Текст книги "Тёмный Принц"

Автор книги: Дэвид Геммел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Чувство вины пришло позднее, когда он прокрался назад в покои Филиппа, где Царь лежал голый на кушетке, забывшись пьяным сном. Сняв с себя шлем, Парменион посмотрел на человека, которому присягнул на верность, и вот тогда-то почувствовал острую боль раскаяния. Он одел не приходящего в сознание монарха в плащ и шлем и перенес Царя в опочивальню, положив его рядом с Олимпиадой.

Вернувшись в свои покои, он попытался оправдать свои действия. Госпожа Аида, во дворце которой гостили они, говорила Филиппу, что если он не осуществит брачную ночь в отведенное время, которое она назвала Священным Часом, то свадьба будет признана недействительной. Филипп на это только посмеялся. Видя красивую женщину, он всегда чувствовал желание и не видел смысла в таком предостережении. Однако, пока он ждал всю долгую ночь, он продолжал пить – несмотря на замечания Пармениона – кубок за кубком крепкое самофракийское вино. Устойчивость Филиппа к выпивке была притчей во языцех, и Парменион до сих пор удивлялся, насколько быстро Царь поддался ее воздействию в ту особую ночь.

Сначала Парменион отчаянно пытался растолкать Филиппа, но потом заглянул в опочивальню, где на широком ложе разметалась обнаженная Олимпиада. Он пытался убедить себя в том, что в первую очередь думал о Филиппе и о том, как будет уязвлена его гордость на утро, когда вся Самофракия узнает о его фиаско на брачном ложе. Но это была ложь. Это оправдание пришло потом, когда он лежал без сна, созерцая рассвет.

С тех пор он жил с постоянной болью, обоюдоострой как любой кинжал. Во-первых, он боялся, что правда однажды всплывет наружу, а во-вторых он был вынужден терпеть то, что у него на глазах его любимого сына растит другой.

– Надеюсь, ты размышляешь над планом нашего возвращения домой, – произнес Аттал, бесшумно подобравшийся к Спартанцу.

– Нет, – признался Парменион, – мои мысли были о других материях. Как водичка?

– Освежился немного. А где твой чародей?

– Скоро вернется. Ушел проверить, не нужна ли его помощь кентаврам.

Тут на гору вскарабкался Александр, хоть уступы подъемной тропы и были чересчур высоки для него. Он помахал Пармениону, как только его увидел, подошел и сел рядом. Спартанец, повинуясь инстинкту, приобнял мальчика рукой. Аттал ничего не сказал, но Парменион почувствовал на себе его взгляд.

– Мы должны добраться до Коринфского залива, – быстро проговорил Парменион, – а оттуда в Спарту. Остается только надеяться, что Аристотель отыщет путь к нам туда.

– Надеяться? – фыркнул Аттал. – Я бы предпочел что-нибудь посильнее надежды. Но почему Спарта? Почему бы нам не вернуться в Каменный Круг и подождать? Ведь туда он отправил нас. Он наверняка будет ждать нас там?

Парменион покачал головой. – Враги кругом – и они использовали колдовство, чтобы выследить Александра. Нам не выжить одним против них. Спарта еще держится. Там мы будем защищены. А Аристотель – маг; он отыщет нас.

– Ты меня не убедил. Почему бы не подождать тут? – возразил Аттал.

– Я бы этого хотел, но Хирон не совсем уверен, что здесь для нас безопасно. У Царя длинные руки; сила его велика. Что, начинаешь жалеть о своем решении сопровождать меня?

Аттал усмехнулся. – Я начал жалеть об этом с того самого момента, как мы выехали из Каменного Круга. Но я не сойду с пути, Спартанец.

– Я не сомневался.

– Смотрите! Корабль! – крикнул Александр, указывая на море, по которому величественно шла трирема, ее черный парус раздувался от ветра, а три ряда весел одновременно поднимались и опускались в сверкающую воду. Судно медленно поворачивалось, пока нос не стал смотреть точно на берег.

Корабль медленно приближался, и спутники наконец увидели около сотни вооруженных людей, собравшихся на верхней палубе.

– Как думаешь, это друзья? – спросил Аттал, когда корабль пристал к берегу, и воины начали сходить на песок.

– Это македоны, – сказал Александр, – и они пришли за мной.

– Ну так, стало быть, кто-то из них умрет, – тихо проговорил Аттал.

***

– Назад, во дворец, – скомандовал Парменион, подхватив Александра на руки и покидая край утеса. Далеко внизу солдаты-македоны начали долгий подъем по тропе со сверкающими на солнце копьями и мечами.

Парменион отбежал во дворцовые кухни, где он оставил нагрудник, шлем и меч. Взяв вооружение, он поднял Александра и быстро направился по широкой лестнице, перешагивая по две ступени за раз.

– А что, если те крылатые твари по-прежнему на той стороне? – спросил Аттал, когда они подошли к призрачной стене.

– Тогда мы умрем, – пробормотал Парменион, выхватывая меч и шагнув в пещеру Хирона. Она была пуста. Поставив Александра на землю, Спартанец подошел к выходу пещеры и осмотрел склон горы. Мертвый серый жеребец лежал там же, где упал, черные вороны пировали над его останками. Неподалеку от жеребца лежало не менее тридцати трупов Пожирателей, но на них вороны не зарились. Парменионова скакуна и след простыл.

– В лесу будет безопаснее, – сказал Аттал. Парменион кивнул, и троица пересекла открытый склон, без приключений достигнув убежища под сенью деревьев.

Лес был неестественно тих. Здесь не пели птицы, и ни единое дуновение ветра не колыхало сросшиеся наверху кроны деревьев. Тишина внушала беспокойство обоим воинам, но Александр был счастлив идти рядом со своим героем, держа Пармениона за руку. Они прошли глубже в чащу, не сходя с тропинки, которая сворачивала, поднималась и спускалась, пока не привела их к спрятанному в зарослях ручью, прохладная вода которого омывала белые камни.

– Перейдем его – или двинемся по течению? – спросил Аттал вполголоса. Прежде чем Парменион успел ответить, они услышали движение на тропе впереди, когда под чьей-то ногой хрустнула сухая ветка. Затем послышались голоса, приглушенные густыми зарослями.

Схватив ребенка, Парменион отступил в заросли, Аттал последовал за ним. Но прежде чем они нашли место для укрытия, на другом берегу ручья показался воин в шлеме с вороновыми крылами.

– Сюда! – позвал он. – Дитя тут!

Более дюжины солдат в черных плащах с копьями и мечами прибежали к нему. Клинок Аттала с шелестом покинул ножны.

Парменион развернулся. За ними была прямая тропа. На другой стороне были густые заросли терновника и шиповника. С того места, где он стоял, Спартанец не мог видеть где кончается тропа, но глянув вниз, увидел следы копыт оленя, ведущие дальше по склону.

Македоны бросились вперед по воде, и лес огласился их победными криками.

– Бежим! – вскричал Парменион, крепко прижав Александра к своей груди, и пустился бегом по тропе. Терновые кусты врезались ему в икры и бедра, пока он бежал, и пару раз он едва не упал, когда сухая пыль осыпалась под его обутыми в сандалии ногами. Склон был покатым, тропинка всё больше сужалась, но в конце концов она вывела на широкую дорогу, огражденную гигантскими, раскидистыми дубами. Глянув через плечо, он увидел Аттала где-то в десяти шагах позади, которого нагоняли преследующие их македоны. Один солдат остановился, чтобы метнуть копье.

– Берегись! – крикнул Парменион, и Аттал шмыгнул влево, копье пролетело мимо, воткнувшись в пыль перед мечником. Аттал на бегу схватил древко и вытащил его из земли. Резко развернувшись, он бросил его в метателя. Солдат припал к земле, и копье угодило в шею воину, бежавшему позади него.

Повернувшись на носках, Аттал побежал за Парменионом. Спартанец мчался дальше, всё время отыскивая укрытые дороги, которые держали бы противника в одном повороте за ними, и пока он бежал, гнев его рос. В этой ситуации не было стратегии, которая принесла бы победу, не могло быть верного плана, как принять бой. За ними охотился превосходящий их числом смертельный враг в незнакомой лесистой местности. Всё, что оставалось, – это спасаться бегством. Но куда бежать? Всё, что Парменион знал, это то, что они направлялись в сторону, где ждало еще больше врагов и еще меньше шансов на успех.

Это доводило его до точки кипения. Всю свою жизнь Спартанец выживал, побеждая врага хитростью и смелостью замысла. Он был стратегом, военачальником. Но тут его понизили до бегущей в панике добычи, пытающейся спасти свою жизнь.

Нет, поправил он себя, не бегущей в панике. Никогда!

В молодости он был бегуном, самым быстрым и выносливым в Спарте и в Фивах, и теперь – даже с ребенком на руках – он знал, что способен оторваться от македонов. Но встал вопрос, куда бежать. Подняв глаза к небу, он попытался выяснить свое местоположение в лесу. Пещера оставалась левее. Но какой смысл был туда возвращаться? Они могли бы пройти сквозь стену и избавиться от нынешних преследователей, но лишь затем, чтобы быть схваченными солдатами, которые прочесывают дворец с той стороны. Нет, пещера – это не выход.

Вдруг у него на пути оказалось поваленное дерево, и он с усилием перескочил через ствол. Впереди тропа раздваивалась, один путь уводил вверх, другой круто сбегал вниз в тенистую горную долину. Мимо пролетело копье. Свернув направо, он устремился к узкой горной долине.

Трое солдат выбежали ему наперерез примерно в тридцати шагах впереди. Ругнувшись, он шмыгнул влево, скользнув в низкие заросли, и поднялся по покатому склону, оказавшись на круглой прогалине в окруженной кипарисами лощине. Аттал примкнул к нему, красный от нагрузки, на его теле сверкал пот.

– Я… больше… не могу бежать, – выговорил мечник.

Проигнорировав его, Парменион подошел к ближайшему дереву и усадил Александра на одну из нижних ветвей. – Заберись на то разветвление и спрячься, – велел Спартанец. – Снизу тебя не увидят. – Мальчик протиснулся через колючие ветки и залег, спрятавшись на дереве.

Выхватив меч, Парменион отбежал к краю склона и стал ждать. Вот первый македон полез вверх – и закричал, когда клинок Пармениона разрубил ему шею. Солдат повалился назад, на своих товарищей.

Еще три македона забрались на прогалину с левой стороны, и Аттал побежал туда, чтобы их встретить, блокировав удар меча и ответным взмахом вскрыв горло одному из них, так что забил багровый фонтан.

Но вот появился основной отряд врага, рассыпавшись вокруг македонян. Парменион отступил, Аттал был рядом, копья македонов приближались к ним стеной из острого железа.

– Надо было мне последовать твоему совету, – шепнул Аттал.

– Где ребенок? – спросил смуглый, темноглазый воин с рябым лицом.

Аттал усмехнулся. – Поверить не могу, что такая уродливая хреновина научилась говорить по-человечьи.

– Где ребенок? – вновь спросил воин, и острия копий придвинулись ближе.

Вдруг один копейщик качнулся вперед со стрелой, торчащей из черепа. За ним вскрикнул второй, когда его бедро пронзил дротик.

– Ложись! – прокричал Парменион, схватив Аттала за руку и бросая его на землю.

Со всех сторон по прогалине засвистели стрелы. Мертвый македон упал на Пармениона с двумя стрелами в спине и третьей в глазу. Повсюду гибли солдаты. Несколько человек попытались убежать обратно к тропе, но тут появилась огромная фигура минотавра Бронта, и его двухсторонняя секира легко прошла сквозь их нагрудники и шлемы.

Два воина сумели проскочить его и скрылись в долине, но крики их отозвались эхом, и Парменион увидел, как братья минотавра – львиноголовый Стероп и циклоп Арг – вышли из-за деревьев.

На прогалине воцарилась мертвая тишина. Парменион выбрался из-под трупа упавшего на него врага и встал на ноги, спрятав меч в ножны. Тела лежали всюду. Из-за деревьев вышли кентавры с луками и колчанами, лица их были злы, глаза жестоки.

– Рад снова видеть вас, – сказал Парменион подошедшему Бронту. Тот приветственно кивнул огромной бычьей головой.

– Хорошо бегаешь, – сказал минотавр, проходя мимо него к кипарисовому дереву, где, спрятавшись, сидел Александр. Отбросив свою секиру, кентавр вытянул руки. – Иди ко мне, Искандер! – позвал он.

Александр выглянул из ветвей и спрыгнул на руки к минотавру. – Ты правда Искандер? – спросило существо.

– Так меня называли, – ответил мальчик.

– И ты способен открыть Врата Гиганта?

– Посмотрим, – сказал Александр, осторожно подбирая слова. С мальчиком на руках Бронт вернулся к ожидающим Пармениону и Атталу.

– Кентавры принесли весть, что явился Искандер. Госпожа велела нам защищать его. Мы сделаем это, даже ценой наших жизней. Но этого может быть недостаточно. Македонов много, а нас мало.

– Мы должны попасть в Спарту, – сказал Парменион. – Там мальчик будет в безопасности.

– Говорят, что Царь Спарты – великий человек, – сказал Бронт. – Он не охотится на народы Заклятия. И Врата Гиганта оттуда недалеко. Да, мы отправимся с вами в Спарту.

Парменион кивнул и окинул взглядом кентавров. – Сколько из вас с нами? – спросил он.

– Эти два десятка – все, кто уцелел.

– Тогда кто остался разведывать лес, высматривать врага?

– Никто, – признался Бронт.

Спартанец пересек прогалину, перешагивая трупы, и остановился возле молодого кентавра, поджарого существа с чалой гривой и бородой. – Кто у вас главный? – спросил он.

– Я Хеопс, сын Китина-Киариса. Главного у нас нет.

– Что ж, Хеопс, я страж Искандера, и я буду отдавать приказы.

– Мы не станем подчиняться приказаниям Человека, – ответил Хеопс.

– Тогда оставьте нас, – вкрадчиво произнес Парменион, – и мы попробуем спасти Искандера своими силами.

Передние копыта кентавра стали рыть землю, низкий рык послышался из его глотки. Парменион ждал, глядя существу в глаза. – Мы должны позаботиться о том, чтобы Искандер выжил, – произнес Хеопс. – Мы не можем уйти.

– Тогда вы будете подчиняться мне, – сказал ему Парменион. – Отправь пятеро твоих… друзей выслеживать македонов. Они не должны вновь застать нас врасплох.

– Как скажешь, – ответил Хеопс так, словно слова были вырваны из него.

Парменион повернулся к кентавру спиной и увидел Хирона, осторожно ступающего по прогалине, стараясь не наступать в лужи крови на земле. Чародей взял Пармениона за руку и отвел в сторонку от остальных.

– Это всё неправильно, – прошептал Хирон. – Ребенок – не Искандер. Я это знаю; и ты это знаешь.

Парменион вздохнул. – Если я что и знаю, маг, так это то, что мы должны прибыть в Спарту ради спасения Александра. И для этого я прибегну к любым средствам, какие найду.

– Но эти создания… как же их надежды? Разве не видишь, что Искандер – это для них всё? Он – это обещание, которое поддерживает в них жизнь, тот, кто вернет миру магию и покончит с царством Человека.

– А что это за Врата Гиганта? – спросил Спартанец.

– В одном дне пути к югу от Спарты есть лес. Там на холме стоят два гигантских столпа, соединенные одной большой каменной перемычкой. Это и есть Врата.

– Врата куда?

– В никуда, – ответил Хирон. – Но легенда гласит, что Искандер откроет их, что он вырастет выше самого высокого дерева и возложит свои руки на оба столпа. Лишь тогда вернется Заклятие и омоет этот мир. Но Александр не сможет сделать это; он – не Золотое Дитя.

– Что же мне делать, маг? Потерять единственных союзников, что у нас есть в этом твоем странном мире? Обречь Александра на погибель? Нет, на это я не пойду. Они сделали свой выбор. Я их не неволил.

– Этот довод не годится, – сказал Хирон. – Ты знаешь, что они ошибаются, однако позволяешь следовать ложной дорогой потому лишь, что это тебе на руку. То, что ты делаешь, скорее всего, обречет на погибель их всех.

– Какие-то проблемы, Хирон? – спросил Бронт, подступив к ним ближе.

– Проблемы? – переспросил маг Пармениона.

Холодные синие глаза Спартанца встретили его взгляд. – Нет, – ответил он. – Завтра мы поведем Искандера навстречу его судьбе.

Затем он отвернулся и увидел женщину.

***

Дерая сделала глубокий вдох, когда Спартанец обернулся к ней. У нее подкосились ноги и задрожали руки. Так близко, подумала она. Они разговаривали с ним на Самофракии, но тогда Дерая была в капюшоне и в вуали, а разум ее был занят намеченным впереди делом. Но теперь, когда он медленно подошел к ней, она вновь почувствовала себя на шестнадцать лет – вспомнила нежность его прикосновений, сладость его дыхания.

– Мы знакомы, госпожа? – спросил он. Это не был голос юноши, которого она любила, однако и этот звук вызывал в ней дрожь. Ее дух вылетел, прикоснулся к его разуму, ощутил возникшие в нем эмоции: любопытство, эмпатию, и – хоть ее тело было сейчас плоским и неприметным – возбуждение. Она спешно покинула его разум.

– Я тебя знаю, – ответила она, голос ее был бесстрастным, ореховые глаза встретились с ним взглядом.

На миг он замер в молчании и нерешительности. Бронт подошел к ним. – Она – друг Богини, моей матери, – сказал Бронт. – Она тоже от Заклятия.

Парменион кивнул, но глаза его не сходили с темноволосой женщины. – Нам надо убираться из этого места, – сказал он, обращаясь к Бронту. – Ты знаешь эти леса. Куда мы можем пойти?

– Не отвечай, – тихо сказала Дерая. – За нами следят.

Рука Бронта обхватила древко секиры, которая висела у него на поясе, а Парменион стал озираться, осматривая окрестности прогалины. – Там никого нет, – сказала им Дерая. – За нами следят издалека.

– Кто? – вопросил минотавр.

– Жрец Филиппоса.

– Ты сможешь нас укрыть? Моя матерь говорила, что ты мистик.

– Возможно. – Дерая села на траву, закрыв глаза, и ее дух вылетел на свободу. К ней летело световое копье. Она вытянула руку, и копье раскололось на тысячу искр, которые подлетели к ней, окружив, как светлячки.

– Ты умрешь, – произнес бритоголовый жрец, подлетев к ней.

– Мы все умрем, рано или поздно, – ответила она. Ее руки взмыли вверх, и светлячки отлетели обратно к жрецу, соединившись в лену, которая обернулась вокруг его лица и ослепила его. – Возвращайся к своему хозяину, – сказала Дерая. Жрец исчез.

Она открыла глаза и встала. – Он ушел, – сказала она Бронту. – Теперь можно говорить открыто.

– Есть два пути, по которым мы можем добраться до Спарты, на юго-восток через Пелепоннес и Коринф, или на северо-запад к морю, и там взять корабль к берегам Гифеума.

– А как насчет запада? – спросил Парменион. – Мы ведь можем перейти Пиндские горы и добраться до залива?

– Нет – на этом пути смерть, – сказал Бронт. – Вам не пройти через Лес Горгона. Там обитают Пожиратели, и сам Горгон. Он – самое подлое чудовище, и сердце его – сплошная черная гниль. Я бы мог рассказать о его злодействах, но тогда у меня почернеет язык, а твоя душа затрепещет от услышанного. Нам будет проще сразу выпить яду, чем пойти по этому пути.

– И всё-таки расскажи мне, – велел Спартанец.

– Почему? Ведь это к делу не относится.

– Потому, что он стратег, – сказала Дерая, – и ему надо знать.

Бронт вздохнул. – Лес раскинулся южнее Коринфского залива. Он огромен и дремуч, и не изведан Человеком. Но каждый холм и лощина, каждый темный дол в нем кишат созданиями Хаоса.

Дерая смотрела на Спартанца. Его лицо было спокойным и непроницаемым, и в этот раз она не стала читать его мысли. – А что ты можешь поведать нам, госпожа? – спросил он вдруг.

– Силы Македона окружают вас, – сказала она ему. – Они идут с севера, юга и востока. У них есть существа… Пожиратели?… в небесах, и люди, а также чудовища, способные ходить как люди, на земле.

– Мы сможем пройти мимо них?

Дерая пожала плечами. – Не с двадцатью кентаврами. Они ищут ребенка. Филиппос привязан к нему. Какой бы путь мы не избрали, мы обречены. Моей силы хватит, чтобы ненадолго укрыть нас от Царя-Демона. Но только ненадолго, Парменион; он для меня слишком силен.

– Итак, нас загоняют на запад, желаем мы того или нет?

– Да, – согласилась она.

– Я об этом подумаю. Но сначала давайте найдем место для ночлега.

Пиндские горы

Бронт провел отряд к скоплению укромных пещер и оставил Пармениона, Александра, Хирона и Аттала одних, а сам с братьями нашел укрытие неподалеку, черноволосая женщина также осталась с ними. Кентавры ускакали на закате и вернулись в человеческом облике к ночи. Они тоже выбрали себе отдельную пещеру чуть севернее от остальных.

Хирон молчал, пока Аттал сооружал костер у дальней стены, а Парменион вышел в ночь, дабы убедиться, что отсвет пламени не будет виден снаружи пещеры. Завернувшись в Парменионов плащ, Александр мирно уснул у огня, и Спартанец молча сел у входа в пещеру, глядя на звезды.

– Строишь план дальнейших действий? – спросил Аттал, подойдя к нему и садясь спиной к стене.

– Нет, молодость вспоминал.

– Сдается, ты растратил ее впустую.

– Так и есть, – вздохнув, ответил Парменион. Ночь была безоблачной, луна светила ясно, омывая деревья серебристым светом. Барсук выступил из темноты, и снова юркнул в подлесок.

– Говорят, в Спарте ты был чемпионом, – произнес Аттал. – Что же ты ушел оттуда, учитывая все твои регалии?

Парменион покачал головой. – Откуда взялись все эти истории? Чемпион? Да я был презираемый полукровка, помесь, меня высмеивали и избивали. Всё, что я взял с собой из Спарты – это синяки и ненависть, которая была направлена на весь окружающий мир и поедала самое себя. Ты когда-нибудь был влюблен, Аттал?

– Нет, – признался македонянин, внезапно смутившись.

– А я был… однажды. И ради этой любви я преступил закон. Переспал с незамужней девушкой из знатной семьи. Из-за этого ее убили, а я зарезал одного хорошего человека. Больше того, я подвел к падению свой родной город, а вместе с тем принес смерть своему единственному другу. Его звали Гермий, и он погиб при Левктрах, сражаясь подле своего обожаемого Царя.

– Все люди умирают, – тихо произнес Аттал. – Но ты меня удивил, Спартанец. Я-то думал, что ты холодный расчетливый военачальник, воитель, который не знал поражений. Думал, что твоя жизнь была легкой – благообразной, что ли.

Парменион усмехнулся. – Часто чужая жизнь нам такой и кажется. Вот в Фивах жил один богатый купец. Люди могли ему завидовать, проклинать его удачу, возжелать золотые кольца, которые он носил, и большой дом, который он построил на холме, выше провонявших нечистотами городских улиц. Но они не знали, что раньше он был рабом и работал на Фракийских копях; что он вкалывал там десять лет, прежде чем получить свободу, а потом работал как проклятый еще пять лет, чтобы сколотить приличную сумму монет, которую он вложил в рисковое предприятие, принесшее ему богатство. Так что не завидуй мне, Аттал.

– Я не говорил, что завидую, – сказал мечник. И вдруг осклабился. – Хотя, пожалуй, что так оно и есть. Ты никогда не нравился мне, Парменион, но я тебя уважаю. Однако довольно комплиментов. Как мы собираемся добраться до Спарты?

Парменион встал, разминая спину. – Пойдем на запад, перейдем Пиндские горы, потом спустимся к побережью, придерживаясь возвышенностей и лесов.

– Ты говоришь о многонедельном переходе. Не хочу показаться пораженчески настроенным говнюком, но не думаешь ли ты, что отряд с тремя монстрами и двадцатью кентаврами сможет пройти вдоль всей Греции – пусть даже такой Греции, как эта, – незаметно?

– Кентавры здесь не чужие, – сказал Парменион, – но мы будем идти в основном по ночам, когда они в облике людей. Что же до Бронта и его братьев, тут я с тобой согласен. Но они обладают недюжинной силой и будут полезны, если в дороге возникнут препятствия.

– И ты ожидаешь препятствий, несомненно?

– Да. Перед нами задача, непосильная разуму. Филиппос прибегнул к чародейству, чтобы разыскать Александра в другом мире, а значит сумеет выследить его и в этом. Куда бы мы не пошли – как бы хорошо мы не прятались – враги всегда будут рядом.

– Слетаются на мальчишку, как мухи на коровью лепешку? – спросил Аттал.

– Отвратительное сравнение, но близкое к правде, – согласился Спартанец. – Однако жрица утверждает, что сумеет защитить нас на какое-то время.

– Так значит твой план – какой он есть – зиждется на переходе малого отряда чудищ-полулюдей через охваченную войной страну туда, где нас могут – или не могут – принять, с надеждой на то, что у Аристотеля хватит сил отыскать нас и вернуть домой?

– Совершенно верно. У тебя есть другой план?

– Должен признать, что ничего светлого в голову не приходит, – ответил Аттал, – но есть кое-что, что меня беспокоит. Касаемо Александра. Он и есть тот Искандер, которого эти… создания… ждали?

– Нет.

– Так что же случится, когда чудища поймут это? Они, пожалуй, немного разозлятся.

– Возможно, – сказал Парменион. – Но об этом подумаем после.

– Еще одна проблема, которую откладываем на потом, – буркнул Аттал. – Вот что я скажу, Спартанец, – с тобой не соскучишься.

***

На рассвете, когда он сидел задумавшись, Парменион увидел монструозную фигуру Бронта, выходящего из деревьев у подножия гор. Существо вышло вперед, потом вдруг упало на колени. Свет, бледный и прозрачный, засиял вокруг него, и Парменион смотрел, пораженный, как бычья голова исчезает, оставляя на своем месте лицо молодого человека, белокожего, с волосами цвета отполированной бронзы.

Подняв взор, юноша увидел Пармениона и замер, не двигаясь несколько мгновений, затем сел на траву и отвернулся от взгляда Спартанца.

Парменион вышел в лунный свет, спустился по холму и сел рядом с бывшим минотавром.

– Считается, что негоже смотреть за Превращением, – сказал Бронт. – Но ты не из нашего мира и, вестимо, не понимаешь наших обычаев.

– Для чего вам нужно принимать другую форму?

– А для чего вам, Людям, надо питаться или дышать? Я не знаю ответа. Знаю только, что это есть, и что оно необходимо. Без Превращения я умру. И, поскольку Заклятие тает день ото дня, Превращение становится всё труднее, всё больнее. Но Искандер исправит это; он возродит Заклятие.

– Только если Филиппос не поймает его, – вставил Парменион.

– Именно. Как ты задумал обойти его?

– Пойдем через Лес Горгона.

– Тогда мы все мертвецы.

– Теперь твоя очередь довериться мне, Бронт. Я не понимаю твоих страданий, или силу Заклятия, но хорошо знаю науку войны и природу вражды.

– Горгон тебя убьет, Парменион. Он ненавидит Людей еще больше, чем я.

– Я это учел, – ответил стратег. – У нас есть поговорка, Бронт: Враг моего врага – это мой друг.

– У Горгона нет друзей. Больше нет… никогда не было.

– Ты его знаешь? – спросил Парменион тихо.

– Не хочу говорить об этом.

***

Дерая лежала без сна, ее дух витал в ночном небе в поисках признаков скрытых наблюдателей. Но их не было, и это ее беспокоило. Означало ли это, что они устрашились ее сил, или нашли способ нейтрализовать их и даже теперь незримо следят за пещерами? Эти мысли не давали покоя.

Ты должна поспать, сказала она себе, улеглась на лежак и накрылась плащом ржавого цвета, который дал ей Аристотель. Он был из плотной шерсти, давал тепло по ночам и прохладу в дневную жару, и она устроилась под ним. Но сон так и не шел.

Она знала, чего можно ждать от этого нового мира, и была готова к сюрпризам. Но Хирон ее удивил. Он был почти близнецом Аристотеля. Дерая тихонько подлетела, коснувшись воспоминаний этого человека, и в тот же самый момент он ее обнаружил. Он не закрыл свои мысли, а встретил ее с мысленной улыбкой.

Это был не Аристотель, ибо у него не было воспоминаний о Маедонии или знакомой ей Греции. Но залы его памяти были просторны и полны исчезнувших народов, меняющихся миров… Он ходил по дорогам Аккадии и Атлантиды, в разных обликах – как воитель и мистик, полубог и демон, ставший бессмертным от магии таких же золотых камней, которыми обладал Аристотель.

– Довольна ли ты? – спросил он, вернув ее к настоящему.

– Да, – ответила она. Это произошло раньше, в день когда Бронт и его невероятные братья встретились с кентаврами и продумывали маневр, который спас двух македонян. Бронт пошел на разведку впереди и заметил погоню, довольно точно угадав, где она кончится. Но даже тогда всё решали секунды, и это заставило Дераю понервничать.

– Откуда ты, моя дорогая? – спросил Хирон, когда они шли от места боя к пещерам.

– Я – жрица, Целительница, – ответила она. – Один друг попросил меня прийти сюда и помочь Пармениону.

– Этот друг… он похож на меня?

– Да, похож.

– Любопытно. Хотелось бы знать, насколько совпадает история наших миров? Я желаю встретиться с ним. Он последует за тобою сюда?

– Не думаю. Что-то в этом мире сильно его тревожит.

Хирон усмехнулся. – Здесь есть вещи, которые весьма тревожат и меня самого. А давно ли ты знаешь Пармениона?

– Мы уже встречались – но мельком, – ответила она с искренностью в голосе.

– А вот это сюрприз. Я чувствую, что твой взгляд всё время где-то недалеко от него. Может, это потому, что он привлекательный воин?

– Лучше нам не касаться некоторых тем, господин, – резко сказала она.

– Как пожелаешь. – Он оставил ее и ушел в голову отряда, присоединяясь к Бронту.

Когда опустилась ночь, Дерая спокойно поспала и проснулась с рассветом. Маленький Александр стоял на пороге пещеры и улыбнулся, увидев ее. – Добрый день, – сказал он, вошел в пещеру и присел рядом с ней.

– И тебе, юный принц. Ты рано поднялся.

– Да, мне долго спать не требуется. Как тебя зовут?

– Можешь называть меня Фина.

– Ага, но ведь это не твое имя, правда?

– Я не сказала, что это мое имя. Я сказала, что ты можешь звать меня так.

– Тогда можешь звать меня Искандер.

– Хорошо… Искандер. Ты не боишься?

– Нет, – ответил он с широкой улыбкой. – Парменион здесь. А лучшего воина во всей Греции не сыскать – и еще он самый лучший полководец.

– Ты сильно веришь в него, Искандер. Тебе бы следовало поменьше восхищаться им.

– После отца, он самый дорогой для меня человек. А откуда ты?

– Я – Целительница. Живу в Храме за морем, рядом с руинами Трои.

– Ты всегда была Целительницей?

– Нет. Когда-то я была просто девушкой, мечтавшей выйти замуж за любимого человека. Но этого не случилось.

– Почему? – вопрос был задан столь просто, что Дерая рассмеялась и протянула руку, чтобы потрепать его по волосам. Но когда ее рука оказалась рядом с ним, она ощутила жгучую боль в ладони и резко убрала ее. Его лицо исказилось. – Извини. Такого не было уже давно; я было подумал, что освободился.

Скрепя сердце она снова вытянула руку, отведя золотую прядку, нависшую над его зелеными глазами. Боль снова пронзила ее, но она не выдала этого. – Это просто нервы, – заверила она. Но он покачал головой.

– Ты очень добра, однако, прошу, не прикасайся ко мне. Я не хочу видеть, как тебе больно.

Темная тень легла у входа в пещеру, и вошел Парменион. – Ах вот ты где, – произнес он и опустился на колено рядом с принцем. – Пошли, нам надо приготовиться к походу.

– Ее зовут Фина, – сказал Александр. – Она очень мила. – Затем он выбежал из пещеры, а Дерая взглянула в глаза Пармениону.

– Наметил путь, стратег?

– Да, – он сел рядом с ней. – Ты уверена, что мы не встречались с тобой, госпожа?

– Что дает тебе повод думать так? – вопросом на вопрос ответила она.

– Трудно сказать. Мне незнакомо твое лицо, но я чувствую, что как будто знаю тебя.

– Мы встречались, – призналась она, – на острове Самофракия.