиваться, всматриваться в себя.

«Из-за того, что почти все мои картины были заказаны издателями, идеи, которые я использовал, приходили ко мне как бы снаружи, извне. А вот сновидения, грезы, без которых также не было бы этих картин, шли изнутри, из меня самого, поэтому они – часть моей личности. На самом деле я не умею прямо, «в лоб», использовать образы, которые увидел во сне, но зато могу пользоваться ими опосредованно и без ограничений… Мои сны, грезы, видения определяют не то, что я изображаю, а, скорее, то, как я это изображаю. В мозгу скапливается множество самого разнообразного материала, и когда-то потом, когда представится случай, некий, затесавшийся в сознание образ – на первый взгляд, случайный, – вдруг возьмет да и появится на холсте. Причем в том месте, где нужно».

Стоит ли удивляться, что среди живописных циклов Харрисона – архетипичные «Сны о Еве», серия «Заглядывая в окна», навеянная работами Магритта, Дельво и других сюрреалистов; проникнутые тайнами и магическими символами «ориенталистские» фантазии. Ну и наконец, обложки к «маджипурскому» циклу Силверберга и циклу о Многоярусном мире Фармера, произведениям Пэт Мэрфи, Орсона Скотта Карда, Джека Вэнса, Шери Теппер… Для тех, кто разбирается в фантастике и живописи, эти имена говорят сами за себя.

А если выделять какие-то «фирменные», повторяющиеся мотивы Харрисона, то первым делом бросаются в глаза два: в его мире всегда есть место красоте; но красота эта, притягивающая взор, всегда таит в себе и скрытую опасность. Они неразлучны и немыслимы одна без другой. Кажется, две вещи Харрисону должны стабильно не удаваться: лубочный оптимизм умиротворенной утопии, мещанское «сделайте нам красиво» и не менее унылый (несмотря на весь свой внешний «отвратизм») мир современного коммерческого «ужастика». А на неуловимой, но неизменно присутствующей грани между этими полюсами, тонкой полоске нейтральной зоны – пожалуйста, тут художник впечатляюще покажет, на что способен!

…Текст к вышеупомянутому альбому Харрисона написала американская писательница Лиза Тагтл, с некоторых пор переселившаяся в Англию. Автор нескольких фантастических книг, соавтор Дж. Р.Р.Мартина и бывшая жена Кристофера Приста, в 1981 году она отказалась от присужденной ей премии «Небьюла» – нечастое событие в мире англоязычной фантастики [1]1
  В знак протеста против демонстративного исключении Станислава Лема из Ассоциации американских писателей-фантастов (членом ее может стать всякий, независимо от страны проживания, кто продал на американском рынке хотя вы один рассказ), последовавшего за публикацией Лемом весьма нелицеприятных статей, посвященных «глубокому провинциализму и интеллектуальной убогости американской фантастики». (Прим. авт.)


[Закрыть]. Татгл не раз гостила у Харрисона. И если правда, что не только человек строит себе жилище, согласуясь, с собственными эстетическими представлениями, но и Дом со временем оказывает незримое влияние на хозяина, то ключом для лучшего понимания художественного мира Харрисона послужит эта цитата из статьи Таттл, которую мне хотелось бы привести целиком:

«Сейчас Марк Харрисон живет на южном побережье Англии, и из окон его квартиры на верхнем этаже видно море. В этой квартире много окон, насыщающих комнату, где он обычно работает, солнечным светом и целой цветовой палитрой постоянно изменчивого в этих местах неба. Первое, что бросается в глаза посетителю, это замысловатые, вырезанные из дерева фигурки божеств и фантастических чудовищ. И пока художник работает, склонившись над своим столом, студию наполняют звуки экзотической музыки – африканской, с острова Бали, старинной английской, не говоря уж о собственных музыкальных экспериментах Харрисона (он работает ударником в местной группе «Gamelanadingdong»). И в такой обстановке на холст или картон переносятся не менее экзотичные картины, рожденные воображением…» □

Михаил КОВАЛЕВ

Кэролин Черри
ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА ТЬМЫ

Смерть шла по рынку Коринфа.

Иногда она останавливалась у прилавков, с довольным видом оглядывала толпы людей. Смерть приняла обличье немолодой женщины в запыленных лохмотьях. Она много путешествовала – о том говорил зажатый в руке посох – утром побывала в Сирии у знаменитого полководца, потом отправилась в Индию, наведалась в Египет. Кроме того, тысячи тысяч слуг выполняли приказы Смерти – впрочем, все они являлись составными частями ее сущности. Сама же она одновременно находилась на рынке в Коринфе, в маленькой хижине в Германии и на небольшой улочке Рима – многократное и мгновенное отражение личности, каждое из которых видело мир ее глазами.

Смерть нежно улыбнулась ребенку, который заглянул ей в лицо и рассмеялся, но улыбка исчезла, когда мать потащила мальчика прочь, повторяя, что не следует глазеть на незнакомых людей. Смерть отвернулась от юного нищего, устроившегося на ступенях храма, лишь бросила ему монетку, и тот с удивлением посмотрел ей вслед.

И вот Смерть подошла к парадной лестнице дворца. Стража насторожилась, но, увидев, что это убогая нищенка, подняла копья и разрешила ей пройти: по обычаям страны во дворец пускали всех странников, чтобы они могли поесть за дальним концом стола и получить милостыню – здесь редко появлялись путники, и новости ценились как большая редкость.

Да, сегодня ночью Смерть будет сидеть за королевским столом – ее неотвратимо влекло к хозяину дворца.

Впрочем, Смерть отлично знала сюда дорогу, ведь ей уже доводилось шагать по коридорам с богато украшенными стенами, тем самым, что вели в тронный зал, где теперь шел роскошный свадебный пир. А год назад она приходила, чтобы увести за собой старого царя. Слуги, выполняя ее поручения, не раз наведывались во дворец; Смерть прекрасно ориентировалась в его переходах и апартаментах – как и в великом множестве других мест на бескрайних просторах земли.

Однако слуги увидели лишь лохмотья незваной гостьи и с плохо скрываемым презрением усадили ее в самый дальний угол. Ей сунули в руки тарелку с едой и чащу с вином. Смерть не стала отказываться от угощения, она слушала песни менестрелей и наслаждалась дарами земли. Однако никто не заговорил с ней, впрочем, она и сама хранила молчание, изредка бросая быстрые взгляды на молодого царя.

Наконец взгляды их встретились, и Смерть поняла, что он догадался о том, кто она такая. Впрочем, царь был еще очень молод, ему казалось, что у него еще все впереди.

Трапеза заканчивалась, принесли вино, и первым из оправленного золотом кубка выпил царь, потом передал его своей молодой жене. Слуги неслышно скользили между гостями, доверху наполняя вином чаши – наступало время беседы.

Глаза царя раз за разом со страхом обращались в сторону Смерти, чьи лохмотья казались ему слишком черными, а лицо чрезмерно бледным; умирающие чувствуют то, что недоступно живущим.

– Странница, – заговорил наконец царь, и его голос прозвучал уверенно и твердо, – по нашим обычаям мы сначала угощаем гостей, а потом они сообщают нам свое имя и, если хотят, рассказывают о том, что повидали. Мы никогда не настаиваем, но так у нас принято.

Смерть поднялась на ноги, и время остановилось, все в зале застыло: вино повисло в воздухе, не достигнув чаши, губы не успели договорить слово, муха, только что влетевшая в открытое окно, замерла в проеме, а огонь в камине превратился в изумительный монумент.

– Владыка Сизиф, я Смерть, – негромко проговорила она и, сбросив лохмотья, предстала в своем истинном обличье – темная сестра Сна, прекрасного и нежного Бога. – Пойдем со мной. Пора.

Исполненная силой юности душа Сизифа крепко вцепилась в смертное тело своего хозяина, не желая его покидать. Царь оглядел роскошно убранный зал, дотронулся до руки молодой жены, которая не почувствовала его прикосновения, ведь для нее время остановилось – сияющие голубые глаза широко открыты, чудные волосы цвета спелой пшеницы спят на плечах – красавица, красавица Меропа.

Рука Сизифа задрожала. Он повернул к Смерти залитое слезами лицо.

– Она не видит тебя, – сказала Смерть. – Пойдем со мной.

– Это несправедливо, – запротестовал Сизиф.

– Ты баловень судьбы, – промолвила Смерть, – владеешь множеством замечательных вещей, которые всегда принадлежали тебе. Но пришла пора оставить мир.

– Я ее люблю, – рыдал Сизиф.

– Она уйдет, в свое время, – пообещала Смерть.

Сизиф провел ладонью по нежной щеке Меропы, которая так и осталась неподвижно сидеть на своем месте. Он поцеловал жену и снова посмотрел на Смерть.

– Одно слово, госпожа, – взмолился он, – одно слово с моей суженой.

Сердце Смерти дрогнуло, поскольку, как и ее брат, она была доброй богиней.

– Ладно, я дам тебе несколько мгновений.

Мир снова пришел в движение. С жужжанием пролетела муха, взметнулось вверх пламя, возобновились разговоры.

Меропа коснулась руки мужа и удивленно заморгала, когда Сизиф наклонился к ней и что-то зашептал на ухо. Небесно-голубые глаза округлились и наполнились слезами; женщина покачала головой, а Сизиф продолжал шептать.

Смерть отвернулась, чтобы не смотреть на рыдающую вместе с мужем Меропу, гости замолчали, не понимая, что происходит.

Все в зале снова застыло.

– Время пришло, – промолвила Смерть.

– Госпожа, – царь сдался и кивнул.

На сей раз душа мгновенно покинула тело и недоуменно огляделась по сторонам. Смерть взяла ее за руку и посохом раздвинула занавес, который отделяет сумеречный мир от обычного.

– Ой, – тихонько вскрикнул Сизиф, содрогнувшись во мраке.

Однако Смерть обняла молодого царя за плечи и пошла рядом, стараясь его утешить.

А потом удалилась, ибо потратила на Сизифа слишком много времени, и другие ее глаза и руки были парализованы – ведь дел у богини всегда хватало. Она уселась на трон в царстве мертвых и взглянула на серые извилистые воды Стикса и на погребальное пламя Флегетона [2]2
  В древнегреческой мифологии огненная река в подземном царстве. (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть], а остальные ее «я» принимали души моряков, потерпевших кораблекрушение в Средиземном море, и душу котенка, умершего в Александрии.

Смерть, сестра Сна, никогда не спит и присутствует повсюду.

Однако после того как мир обернулся вокруг своей оси третий раз и у Смерти появилась возможность отдохнуть на берегу Стикса, откуда она собиралась отправиться в далекую Африку (там жила старая женщина, которая призвала ее к себе), печальный призрак тронул Смерть за рукав. Она увидела залитое слезами лицо Сизифа.

– Ты все еще страдаешь? – спросила, она у души. – Мне жаль тебя, Сизиф. Перебирайся на другой берег… там есть прекрасные луга, где ты найдешь своих старых друзей. Я не сомневаюсь, что родители с нетерпением ждут встречи с тобой. Придет время, и к тебе присоединится Меропа. Поверь, дни разлуки пробегут незаметно.

Твоя беда в том, что ты никак не можешь забыть земной мир.

– Я и впрямь ничего не могу поделать, – ответил молодой царь. Моя жена не отпускает меня.

– До сих пор?! – с недоумением воскликнула Смерть.

– Да, погребальный обряд не свершен, – горестно заявил призрак, простирая руку в сторону серой реки, где причалила к берегу лодка перевозчика. – У меня нет монеты, и близкие со мной не простились. Я остаюсь пленником прежнего мира. О, госпожа, позволь мне отправиться во дворец, я постараюсь убедить жену похоронить меня, как положено.

– Таков закон, – признала Смерть, пожалев Сизифа и женщину с небесно-голубыми глазами и волосами цвета спелой пшеницы.

«Как она жестока, – подумала Смерть, – и как красива».

– Иди, – разрешила Смерть. – И добейся, чтобы Меропа устроила тебе подобающее погребение. Вот путь, по которому ты пойдешь.

Она раздвинула занавес меж мирами, показав Сизифу Коринф, а сама устремилась в Африку, где кричала от боли старая женщина. И Смерть пришла к ней, быстрая и милосердная.

Однако, шагая по ночному рынку, призрак Сизифа улыбался. Когда он поднимался по ступеням дворца, стражники вздрогнули и покрепче сжали копья, а пламя факелов взметнулось ввысь.

В тронном зале укрытое тяжелым покрывалом лежало его тело. Рядом с ним на коленях стояла Меропа. Ее прекрасные небесно-голубые глаза были заплаканы, а золотые волосы в беспорядке.

Сизиф рассмеялся и коснулся ее плеча, но она ничего не почувствовала; тогда он вошел в собственное тело и с улыбкой приподнялся на смертном ложе.

– Мой повелитель! – вскричала Меропа, а он крепко прижал ее к груди.

Слезы мгновенно сменились радостным смехом.

Слуги испуганно взирали на счастливую пару – умного царя и его храбрую молодую жену. Ведь пока Смерть ждала Сизифа, супруги договорились, что Меропа ни при каких обстоятельствах не станет хоронить мужа.

– Не впускать во дворец незнакомцев, – тут же приказал Сизиф своей страже.

И вместе с юной женой поднялся по лестнице в спальню, где на стенах танцевали голубые дельфины и всю ночь ярко полыхали факелы.

В те времена в Китае шла война, на берегах Янцзы горели деревни и города. Одни люди тихо покидали сей мир, другие покрывали себя вечной славой. Смерть и тысячи ее слуг были очень заняты.

В Индии началась чума, горячие ветры разносили ее дыхание по улицам городов: сначала умирали животные, а потом и люди, которые отчаянно кричали, не в силах переносить жестокие мучения. Смерть в сопровождении слуг мчалась на зов несчастных.

Вскоре разразилась война в Германии, которая кровавым потоком выплеснулась на земли Галлии; сражения не стихали в течение многих лет.

Смерть, которая никогда не спит, редко возвращалась в свой замок, она скиталась по дорогам Европы или горам Азии, появляясь в самых разных местах в лице своих многих тысяч слуг.

Прошли годы, она снова оказалась на рынке Коринфа. Дети с ужасом смотрели на нее, а взрослые старались незаметно отойти в сторонку.

– Что происходит? – спросила Смерть, вспомнив, как встречали ее в этом городе раньше.

– Уходи прочь, – ответил купец. – Наш царь не любит, когда в город приходят чужаки.

– Изгоняя странников, вы оскорбляете Богов, нарушаете их заповеди, – сказала Смерть.

Но люди начали бросать в нее камни, сердце Смерти наполнилось скорбью, и она покинула город. Возле ворот сидел умудренный годами нищий и с надеждой смотрел на незнакомку. Однако Смерть отвернулась от него, лишь бросив несчастному монету.

Потом она сделала один шаг (а шаги Смерти широки) от городских ворот до входа во дворец. Стражники мгновенно скрестили перед ней копья. Но теперь Смерть была в богатых черных одеяниях с золотой каймой, а в ее глазах полыхал огонь.

Стражники в страхе отшатнулись, копья со стуком попадали на пол, и разгневанная гостья молча прошла во дворец. К тому же ее разбирало любопытство: почему в городе появился обычай, запрещающий впускать странников.

Пламя факелов с ревом взметнулось к потолку, когда Смерть прошла по коридорам, но мрачную фигуру богини окутывала тьма. Она шагала все дальше – мимо танцовщиц, порхающих над изукрашенным разноцветной мозаикой полом, мимо благоухающих садов. И со всех сторон до нее доносился шум веселья.

И вот на пустующий конец стола, где раньше усаживали странников, пала тень. Вспыхнул и погас факел, смех замер на губах мужчин и женщин, попытавшихся понять, кто вошел в зал – но им не дано было увидеть незваную гостью.

Лишь царь поднялся со своего трона и его жена, небесно-голубые глаза которой широко открылись. Сизиф стал старше, на висках у него появилась седина; первый иней посеребрил золото волос его супруги; от глаз разбежались мелкие морщинки. Меропа поднесла руку к губам и застыла – как и все в зале, за исключением Сизифа.

– Сизиф, – сказала Смерть и нахмурилась, отчего потемнело погрузившееся в сон пламя.

Рука Сизифа коснулась плеча Меропы и слегка задрожала, а его глаза наполнились слезами.

– Ты видишь, как я люблю Меропу, – сказал Сизиф, – я не в силах ее покинуть.

Обреченная на вечное одиночество Смерть скорбела вместе с ним, она больше не гневалась на Сизифа.

– Ты получил годы, о которых мечтал, человек, – промолвила она. – Смирись. Пойдем со мной.

Однако душа Сизифа не хотела уходить.

– Пойдем, – сердито повторила Смерть. – Пора. Ты украл сорок лет. Тебе удалось меня перехитрить. Следуй за мной.

И она взмахнула рукой, так что пламя в камине померкло.

Но Сизиф опередил Смерть – в единое мгновение он опутал ее руки золотым поясом. Смерть вскричала, ее заклятие исчезло, и Меропа застонала в темноте. Огни погасли, а придворные в ужасе заплакали.

Однако среди них нашлись смельчаки, которые помогли своему царю отвести Смерть в подвалы дворца, высеченные внутри скалы, обычно там хранились вина и оливковое масло. Они надели на Смерть железные цепи и оставили одну.

Где-то в Испании призывал Смерть старик, но она не ответила: богиня рыдала. На одной из улиц Коринфа, терзая уши прохожих, скулила собака, которую переехала повозка, и ее жалобы разрывали сердце Смерти.

Болезни и старость вершили свой суд; в мире страдали тысячи людей и животных, безуспешно моля Смерть забрать их.

Насекомые и звери размножались, и никто из них не умирал; их разрывали на части, ели живьем… Цветы и трава продолжали расти, даже если их срезали, и вскоре по улицам городов стало невозможно проехать. По полям бродили бесчисленные стада животных в сопровождении своего потомства.

В разных странах шли войны, но Смерть не посещала поле боя, раненые сражались до тех пор, пока не получали страшных болезненных ран – и оставались жить… повсюду раздавались дикие вопли и стоны страдающих людей.

Смерть, рыдая, выслушивала все мольбы и молитвы – и ничего не могла сделать.

Птицы и грызуны поедали посевы – в мир пришла нужда. Болезни и голод рука об руку шагали по улицам городов, безжалостно терзая людей и животных.

Но Смерть не могла даже пошевелиться.

Наконец боги взглянули на землю и увидели, какой там воцарился хаос. Они немедленно начали дознание, поскольку страдания людей стали такими невыносимыми, что они забыли о жертвоприношениях.

Боги искали Смерть в недрах земли и глубинах моря, ведь она никогда не поднималась в их чертоги за облаками; спрашивали змееподобных детей Ночи, кузенов Смерти, но никто не знал, куда она подевалась.

И тогда из сумрака Ночи выступил ее младший брат – Сон, который проложил свой извилистый путь к самым мудрым из богов, и несмело прошептал:

– Сизиф.

И тогда Боги обратили свои всевидящие глаза на город Коринф и человека по имени Сизиф… а в следующее мгновение они увидели темное подземелье его дворца. Боги нахмурились – началось землетрясение.

Удар следовал за ударом, рушились колонны, люди в ужасе закрывали руками лица, а Сизиф посмотрел на Меропу, печально поцеловал ее и достал ключ.

Спускаться вниз, когда все вокруг сотрясается и рушится, было очень страшно, но Сизиф заставил себя приблизиться к тени, скорчившейся в самом углу – за ним внимательно наблюдали исполненные гнева глаза: ему следовало помнить, что Смерть является дочерью змея – теперь Сизиф понял, кого пленил – мудрое холодное существо, так не похожее на своего кроткого брата.

– Дай мне десять лет, – попытался поторговаться Сизиф, который никогда не сдавался без боя.

Однако Смерть ничего ему не ответила. Пол задрожал еще сильнее, на стенах появились трещины – дворец мог в любой момент рухнуть. Сизиф подумал о своей царице, потом вставил ключ в замок, и цепи упали.

Смерть встала, мрак вокруг нее взвихрился, и ее ледяное дыхание коснулось Сизифа. Человек упал на колени.

Над ним склонилось смуглое лицо, и царь услышал тихий шепот:

– Вставай, храбрый Сизиф, пора пришла.

Сизиф, забыв о своем теле, которое осталось лежать на полу, шагнул вслед за Смертью и оказался на рыночной площади. Повсюду, где падала черная тень, все превращалось в прах, даруя жизнь юным побегам; стих вой старого пса; стали слышны детские голоса; а когда наконец они вышли из ворот Коринфа, Смерть остановилась у всеми забытого нищего. Она мягко взяла его за руку, старик вздрогнул и улыбнулся, его бессмертная душа заморгала, потянулась и, освободившись, покинула бренное тело, уверенно зашагав рядом с ними, ведь теперь ей не мешала хромота.

Они направились к берегу реки, где собрались тысячи призраков, перевозчик уже спешил занять свой пост.

Только после девяти полных оборотов Земли вокруг Солнца Смерть забрала царицу с голубыми глазами, однако прошло еще три года, прежде чем ее призрак предстал перед троном богини на дальнем берегу реки.

Смерть улыбнулась Меропе. И царица ответила ей проницательной и озорной улыбкой. Она снова стала юной. Август окрасил ее волосы прежними цветами спелой пшеницы, сияющими во мраке чистилища. Далеко-далеко простирались луга, где цвели асфодели, охраняемые высокими пиками гор – места, которые приносят страдания детям Ночи. Меропа начала свой путь.

– Пойдем, – сказала Смерть и, взяв ее за руку, повела через луга к зазубренным горным вершинам.

Они шли по извивающейся вдоль склона холма тропе; высоко над ними упорно трудился молодой сильный царь. Его тело покрывал обильный пот, он тащил на вершину тяжелый камень. Камень был огромным, но царь не сдавался. Вот ему удалось сдвинуть его еще чуть-чуть, и он остановился передохнуть.

– Ты знаешь, – прошептала Смерть в ухо молодой царицы, – он освободится, как только закатит свой груз вон на ту вершину.

Смерть остановилась на обочине дороги, и они увидели, как, забыв о камне, обернулся к ним юный царь, в глазах которого застыло удивление. Камень покатился вниз, разбился на мелкие кусочки, а по всему чистилищу прокатилось звонкое эхо. Мгновение Сизиф с ужасом смотрел ему вслед; затем расхохотался, да так радостно, что его смех заглушил грохочущее эхо, и открыл объятия своей юной царице.

На лице Смерти появилась улыбка, она отвернулась и, сделав один шаг, мгновенно очутилась подле трона. Вспомнив о своем долге, она вновь воплотилась в тысячи и тысячи самых разных форм и обличий. И тихо вздохнула. □

Перевели с английского

Владимир ГОЛЬДИЧ и Ирина ОГАНЕСОВА