Текст книги "Тёмный Принц"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Я ничего не могу опознать, – сказал Аттал, пошевелив ногой под телом и перевернув его на спину. Подняв запыленный шлем, он повертел его в руках. Шлем был кожаный, обложенный тонкими листами из чего-то вроде светлой бронзы. На нем не было ни гребня, ни плюмажа, ни нащечников для защиты лица, только два плохоньких вороньих крыла, кое-как прикрепленных по бокам, и тонкая металлическая полоска, вертикально спускавшаяся с налобника. – Дрянная работа, – сказал Аттал, – и эти крылышки ни на что не годятся, – заметил он. – Взгляни на наносник. Он слишком тонок, чтобы защитить лицо. Вся эта хреновина бесполезна – как бедолага и сам понял перед смертью, я полагаю.

Бросив шлем на землю, Аттал вскочил обратно в седло. – Тела лежали тут несколько недель, а может месяцев. Почему их не обобрали?

– Видимо, не осталось никого, кто бы их обобрал, – произнес Парменион.

Черные тени заскользили по траве. Парменион поднял взгляд и увидел бледные фигуры, парящие высоко в небесах, движущиеся на запад, медленно взмахивая огромными крыльями. Несмотря на высоту, на какой они летели, и на яркий солнечный свет, не было сомнений, что они существенно превосходили размеры человека.

– Во имя Гекаты, что за?… – прошептал Аттал.

Существа соединились со второй группой, прилетевшей с севера. Прикрыв глаза, Парменион увидел еще чудовищ, летящих с юга и запада. – Они летят со всех сторон, – произнес он.

– Похоже, направляются к лесу. Вот что я скажу, Парменион, не нравится мне этот мир.

– Мне тоже, – согласился Спартанец, пустив коня рысью. Аттал собирался последовать за ним, но тут заметил другой труп, лежащего на спине лучника, лицо которого обклевали вороны. Спешившись, македонянин снял с него кожаный колчан и взял из холодных рук его короткий костяной лук. Закинув колчан за плечо, Аттал вскочил на серого и поскакал за Спартанцем.

Ему было приятно вновь держать в руках лук. Замечательное оружие. Тихая смерть, с минимальным риском для убийцы. Спина Спартанца была прямо перед ним, и Аттал представил себе, как стрела вонзается Пармениону в мозг. Нет, подумал он. Ни в коем случае я не стану убивать его таким способом. Мне надо видеть выражение его лица. Хочу увидеть, как с него смоются вся эта спесь и гордость.

И я это увижу, пообещал он себе. Как только отыщем мальчишку – и путь домой.

***

Хирон шел вдоль ручья, отягощенный мрачными думами. Всемирное Заклятие уходило неимоверно быстро. По всему миру оставалось меньше сотни мест, где первобытная магия еще просачивалась из камня или дерева. В Ахайе их осталось всего семь.

Опустившись на колено у воды, он зачерпнул ее руками и стал пить. Филиппос был добрым, вежливым ребенком, легко обучающимся, еще легче впадавшим в веселье. Однако зло внутри него, Дух Хаоса, окончательно взял над ним верх, уничтожив в нем всё человеческое, всё, что понимало добро и красоту.

Печаль легла на Хирона непомерной тяжестью. Его плечи опали, и он поднял глаза к небесам. – Похоже, пришло время умирать, – тихо проговорил он. – Похоже, я слишком долго жил. – Встав, он отошел от деревьев к скалистому подножию своей горы и начал долгий подъем к пещере.

Он увидел Каймала, гарцующего неподалеку, и помахал ему, но конь его не увидел. Ноги Хирона ныли от боли к тому времени, как он добрался до пещеры, и маг остановился ненадолго, чтобы отдохнуть, достав из сумы на боку исцеляющий камень и зажав его в руке.

Сила потекла по его жилам, и вновь возник соблазн впустить магию себе в кровь, вернув тем самым силу молодости. Но золотой камень уже почти лишился Заклятия, и он не посмел расходовать его на себя. Бросив его обратно в суму, он вошел в пещеру и через нее прошел во дворец, ища Александра.

Мальчика нигде не было. Поначалу Хирон не беспокоился. Дворец был огромен, с множеством комнат; детям нравится исследовать окружающий мир, а в его комнатах полно артефактов, способных привлечь внимание такого ребенка, как Александр. Но шло время, и беспокойство Хирона росло. У мальчика наверняка хватит ума не уходить в лес, подумал он.

Затем он вошел в комнату с зеркальным столом и увидел оторванную руку на холодном мраморном полу, с запекшейся кровью на когтях.

– Нет! – прошептал он. – Нет! – Подойдя к столу, он увидел, что скатерть была небрежно накинута на него. Дрожащими руками Хирон снял ее и обнаружил, что смотрит в шатер Филиппоса. Царь сидел на эбеновом троне. Вот он поднял взгляд, и его золотой глаз сверкнул в свете факела.

– Ах, ты вернулся, мой друг, – произнес Царь. – Как поживаешь?

– Боюсь, что лучше, чем ты, – ответил Хирон.

– Как это так? Я – Македон, и мои войска побеждают всех, кто встает у меня на пути. Более того, я неуязвим.

– Ты бесчеловечен, Филиппос. Ничего не осталось от того мальчишки, которого я знал когда-то.

Смех Царя огласил помещение. – Чепуха, Хирон! Я и есть тот самый мальчишка. Но, став мужчиной, необходимо отбросить детские привычки. Чем я отличаюсь от царей, что правили до меня?

– Я не стану спорить с тобой. Ты больше не человек. Душа твоя давно мертва; ты отважно сражался против Тьмы, но она одолела тебя. Мне тебя жаль.

– Оставь свою жалость, Хирон, – сказал Царь без тени гнева. – Не того жалеешь. Я не потерпел поражение – я справился с Духом Хаоса, и теперь он служит мне. Но у тебя есть то, чего я желаю. Ты отдашь мне это – или я сам должен взять?

Хирон покачал головой. – Тебе придется взять – если сумеешь. Но проку в этом нет. Дитя не принесет тебе бессмертья. Он не Искандер; он – всего лишь сын Царя из другого мира.

Филиппос встал. – Если он не Избранный, то я продолжу поиски. Я получу то, чего желаю, Хирон. Это моя судьба.

– Мне больше нечего сказать, – произнес Хирон. – Исчезни! – Он провел рукою по поверхности стола, и на миг зеркало погрузилось в темноту. Но затем лицо Филиппоса появилось вновь.

– Вот видишь, – прошипел Царь, – у тебя больше нет сил даже на то, чтобы заставить мое изображение исчезнуть. Отправь мальчишку ко мне – или я позабочусь, чтобы твоя кровь пролилась на мой алтарь. Ты ведь знаешь, что я на это способен, Хирон. И все века твоей жизни канут в небытие. Тебя не станет. Это пугает, не так ли? Я вижу это в твоих глазах. Приведи ко мне мальчишку – и будешь жить. Откажи мне – и я сделаю так, что твоя смерть будет длиться так же долго, как твоя жизнь.

Зеркало потемнело. Хирон накрыл его и вышел из комнаты, бегом поднялся по лестнице и покинул пещеру.

Тут он увидел лук и колчан Китина там, где их оставил кентавр, и услышал хлопанье крыльев в небе над своей головой.

***

Китин галопом проскакал по солнечной поляне, вскинулся на дыбы и послал стрелу прямо в сердце парящего Пожирателя, крылья которого тут же сложились, и его бледная фигура упала в траву. Черный дротик пролетел совсем рядом с головой Китина, и кентавр поспешил пустить вторую стрелу, которая угодила в живот его противника.

Пали одиннадцать кентавров и уже более тридцати Пожирателей, но они всё налетали и налетали – огромные крыла хлопали, смертоносные метательные снаряды свистели в воздухе.

– Отступить к деревьям! – крикнул Китин. – Там они не смогут летать! – Несколько кентавров взяли направление на лес, но за топотом копыт, хлопаньем крыльев и криками умирающих остальные не услышали вожака и продолжали сражение. Один Пожиратель спикировал с неба на спину Китину, острые когти врезались в плечо кентавра. Старый вожак завыл от боли и бешенства, схватив и отшвырнув создание в сторону. Крылья существа широко расправились, сдержав падение. Китин бросился вперед, схватил огромными руками тощую шею и яростно свернул ее, так что хрустнули полые шейные позвонки Пожирателя.

Вдруг дротик вонзился в спину Китина, яд побежал в его кровь, едкий как кислота. Неотвратимость смерти подогнала кентавра. Скручиваясь и вскидываясь, он помчался галопом к хижине Геи, протиснулся в дверь и переступил пронзенное дротиком тело старой целительницы, чтобы взять на руки спящего крепким сном ребенка. Ноги Китина подкашивались, но огромным усилием воли он выехал на солнце с мальчиком на руках и помчался к деревьям. Тут еще два дротика попали в него, один пронзил плоть рядом с его длинным позвоночником, второй насквозь вошел сбоку в круп. Но он бегом миновал атакующих и добрался до горной тропы.

Пожиратели кружили над деревьями, но им не так просто было угнаться за ним, ибо кроны деревьев переплелись как навес над тропой. Несколько созданий полетели низко, но заросли были густыми, цеплялись за их конечности, мешая полету.

Китин продолжал бежать, а яд распространялся по его членам. Дважды он спотыкался и чудом не упал, но собирал все остатки своих сил и отваги, поддерживая в себе жизнь силой своей мечты.

Искандер! Он должен спасти мальчика. Заклятие должно быть спасено.

Он побежал глубже в лес, в поисках пещеры или большого дерева с дуплом – чего-нибудь, способного укрыть мальчика. Но в глазах у него стоял серый туман, который клубился и в сознании, и в этот миг так много мыслей замелькало в нем, старые воспоминания, счастливые и трагические времена. Он снова увидел поединок с Боасом, великий поход на Кадмос, свою свадьбу с Еленой, рождение их первенца…

Мальчик проснулся и заворочался у него на руках.

– Всё хорошо, Искандер, – сказал он ему слабеющим голосом. – Я тебя спасу.

– У тебя на подбородке кровь, вся борода от нее покраснела, – сказал мальчик. – Ты ранен.

– Всё… будет… хорошо.

Кентавр замедлился, его передние ноги подкосились, Александр выпал из его рук и приземлился на спину, падение выбило у него весь воздух из легких.

Пожиратель спикировал вниз меж высоких ветвей, вытянув руки, из которых вылетела петля аркана. Мальчик попытался убежать, но он еще был оглушен, и петля упала ему на плечи, тут же крепко затянувшись. Александр закричал, когда его подняли в воздух.

Стрела вонзилась в бок Пожирателю. Выпустив петлю, существо попыталось скрыться, но задело крыльями за ветви, перекувыркнулось в воздухе и упало, разбившись насмерть.

На поляну выехали два всадника, и Александр поднял взгляд.

– Парменион! – закричал он. Спартанец спешился и достал меч. Черный дротик полетел прямо в него, но был отбит лезвием меча. Вторая стрела вспорола воздух, отозвавшись воплем боли сбитого на лету Пожирателя. Парменион подхватил мальчика и побежал к скакуну.

– Нет! – крикнул Александр. – Мы не должны уходить! Мой друг ранен!

– Твой друг убит, парень, – сказал ему Аттал, накладывая новую стрелу на тетиву. – Куда теперь, стратег? Я слышу, как сюда спешат новые враги.

– В пещеру, – сказал им Александр.

– В какую сторону? – спросил Парменион, усадив мальчика на коня и садясь за ним.

– Туда, к горе! – крикнул Александр, указывая на просвет между деревьями.

– Успеем от них убежать? – спросил Аттал.

– Сомневаюсь, – ответил Парменион. – Но надо попытаться.

Пустив коней бегом, македоняне помчались по прямой тропе к склону горы.

– Туда! – закричал Александр. Парменион глянул вверх. Черный зев пещеры был от них меньше чем в двухстах шагах. Посмотрев назад, он увидел, как быстро приближались Пожиратели. Им было не успеть.

Аттал был впереди; могучий серый жеребец, с меньшим грузом, спешил в убежище пещеры. Черный дротик вонзился коню в спину. Несколько мгновений животное продолжало бежать, но затем его передние ноги подогнулись, и Аттал свалился наземь. Мечник больно ударился при падении, но перекатился и встал на колени. Он по-прежнему держал лук – но тот сломался с одного конца. Отбросив его, воин выхватил меч.

Парменион соскочил с седла рядом с ним, хлопнув скакуна по крупу, чтобы тот бежал в пещеру. С одним мальчишкой на спине жеребец поскакал быстрее, и Александр вцепился в его гриву, чтобы не упасть.

Внезапно вспышка молнии взорвалась в гуще кружащих Пожирателей, рассеяв их и убив более двадцати. В недолгом замешательстве Парменион увидел их шанс на спасение. – Бежим! – вскричал он, пустившись в спринт вверх по склону.

Седовласый старец вышел им навстречу, но он не глядел на них. Вместо этого он поднял руки к небесам. Ослепляющий белый свет вырвался у него из пальцев, и воздух наполнился запахом паленой плоти и предсмертными воплями Пожирателей.

Не оборачиваясь, македоняне вбежали в пещеру, где их ждал Александр. – За мной! – велел мальчик, проведя их сквозь иллюзорную стену внутрь дворца.

– Чудовища могут преследовать нас здесь? – спросил Парменион.

– Хирон говорит, что ни один враг не преодолеет эту стену, – ответил мальчик.

– Что ж, посмотрим, – сказал Парменион, убрал меч в ножны и стал ждать, Аттал встал рядом.

Наконец появился Хирон. – Я должен поблагодарить вас, – с улыбкой проговорил маг.

– Так вот почему ты направил нас сюда, – откликнулся Парменион. – Здорово вновь увидеть тебя, Аристотель.

– Боюсь, тут ошибочка вышла, – сказал им маг. – Мы не знакомы.

– Что еще за игры? – прошипел Аттал, выступая вперед и кладя меч на плечо Хирону так, что лезвие коснулось его шеи. – Ты отправил нас в этот безумный мир, а теперь заявляешь, что знать нас не знаешь? Давай-ка без шуток, маг! У меня сейчас не то настроение.

– Стой! – сказал Парменион, встав между ними и отведя меч Аттала в сторону. – Как твое имя, друг?

– Я Хирон, – ответил маг. – Имя Аристотель мне незнакомо. Но это поистине удивительно. Я существую – в другой форме – и в вашем мире тоже. И в скольких еще мирах, если подумать?

– Ты что, веришь в эту чушь? – вспылил Аттал. – Мы же видим, кто это такой!

– Нет, – сказал Парменион. – Присмотрись. Он более худощав, да и у Аристотеля есть шрам на правом виске. В остальном они, конечно, как братья-близнецы. Однако, прежде чем вступать в споры, давайте-ка убедимся, насколько здесь безопасно. Эти существа могут проникнуть сюда?

– Не сразу, – ответил маг. – Но у врага много приспешников, а силы мои уже не те, что прежде.

Парменион прошел к окну, выглянул и увидел сверкающие воды океана. – Мы еще в твоем мире, маг, или это уже другой?

– Всё тот же – только немного в другом месте. В Ахайе есть семь центров Силы. И я могу перемещаться между ними. Этот дворец стоит на берегу залива Малин.

– Малин? Вероятно, Маллия, – прошептал Парменион. – Нет ли здесь поблизости ущелья, с названием, похожим на Фермопилы?

– Именно так. В двух днях верхом к югу отсюда.

– Значит, Фивы буду ближайшим крупным городом.

– Нет города с таким названием, – сказал ему маг.

– Белая Госпожа говорила о Кадмосе.

– Какая Белая Госпожа? – вмешался Аттал, но оба собеседника не обратили на него внимания.

– Да, есть Кадмос, самый могущественный город центральной Ахайи, – согласился Хирон, – но он осажден Македонами. Им не устоять против Филиппоса. Каков твой план?

– Нам нужно попасть в Спарту, – сказал Парменион.

– Почему именно туда? – спросил Аттал. – И что еще за Госпожа? Мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит?

– Хороший вопрос, друг мой, – молвил Хирон, положа руку мечнику на плечо. – Пройдемте в кухню, где я приготовлю вам поесть, и мы сможем сесть и поговорить обо всем. Многие вещи тут непонятны и мне самому.

Позже, когда они сидели под открытым небом, Парменион поведал Атталу о своей встрече с Госпожой на поляне и о ее совете. – Это был не сон. Мы действительно бились с Македонами, а потом нас одурманили. Я не знаю, кто была эта Госпожа, но она хорошо обошлась со мной, и я верю, что ее совет имеет смысл.

– А я и не знал об этом, – буркнул Аттал, – из-за того, что ей не хватило хороших манер разбудить меня. Почему именно ты, Спартанец? Я что, выгляжу как какой-то лакей, постоянно семенящий за тобой?

– Я не могу ответить на твои вопросы. Та поляна была местом магии и красоты. Не думаю, что они вообще желали присутствия людей. Но мы спасли нимф, и поэтому, полагаю, заслужили признательность.

– Хорошо же они ее выказали, оставив меня спать на голой земле. Ладно, чума на них! Мне на них плевать, как и на уродливых тварей в этих местах. У меня лишь один вопрос: как нам попасть домой? – вопрошал он, обернувшись к магу.

Хирон только развел руками. – Не знаю.

– Здесь вообще хоть кто-нибудь что-нибудь знает? – вспылил Аттал, встал и прошел через сад вниз по ступеням к широкому пляжу.

– Твой друг напуган, – произнес Хирон. – И я не сказал бы, что виню его за это.

Парменион кивнул. – В Македонии он властный человек, и ему требуется чувствовать, что всё вокруг под контролем. А здесь он словно лист на ветру.

– Я чувствую, что вы не друзья. Почему он отправился с тобой в это странствие?

– У него свои причины, – молвил Парменион. – Первая из них – это убедиться, что один я не спасу Александра. Он жаждет разделить эту славу и ради этого готов рисковать жизнью до конца.

– Ну а ты, Парменион? Ты напуган?

– Конечно. Этот мир для меня чужой; мне в нем нет места. Но я не теряю надежды. Я нашел Александра и, на какое-то время, мы в безопасности. Этого вполне довольно.

Александр вышел на солнечный свет и забрался к Пармениону на колени. – Я знал, что ты придешь, Парменион. Я говорил, ведь так, Хирон?

– Да, ты говорил, юный принц. Ты прекрасно разбираешься в людях.

– Почему Аттал тоже здесь? Он мне не нравится.

– Он здесь, чтобы помочь тебе, – сказал Парменион. – А теперь, почему бы тебе не пойти к морю и не подружиться с ним?

– А я должен?

– Он – первый из доверенных воинов твоего отца, а Филипп такое доверие легко не оказывает. Иди. Поговори с ним. Тогда и составишь свое мнение.

– Ты просто пытаешься избавиться от меня, чтобы поговорить с Хироном.

– Совершенно верно, – подтвердил Парменион с широкой ухмылкой.

– Что ж, хорошо, – сказал мальчик, спрыгнул на землю и ушел.

– Он – прекрасный ребенок, – заметил Хирон, – и ты очень дорог ему.

Пропустив сказанное, Парменион встал и размял спину. – Расскажи мне об этом мире, маг. Дай мне почувствовать себя чуть менее чужим.

– Что ты желаешь знать?

– Расстановку сил. Начни с Филиппоса. Когда он взошел на престол – и как?

Хирон наполнил кубок вина и отпил из него прежде чем ответить. – Он убил своего брата Пердикку десять лет тому назад и захватил корону. Затем отправил войска на Иллирию и на север, захватив их города и отняв копи. Афины объявили ему войну, города Трезубца сделали то же самое.

– Трезубца?

– Земли Халкидики?

– Ах, да. Халкидонский полуостров. Продолжай.

– Филиппос разбил войска Трезубца три года назад, затем захватил Фракию.

– А что же Персидская империя?

– Какая империя? – переспросил Хирон, смеясь. – Как столь неотесанные варвары сумели бы создать империю?

Парменион откинулся на спинку. – Так кто же тогда правит землями Азии?

– Никто. Это дикая равнина, населенная кочевыми племенами, которые режут и уничтожают друг друга в череде бессмысленных войн. Там есть греческие города на побережье, которые когда-то управлялись Афинами и Спартой, но нет… никакой империи. А там, откуда ты явился, стало быть, есть?

– Да, – ответил ему Парменион, – величайшая империя из когда-либо созданных за всю историю мира. Царь Царей правит от границ Фракии и до самого края света. Даже Греция… Ахайя, как ты ее называешь… платит дань Персии. Но ты рассказывал мне о завоевании Фракии.

Хирон кивнул. – Армия Македона прошла через эту страну, словно лесной пожар, уничтожая всё на своем пути, каждый город, каждую крепость. Всё население было продано в рабство, или вырезано. Затем, в прошлом году, Филиппос отправился походом на Фессалонику. Сражение произошло неподалеку отсюда против объединенных войск Кадмоса и Афин. Они были разбиты наголову. Затем Царь обошел Кадмос и напал на Афины, сжег акрополь и убил всех граждан, кроме тех немногих, кто спасся морем. Теперь его ярость направлена на Кадмос. Долго он не продержится. За ним последует Спарта.

– Отчего он так непобедим? – спросил Парменион. – Ведь наверняка же есть способ его одолеть?

Хирон лишь покачал головой. – Кода он был ребенком, его… как и Ахиллеса когда-то… окунули в Реку Стикс. Он неуязвим для оружия. И его мать не держала его за пятку, как Ахиллеса. Ни одна стрела не может в него попасть, ни один меч не способен порезать его. Потом, когда ему было двадцать лет и он короновал себя, он попросил могущественного чародея создать ему золотой глаз, всевидящее око, которое позволит ему читать сердца людей. Чародей сделал, как он просил. Филиппос взял этот глаз, затем вырвал свой у себя из глазницы, заменив его магическим. Теперь ты видишь, Парменион: никто не может ни сразить его, ни перехитрить. Он предвидит все планы врагов на много шагов вперед.

– Что же случилось с тем могущественным чародеем? Уж он-то, верно, знает, как победить свое собственное создание.

– Нет, мой друг. Ведь это я тот чародей, и я ничем не могу тебе помочь.

***

Аттал сидел на пляже, ощущая солнечное тепло на своем лице, но даже оно не было столь горячим, сколь его гнев. Вынужденное путешествие с жалким Спартанцем уже само по себе было достаточно неприятным фактом, но он-то предполагал поход во Фракию либо на Халкидики, чтобы спасти принца. А не в этот ужасающий, вывернутый и безумный мир.

Вспомнив летучих тварей, он вздрогнул. Как может обычный воин сражаться с такими чудищами?

Сняв нагрудник, он снял свои одежды и окунулся в море, наслаждаясь внезапной прохладой, омывающей его тело. Нырнув вперед, он поплыл под водой, отталкиваясь длинными гребками, и вынырнул на поверхность на некотором расстоянии от берега. Мелкие прозрачные рыбешки плыли под ним сверкающими косяками, и он поднял брызги рукой, засмеявшись, когда они рассеялись во все стороны.

Хотя бы это было знакомой ему реальностью, и он отдыхал, испытывая это чувство.

Наконец он начал уставать от моря и направился обратно на берег, сев в мягкий песок и выжимая воду из своих длинных волос.

Александр поджидал, стоя рядом с его доспехами. – Хорошо плаваешь, – произнес мальчик.

Аттал проглотил ругательство. Этот ребенок был ему не по нутру. Демон, говорили о нем, не совсем человек, способный убить одним касанием. Мечник кивнул в знак согласия и пересел на камень, давая солнцу высушить свою мокрую кожу.

– Ты напуган? – спросил принц с обезоруживающе непосредственным выражением лица, голова его при этом была чуть отклонена вбок.

– Я ничего не боюсь, мой принц, – ответил Аттал. – И любой, кто будет утверждать обратное, ответит за это перед моим мечом.

Ребенок серьезно кивнул. – Ты очень храбр, раз отважился проделать такой путь и найти меня. Я знаю, мой отец щедро вознаградит тебя.

Аттал рассмеялся. – У меня три поместья и богатств больше, чем я смогу потратить за всю жизнь. Мне не нужна награда, Принц Александр. Но я бы отдал царский выкуп за то, чтобы снова увидеть Македонию.

– Мы обязательно увидим ее. Парменион отыщет путь.

Аттал подавил в себе злое замечание. – Хорошо иметь веру в героев, – вымолвил он наконец.

– Он тебе не нравится, правда?

– Мне не нравится никто из людей – кроме Филиппа. А ты глазастый. Будь осторожен, Александр, такой дар имеет и оборотную сторону.

– Никогда не вставай против него, – предостерег принц. – Он убьет тебя, Аттал.

Мечник не ответил, но улыбнулся с искренним ехидством. Александр немного постоял молча, потом взглянул македонянину в глаза. – Знаю, о тебе идет молва как о лучшем мечнике царства, а также как о первом доверенном… убийце на службе моего отца. Однако же знай, что если Парменион и умрет по загадочному стечению обстоятельств, я приду именно за тобой. И смерть твоя не заставит себя долго ждать.

Аттал вздохнул. – Я отправился в этот дерьмовый мир не для того, чтобы слушать твои угрозы, мальчишка. Я пришел тебя спасти. Тебе вовсе не обязательно любить меня – и в самом деле, за что? Я не самый привлекательный человек. Но – если у меня когда-либо и появится причина биться с Парменионом – твои угрозы меня не остановят. Я принадлежу лишь самому себе и следую своей дорогой. Запомни это.

– Мы оба запомним, – сказал Александр.

– Чистая правда, – согласился мечник.

***

– Не думай о способе победить Филиппоса, – произнес Хирон. – Это просто невозможно.

– Нет ничего невозможного, – заверил его Парменион, когда они шли вдвоем по прилегающей к дворцу земле в гаснущем свете заходящего солнца.

– Ты меня не понял, – продолжил Хирон. – Есть более важные предметы для размышлений. Как думаешь, почему высшая сущность, наделенная столь великой силой, тяготеет к воплощению в бренной человеческой оболочке – пусть даже в теле царя?

Парменион остановился у ручья и сел на деревянную скамью. – Объясни, – сказал он.

Хирон растянулся на траве и вздохнул. – Это не так-то просто объяснить. Дух Хаоса не имеет природной формы. Он… ОНО… суть дух, очевидно бессмертный и вечный. Так вот, настоящий вопрос – это как он существует. Смекаешь?

– Пока нет, маг, но я очень прилежный ученик.

– Тогда давай рассудим постепенно. Каков один-единственный величайший момент в твоей жизни?

– А какое это имеет отношение к теме? – переспросил Парменион, смутившись.

– Доверься мне, воин, – велел Хирон.

Парменион глубоко вздохнул. – Много лет назад – словно в другой жизни – я полюбил юную девушку. Она сделала для меня солнце ярче. Она показала мне, что такое жить.

– Что с ней стало?

Лицо Спартанца посуровело, синие глаза вспыхнули холодным светом. – Ее забрали у меня и погубили. Давай, говори, в чем дело, маг, а то я теряю терпение.

– Вот о чем я и говорю! – сказал Хирон, встав с земли и садясь рядом с Парменионом. – Я хочу, чтобы ты вспомнил, как чувствовал себя, представляя вашу любовь и проведенные вместе дни, и как затем поменялись твои мысли, когда пришла печаль. Дух Хаоса, может, и кажется неистребимым и вечным, но это не вся правда. Ему необходимо питаться. Не знаю, порожден ли он болью, страданиями и ненавистью, или же наоборот это он отец и мать всех горестей на свете. В данном случае это не имеет значения. Но ему нужен Хаос, чтобы оставаться живым. В теле Филиппоса он шагает по миру, порождая океаны горя. Каждый раб, каждая вдова или сирота познают ненависть; они жаждут мести. Многие годы после смерти Филиппоса македонов будут ненавидеть. Видишь? Его нельзя одолеть, ибо, даже уничтожив Филиппоса, ты лишь продолжишь питать тот злой дух, которым он одержим.

– Что же ты предлагаешь, чтобы мы подобострастно легли в ноги Тирану, отдавая ему свои жизни с улыбкой и благословением?

– Да, – просто ответил Хирон, – ибо тогда мы ответили бы на Хаос большей силой – любовью. Но этого не случится. Для этого нужен человек, неизмеримо более великий, чем все те, кого я когда-либо встречал, тот, кто ответит на насилие прощением, а на зло – любовью. Лучшее, на что способны мы, это биться с Тираном без ненависти.

– Почему ты создал для Филиппоса этот всевидящий глаз? – вдруг спросил Парменион.

– Я питал тщетную надежду, что глаз поможет ему увидит себя, свою истинную душу. Он не увидел. Это всегда было проблемой для меня, Парменион, ибо я всегда стараюсь увидеть хорошее в каждом человеке с надеждой, что оно возьмет верх. Но это случается так редко. Сильный человек всегда будет стремиться к власти; это заложено в его природе. А чтобы править, ему надо будет покорять других. – Хирон вздохнул. – Все наши герои склонны к насилию, не так ли? Я не знаю имен героев твоего мира. Но их истории будут такие же.

– Да, – согласился Парменион. – Ахиллес, Геракл, Агамемнон, Одиссей. Все они люди меча. Но ведь если злые люди берутся за меч или копье, хорошие должны сделать то же самое, дабы победить их?

– Если бы всё было так просто, – проворчал Хирон. – Но добро и зло не так-то просто разделить. Добро не носит золотые доспехи, как и зло не всегда облачено в черное. Кто скажет, где лежит зло? В своем мире ты военачальник. Ты когда-нибудь осаждал город? Убивал женщин и детей?

– Да, – ответил Парменион, и ему стало не по себе.

– И ты служил силам добра?

Спартанец покачал головой. – Смысл твоих речей мне ясен. Ты хороший человек, Хирон. Ты отправишься с нами в Спарту?

– А куда еще мне идти? – печально ответил маг. Поднявшись, он собрался было уйти, но затем обернулся. – У нас есть легенда – прекрасная легенда. Она гласит, что однажды Заклятие вернется, и что возвратит его нам золотоволосое дитя богов. Оно вернет мир и гармонию, и земля вновь озарится. Разве не прекрасная идея?

– Держись за нее, – посоветовал Парменион тихим голосом.

– Держусь. Я думал, что Александр и есть тот Золотой Ребенок. Но он тоже одержим Хаосом. Сколько еще есть миров, Парменион? Неужели фигура Темного Бога рыщет в каждом?

– Никогда не поддавайся отчаянию, – дал совет Спартанец. – Задумайся: ведь если ты прав, то возможно в большинстве этих миров Золотое Дитя уже явилось.

– Хорошая мысль, – согласился Хирон. – А теперь я должен покинуть тебя ненадолго. Вы здесь в безопасности – до поры. Но следи за морем. Филиппос использует все свои силы, чтобы отыскать Александра.

– А ты куда?

– Обратно в лес. Я нужен там.

***

Парменион обнаружил, что настроение чародея оказалось заразительно, его душа тоже омрачилась, и он стал бродить по гряде скал, окружавших пляж. Далеко внизу он увидел, как Аттал и Александр сидят на белом песке, занятые оживленной беседой, и он остановился понаблюдать за ними.

Мой сын, подумал он вдруг, и грусть припечатала его словно удар. Филота, Никки и Гектор были его сыновьями, однако его чувства к ним были прохладными. Но этот мальчик – золотой ребенок – был для него всем. От сожаления не будет толка, напомнил он себе, но эти слова, хоть и справедливые, его не успокаивали. Раскаяние за тот шаг продолжало жить в его личном Зале Стыда. В брачную ночь на Самофракии, когда Филипп ждал прибытия своей нареченной, Парменион предал его. Никаким другим словом случившееся назвать было нельзя. Пока Царь лежал в пьяном ступоре, это Парменион надел на себя церемониальный шлем, полностью скрывающий лицо, надел плащ Кадмилоса и вошел в озаренную факелами опочивальню, где Олимпиада возлежала в ожидании; это Парменион забрался в постель и сплел ее руки под собой; это Парменион почувствовал ее мягкие бедра у себя на боках…

– Довольно! – сказал он вслух, кода воспоминание принесло новое возбуждение. Это было каким-то двойным предательством, и он сам не мог толком понять этого. Его гордость и честолюбие заставили его поверить в то, что он никогда не предаст друга. Но он предал. Но что было хуже, так это что даже теперь, когда его сознание омрачал стыд за содеянное, тело его продолжало отвечать на воспоминание возбуждением, похотью и блаженством.

Вот почему он сносил гнев и случайные насмешки Филиппа. Чувство вины привязало его к Царю Македонии узами, которые были покрепче любовных, словно служа Филиппу он мог каким-то образом восстановить баланс, загладить вину.

– Никогда не загладишь, – прошептал он себе.

Олимпиада была так похожа на Дераю, стройная и красивая, ее рыже-золотые волосы так и сверкали в свете факелов. Она попыталась было снять шлем, жалуясь, что холодный металл колет ей лицо, но он прижимал ее руки к мягким одеялам и не отвечал на ее мольбы. Первую часть ночи она провела в Лесу Мистерий, вдыхая Священный Дым. Ее зрачки были неестественно расширены, и она потеряла сознание, пока он возлежал на ней. Это его не остановило.