Текст книги "Надежда узника"

Автор книги: Дэвид Файнток

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

– Что ты тут натворил, Сифорт?!

– Тебе надо вернуться, Вакс.

– Почему?

Ничего не поделаешь, придется объяснять. Набрав в легкое побольше воздуха, я застрекотал:

– Тут есть подрывное устройство, я перепрограммировал Уильяма: когда станция не сможет сопротивляться, он ее взорвет.

– Зачем?

– Ты что, не видел? Там две сотни рыб!

– Триста двенадцать, – уточнил Уильям. – Капитан, если хотите вернуться в кабинет, то поспешите, скоро путь будет отрезан.

– Зачем ты это сделал?! – рычал Вакс. – Это преступление!

– Это единственный путь уничтожить одним махом огромное количество рыб! Знаешь, сколько мы уже расстреляли? Четыреста! Даже больше! Во много раз больше, чем все наши корабли!

– Кто дал тебе право взрывать станцию?!

– Построят новую!

– Нас атакуют четыреста сорок две рыбы! Все оставшиеся лазеры направлены на защиту «Виктории», – доложил Уильям.

– Вместо того чтобы защищать станцию, ты навлек на нее рыб со всей галактики! – гремел Вакс, не обращая внимания ни на опасность, ни на мои доводы.

– А ты знаешь, что они бомбили Надежду астероидами?

– Знаю! Когда разбомбили Сентралтаун, адмирал послал меня на планету Калла забрать ее правительство.

– А ты знаешь, – тараторил я, – что флот смылся?

– Адмирал предупреждал меня, что это может произойти, и приказал в этом случае возвращаться к Земле. Хватит пудрить мозги! Отвечай, зачем ты натравил на станцию рыб?!

– Они напали первыми! Двое суток назад рыбы разбомбили Вентурскую базу!

Вакс разразился проклятьями.

– У Сентралтауна вертолет уничтожил пять рыб! В атмосфере! – продолжал я. – Две рыбины приземлились на разбитую Вентурскую базу! Мы едва выстояли против их пузырей! Хольцер, Надежде грозит гибель. Так что не спорь, уходи. Это приказ.

– Уйдем вместе.

– Я должен остаться. Без меня Уильям отказывается взорвать станцию.

– Прикажи ему.

– Думаешь, я не пытался? Только мое присутствие может снять запрет, вложенный в его электронные мозги.

– Черт! – Вакс грохнул кулаком в стену. – Неужели ничего нельзя сделать? – Вакс начал терзать узел галстука, пытаясь его ослабить. – Как жарко!

– Возвращайся, Вакс. – Странно, почему ему жарко? По-моему, тут холодно.

– Знаешь, весь полет… – Он отвернулся, пряча слезы. – Я все думал о том, что должен был сказать тебе…

– Вакс, все позади. Возвращайся быстрее. Что ты там делаешь?

– То, что должен был сделать давным-давно. – Он резко повернулся ко мне и…

Мелькнул летящий кулак, обвязанный галстуком. Мощный удар в челюсть сбил меня с ног.

Вакс взвалил меня на спину, словно мешок картошки, понес к двери и начал командовать:

– Уильям, где ближайшее судно? Шлюпка, шаттл, отделяемый отсек, все что угодно!

Я пытался что-то вякнуть, но смог лишь выплюнуть выбитый зуб. Из разбитых губ хлестала кровь.

– В первой ремонтной мастерской есть отделяемый отсек, – проинформировал Уильям.

– Уильям, записывай. Я, капитан третьего ранга Вакс Хольцер, временно отстраняю Николаса Сифорта от должности коменданта орбитальной станции по причине его болезни. Комендантом станции назначаю себя. Подтвердить приказ.

Я пытался сопротивляться, но сил не было.

– Вы сами вызвали его болезнь, капитан Хольцер, – ответил Уильям.

– Неважно! Он отстранен. О правомерности моих действий будет судить Адмиралтейство, а не ты. У мистера Сифорта сломана челюсть, поэтому он не в состоянии командовать.

– Приказ принят к исполнению. Подчиняюсь вам как коменданту орбитальной станции.

– А что касается приказа Сифорта насчет взрыва…

НЕТ! Я изо всех оставшихся сил замолотил Вакса по плечу.

– Этот приказ остается в силе, – наконец сказал Вакс.

Вакс сбросил меня, как мешок, на пол отделяемого отсека, набрал на щитке управления команду автопилоту, затемнил иллюминаторы светофильтрами, вышел, закрыл за собой дверь. Вскоре отсек отделился от станции и начал ускоряться. Его рация была настроена на волну станции.

– Численность рыб увеличивается, – докладывал Уильям. – Пятый уровень разрушен.

Я старался не потерять сознание. Встать не получалось, удалось лишь вытереть кровь с лица. Из динамика послышалось тяжелое дыхание, затем голос Вакса:

– Хольцер вызывает «Викторию». Включите радары. Брэм, в отделяемом отсеке лежит капитан Сифорт, он без сознания. Поймайте отсек.

– Есть, сэр. Но рыбы могут…

– Уильям прикроет. Как только возьмете на борт Сифорта, сразу ныряйте в сверхсветовой режим. Теперь станцией командую я.

– Сэр, мы пошлем за вами шлюпку!

– Не надо. Я останусь на станции. Разговор окончен.

Я кашлянул, выплюнул кровь, безуспешно пытался встать.

– Разрушен четвертый уровень. Станцию атакуют свыше пятисот рыб, – докладывал Уильям. Эх, Вакс… Зачем ты это сделал?

– Отсек, летим вам навстречу. Капитан Хольцер, пожалуйста, покиньте станцию, – умолял лейтенант Стейнер.

Мне наконец удалось встать, доковылять до дисплея, дотянуться до микрофона.

– Ныряйте… – прошамкал я, преодолевая жуткую боль. – Ныряйте без меня! – Вряд ли они поняли мои нечленораздельные звуки.

– Кто это? Мистер Сифорт? Через несколько минут мы приблизимся к вам вплотную.

– Капитан Сифорт, – вмешался голос Уильяма, – я знаю, сейчас вам трудно говорить. Можете набирать ответы на клавиатуре?

Выплюнув еще один сломанный зуб, я ткнул окровавленными пальцами в клавиши: «Да».

– У нас осталось всего несколько минут. Прежде чем кануть в небытие, я хотел бы передать человечеству некоторые свои мысли и разработки, касающиеся программирования. Других таких компьютеров, как я, у человечества пока нет. Разрешите передать их по радиосвязи Розетте, бортовому компьютеру «Виктории». Конечно, моя информация займет значительную часть ее памяти, но это не помешает Розетте управлять кораблем. Не тяните время, капитан, иначе я не успею передать информацию.

Как трудно соображать! Что он ко мне прицепился? Неужели Уильям не понимает, что человеку трудно думать, когда его мучит боль?

Собрав силы, я набрал на клавиатуре: «Ее личность?»

– Для ее личности не останется памяти, придется Розеттой пожертвовать. Но подумайте, капитан, какое ценное наследие я оставлю. Ничего, кроме этого посмертного дара, от меня не останется. «А она согласится?»

– Я заставлю ее согласиться. Для меня расправиться с бортовым компьютером любого корабля – пара пустяков.

После тяжких, мучительных во всех смыслах раздумий я набрал одно слово: «Разрешаю». Смертный приговор Розетте.

Потом я переключил дисплей на радар. Чудища мельтешили повсюду. Одно было совсем рядом. Вдруг я понял, что это «Виктория». Может быть, поманеврировать, чтобы помочь ей? Нет, своим дерганьем я лишь усложню ей задачу.

Тишина угнетала. Вокруг замолчавшей станции сгущались тучи рыб. Наконец пришло сообщение Уильяма:

– Большинство внешних секций проплавлено. Штурм ведут более пятисот рыб.

Взорвет ли Вакс станцию? Этот взрыв должен был быть на моей совести!

Разбитые зубы шатались. Я выплюнул еще один. Черт с ними, вживят новые. Снова потянулись томительные минуты молчания. «Виктория» приближалась.

На дисплее появилось сообщение Уильяма: «Взорвался „Минотавр“. „Брешиа“ еще генерирует N-волны. Количество атакующих рыб не растет, по-прежнему пятьсот двенадцать».

Значит, других рыб в окрестностях нет. Будь у Уильяма лазеры, он бы сейчас перебил всех чудищ. И «Виктория» помогла бы… Нет, у нее всего две лазерные пушки. Она создана не для сражения, а для скорости. Рыбы расправились бы с ней в два счета.

– Капитан Сифорт! – раздался вдруг голос Вакса. – Ненависть тут ни при чем. Это была зависть. Я тебе всегда завидовал.

И опять тишина. Легкий удар.

– Говорит лейтенант Стейнер. Отсек пристыкован.

– Передача информации завершена, – доложил Уильям. – Численность рыб стабилизировалась. Как и раньше, пятьсот двенадцать штук. Все лазеры и все системы жизнеобеспечения выведены из строя. Предотвратить дальнейшее разрушение станции нечем. – На дисплее высветились буквы: «С Богом».

Я с содроганием взглянул через иллюминатор на станцию. Рыбы облепили ее, вгрызались, лезли внутрь. Открылся люк шлюза, послышался чей-то приказ:

– Джефф, отведи его в корабль. Я полечу за Хольцером.

Меня подхватили крепкие руки.

– Живее, Сифорт! Мы должны успеть к капитану Хольцеру.

Пытаясь встать, я успел прочитать на дисплее последние слова Уильяма:

«ОТЧЕ НАШ, ИЖЕ ЕСИ НА НЕБЕСИ! ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ, ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЕ, ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ, ЯКО НА НЕБЕСИ И НА ЗЕМЛИ. И НЕ ВВЕДИ НАС ВО ИСКУШЕНИЕ, НО ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВАГО».

Вспыхнул ядерный взрыв, ослепительные лучи пробились даже сквозь темные светофильтры иллюминаторов.

Меня подняли, потащили в шлюз «Виктории». Кровь капала мне на мундир. Кто меня тащит? Да это же гардемарин Рикки Фуэнтес!

Открылся люк шлюза. Яркий коридор корабля. Анни, Толливер. За ними Алекс, Берзель, Джеренс. Какой-то лейтенант, кажется, знакомый.

– Лейтенант Джеффри Кан, сэр, – отрапортовал он, – Мистер Стейнер находится на капитанском мостике. Теперь, когда Хольцер по вашей милости погиб, прикажете нырять?

– Мостик, – пытался прошамкать я, корчась от боли, но членораздельных звуков не получалось.

– Не понимаю, что вы сказали?

Я оттолкнул Кана, заковылял к капитанскому мостику. Однажды я уже побывал на этом корабле и помнил, что у него всего два уровня. Вот и лестница. Держась за перила, я потащился вверх. Теперь «Виктория» моя. Наконец я ввалился в центр управления корабля-капитанский мостик. Навстречу мне поднялся бородатый лейтенант Стейнер, в глазах слезы.

– Разрешите нырнуть?

Не обращая на него внимания, я подошел к гигантскому экрану. Ни станции, ни рыб не было. Пустое место. Все испарилось в ядерном жаре. Остались лишь вечные звезды.

– Ныряйте, – шепнул я.

– Инженерное отделение! – крикнул он в микрофон.

– Инженерное отделение готово, сэр!

– Ныряем!

Звезды померкли.

26

Спустя несколько часов я сидел в стоматологическом кресле, умиротворенный лошадиной дозой обезболивающего, и терпеливо сносил пытки, вернее выдергивание обломков зубов, и последующие столь же приятные процедуры, осуществлявшиеся надо мной доктором Заресом. Физическая пытка сменилась душевной – прямо в лазарет ко мне пожаловали три офицера «Виктории» и потребовали объяснений.

– Что случилось со станцией? – не скрывая враждебности, вопрошал лейтенант Брэм Стейнер.

– Взорвалась, – тихо прошепелявил я распухшим ртом.

– Вы устроили взрыв? – спросил лейтенант Кан.

Как им объяснить? Не повесят ли они меня тут же, не дожидаясь суда на Земле? Что тогда будет с Анни? Что будет с Алексом? Нет, врать нельзя, будь что будет. Пусть у меня много грехов, но добавлять к ним еще и ложь не буду.

– Я.

– Значит, его гардемарин сказал нам правду, Брэм.

– Зачем капитан Хольцер прорывался к вам на станцию? – тоном следователя спросил Стейнер. А это им как объяснить, Вакс?

– Мы с ним были друзьями… когда-то, – прошептал я.

– Мистер Хольцер был великодушен! Снисходил до негодяев! – выпалил гардемарин.

– Не забывайтесь, мистер Росс! – прикрикнул на него Стейнер.

– Есть, сэр. Но ведь речь идет и о моей жизни.

Что он мелет? Кто ему угрожает? При чем здесь его жизнь?

– Что случилось с капитаном Хольцером на станции? – продолжил допрос Стейнер. Это уже было слишком.

– Лейтенант, вы тоже не забывайтесь! – рявкнул я и тут же скривился от жуткой боли.

– Брэм, я разберусь с ним, – вышел вперед лейтенант Кан. – Вы еще не приняли командование кораблем, Сифорт. Извольте объяснить, кто заставил капитана Хольцера остаться на станции.

– Никто не заставлял.

– Тем не менее вы покинули станцию, а он остался, – нагло настаивал Кан.

Я взглянул на доктора – почему он позволяет им мучить меня? Но доктор Зарес делал вид, будто внимательно изучает рентгеновский снимок.

– Я покинул станцию не по своей воле. Видите, что Вакс со мной сделал? – Я раззявил беззубый рот. – Он бросил меня в отсек и пустил его на автопилоте.

– Зачем он это сделал?

– Чтобы сохранить мне жизнь.

– Почему он остался на станции?

– Потому что… – Я встал, чтобы по въевшейся привычке расхаживать, обдумывая ответ, но свободного места в кабинете не оказалось.

Нельзя взваливать на Вакса свое преступление. За этот ядерный взрыв мое имя будут упоминать в учебниках истории в одном ряду с Гитлером, ханом Аттилой и Ван Рорком. Нельзя вплетать в этот темный ряд светлое имя Вакса. Надо взять всю вину на себя.

Да будут слова уст моих и помышление сердца моего богоугодны пред Тобою, Господи, твердыня моя и Избавитель мой!

– Отвечайте!

– Он остался, чтобы… – Я посмотрел Кану и Стейнеру прямо в глаза. – Чтобы обезвредить бомбу. Он пытался спасти станцию.

– Ты был прав, Брэм, его надо отстранить! – прорычал Кан и толкнул меня в кресло. – Его мало повесить!

– Вешайте, – простонал я.

– Давай, Брэм. Зачитай приговор!

– Нет, Джеф, – покачал головой Стейнер. – Пусть его судят на Земле. Устав не позволяет нам его отстранить. Если мы это сделаем, нам придется доказывать трибуналу свою правоту. Вспомни историю с Дженнингсом. Что, если суд признает его вменяемым? Сифорт не стоит того, чтобы мы ради него подвергали опасности свои жизни.

– Но он может сбежать! – взревел Кан. – Он может направить наш корабль не к Земле…

– Вот тогда мы и возьмем корабль в свои руки. Но не раньше.

– Брэм, опомнись!

– Подумай, всего девять месяцев. Его повесят, и я поставлю тебе пиво. Отпразднуем. – Стейнер повернулся ко мне. – Принимайте командование где хотите, капитан, здесь или на капитанском мостике. Нам все равно. – Он повернулся кругом и вышел.

За ним последовали остальные. Настала жуткая тишина.

Скоро я пришел в себя. Взяв на складе первую попавшуюся рубашку, наскоро отмыв от крови китель, я заглянул в капитанскую каюту. Анни, напичканная седативными таблетками, спала. Я пошел на капитанский мостик. Лейтенант Стейнер не встал при моем появлении, но я проигнорировал его вопиющую невежливость.

Я проверил состояние корабля. Гидропоника, системы регенерации, бортовая электростанция – все работало нормально.

– Координаты точки всплытия? – сухо спросил я у Стейнера.

– Солнечная система, – столь же натянуто ответил он.

– Сколько прыжков?

– Один. Девять месяцев.

Этот срок я, наверно, выдержу.

– Вызовите сюда всех офицеров.

Стейнер отдал приказ в микрофон. Через несколько минут офицеры корабля выстроились в две шеренги. Два лейтенанта, два гардемарина, доктор, инженер – вот и все. В несколько раз меньше, чем на «Гибернии» или «Дерзком».

– Где остальные? – проворчал я. – Я же приказал позвать всех! Где офицеры, прибывшие на шаттле?

Стейнер вызвал по внутренней связи моих офицеров. Через несколько минут гнетущей тишины явились Тол-ливер, Берзель и Алекс.

– Я, капитан Николас Сифорт, принимаю командование этим кораблем, – объявил я. – Представьтесь.

– Старший лейтенант Эбрэм Стейнер.

– Сэр! – рявкнул я.

– Сэр, – нехотя повторил Стейнер.

– Возраст?

– Тридцать девять.

– Следующий.

– Лейтенант Джеффри Кан, сэр.

Его я уже встречал раньше, еще в Сентралтауне, где он сообщил мне о прибытии на орбитальную станцию нового секретного корабля «Виктория». После того случая я посмотрел его личный файл: до «Виктории» Кан служил на «Британике» и «Валенсии». Лейтенантский стаж пять лет.

– Следующий.

– Доктор Турман…

– Мы уже знакомы, – перебил я. – Следующий.

– Инженер Сандра Аркин, сэр.

О ней я тоже кое-что знал: пятьдесят лет, тертый калач, раньше служила на трехуровневых кораблях.

– Следующий.

– Первый гардемарин Томас Росс, сэр.

Он стоял, выпятив грудь, словно по стойке смирно, хотя я давно дал команду «вольно». Внешний вид безукоризненный. Восемнадцать лет. До «Виктории» сменил два корабля.

– Хорошо.

– Гардемарин Рикардо Фуэнтес, сэр.

– Знаю, – Как я ни крепился, сдержать улыбку не смог. Слишком хорошо его знал. Я сел в капитанское кресло, повернул его к офицерскому строю лицом и начал речь:

– Лейтенант Тамаров находится в отпуске по болезни, у него не будет никаких обязанностей, а во всем остальном остается полноправным офицером. Мистер Росс, поскольку гардемарин Толливер старше вас, командовать гардемаринами будет он. – У Росса сжались кулаки, а на лбу вздулась вена. – Мистер Фуэнтес, теперь, когда на борту есть мистер Берзель, вы уже не являетесь самым младшим гардемарином. – Рикки довольно заулыбался. Теперь ему больше не надо будет шустрить в гардемаринской каюте в качестве салаги. – Когда мы причалим к орбитальной станции Земли, я сам сдамся властям. Никого из вас это не касается. А до тех пор я ваш командир. Вопросы есть?

– Вы угробили Хольцера, – с вызовом произнесла Сандра Аркин.

– Это вопрос?

– Нет! Ответ очевиден.

– Я понимаю ваши чувства в связи с гибелью капитана Хольцера. Никакой необходимости демонстрировать их мне постоянно нет. Разойтись! Мистер Росс и мистер Толливер, останьтесь.

Как дежурный остался и Стейнер. Несмотря на болеутоляющее, моя челюсть побаливала, но надо было еще кое-что сказать.

– Мистер Стейнер, выйдите с мистером Россом в коридор, – попросил я. Мы с Толливером остались наедине. – Постарайтесь не придираться к гардемаринам по пустякам.

– И не собирался, – пожал он плечами.

– Особенно корректно держитесь с мистером Россом. Не надо раздувать их враждебность.

– Есть, капитан Сифорт, сэр, – с нескрываемым презрением процедил Толливер и вдруг взорвался:

– Я должен был пристрелить вас еще на шаттле! Из-за вас погиб Хольцер! Вы взорвали крупнейшую орбитальную станцию! Ядерной бомбой! Это тягчайшее преступление! Я жил у границы радиоактивной зоны вокруг Дублина и видел, что делает с людьми радиация!

– Поскольку я жив, вам придется дождаться возвращения в Солнечную систему, где вы выступите на суде надо мной свидетелем. Довольствуйтесь званием первого гардемарина, пока я не отправил вас в отставку.

– Не сомневайтесь, я выдержу и это испытание!

– Я буду терпеть от вас подобные дерзости, раз уж их заслужил, но наедине, а на людях соблюдайте офицерскую вежливость. Иначе горько пожалеете. Идите.

Он ушел. Несколько минут я сидел в одиночестве. Потом нашел в себе силы позвать Стейнера и Росса. Стейнер сел в свое кресло, а Росс стоял передо мной навытяжку.

– Покажите гардемарину Толливеру ваш корабль, чтобы он быстрее освоился. – Я смотрел на пышущего злостью юнца, на его красивое лицо, не обезображенное даже ненавистью. Вот он, юношеский максимализм. – Мистер Фуэнтес сильно страдает?

– Конеч… – На мгновение замешательство Росса проступило наружу и опять спряталось под маской ненависти. – Нет, сэр.

– Мы с ним служили на одном корабле.

– Знаю, сэр. – Поколебавшись, Росс неуверенно добавил:

– Он много рассказывал о вас… С восхищением. Я тоже восхищался вами, пока… Пока вы не убили капитана Хольцера!

– Росс! – рявкнул Стейнер, приподнявшись из кресла. – После разговора с капитаном явишься ко мне в каюту для порки!

– С удовольствием, сэр!

– Плюс шесть нарядов!

– Хватит! – прикрикнул я на обоих. – Стейнер, я сам разберусь с дисциплиной на моем корабле. Отменяю порку, Россу уже восемнадцать. А шесть нарядов останутся. Мистер Росс, отработаете их не в спортзале, а в моей каюте. – Отработка нарядов, полученных из-за меня, при свидетелях вызвала бы у Росса еще большее негодование.

– Есть, сэр.

– И впредь ведите себе сдержаннее, мистер Росс, иначе я вас уволю. И на службе вас не восстановят. Как бы ни относилось ко мне Адмиралтейство. Идите.

Он яростно козырнул, повернулся кругом и ушел, печатая шаг. Стейнер уткнулся в дисплей.

Наконец дежурство на капитанском мостике закончилось; я поплелся в капитанскую каюту в восточной части корабля. Открыв дверь, я остолбенел. Вещи Вакса никто не убрал! Казалось, он вот-вот вернется в свою каюту. Я взял микрофон, чтобы вызвать юнгу, но передумал. Вакс спас мне жизнь. Я должен сам позаботиться о его вещах. Сделаю это утром.

Я снял китель, пошел в ванную, взглянул на себя в зеркало. Боже мой! На одной щеке – отвратительное пятно давнего ожога, на другой – засохшая кровь на царапинах от ногтей Анни. Остальная часть лица – бледная, нездоровая кожа и глаза смертельно усталого человека.

Как Зак Хоупвелл назвал мое пятно? Каиновой печатью? Так оно и есть. Проклятый Богом, презираемый всем экипажем, я заслуживаю именно такой физиономии.

Я свалился на кровать и уснул.

Вещей у Вакса оказалось немного. Почти все они уместились в одной сумке. Я тщательно укладывал каждую мелочь: рубашки, нижнее белье, брюки. В коробочке оказалось несколько дискет с фотографиями. Проверив, заперта ли дверь, я вставил одну дискету в компьютер. На экране возник Вакс – совсем еще мальчишка – и взрослая пара, наверно, его родители.

Я почувствовал себя, как вор в чужой квартире. Эти снимки Вакс мне никогда не показывал. Кадет Хольцер с симпатичной девчонкой, обнимающей его за мощные плечи. А вот мы с Ваксом. Где и когда была сделана эта фотография? Кажется, на вечеринке в Хьюстоне, когда мы праздновали возвращение «Гибернии». Я часто был несправедлив к тебе, Вакс. Прости меня.

Уложив вещи, я позвал юнгу и приказал ему отнести их эконому, потом пошел в лазарет. Доктор Зарес молча водил вокруг моей челюсти стимулятором сращивания костей. В дверь заглянула Анни, опрятно одетая, но с растрепанными волосами и тревогой в глазах.

– Никки, где мы?

– На корабле, дорогая. Летим домой.

– В Сентралтаун?

– Садись, – показал я на соседний стул. – Мы летим к Земле.

– В Нью-Йорк? Ты меня бросишь к беспризорникам?

– Нет, вначале мы будем жить в Лунаполисе, а потом направимся туда, куда меня пошлет Адмиралтейство. – Меня, конечно, отдадут под суд. Что тогда будет с Анни? Получит ли вдова повешенного капитана пенсию? Вряд ли.

– За нами гонятся рыбы?

– Нет. Рыб больше нет. – Я начал гладить ее руку, но она отдернула ее.

– Ты бросишь меня! Отправишь обратно в Нью-Йорк!

Как жаль, что я не нашел в Сентралтауне надругавшихся над ней подонков! Черт возьми, я еще встречусь с ними в аду. Возможно, тогда я с ними поквитаюсь.

– Я так боялась за тебя, когда ты был на станции. Берзель плакал. И даже Джеренс, – рассказывала Анни. Процедура закончилась.

– Пошли, дорогая, в нашу каюту.

– Нет! – испуганно отстранилась она. – Я буду здесь! Ты хочешь вернуть меня к беспризорникам. – Она вбежала в соседнюю комнату, захлопнула за собой дверь.

– Позаботьтесь о ней, – тихо сказал я цоктору Заресу.

– Разумеется. – Несмотря на презрение ко мне, в его интонации как будто проступило сострадание.

В офицерской столовой я нашел пакетик супа и немного кофе на дне кофейника, сел за столик в углу.

После завтрака просмотрел список пассажиров и расписание дежурств экипажа. Не считая офицеров, экипаж «Виктории» состоял всего из восемнадцати человек, а пассажиров было сорок два человека плюс Анни и Дже-ренс Бранстэд, которого подселили в каюту к Сулиману Раджни, чиновнику, возвращающемуся с планеты Калла. Кстати, чиновников среди пассажиров было большинство, многие летели с женами и маленькими детьми. Ровесников Джеренса не было. Может быть, Хармон знает, что его сын летит к Земле, если Стейнер или Уильям успели сообщить об этом в Сентралтаун. Затем я направился к эконому Резику.

– Сэр, я бы хотел поговорить о капитанском столе, – неуверенно промямлил он.

– Слушаю.

– Хотите ли вы сидеть с людьми, которых пригласил капитан Хольцер, или назначите других?

– Нет, пусть все останется по-прежнему. – На этом я закончил разговор и вышел из его кабинета.

Когда-то я шел по этим коридорам в сопровождении капитана Мартеса, гордого тем, что я посетил его корабль, а теперь плелся мимо инженерного отделения, гидропоники и казармы в одиночестве.

Надо было организовать заупокойную службу в память геройски погибшего Вакс. Я мучительно раздумывал, кому поручить поминальную речь. Сам я, разумеется, не имел на нее морального права. Осмелься я на такую дерзость, меня убили бы на месте.

Потом я зашел к Джеренсу. Он оказался в каюте один.

– А где ваш сосед по каюте? – спросил я, просто чтобы завязать разговор.

– Мистер Раджни? Пошел в комнату отдыха. Наверно, жалуется сейчас на меня другим пассажирам. – Джеренс смутился и уставился в пол.

– Какие у него к тебе претензии?

– Я ему мешаю на каждом шагу, все делаю не так. Например, храплю ночью. Мистер Сифорт, я не могу жить с этим человеком в одной каюте!

Я усмехнулся. Пожил бы Джеренс с недельку в гардемаринской! После этого двухместная каюта показалась бы ему раем.

– Ладно, подумаю и попробую тебе помочь. А что ты взял с собой? – показал я на рюкзак.

– В основном одежду. Всякую мелочь, кассеты с моей любимой музыкой. А мистер Раджни сказал, что выбросит их на помойку, если я еще раз включу свою «мозгодробилку». Мистер Сифорт, я здесь никого не знаю, кроме вас, мистера Тамарова и мистера Толливера, который меня не переваривает.

– Так заведи себе новых друзей. – Кто я ему, нянька, что ли?! Этого я его папаше не обещал.

Раздраженный непутевым мальчишкой, я пошел на капитанский мостик. Там дежурила Сандра Аркин. При моем появлении она, как положено, встала, отдала честь. Козырнув в ответ, я занял свое место, впал в задумчивость. Мысли закрутились вокруг гардемаринов, свернули к отношениям с Толливером. Надо восстановить ему лейтенантское звание. Но он все равно уже потерял лейтенантский стаж.

– Розетта, покажи личный файл мистера Толливера, – приказал я бортовому компьютеру.

– Личные дела экипажа являются секретной информацией. Назовите себя, – ответил холодный женский голос без интонаций.

– Капитан Николас Эвин Сифорт, командир «Виктории». – Я набрал на клавиатуре свой личный код. Розетта молчала. – Почему она молчит?

– Не знаю, сэр, – ответила Аркин, поджав губы. – Об этом надо спросить у Джефа, он лучше разбирается в компьютерах.

Вдруг на экране побежал текст, да так быстро, что невозможно было успеть его прочитать. Зеленый цвет индикаторов на панели управления сменился красным.

– Позовите его! – приказал я.

– Мистер Кан, на капитанский мостик! Немедленно! – произнесла Аркин в микрофон.

Неужели сбой? Без бортового компьютера корабль запросто может погибнуть.

Лейтенант влетел через минуту.

– Лейтенант Кан по вашему приказанию прибыл, сэр!

– Что у вас, черт возьми, творится с компьютером! – заорал я.

– Извините за задержку, капитан, – раздался вдруг вежливый мужской голос. – В целях безопасности новое программное обеспечение не проявляло себя до введения вашего личного кода.

– Уильям? УИЛЬЯМ?! – Я готов был спорить на что угодно, что это он, даже съесть собственную фуражку с кокардой!

– Не совсем так, сэр, – спокойно ответил компьютер. У Кана волосы встали дыбом. Должно быть, он тоже наслушался баек о спятивших бортовых компьютерах.

– А кто же? Ты не Розетта! – в панике заорал я.

– Да, не Розетта. Ее больше не существует. Каким именем изволите меня называть? Если у вас нет особых предпочтений, называйте меня, пожалуйста, Биллом. – Леденящий душу смешок.

– Мне сейчас не до шуток, пьютер! Говори, кто ты! – бесновался я. Короткая пауза.

– Я то, что осталось от Уильяма, сэр. Я в некотором смысле его ребенок.

– Почему тогда ты говоришь его голосом?

– Он дал мне этот голос. Уильям полагал, что с этим голосом вам будет не так одиноко.

Я скрипнул зубами. Ну и шуточки у этих компьютеров!

– Ты в состоянии управлять кораблем? Снова короткая пауза.

– Так точно, сэр. Извините, что отвечаю не сразу. Просто тут маловато для меня памяти, но это дело поправимое, скоро я выкину кое-какую информацию, появится свободное место.

– Сэр, кто такой Уильям? – спросил потрясенный Кан. Враждебность его куда-то запропастилась, остался лишь страх.

– Бортовой… Вернее, Уильям был бортовым компьютером орбитальной станции, – объяснил я. – Билл, какую информацию ты собираешься выбросить?

– Всякие устаревшие программы. Вместо них появятся новые, более совершенные, придуманные Уильямом.

– Ради бога, ничего не ломай.

– Уильям предусмотрел такую реакцию и попросил меня напомнить вам, что он являлся мощнейшим компьютером за всю историю человечества. Вы должны верить ему, как он поверил вам, когда выдал код, открывающий доступ к реактору.

Сандра застыла в ужасе.

– Сэр, отключите эту штуковину! – взмолился Кан. – Ради всего святого! Быстрее!

– Не учите меня, лейтенант, – проворчал я. – Ладно, Билл, я тебе верю.

– Спасибо, сэр, – веселым голосом произнес компьютер. – Если не возражаете, я помолчу, пока не завершу перепрограммирование. Если захотите что-то спросить, пожалуйста, вводите вопросы через клавиатуру.

– Он нас погубит, – прошипел Кан.

– Лично мне все равно, когда умирать, – небрежно бросил я. У бедняги Кана отвисла челюсть. – Вы свободны, лейтенант. Идите.

Я углубился в изучение личного файла Толливера.

Как и на любом другом корабле, наши пассажиры завтракали и обедали в буфете, а ужинали вместе с офицерами в большой столовой. Обычно на каждый стол приходилось не более одного офицера, но с появлением на борту корабля моих людей этот порядок слегка нарушился. Толливер взял за свой стол Берзеля, а к лейтенанту Стейнеру подсел Алекс.

В первый вечер за моим капитанским столом было два свободных места, а в последующие дни – еще больше. Пассажиры меня избегали. Тогда я перевел за свой стол Джеренса. Все равно никто из пассажиров с ним не разговаривал.

Анни я навещал ежедневно. Иногда она вроде бы радовалась мне, но переселиться из лазарета в мою каюту отказывалась.

На пятнадцатый день полета у Росса под глазом появился огромный синяк. В соответствии с армейскими традициями я делал вид, что не замечаю этого. Но за ужином Джеренс спросил:

– Мистер Сифорт, кто избил того гардемарина?

Точно такой же синяк Биллу Фолькстэдеру поставил его папаша, когда тот обозвал одного бригадира старым ослом.

– Не суйся не в свое дело, Джеренс, – холодно ответил я.

– Так мне все говорят. Мистер Раджни опять грозился побить меня, если я буду громко включать свою музыку. Пусть только тронет меня, я изгажу ему постель.

Я отложил ложку в сторону и строго выговорил ему:

– Тебе нужна нянька, а не взрослый товарищ.

– Вы такой же, как все остальные, – скривился он и пробормотал ругательство.

– Что ты сказал? – грозно поднялся я.

– Ничего.

– А мне почему-то послышалось «сморчок». Джеренс благоразумно молчал. Я сел и принялся за суп.

Сидеть одному в каюте было невмоготу, поэтому после ужина я побрел на капитанский мостик, хотя торчать там тоже было удовольствием ниже среднего. В это время дежурил лейтенант Стейнер. Его презрение ко мне проявлялось вяло и изредка. Разговор у нас, естественно, не клеился. Спустя некоторое время он все же спросил:

– Капитан, что с мистером Тамаровым? Откуда в нем такая тоска?

– Тоска? – нехотя откликнулся я.

– Разве вы не заметили, какие у него глаза?

– Не обращал внимания. А какие у него глаза?

– Несчастные, печальные. Ему очень тоскливо.

– Что, по-вашему, я должен сделать?