Текст книги "Надежда патриарха"

Автор книги: Дэвид Файнток

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

– Я все слышал. Пятьдесят отжиманий от пола!

– Слушаюсь, сэр. – Он начал ослаблять галстук.

– Что там у вас происходит?

– Небольшой мятеж.

Было ли дело в моем кресле на колесиках? Или в расслабляющей атмосфере самой резиденции? В чем-то еще, что носилось в воздухе? Не только Ансельм, но и Бевин, и, если на то пошло, Майкл чувствовали себя вправе говорить все, что им придет в голову.

Невыносимо. Почему же мне тогда так весело? Почему я не испытываю враждебности к гардемарину? Почему это напоминает мне времена, когда Филип был маленьким?

– Джеренс, ты не можешь найти компромисс с Марком?

– Чтобы он заботился только о том, как бы вы не прибавили в весе? О, я люблю пошутить, но это не смешно. Никто из нас не хочет, чтобы вы были убиты. – Гардемарин хмыкнул, наполовину выполнив свои отжимания. – Господин Генеральный секретарь, я поговорю с ним, но в этом вопросе я на стороне Марка.

– Знаю, Джеренс.

– Между прочим, вы выиграли не только голосование, вы отыграли себе прессу. Заголовки такие: «Генсек стремглав спасает правительство», «Неожиданный визит перевернул голосование», «Сифорт спасает дело „зеленых“».

Я хмыкнул.

– Закончил, сэр.

– Еще тридцать. Сними свою куртку. – Пусть упрекнет меня потом, ему позарез захочется. Пора бы ему узнать, что все имеет свою цену. – Передохни немного, если надо, – грубовато добавил я.

– Мы получаем сообщения о поддержке. И это не только сторонники Уинстеда. Вдруг все стали выступать за «зеленый» закон. Пакистанский премьер-министр, Филиппины. Завтрашний номер «Калькутта Тайме» назовет это важнейшим политическим событием десятилетия. Эндрюс Бевин из Совета по защите окружающей среды воздает хвалы вашей стойкости лидера. Знаете, земельщики плохо все рассчитали.

– Хм-м-м. – Что бы было, если бы «зеленые» не наседали на меня со всех сторон.

– Это поистине широкая общественная поддержка, – сказал Бранстэд, словно для того, чтобы совсем вывести меня из себя. – Движение «Матери за здоровое будущее», шведский «Союз лучших правительств», Совет по малому бизнесу…

– Хорошо, Джеренс, хватит, – потряс я руками. – Пришли мне обобщение.

– Будет сделано, сэр. Примите поздравления. Когда мы закончили разговор, Ансельм совсем выбился из сил.

– Сядь. Если ты на самом деле такой нахал, незачем стоять как на параде.

Он покраснел:

– Я не давал вам повода так обо мне говорить.

– Ты уверен? Его глаза забегали:

– Ну… не совсем так, сэр.

Внезапно его озорство напомнило мне Алекса, когда тот был мальчиком. Опечаленный, я спросил:

– Ты не знаешь, что происходит с Майклом Тамаровым?

– Разве дело не в том, что он потерял отца?

– Может, что-то еще?

– А разве может быть что-нибудь хуже? – подавленно проговорил он.

У меня язык отнялся. Я никогда не просматривал его личного дела, никогда ни о чем не спрашивал.

– Расскажи мне.

– Три года назад. Я был тогда в Академии… Суборбитальный над Берлином…

Я вздрогнул. Проржавевший обтекатель двигателя, стоянка шаттла у волгоградского завода. Некие ядовитые выбросы. Какой бы ни была причина, ужасная катастрофа унесла жизни трехсот человек. Хорошо еще, что салон был заполнен только наполовину.

– Прости.

– Это только… – Он мучительно подыскивал слова. – Это не имеет значения.

Я подъехал поближе:

– Расскажи…

Он покачал головой. Как только я позволил ему быть самим собой, слова полились из него:

– Он летел встретиться со мной. В мой первый отпуск. Мы собирались… собирались… – Его плечи затряслись от беззвучных рыданий.

«Господи, почему я никогда не могу спокойно остаться в одиночестве?»

– Мистер Хазен вызвал меня к себе. Он старался быть очень мягким. – Паренек всхлипнул. – Когда я увидел его лицо, меня словно ножом полоснуло по животу. Я начал кричать, не успев услышать и слова. – Беспомощный, я обнял его за плечи. – Мама умерла за год до этого, и у меня остались только две тетушки. Я словно в оцепенении провел свой двухнедельный отпуск в Девоне. – Он горько усмехнулся. – Как-то вечером один гардемарин взял меня с собой.

Вот все и выяснилось.

– И тогда ты начал пить.

– Мы нашли хозяина бара, который не обращал внимания на то, что я в серой униформе.

– О, Тэд.

– Я был… Я не мог уже дождаться, когда папа приедет. Мои оценки, все мои отчеты были весьма неплохими. И даже лучше. Если бы только он взглянул на них и улыбнулся, как улыбался только он, посмотрел бы на меня с гордостью… – Его глаза были влажными. – Но ничего этого не могло быть.

Мне хотелось обнять его, но я сидел в проклятом кресле, и это, конечно, было не дело. И не потому, что я являлся Генсеком и старшим офицером по отношению к гардемарину.

– А сейчас кому ты показываешь свои достижения? Всхлип.

– Никому. Это не имеет значения. – Он говорил нарочито небрежно.

Мы оба потеряли своих отцов во время учебы в Академии. Его сгорел в огне, мой просто покинул этот мир. Оправится ли когда-нибудь этот гардемарин?

А я?

– Иди-ка сюда, парень. – Я подкатил кресло поближе. К его удивлению, я прижал его к своей груди.

Через некоторое время моя куртка была мокрой.

10

Прошли два ужасных дня. Бранстэд разбирался в Нью-Йорке с последствиями неудачного переворота земельщиков. Я искал Марка Тилница, но тот оставался неуловимым. Между тем в деле о взрыве в музее Виктории и Альберта особого прогресса не было. Мы все знали об убитых террористах: их семьи, их друзей, сослуживцев. Но ничего – об оставшихся в живых соратниках.

Майкл Тамаров неохотно, но присоединился-таки к занятиям Ансельма и кадета. Он выдержал сорок минут – именно столько я ему предоставил времени для общения с Дереком.

На следующий день он прозанимался уже полтора часа.

У стен нашей резиденции каждый день собирались толпы народа: туристы, любопытные, отчаявшиеся люди. Молва о моих делах после выхода из госпиталя распространялась все дальше и дальше. Как-то я велел Карен открыть ворота и пропускать по несколько человек во двор, – где я сидел в своем кресле.

Днем я, вместе с Бевином и гардемарином, разбирал бумаги. Через три дня мне предстояло вместе с Филипом отправиться в таинственное путешествие, которое он задумал. Надо было успеть закончить все дела.

Еще у меня была намечена встреча с невропатологом, и я пошел на осмотр с Карен Варне, ради ее спокойствия. Арлина тоже настаивала на своем присутствии. Я нехотя согласился. Мне вовсе не хотелось, чтобы она услышала плохие новости, если таковые будут. Я в этом случае хотел кое-чем заняться – приготовлениями к своему концу, – а она могла мне помешать.

Я уже стал свыкаться с мыслью о том, что проведу остаток жизни в этом кресле. Если такова воля Господа…

Но я так часто бросал ему вызов, что это стало превращаться в привычку. Попадание в ад нельзя заслужить вернее, чем уже было мною заслужено. Поэтому я бы лучше убил себя, чем позволял бы таскать меня в туалет, одевать, чем разъезжал бы по двору в поисках кого-то, кто поднял бы меня по лестнице.

Жизнь сама по себе не настолько ценна, чтобы все это терпеть. Я не стану думать иначе, даже когда отправлюсь на небеса…

– Можно мне войти, пожалуйста?

Майкл. Его жесткие волосы были тщательно приглажены, рубашка отутюжена.

Я жестом показал на кресло.

– Я хочу больше… – Он замялся, с трудом подбирая слова. – Я мог бы делать гораздо больше физических упражнений. Как насчет того, чтобы проводить с мистером Кэрром больше времени?

– Кадеты занимаются по два часа в день.

– Я не измотанный службой кадет!

– Очевидно, нет, и использовать тебя они не могут.

– Мы не на базаре!

Я не оставил без внимания его грубость:

– Убирайся!

Его шаги затихли на верху лестницы.

Я злился на него, вертя в руках свой голографовизор. Сам-то я хорош! Я развернулся и подъехал к основанию лестницы, чтобы позвать его вниз.

До меня донесся слабый звук. Был ли это всхлип?

Бевина и Ансельма нигде не было видно. Кто бы мог поднять меня? Произнося непечатные выражения, я спиной к лестнице уселся на нижнюю ступеньку. Потом подтянулся на следующую, затем еще и еще. Ступенька за ступенькой, я втаскивал свое непослушное тело наверх. На середине пути остановился, высвободился из куртки, чтобы совсем не спариться. Потом продолжил подниматься.

Наверху я встретил Карлу Тамарову. Она, похоже, уже долго наблюдала за мной.

– Спустись, пожалуйста, вниз. Найди кого-нибудь, кто помог бы поднять кресло.

– Вы довели его до слез.

– Да. Знаю.

Она затопала вниз по ступенькам. Сидя, я толкал свое тело к комнате Майкла. Я постучал в дверь, изловчился и распахнул ее.

– Уйди… – Тут его глаза расширились. Взъерошенный, запыхавшийся, я представлял еще то зрелище.

Я начал перемещаться по направлению к его кровати.

– Алекс обеспечил бы тебе все необходимое. Уж не знаю как.

– Я в вас не нуждаюсь, – презрительно бросил он.

– Нуждаешься, – горько возразил я. – Как никто другой.

– Это почему ж?

– Помоги мне подняться. Я тебе объясню. Озадаченный, он помог мне подняться на кровать.

Я вытянул ноги и сделал паузу, чтобы немного перевести дух. Потом взял его за подбородок и повернул так, чтобы его глаза были обращены ко мне.

– Прости, что выгнал тебя. Я любил твоего отца. Если бы меня не стало, он точно так же заботился бы о моем сыне. – Он высвободился и отпрянул к стене. – Твоя мать… подавлена.

– Я знаю, – приглушенным голосом промолвил он.

– А что если я попрошу ее, чтобы ты ненадолго здесь остался?

Что я такое говорю? Мне и так не хватало времени на разбор своих голографочипов, словом перемолвиться с гардемарином, Арлиной, Фити…

– У нас и минуты времени не будет.

Он был прав. Слава богу, хоть у одного из нас осталось немного здравого смысла.

«Не развенчивайте того человека, которым вы стали для меня. И которым все еще остаетесь», – так говорил Алекс, сидя однажды в моем кабинете.

Я задумался.

Майкл отвернулся:

– Вы сердитесь.

– Если бы твой отец увидел, как ты ведешь себя в моем доме, – что бы он сказал?

– Понятия не имею.

– Говори? – Я схватил его за запястье. Он заерзал, но я крепко его держал.

– Он бы… Я не… – Вдруг его голос стал похожим на голос Алекса:

– Приведи себя в порядок, парень, и сию же минуту! – Он покраснел.

Я повернул его лицо к своему. И сказал медленно, слово за словом:

– Приведи себя в порядок, парень, и сию же минуту.

– Что вы… Его нет, и вы не имеете права…

– Я спрашивал твою мать.

– Могу я узнать, о чем? – В дверях стояла Мойра, а Карла высовывалась из-за ее спины.

– Не мог бы Майкл остаться здесь на пару месяцев? Он нуждается в… – Я не знал точно в чем.

– Это было бы очень хорошо для него. – Она изящным движением руки отбросила со лба прядь волос. – Или бы вы поехали с нами в Киев.

Мы замолчали в ожидании его ответа.

– Я невоспитанный и капризный, помните? И я вам не нравлюсь.

– Вы не могли бы ненадолго оставить нас вдвоем? – Я подождал, пока дверь закрылась. – Ты такой и есть, парень. И твои выходки вызывают у меня презрение. – Он заерзал. – И у Алекса тоже бы вызвали. – Я отпустил его подбородок. – Тебе нужна доброта. Больше, чем я могу дать. Но дело не только в этом.

– Сожалею, – покорным голосом промолвил он.

– Если бы ты оплакивал Алекса – это вызвало бы у меня уважение. Но… Веди себя так, чтобы он мог тобой гордиться. И ты сам.

– Я так по нему скучаю! – Голос его звучал из самого сердца.

– И я тоже. Так ты остаешься?

– Подумаю об этом.

– Решай сейчас. – Моя спина отвратительно болела. В глазах у меня стояли слезы, и надо было поскорее со всем этим покончить.

– Вы будете грубы со мной.

– Если ты этого заслужишь.

– Я уже почти взрослый. Я не нуждаюсь, чтобы кто-то пытался стать мне отцом.

– Тогда уезжай вместе с Мойрой. Или катись на все четыре стороны. – Я крикнул:

– Мойра, мое кресло подняли?

Он что есть силы ударил в подушку:

– Ладно, будь оно все проклято, я останусь!

– Остаешься без ужина! – Я откинулся назад. – Я не потерплю богохульства. – Выпрямившись, я попытался Дотянуться до дверной ручки. Бевин и Арлина ждали меня с креслом. – Ну, вкатывайте его, что стоите?

– А если я снова так скажу?

– Тебе рот заклеют пластырем. Возможно другое: два часа упражнений с Ансельмом завтра, и у тебя будет столько же времени для общения с мистером Кэрром. И со мной тоже. Я подумаю о том, что тебе рассказать из того, чего не знает он. Кадеты занимаются по два часа. И ты сможешь.

– Я скоро все это возненавижу. – Его слова, казалось, заполнили комнату, весь дом и всего меня.

Утром, когда мы с Бевином были погружены в работу, на моем голографовизоре высветилось рукописное послание:

«Сэр, считаю своим долгом доложить о том, о чем мне было приказано.

Гардемарин Тадеуш Ансельм».

Я застонал.

– Где наш гардемарин?

– В своей комнате, думаю.

– Давай его сюда. – Бевин посмотрел на мобильник. – Поднимись по лестнице и приведи его. Я жду его здесь через несколько минут. – Я едва сдерживал себя.

– Слушаюсь, сэр! – Он бросился выполнять приказание.

Когда они вернулись, Ансельм все еще заправлял рубаху в брюки.

– Гардемарин Ансельм докладывает!

– Слушаю внимательно. Дэнил, выйди. – Держа в руках распечатанную записку гардемарина, я злобно на него смотрел. – Ты нарушил приказ?

– Да, сэр, – отчеканил он, не моргнув глазом.

– Поведай мне детали.

– Я был… – Он глубоко вздохнул. – Вчера днем, сэр, когда вы были с Майклом, я подошел к бару с напитками и налил себе немного виски.

Я взревел:

– Тебе это так просто не пройдет! – Мой кулак опустился на стол с такой силой, что голографовизор подпрыгнул. Тадеуш ничего не ответил. – Ну?!

Я знал, что это нечестно. Я не задал вопроса, требуя ответа, не давая ему возможности что-то сказать.

– Да, сэр, мне это так не пройдет. Я знал это, когда докладывал вам. – Его лоб слегка поблескивал.

– Сколько?

– Виски? Несколько глотков.

Хорошо, что мои онемевшие ноги не давали мне возможности подняться с кресла. Я хлопнул рукой по подлокотнику:

– Стыд. Позор.

– Да, сэр. Все именно так, – дрожащим голосом промолвил он.

Я мрачно его оглядел. Живот подтянут, руки по швам. Вздохнув, я взял свой официальный бланк. Написать записку было минутным делом.

Заканчивай одеваться. Немедленно отправляйся на базу Флота «Потомак» и передай эту записку дежурному офицеру. На этот раз ты пройдешь через настоящую порку.

– Слушаюсь, сэр. – Он взял записку.

– По возвращении поставишь на место новую бутылку виски, купленную на твои собственные деньги.

– Слушаюсь, сэр.

– Доложите мне потом обо всем, мистер Ансельм. И мы поговорим. Свободны.

Он подчеркнуто четко козырнул, повернулся кругом и вышел.

Чем бы мы ни занимались этим утром, я едва что-то понимал. Как раз перед обедом Ансельм осторожно постучал в мою дверь.

– Гардемарин Ансельм докладывает о выполнении приказа, сэр. – Он мог бы ничего и не говорить. Все было видно по его походке и подавленному виду.

– Очень хорошо. На сегодня все, Дэнил. Тэд, садись или стой, как тебе удобнее.

Ансельм осторожно сел на стул, повернулся и привалился боком к спинке.

– Мне жаль, что возникла необходимость тебя выпороть. Я восхищен твоей смелостью при написании докладной записки. Ты вел себя достойно.

– Это был приказ.

– Но не было приказа пить.

– Я не мог… – Его глаза повлажнели. – Я не мог с собой справиться.

– Помоги мне понять, почему, – мягко спросил я.

– Я обязан отвечать?

– Нет, – смягчился я. – Я вправе наказать тебя за твои действия, но не вправе вторгаться в твои мысли.

Некоторое время было слышно только его дыхание.

– Вы никогда не мечтаете о том, чтобы вернуть прошлое?

– Когда я был моложе… – Я бы дорого заплатил за то, чтобы снова увидеть отца, идущего ко мне от ворот Академии. Вне всякого сомнения, отец любил меня, хотя на свой манер, и редко это показывал.

– Мне часто снится один сон. Это, сэр… Я знаю, что не смею просить, особенно сегодня, но… – Он сделал глотательное движение. – Не смейтесь надо мной. Я этого не выдержу.

– Не буду смеяться.

– Со мной это было с дюжину раз. Думаю, я нахожусь на вокзале высокоскоростной железной дороги. Стою на платформе. С моим отцом. И поезд вот-вот отойдет. – Молча я выкатился из-за стола. – Мы должны уехать вместе. Только он в вагоне, а я нет. Не знаю, почему. Я хочу войти, но двери закрываются. А потом… потом… – Он постарался овладеть собой. – Поезд трогается с места. Движется сначала медленно. Папа стоит у двери, печально смотря сквозь стекло. Я бегу рядом, стараясь запрыгнуть в вагон, чтобы поехать вместе с ним. Поезд идет быстрее и быстрее, пока я не начинаю отставать. А отец все смотрит на меня. Наконец поезд скрывается из глаз. Я остаюсь один. – Я был не в силах что-то сказать. – А потом я пробуждаюсь. И обычно плачу.

– Господи Боже!

– Вчера это снова мне снилось.

– И поэтому ты выпил моего виски.

– Да, сэр. Выпил.

– Ладно. Я знаю, что у тебя болит мягкое место. Завтра у тебя будет выходной.

– Слушаюсь, сэр. Благодарю вас.

– Если выпьешь еще раз, то снова будешь выпорот. Все очень просто.

– Да, сэр.

Я поколебался, размышляя, как устранить причину его срывов.

– И вот еще строгий приказ: если это начнет тебе сниться снова, ты должен немедленно меня разбудить. Подтверди, что понял приказание.

– Приказ получен и понят, сэр. Если мне снова начнет это сниться, я должен вас разбудить.

– Свободен.

Я застегивал рубашку в ярко освещенном смотровом кабинете госпиталя Боланда.

– Итак?

– Все идет так хорошо, как и можно было ожидать, – довольным голосом промолвил доктор Кнорр.

Арлина притопнула ногой:

– Что это значит?

– Рана закрывается, инфекции нет.

– У него постоянно ужасные боли. Иногда вечерами… Я поежился. Это было мое тело, и я решал, рассказывать что-либо или нет.

– На самом деле это хороший знак. Нервные пучки не разорваны окончательно. – Кнорр раскинул руки в стороны:

– И вы теперь работаете мускулами, которыми никогда не пользовались. Вообразите старый дом, не ремонтировавшийся много лет. И вы заменяете половину опорных брусьев. Во время этой работы будет немного шумно.

– Это глупейший…

– Ник, – одернула меня Арлина.

– Ладно. Может кто-нибудь из вас внятно мне все рассказать?

– Что, по-вашему, я должен вам сказать, господин Генеральный секретарь?

Я сделал глубокий вздох, потом еще один:

– Операция вернет мне ноги?

– Ситуация многообещающая, особенно с учетом: того, что у вас еще сохранилась чувствительность в паху. Я хочу, чтобы вы встретились с Дженили.

– Как скоро он может сюда прибыть?

– Это вам надо будет отправиться в Лунаполис.

Мена взорвало:

– Я парализован, и у меня много дел. Вызовите его сюда.

– Вряд ли это получится. – Он поднял руку, чтобы остановить мои возражения. – Все диагностическое оборудование находится в его клинике. Он не может переместить все сюда ради одного пациента.

Я перекатился со стола в кресло:

– Всего доброго.

– Ник, позволь ему…

– На выход, кресло. К вертолетной площадке. – И покатил к дверям.

Жена вздохнула и последовала за мною в холл. Карен Варне и ее помощники не отставали от нас ни на шаг.

– Почему ты это сделал? – спросила Арлина.

– Из-за его высокомерия. Этот паршивый, заносчивый, надутый…

– Стой, кресло, – скомандовала она. К моему удивлению, эта тележка ей повиновалась. – Ну, и чего ты этим добился, Ник? Один звонок в Лунаполис – и Дженили вообще откажется иметь с тобой дело.

– Я ему покажу. Я его уволю. Я сделаю ему…

Она наклонилась, чтобы опереться обеими руками о подлокотники моего кресла и посмотреть мне в лицо:

– Хватит.

– Я что-то делаю не так? – поперхнулся я.

– Да.

– У-у-у-х. Просто, понимаешь… Ненавижу врачей. – Однако перед моим взором возник образ доктора Убуру, чья манера обращения с пациентами не раз поднимала мой дух. А еще доктора Броса с «Порции», который принимал моего первого ребенка. – То есть большинство из них.

Арлина бросила на меня оценивающий взгляд и нежно чмокнула в нос.

– Организуй это для меня, дорогая, а? Я не хочу еще раз говорить с Кнорром.

– Хорошо, все сделаю.

– Полетели домой.

– Сейчас-сейчас. У меня приготовлен сюрприз.

– Карен не любит сюрпризов. Мы достигли чего-то вроде перемирия.

– Она знает.

Вертолет взлетел, едва мы только погрузились. Всего через несколько минут он сделал посадку на крыше здания.

– Что это за башня?..

– Франджи-4.

Это была одна из многих башен, что поднялись из руин Нижнего Нью-Йорка после ужасного восстания беспризорников. После опустошений, которые произвели здесь лазеры, я делал все возможное, чтобы сохранить прежнюю культуру. И, как я видел, вокруг каждой башни дома восстанавливались.

– Робби Боланд? Она кивнула:

– Ожидает к обеду.

Возможно, он хотел отметить поражение земельщиков на Ассамблее. Я бы не возражал против такого праздника.

Мы прошли к лифту. Как всегда, Карен послала охранников вперед. Одному богу известно, сколько жителей здания выставили из лифтов, чтобы обеспечить мою безопасность.

В полной боевой готовности секьюрити ввели нас в его апартаменты. Я настоял на том, чтобы они ждали в холле. С нами была только Карен.

– Добро пожаловать, сэр, – посторонился Боланд.

В гостиной склонились, чтобы поприветствовать меня, двое симпатичных молодых людей – Джаред Тенер и мой Филип.

– Привет, ребята. – Я протянул руку. Джаред пожал ее, а Фити крепко обнял меня. Я похлопал его по спине.

Мы начали с коктейлей.

– Что сказали врачи, папа?

– Не напоминай мне об этом, – скривился я.

– Ты достаточно хорошо чувствуешь себя для перелета?

– Если только мне не придется при этом танцевать. – Почему рядом с Фити у меня так полегчало на душе? Как я мог столько лет быть с ним в размолвке?

За обедом, потягивая вино, мы дружелюбно болтали о политике, спорте и о Флоте. Я едва ли не в первый раз видел своего сына вместе с Джаредом не у нас дома. Ладонь Джареда почти все время лежала на его руке. Я удивлялся, что меня от этого не коробит, как предполагал Филип. Если он любит всех без различия пола, увижу ли я когда-нибудь собственных внуков?

Я задумчиво наполнил свой бокал.

Он был моим единственным сыном. Был когда-то Нэйт, но он давно умер. И, возможно, я мог бы назвать: своими сыновьями многих молодых людей, которые, следуя за мной, нашли свою судьбу. Даже сейчас в моих руках были судьбы невинных парней. Дэнил Бевин, страстный борец за правду. Ансельм, принимающий мою жестокую опеку, чтобы спастись от позорного пристрастия. Юный Майкл, объятый отчаянием после безвременной кончины отца.

Если бы только я мог им предложить что-то большее! А я был всего лишь беспомощным, вздорным, больным стариком.

– Папа, отчего ты плачешь? – Филип поднялся и 1 поспешил ко мне вокруг стола.

– Оттого, что я становлюсь стариком. Оттого, что я выпил. Оттого, что я люблю тебя. – Я упал в его объятия.

Неспроста они дали мне вина немного больше обычного. Но через некоторое время в голове у меня посвежело. После десерта мы прошли в большую комнату с балконом и большими окнами, из которых открывался вид на восстановленный парк. Это зрелище мог выдержать только здоровый человек. Будучи молодым, я бывал в таких квартирах и чувствовал тогда только презрение к их обитателям.

Не зря говорят, что с годами к человеку приходит мудрость.

Настроение у нас было приподнятое. Я вспоминал свои лучшие годы на Флоте. Карен сидела тихо в уголке.

– Вы видели «Галактику», дядя Роб?

– Пока нет. Но я собираюсь слетать наверх.

Как сенатор и доверенное лицо Генсека Боланд без труда мог получить допуск.

– Мы могли бы побывать там вместе с отцом, если бы остановились на околоземной станции, – сказал Филип.

– И матерью, – едко заметила Арлина. – Вы всегда говорите так, будто Ник – единственный офицер Флота в семье.

– Ой! Извини, ма-а. – Филип слабо улыбнулся. Даже когда он был подростком, его деликатность не знала границ. – Ты была на его борту. Расскажи, о чем мы так мечтаем.

– Плавающий дворец. Не уверена, что мне все это понравилось.

– Меня это привело в ужас, – сказал я. – Роб, как мы вообще позволили Флоту такое натворить?

– В Адмиралтействе сами себе хозяева. Мы не можем контролировать все мелочи.

– Дьявол, – заметил Джаред, – и прячется в деталях. Я смерил его подозрительным взглядом, не уверенный, что это богохульство.

– Я где-то это читал, – покраснел он. Роб ободряюще похлопал его по плечу.

– Сэр, в вашем графике не значится прием адмиралтейского начальства? – спросил он меня.

– Со всеми – нет. Но кое с кем из них надо бы поговорить.

– Это шайка офицеров, которые не стесняются излагать свои взгляды. Их политика… устарела.

– Я знаком лишь с некоторыми.

– Они опасны. Мы не можем начать войну, чтобы вернуть обратно колонии. Любой человек, обладающий здравым смыслом, это понимает, но эти ребята, дай им волю, угрохали бы весь наш бюджет на экспансию Флота. Я хочу дать понять Адмиралтейству, что эти настроения ни для кого не тайна. – Роб говорил резко. – Чем скорее ты от таких людей избавишься, тем лучше. Я махнул рукой:

– Один-два дальних полета их успокоят.

– Тогда сделай это поскорее, – беспокойно добавил Боланд. – А то еще эти эко-террористы, еще твоя парализованность, еще эти горячие головы в Ассамблее…

– Роб, не гони волну. Я со всем разберусь.

В любом, случае мы могли рассчитывать на Флот. Деятельность его была крайне важна для наших отношений с колониями – доставляемые им грузы обеспечивали Землю всем необходимым. И Флот знал это. Офицеры гордились и считали большой честью, что на них лежит такая ответственность.

По пути обратно в Вашингтон я дремал в кресле, радуясь, что мы летим в большом реактивном самолете, а не в грохочущем вертолете. На душе у меня было спокойно и хорошо, и я сидел, прикрыв глаза и вытянув ноги.

Оказавшись наконец дома, я стал готовиться ко сну, но в последний момент, уже собравшись перелезать из кресла в кровать, вспомнил, что не пожелал доброй ночи Майклу. Тот был уже полусонным, но если его и возмутило мое позднее вторжение, то он никак этого не показал.

Благодарный ему за это, я вернулся к себе, переполз на кровать. Потом привалился к Арлине, наслаждаясь теплом ее тела, и погрузился в сон.

Вентурские горы поражали взор. На необжитом западном континенте планеты Надежда там и сям виднелись блистающие пики. Дерек даже вспотел от удовольствия, когда мы пробирались через кусты и валежник на другую сторону горной лощины. Перед нами блестел ледник, который был нашей целью.

– Наперегонки, сэр?

Я был капитаном, а он – простым гардемарином, но в этом замечательном отпуске мы забыли о субординации.

– Не валяй дурака. Посмотри-ка. – Я показал на крутой склон холма.

Как только он повернул голову, я рванул вперед, так что ветви захлестали по лицу.

– Эй! Погоди! – И он припустил следом за мной.

Я несся вниз по склону, рубаха вырвалась из брюк и колотила по бедрам. Я боялся оглянуться назад. Гардемарин меня настигал.

– Ник?

Я почти победил его. Цель была близка. Я, задыхаясь, несся по высокой траве. Передо мной мелькнула низкая ветвь, и я нырнул под нее…

– Ники?

– Сделал тебя, гард! – Я едва мог выговорить хоть слово. – Кто последний…

Я проснулся, сердце у меня бешено стучало.

– Дорогой, ты о чем-то кричал. Ночной кошмар? Нет! Кошмаром было пробуждение. Я приник к жене, как утопающий к спасательному плоту, прижавшись головой к ее груди.

Прошел не один час, прежде чем я смог наконец заснуть, успокоенный мягкими поглаживаниями ее ладони.