Текст книги "Тёмный Принц"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

КНИГА ВТОРАЯ, 352-й год до Н.Э.

Лес Олимпуса

Преследующие беглецов македоны были уже совсем близко, когда Камирон стал подниматься по горному склону. Александр посмотрел наверх, на заснеженные пики, и задрожал.

– Как высоко мы взбираемся? – спросил он.

– К пещерам Хирона, – ответил кентавр, – на крышу мира.

Александр поглядел назад. Македоны были так близко, что было видно эмблему в виде солнца с лучами на их черных нагрудниках, и сверкающие на солнце острия их копий. Камирон мчался галопом вперед, казалось, не зная усталости, в то время как мальчик отчаянно цеплялся за его гриву. – Далеко еще? – крикнул Александр.

Камирон остановился и указал на лес, который покрывал горные склоны подобно зеленому туману. – Туда! Македоны в ту землю не поедут. А если поедут, то погибнут. – Напрягая мускулы своих быстрых ног, кентавр ринулся вперед, едва не сбросив мальчика, и с невероятной быстротой поскакал к деревьям.

Когда они достигли леса, четыре кентавра выехали им навстречу. Все они были несколько меньше Камирона, и только двое носили бороды. Вооруженные луками, они встали в ряд, ожидая. Камирон остановился перед ними.

– Что тебе здесь нужно, изгой? – спросил главный из них, с белой бородой и золотыми боками.

– Я еду в пещеру Хирона, – несмело ответил Камирон. – За нами гонятся македоны.

– Тебя здесь не ждут, – ответил другой. – Ты приносишь только беды.

– Это приказ Хирона, – возразил Камирон. – Я обязан подчиниться.

– Подхалим! – фыркнул третий кентавр. – Какие дела у тебя с Человеком? Ты что, раб у него на службе?

– Я не раб человека, – сказал Камирон, и на этих словах его голос зазвучал мощнее. Александр почувствовал, как напрягаются мышцы кентавра. Откинувшись назад, мальчик поднял руку, привлекая внимание незнакомцев.

– Вы что, собираетесь отдать одного из своего племени на милость врага? – спросил он.

– Говори лишь тогда, когда обратятся к тебе, Человек! – бросил белобородый вожак.

– Нет, – ответил Александр. – Сначала ответь на мой вопрос – или твоя собственная трусость стыдит тебя и заставляет молчать?

– Позволь мне убить его, Отец! – крикнул молодой кентавр, вскидывая лук.

– Нет! – пророкотал Белобородый. – Пропустите их!

– Но, Отец…

– Пропустите их, я сказал. – Кентавры посторонились, и Камирон поскакал к зарослям. Там было еще много конелюдов, все с луками и стрелами. Александр обернулся, увидев, как македоны поднимались по склону, и услышал их вопли, как только первый град стрел ударил по ним.

Но шум сражения стихал, по мере того как беглецы углублялись в лес.

Камирон молчал всю дорогу, но Александр чувствовал глубину его муки. Мальчик не мог придумать, что сказать ему в утешение. И только снова обхватил могучую спину. Наконец они вышли на прогалину перед открытым входом в пещеру. Камирон въехал внутрь и опустил Александра на землю.

– Не вижу здесь Хирона, – произнес кентавр, с озадаченным и разгневанным видом.

– Могу ли я отблагодарить тебя? – спросил Александр, приблизившись к существу. – Ты спас мне жизнь, и был очень отважен.

– Я самый отважный из всех, – сказал Камирон. – И самый сильный, – добавил он, подняв руки и напрягая свои огромные бицепсы.

– Да, это правда, – согласился мальчик. – Я никого не видел сильнее.

Кентавр тряхнул головой. – Где Хирон, парень? Ты сказал, что он будет здесь.

– Нет, – пробормотал Александр. – Я сказал, что он просит тебя прибыть сюда – доставить меня в безопасное место. Он сказал, что тебе можно довериться; что ты отважен.

– Больно, – вдруг сказал Камирон, прикоснувшись рукой к глубокому порезу на боку. Кровь уже начинала запекаться вокруг раны, но еще стекала по правой ноге, спутывая волосы на шкуре.

– Если найдется вода, я промою твою рану, – предложил мальчик.

– Почему здесь нет Хирона? Почему его никогда нет на месте? Он нужен мне. – Тон кентавра внезапно стал печальным, на грани паники. – Хирон! – прокричал он, и голос эхом отразился от сводов пещеры. – Хирон!

– Он придет, – пообещал Александр. – Но ты должен отдохнуть. Даже такой сильный кентавр, как ты, устанет от подобной скачки.

– Я не устал. Но проголодался, – сказал он, и взгляд его не сходил с ребенка.

– Расскажи мне о себе, – предложил Александр. – Я никогда еще не встречал кентавров, хотя и читал о них много историй.

– Не хочу говорить. Хочу есть, – буркнул Камирон, развернулся и выехал из пещеры. Александр сел на камень. Он тоже проголодался и устал, но не решался засыпать рядом с непредсказуемым Камироном. Немного погодя он решил исследовать пещеру. Она была неглубокой, но в ней имелись небольшие комнатки, созданные, видимо, человеческими руками. Войдя в первую из них, Александр обнаружил, что правая стена имеет чуть другой оттенок серого, чем остальные камни вокруг. Вытянув руку, он попытался дотронуться до этого участка, но увидел, как рука проходит сквозь стену. Двинувшись дальше, он прошел сквозь стену и очутился в красиво обставленной комнате, с шелковыми занавесями, с тонкими росписями из сцен Гомера на стенах, деревянный конь у стен Трои, корабль Одиссея близ острова Сирен, колдунья Цирцея, превращающая мужчин в свиней.

Подойдя к окну, Александр увидел за ним переливающийся на солнце океан. Отсюда он увидел, что здание, в котором он находится, построено из мрамора и поддерживается множеством колонн. Оно было больше дворца его отца в Пелле, и несравнимо прекраснее. Мальчик медленно переходил из комнаты в комнату. Там было много библиотек, сотни древних свитков на рядах полок, были также комнаты, полные картин и статуй. В другой же комнате он обнаружил зарисовки зверей и птиц, львов и неведомых ему созданий, у одних шея была вдвое больше длины туловища, у других носы свисали до земли. Наконец он нашел кухню. Здесь с крюков свисали зажаренные в меду куски ветчины, стояли бочки с яблоками, лежали мешки с сушеными абрикосами, грушами, персиками и другими фруктами, каких Александр еще не видел. Усевшись за широкий стол, он попробовал всё это, и вдруг вспомнил о кентавре. Найдя золотой поднос, он нагрузил его фруктами и всякой снедью, отнес его в самую первую комнату и прошел с ним сквозь призрачную стену обратно в пещеру.

– Где ты был? – закричал Камирон. – Я искал тебя повсюду.

– Раздобыл немного еды для тебя, – ответил Александр, подошел к кентавру и протянул ему поднос. Без единого слова Камирон взял его и принялся бросать еду прямо в свой необъятный рот, мясо и фрукты без разбора. Наконец, рыгнув, он отбросил поднос в сторону.

– Так-то лучше, – проговорил он. – Теперь я хочу видеть Хирона.

– Почему остальные кентавры не любят тебя? – спросил Александр, резко меняя предмет разговора.

Камирон сложил свои ноги и присел на каменный пол пещеры, его темные глаза изучали золотоволосого ребенка. – Кто говорит, что не любят? Кто тебе это сказал?

– Никто мне этого не говорил. Я сам увидел, как только они выехали из леса.

– Я сильнее их, – заявил кентавр. – Мне они не нужны. Мне никто не нужен.

– Но я твой друг, – проговорил Александр.

– Мне не нужны друзья, – прогремел Камирон. – Никто!

– Но разве тебе не одиноко?

– Нет… Да. Иногда, – признался кентавр. – Но это было бы не так, если бы я помнил вещи. Почему я оказался в лесу, в котором нашел тебя? Я не помню, как я туда попал. Иногда я так теряюсь. Всё было совсем не так, я знаю. Думаю, что было не так. Я очень устал.

– Поспи немного, – сказал Александр. – Когда немного отдохнешь, почувствуешь себя лучше.

– Да. Спать, – прошептал кентавр. Вдруг он вскинул взор. – Если Хирона не будет здесь завтра утром, я тебя убью.

– Поговорим об этом утром, – сказал Александр.

Камирон кивнул, и его голова упала на грудь. В один миг его дыхание стало глубже. Александр тихо сидел, глядя на существо, чувствуя его одиночество в подсознании. И тут снова воздух заколыхался вокруг кентавра, дрожа, меняясь, пока не появилась человеческая форма Хирона, спящего на полу рядом с его конем, Каймалом.

Александр повернулся к магу, легко прикоснулся к его плечу. Хирон проснулся и зевнул.

– Ты молодец, мальчик, – промолвил он. – Я знал, что рискованно было оставлять тебя с… ним, но ты с честью выпутался из этой ситуации.

– Кто он? – спросил принц.

– Как все кентавры, он – помесь человека и коня: отчасти я, отчасти Каймал. Раньше я мог полностью контролировать его. Теперь он вырос, стал сильнее, и я крайне редко пробуждаю его к жизни. Но мне пришлось рискнуть, потому что один Каймал не вывез бы нас из македонского окружения.

– Другие кентавры называли его изгоем. Они его ненавидят.

– Ну, что ж, это более долгая история. Когда я впервые испытывал заклинание Смешения, то потерял контроль над Камироном, и он помчался прямо на их поселение. – Хирон улыбнулся и тряхнул головой. – Я неверно рассчитал время для Превращения. Каймал был в гоне, и жаждал общества молодой кобылицы. Камирон, полный почти детского энтузиазма, попытался привлечь внимание нескольких женских особей из поселения. Но мужчины не одобрили такое наступление и выгнали его из леса.

– Тогда понятно, – сказал мальчик.

– Правда? Ты удивительно смышленый четырехлетка.

– Но скажи, почему Камирон всё время ищет тебя. Вы никогда не… встречались. Откуда он мог о тебе узнать?

– Хороший вопрос, Александр. У тебя живой ум. Каймал знает меня и, на свой лад, имеет обо мне представление. Когда происходит Смешение, конечный его результат – это существо – Камирон, который суть мы оба, и всё же не является ни одним из нас. Часть его – и большая часть – это Каймал, который хочет воссоединиться со своим хозяином. Это был печальный эксперимент, и я не стану его повторять. И всё же Камирон – интересное создание. Как и кони, он легко пугается, но в то же время способен на отчаянную храбрость.

Встав с пола, Хирон отвел мальчика через призрачную стену во дворец за ней. – Здесь мы на какое-то время будем в безопасности. Но даже мои силы долго против Филиппоса не выстоят.

– Для чего я ему нужен, Хирон?

– У него власть и сила богов, но он смертен. Он жаждет вечной жизни. На сегодняшний день он погубил шестерых детей и принес их в жертву Ахриману, Богу Тьмы. Однако так и не добился бессмертия. Мне думается, это его жрецы выхватили тебя из твоего мира, и ты должен будешь стать седьмой жертвой. И мне понятно, почему. Ты удивительный ребенок, Александр, и я чувствую темную силу в тебе. Филиппос хочет впитать эту силу.

– Пусть забирает, – сказал мальчишка. – Она – мое проклятие. Скажи, почему я могу прикасаться к тебе, и ты при этом не чувствуешь боли?

– На это непросто ответить, юный принц. Сила, которой ты одержим – или которая одержима тобой – сродни той, которая овладела Филиппосом. Однако они разные. Индивидуальные. Твой демон – если так можно выразиться – жаждет тебя, но ты нужен ему живым. Вот почему он затаивается, когда я рядом – потому что он знает, что я твоя надежда на спасение.

– Ты говоришь о моей силе так, как будто она не моя.

– Так и есть, – сказал маг. – Это демон, могущественный демон. У него есть имя. Кадмилос. И он пытается контролировать тебя.

У Александра вдруг пересохло во рту, у него задрожали руки. – Что станет со мной, если он одолеет?

– Станешь таким, как Филиппос. Но это препятствие, которое ты преодолеешь в один прекрасный день. Ты очень храбр, Александр, и у тебя непокорный дух. Ты будешь способен держать его за гранью. Ну а я помогу тебе, чем смогу.

– Почему?

– Хороший вопрос, мальчик мой, и я на него отвечу. – Маг вздохнул. – Многое время назад, по твоим меркам – двадцать лет или больше того – я был наставником у другого ребенка. И он тоже был одержим. Я научил его всему, что могу сам, но этого оказалось недостаточно. Он стал Царем-Демоном. И вот явился ты.

– Но ты потерпел крах с Филиппосом, – заметил Александр.

– Ты сильнее, – сказал Хирон. – А теперь скажи, есть ли в твоем мире кто-то, способный разыскать тебя?

Александр кивнул. – Парменион. Он придет за мной. Он лучший генерал и самый умелый воин во всей Македонии.

– Я буду искать его, – произнес Хирон.

Каменный круг. Безвременье

Аристотель провел македонских воинов к древнему лесу по долине столь низкой, что она казалась подземной. Здесь росли очень массивные деревья со стволами в десять раз толще, чем дубы в Македонии, ветви их переплетались между собой и полностью закрывали небо. Лесной ковер был глубиной в локоть и состоял из перегнившей растительности, и воины вели своих коней в поводу, опасаясь, как бы те не запнулись копытом за скрытый в прелой почве торчащий корень и не повредили ногу.

В этом лесу не пели птицы, и воздух был холоден, при том, что не было ни малейшего дуновения ветра. Троица продвигалась молча, Аристотель шел во главе, пока наконец они не вышли на прогалину. Аттал сделал глубокий вдох, когда солнечный свет коснулся его кожи, и осмотрелся вокруг, с удивлением глядя на гигантские каменные колонны. Они не были круглыми, не были сделаны из блоков, а представляли собой цельные куски гранита, грубо отесанные, в три человеческих роста высотой. Некоторые были повалены, другие треснули и разломились. Парменион вошел в центр каменного круга, где был возведен алтарь из мраморных блоков. Проведя пальцами по желобкам для стекания крови, он обратился к Аристотелю.

– Кто воздвиг этот… храм?

– Народ Аккадии. Они исчезли со страниц истории… сгинули. Их деяния – лишь прах в ветрах времен.

Аттал вздрогнул. – Мне не по нутру это место, маг. Зачем мы здесь?

– Это – Врата в ту, иную Грецию. Останьтесь здесь, у алтаря. Я должен подготовить Открывающее Заклятие.

Аристотель отошел к внешнему кругу и сел на траву, скрестив ноги, сложив руки на груди и закрыв глаза.

– Как думаешь, какое оправдание он придумает, когда Врата не откроются? – спросил Аттал, натянуто улыбаясь. Парменион взглянул в холодные голубые глаза мечника и прочел в них страх.

– Сейчас самое время, чтобы ты вывел из круга своего коня, – тихо произнес он.

– Думаешь, я испугался?

– А почему нет? – вопросом ответил Парменион. – Я – напуган.

Аттал расслабился. – Спартанец боится? Ты хорошо это скрываешь, Парменион. Долго еще… – Вдруг свет вспыхнул по всему кругу, и лошади заржали, вскинувшись в ужасе на дыбы. Воины перехватили поводья покрепче, успокаивая перепуганных животных. Свет сгустился в темноту столь абсолютную, что оба мужчины ослепли. Парменион моргнул и глянул в небо. Постепенно, когда его глаза привыкли к ночи, он увидел звезды высоко в небесах.

– Думаю, – сказал он приглушенным голосом, – что мы с тобой прибыли на место.

Аттал привязал своего серого в яблоках коня и отошел на край круга, озирая горы и долины на юге. – Мне знакомо это место, – сказал он. – Взгляни туда! Разве это не Олимп? – Отойдя к северу, он указал на серебристую ленту большой реки. – А там – река Галиакмон. Это не другой мир, Парменион!

– Он сказал, что другой мир похож на Грецию, – заметил Спартанец.

– Всё равно не верю.

– Что же тебя убедит? – спросил Парменион, качая головой. – Ты прошел сквозь цельную стену в горе, и в одно мгновение перешел из полдня в ночь. И по-прежнему цепляешься за веру в то, что всё это – фокусы.

– Поживем – увидим, – проворчал Аттал, вернулся к серому жеребцу и снял с него привязь. – Давай-ка найдем место, где разбить лагерь. Здесь слишком открытая поляна для костра. – Мечник вскочил на серого и поехал от круга к лесу, что рос на юге.

Едва Спартанец собрался последовать за Атталом, как вдруг голос Аристотеля зазвучал в его голове, отдаленный и отражающийся эхом. – Я бы многое хотел поведать тебе, мой друг, – говорил маг. – Но не могу. Твое присутствие в этом мире жизненноважно – и не только для спасения принца. Я смогу дать тебе лишь два небольших совета: первое, ты должен помнить, что враги твоих врагов могут стать твоими друзьями; и второе, найди дорогу в Спарту. Пусть это будет для тебя как маяк для корабля, попавшего в бурю. Спарта – это ключ!

Голос смолк, и Парменион оседлал своего коня и поскакал за Атталом. Два всадника разбили лагерь у небольшого ручья, протекавшего через лес. Привязав коней, воины молча сели, наслаждаясь теплом костра. Парменион растянулся на земле, прикрыв глаза, думая о задаче, с которой столкнулся: как найти одного-единственного ребенка в совершенно незнакомой стране?

Аристотель узнал лишь, что мальчик не попал в плен к македонам. Каким-то образом он спасся. Но, несмотря на свои способности, маг не сумел определить его местонахождение. Всё, что он знал, это то, что ребенок появился неподалеку от Олимпа и что македоны по-прежнему ищут его.

Обернувшись плащом, Парменион заснул.

Он проснулся среди ночи, услыхав отдаленный смех в лесу. Сел, посмотрел на Аттала, но тот по-прежнему спал у погасшего костра. Вскочив на ноги, Парменион попытался понять, с какой стороны звучит смех. Через несколько шагов он увидел в темноте мерцающие огоньки, но деревья и кусты мешали ему определить их природу и источник. Вернувшись к Атталу, он похлопал его по руке. Мечник тут же проснулся, вскочил на ноги, выхватил меч. Призвав его к тишине, Парменион указал на мигающие огни и скрытно двинулся в их сторону. Аттал пошел за ним, по-прежнему держа меч в руке.

Наконец они вышли на круглую поляну, освещенную факелами, вставленными в железные скобы на деревьях. Несколько молодых женщин, облаченных в прзрачные хитоны, сидели в круге и пили вино из золотых кубков.

Одна из них встала и назвала какое-то имя. Вдруг вперед выбежало невысокое существо, поднесло мех с вином и наполнило ее кубок вновь. Парменион почувствовал, как Аттал напрягся рядом с ним, ибо это существо было сатиром, ростом не выше ребенка – острые уши, вся грудь и плечи в шерсти, ноги – козлиные, с раздвоенными копытами.

Потянув Аттала за руку, Парменион отступил, и воины вернулись к своему биваку.

– Как думаешь, это были нимфы? – спросил Аттал.

Парменион пожал плечами. – Не знаю. Ребенком я мало интересовался мифами и легендами. Теперь жалею, что не изучал их более прилежно.

Вдруг отдаленный смех затих, сменившись криками, высокими воплями ужаса. Выхватив мечи, оба воина побежали через заросли. Парменион первым выбежал на поляну.

Всюду были вооруженные люди. Некоторые женщины спаслись бегством, но по меньшей мере четыре из них были повалены на землю, и воины в черных плащах склонились над ними со всех сторон. Одна девушка высвободилась, побежала, преследуемая двумя солдатами. Парменион прыгнул вперед, вонзая меч в шею первому, затем отбивая яростный выпад второго. Бросившись вперед, он врезался плечом в противника, сбив того с ног.

Услышав звон клинков, остальные воины оставили женщин и ринулись в атаку. Их было по меньшей мере десятеро, и Парменион отступил.

– Кто ты такой, Аид тебя забери? – вопросил чернобородый воин, наступая на Пармениона с вытянутым мечом.

– Я – имя твоей смерти, – ответил Спартанец.

Солдат мрачно рассмеялся. – Ты, что ли, полубог? Перерожденный Геракл, быть может? Ты вознамерился убить десять македонов?

– Может, и нет, – признал Парменион, когда солдаты обступили его полукругом, – но я начну с тебя.

– Убить его! – скомандовал чернобородый.

В этот миг Аттал появился в тылу врага, пронзив одного солдата кинжалом в спину и послав рубящий выпад в лицо другому. Парменион бросился вперед, когда солдаты обернулись на новую угрозу. Чернобородый предводитель парировал его первый выпад, но второй пробил его кожаную юбку и разрезал артерию у него в паху.

Аттал попал в переплет, отчаянно отбиваясь от четверых нападающих, в то время как трое других повернулись к Пармениону. Спартанец снова отступил, затем метнулся вперед и влево, схватившись с одним воином и взметая меч к его шее; тот отпрянул и Парменион едва не потерял равновесие. Солдат побежал на него. Припав на колено, Парменион вонзил меч ему в живот и тут же высвободил клинок, когда остальные двое приблизились к нему.

– Подсоби, Парменион! – вскричал Аттал. Нырнув влево, Парменион перекатился по земле, встал на ноги и побежал через поляну. Аттал убил одного и ранил второго, но теперь он дрался, упершись спиной в ствол дуба, и на его лице и руке алела кровь.

– Я с тобой! – крикнул Парменион, собираясь отвлечь нападавших. Когда один из них обернулся, клинок Аттала прыгнул вперед, вонзившись солдату в горло. Аттал надвинулся на воинов перед ним, но пригнулся, когда удар меча сбил шлем с его головы.

Парменион подбежал к нему, и теперь они встали спина к спине против оставшихся четырех воинов.

Вдруг из зарослей послышался оглушающий рев, и македоны с ужасом в глазах убежали с поляны.

– О Зевс, мы были на волосок, – промолвил Аттал.

– Это еще не всё, – шепнул Парменион.

Из-за деревьев вышли трое великанов, каждый в семь футов высотой. Один был с бычьей головой и сжимал в руках огромную двулезвийную секиру. Второй был почти с человеческим лицом, кроме одной особенности: огромного единственного глаза с двумя зрачками во лбу; оружием ему служила деревянная палица с вбитыми в нее железными гвоздями. У третьего была львиная голова; при нем не было оружия, но его руки оканчивались когтями длиной с кинжал. За их спинами сбились в кучку женщины, все еще со страхом в глазах.

– Меч в ножны, – приказал Парменион.

– Да ты с ума сошел!

– Выполняй – да скорее! Они здесь, чтобы защитить женщин. Мы могли бы с ними договориться.

– Ага, мечтай, Спартанец, – шепнул Аттал, когда демонические создания двинулись вперед, однако вложил короткий меч в ножны, и вдвоем они встали перед надвигающимися чудовищами. Первым приблизился циклоп, занося свою шипастую палицу.

– Вы… убили… македонов. Почему? – спросил он низким утробным голосом, слова сыпались из его чудовищного рта подобно барабанным ударам.

– Они напали на женщин, – ответил Парменион. – Мы пришли на помощь.

– Почему? – повторил монстр, и Парменион поднял взгляд на раскачивающуюся палицу у себя над головой.

– Македоны – наши враги, – сказал он, стараясь не смотреть на грозное оружие.

– Все… Люди… наши… враги, – ответил циклоп. Львиноголовый монстр справа подскочил к мертвому солдату, оторвал от него руку и начал ее пережевывать. Но его глаза при этом не отрываясь смотрели на Пармениона. Слева подошел минотавр, опустил рогатую голову, чтобы посмотреть Спартанцу в лицо. Его голос зазвучал шепотом, к удивлению Пармениона, тон был спокоен и вежлив. – Скажи, воин, почему мы не должны тебя убивать.

– Скажи сначала, почему должны? – отозвался Парменион.

Минотавр сел на траву, приглашая Спартанца сделать то же самое. – Ваша раса повсюду истребляет нас. И нет страны – кроме одной единственной – где мы были бы в безопасности от Человека. Раньше эта земля была нашей, теперь же мы прячемся по лесам и рощам. Скоро совсем не останется Старших рас; сыны и дочери Титанов исчезнут навсегда. Почему я должен тебя убить? Да потому, что даже если ты добр и отважен, твои сыны и сыновья твоих сынов будут охотиться на моих сынов, и на их сыновей. Ты получил ответ?

– Ответ хорош, – признал Парменион. – Но не без изъяна. Убьешь меня – и у моих сыновей появится причина возненавидеть тебя, и одно только это осуществит все твои опасения. Но если станем друзьями, то мои сыновья будут знать тебя и относиться по-доброму.

– Когда это хоть раз оказывалось правдой? – спросил минотавр.

– Я не знаю. Могу говорить только за себя. Но мне кажется, что если наградой за спасение будет казнь, то вы не очень-то и отличаетесь от македонов. Ведь сын Титанов наверняка способен и на большее великодушие, нет?

– Хорошо говоришь. И мне нравится бесстрашие в твоих глазах. Сражаешься тоже хорошо. Меня зовут Бронт. А это мои братья, Стероп и Арг.

– А я – Парменион. Это мой… спутник, Аттал.

– Мы вас не убьем, – сказал Бронт. – Не в этот раз. Мы даруем вам жизнь. Но если когда-нибудь снова окажетесь в нашем лесу, то поплатитесь жизнями уже наверняка. – Минотавр поднялся на ноги и начал удаляться.

– Погоди! – крикнул Парменион. – Мы ищем ребенка из своей страны, который был похищен Царем Македонов. Поможешь нам?

Минотавр вскинул свою огромную бычью голову. – Македоны гнались за одним кентавром два дня тому назад. Говорят, кентавр нес на себе ребенка с золотыми волосами. Они бежали на юг, к Лесу Кентавров. Вот всё, что я знаю. Лес – запретное место для всех Людей, кроме Хирона. Конелюди не пропустят вас. И не станут с вами говорить. Приветствием будет стрела в сердце или в глаз. Я предупредил!

***

Аттал впечатал кулак Пармениону в челюсть, сбивая его с ног. Парменион тяжело упал на землю, но тут же перекатился на спину, глядя снизу вверх на разъяренного македонянина, склонившегося над ним с сжатыми кулаками, кровь все еще сочилась из глубокого пореза на его щеке.

– Сердобольный ты сукин сын! – процедил Аттал. – О чем ты думал, во имя Аида? Десять человек! Геракл свидетель, мы бы погибли как пить дать.

Парменион привстал, потер подбородок, затем поднялся на ноги. – Я не подумал, – признался он.

– Отлично! – огрызнулся Аттал. – Но я не желаю, чтобы на моем надгробии красовалась надпись: "Аттал сложил голову потому, что великий стратег не подумал."

– Такого больше не произойдет, – пообещал Спартанец, но мечник этим не удовлетворился.

– Я должен знать, почему это произошло сейчас. Я хочу знать, почему Первый Военачальник Македонии бросился сломя голову на помощь незнакомым ему женщинам. Ты был при Метоне, при Амфиполе и еще во многих городах, которые брала наша армия. И я что-то не видел, как ты бежишь по улицам, спасая женщин и детей. Здесь что-то иначе?

– Нет, – отвечал Спартанец. – Но ты не прав. Я никогда не был в этих городах, когда там творились убийства, грабежи и насилия. Я всегда управляю атакой, но когда стены падут – моя работа закончена. Я не ищу повода снять с себя ответственность за хаос, который за этим неизменно следует, но он никогда не творился от моего имени, и я в нем никогда не принимал участие. Что же до моих сегодняшних действий, то я не вижу себе оправдания. Мы здесь для того, чтобы спасти Александра – а я подверг миссию риску провала. Но я сказал, что такого больше не произойдет. И больше мне сказать нечего.

– Что ж, а у меня есть, что сказать – когда в следующий раз надумаешь свалять романтичного дурака, не жди от меня помощи.

– Вообще-то, я и в этот раз ее не ждал, – сказал Парменион, и его лицо посуровело, а взгляд устремился мечнику в глаза. – И знай, Аттал – если еще раз ударишь меня, я тебя убью.

– Во сне мечтай, – отозвался мечник. – Никогда не наступит тот день, когда ты превзойдешь меня на мечах или на копьях.

Парменион собрался было ответить, но тут увидел, как несколько женщин, пересекая поляну, направились к ним. Первая из них низко склонилась перед воинами, затем подняла взор со скромной улыбкой. Она была золотоволоса и стройна, с фиолетовыми глазами и лицом необычайной красоты.

– Благодарим вас, господа, за вашу помощь, – сказала она ласковым и переливчатым, почти что музыкальным голосом.

– Мы польщены, – ответил Аттал. – Но какой мужчина поступил бы иначе?

– Ты ранен, – молвила она и подошла, вытянув руку, чтобы коснуться его лица. – Ты должен дать нам залечить твои раны. У нас есть лекарственные травы, мази и порошки.

Не обращая внимания на Пармениона, женщины обступили Аттала, подвели к поваленному дереву и сели рядом с ним. Молодая девушка в голубом платье присела к мечнику на колени, взяла широкий зеленый лист и приложила к ране у него на щеке. Когда она убрала лист, порез исчез, словно его и не было. Другая женщина повторилапохожий маневр с порезом на его левом предплечье.

У кромки леса снова показался сатир и подскакал к Пармениону с кубком вина в руках. Спартанец поблагодарил его и сел выпить. Натянуто улыбнувшись, сатир ушел.

Попытка спасти женщин была в точности такой, как ее охарактеризовал Аттал: романтической, глупой и, принимая во внимание очевидное, самоубийственной, так что настроение Пармениона было хуже некуда, когда он сидел с вином поодаль от остальной группы. Прокручивая свои действия в голове, он вспомнил тихое удовольствие от созерцания этих женщин и внезапно вспыхнувший в нем гнев, когда услышал их вопли. Картины впечатывались в его сознание, словно распахнулось окно в потаенные закоулки его души, и он вновь увидел детей Метоны, небрежно сваленных друг на друга в огромный курган из мертвецов.

Город был обречен на уничтожение, и Парменион скакал через него, видя его опустошение. Он остановился на квадратной торговой площади, где снаряжались повозки для вывоза тел.

Никанор подъехал к нему. Обернувшись к белокурому воину, Парменион задал простой вопрос:

– Зачем?

– Что «зачем», друг мой? – отозвался Никанор, озадаченный вопросом.

– Дети. Зачем их убили?

Никанор пожал плечами. – Женщин отправят на невольничьи рынки Азии, мужчин – в Пелагонию, строить там новые крепости. За маленьких детей уже ничего не заплатят.

– И это ответ? – прошептал генерал. – Ничего не заплатят?

– А какой еще может быть ответ? – отозвался воитель.

Парменион выехал из города, не бросив ни взгляда назад, обещая себе никогда больше не смотреть на плоды таких побед. Теперь, в этом зачарованном лесу, к нему вдруг пришло и ударило с невероятной силой понимание, что он – трус. Будучи генералом, он запускал в движение события, которые приводили к ужасным последствиям, и верил, что не принимая участия в этом торжестве жестокости, он каким-то образом снимал с себя ответственность.

Глотнув вина, он осознал, что тяжесть этой горечи не вынести, и слезы потекли по щекам, а всё самоуважение вылетело из него в единый миг.

Он не понял, когда заснул, но пробудился на мягкой постели в комнате со стенами из переплетенных лоз и с потолком из листьев.

Чувствуя себя отдохнувшим и свободным от невзгод, с легким сердцем, он откинул покрывала и свесил ноги с кровати. Пол был устлан ковром из мха, он был мягким и пружинил под ногой, когда Парменион встал с кровати. В стенах из лозы не было двери, и он подошел и раздвинул висячую стену руками в стороны. Тут же в глаза ударил солнечный свет, едва не ослепив его, и он вышел в просторный двор, огражденный дубами. На миг он замер, пока его глаза привыкали к яркому свету, услышал звук падающей воды, обернулся и увидел водопад, ниспадающий с белого мрамора в бассейн, у которого сидела компания женщин. Еще несколько девушек купались в кристально-прозрачной воде, смеялись и плескались друг в друга брызгами, образуя маленькие радуги.

Когда Парменион подошел к ним, высокая фигура показалась справа, и он увидел минотавра, Бронта. Существо чинно поклонилось, его огромная бычья голова качнулась вниз и вверх.

– Добро пожаловать в мой дом, – сказал он.

– Как я сюда попал?

– Я принес тебя.