Текст книги "Спящий с Джейн Остин"

Автор книги: Дэвид Эйткен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава девятая

Главное затруднение и главный вопрос: что делать дальше в подобных обстоятельствах? Злодейка понесла заслуженное наказание. Потерпевший ответил – в приемлемой и подходящей случаю манере – на дурацкие выпады противника. Потерпевший выбил врага с поля брани посредством двойного парирования с контратакой, но что ему теперь делать с телом? Как поступил Каин? Каким образом убийца Джимми Хоффы [43]43
  Джимми Хофф – Американский профсоюзный деятель. В 1975 году бесследно исчез, считается убитым.


[Закрыть]ликвидировал тело и вышел из положения? Потерпевший не может просто убежать прочь, подобно трусливому лорду Лукану [44]44
  Лорд Лукан – Британский политик, убил няню своих детей и бежал. Его поиски не дали результатов.


[Закрыть]. Это была головоломка почище кроссворда. Не знаю, как вы, но я, убив кого-нибудь, непременно утоляю голод жертвенным ягненком.

Да-да-да, я понимаю: все это звучит слишком грубо и цинично, учитывая реальное положение вещей. А положение состояло в том, что я топтался над телом, созерцая останки женщины по имени Анушка Ариман, также известной как Зулейка Нечестивая, и раздумывал: может быть, стоило бы организовать для нее черную мессу? В конце концов, найти в Шотландии священника, лишенного сана, – проще простого… Но тут раздался звуковой сигнал микроволновки.

На миг мне почудилось, что это дверной звонок, и я заторопился. Закопошился, как мы говорим в старом добром Данди. Я знаю, звонок микроволновки тоже в какой-то степени дверной: он означает, что надо открыть дверцу, но я ведь только что кое-кого убил, господи боже мой, я ухайдакал оскорбительницу и насмешницу, и длинный палец моего логического мышления был слишком занят, нажимая кнопку тревоги и приводя в действие эмоциональные механизмы. Надеюсь, редактор сумеет причесать это предложение прежде, чем сядет ваш самолет.

Запах был невероятен. Жертвенный ягненок с легкими нотками мяты. Объедение. Насытившись, я выбрал самый простой выход – дверь.

До нынешнего дня (который случайно оказался четвергом) я восхищаюсь своим sangfroid [45]45
  Sangfroid – Хладнокровие (фр.).


[Закрыть]. Теперь кровь Анушки тоже была прелестно холодна, и удивляться тут, думаю, нечему. (Это маленький литературный выверт, чтобы дать критикам возможность немного повизжать.) Я вымыл тарелки (тарелку, если быть точным) и вытер пыль, дабы ликвидировать все лишние отпечатки пальцев. Вот тут-то мне и пригодился шелковый шарф, насчет которого вы ошиблись в прошлый раз. Затем я вышел из квартиры – спокойный, как пресловутый овощ на грядке. Страх? Вы спрашиваете меня о страхе? Я не узнал бы этого парня, даже если бы он догнал меня и дал мне под зад. Я был невозмутим, спокоен и холоден… Ну, за исключением моего языка.

Ко мне пришли с расспросами, когда нашли Анушку, – власти, я имею в виду. Однако постойте! Еще до того произошли события, о которых я непременно должен поведать. О, я думаю, вам не очень-то понравится нижеследующий кусок. Возможно, стоит попросить у стюарда противорвотное средство.

Видите ли, пока я угощался ягненком, я обратил внимание, что Анушка вроде бы занималась портняжным ремеслом. Я обнаружил швейную машинку; кроме того, ее квартира была забита всяческими принадлежностями для шитья, швейными манекенами и номерами «Портного».

Несколько необычно – вы не находите? Принцесса Тьмы, которая зарабатывает на жизнь тем, что шьет и вяжет? Я уже говорил раньше и повторю снова: женщин понять невозможно. Они – иная форма жизни. Cosi fan tutte [46]46
  Cosi fan tutte – Так поступают все женщины (ит.).


[Закрыть]… Вы, мужики, поймете, о чем я.

Среди прочих причиндалов я углядел портновские ножницы. Ну, такие… вы знаете… такие здоровенные и зазубренные. Эти ножницы были огромны, отвратительны и невероятно остры. Они выглядели так, словно могли… ну, я не знаю… возможно, могли откоцать человеческое ухо. Просто откусить его к чертовой матери и еще поспеть домой к вечернему чаю. Щелк-щелк-щелк. Щелк – и уха как не бывало. Ничего сверхъестественного, просто, как апельсин, проще, чем формула площади круга.

Бессмертное изречение Майка Хаммера [47]47
  Майк Хаммер – Герой американского сериала «Детектив Майк Хаммер».


[Закрыть], эсквайра, гласит, что преступление – отвратительное слово. Хорошо сказано. Все по делу. Но я никогда не слышал (а вы?), чтобы кто-нибудь отзывался таким же образом о слове «воспоминание». «Воспоминание» просто вызывает видения о каникулах в Блэкпуле.

Зазубренные ножницы поблескивали в свете сатанинских свечей (и не говорите мне, что уже встречали подобные сентенции в «Ридерс Дайджест»). Они мерцали и искрились. Казалось, ножницы гримасничают и ободряюще подмигивают мне. Именно так и подумал бы безумец, я в этом уверен. Он – безумец – прыгнул бы через комнату, схватил ножницы в дрожащие пальцы, ринулся к бедному мертвому телу Анушки, выдернул один из крючков и отрезал ее раскупоренное ухо.

Однако я поступил иначе, и, смею надеяться, это довольно интересно. Я быстро расстегнул свою… Да нет же! Не будьте идиотами. Я же не извращенец какой-нибудь. На самом-то деле я задумчиво рассматривал ножницы, словно впервые видел подобный агрегат, а мысли мои были далеко. Меня мучил один, казалось бы, простой вопрос: заслужил ли я трофей? Не станет ли это самонадеянной гордыней – забрать крошечный сувенир в память о моей праведной мести? Вознаградить себя частью Зулейки? Кусочком ее плоти, капелькой ушной серы?

Ответ старого доброго мыслительного центра пришел мгновенно, и я был на седьмом небе от того, как точно и кратко мой дух сформулировал его. «Отрежь ее ухо с гордостью», – сказал он мне. Что еще можно сделать с подобной душой, кроме как возлюбить ее?..

Уши – как и подобает столь важному органу человеческого тела – сопротивляются отъятию. Даже мертвые уши приделаны намертво – так мог бы сказать на моем месте мистер Макбейн [48]48
  Макбейн – Американский писатель, автор детективов.


[Закрыть]. Уши прилагаются к голове, они родились вместе с ней и не желают ее покидать. Уши – надеюсь, это повод для радости – преданы нам до конца.

Я непринужденно прошелся по комнате, взял ножницы твердой рукой и грациозно приблизился к Анушке. Аккуратно вынул крючок из ближайшего уха («более близкого ко мне уха» звучит грубо, это свойственно кокни, и я не желаю, чтобы грамматика мешала мне оказывать надлежащее почтение мертвым) и осторожно применил свой режущий инструмент. Мы уже обсуждали, как неприсуще безумцу подобное поведение. Проехали!

В интересах чистого отсечения левой рукой – той, что не держала ножниц, – я нежно отвел в сторону кончик уха и увидел на голове Анушки бледную татуировку. Да-да, на сей раз вы не ошиблись: шестьсот шестьдесят шесть – 666, число зверя. «Этого следовало ожидать», – сказал я себе и свел вместе половинки ножниц.

Для человека, никогда не практиковавшегося в хирургии, операция прошла на диво успешно. Через пару минут я отделил упомянутый орган от тела и затушил дьявольские свечи. А затем я ушел оттуда, отдав Анушку миру тьмы и унося в кармане безжизненное холодное ухо. Я положил отъятую плоть в маленькую шкатулочку, найденную на ее швейной машинке, и посмеялся над этой маленькой личной шуткой. Ты сражалась не по правилам, моя девочка, но все же я засунул твое ухо в коробку… Правда я отвратителен?

По здравом размышлении, эта выпивка ранним вечером оказалась не столь уж плохим вложением денег. Но пусть даже так – от сего дня я поклялся быть осторожным и не путаться с женщинами, которые не отбрасывают тени.

Как я уже говорил, ко мне пришли с расспросами. Полиция. Одному Богу известно, как им удалось на меня выйти, но, видимо, у них есть свои способы. Большинство полицейских не слишком мозговиты; навряд ли они сумели бы стать вам достойными соперниками в состязании по орфографии. Но у них есть свои способы достижения прогресса. Свои процедуры. Свои формулы.

Само собой, они явились для проведения расследования – а когда власти действовали иначе? Вы ведь были знакомы с покойной? Да? И как давно? Когда вы в последний раз виделись с ней? Так, а в котором часу, сэр? Ваши часы ведь идут точно, да, сэр? У вас имеется шелковый шарф? Вам нравится, когда вас бьют по почкам?

Сыродел, который пытался найти дырки в моей истории, именовался инспектор Эмменталь. На самом-то деле нет, конечно, – это просто шутка, чтобы снять напряжение. Его звали инспектор Ангус Макбрайар, и он мог оказаться уникумом в анналах зарегистрированных преступлений. Этот человек был бы прекрасной иллюстрацией к фразе «не поддающийся описанию», живой моделью для слова «незапоминающийся». Одежда его была самой обыкновенной, начисто лишенной какого бы то ни было стиля. Инспектор оказался самым невыразительным человеком, которого мне доводилось видеть в жизни.

Едва глянув на Макбрайра, я уже знал, что этот человек не издал даже тоненького томика стихов, никогда не пробовал наркотики – даже в самые черные дни своей жизни. Нечто в нем – хотя Бог знает, что именно, – навело меня на мысль, что он остался бы равнодушен к рыженькой красотке по имени Малютка Бельма [49]49
  Малютка Бельма – Героиня детективного романа Реймонда Чандлера «Прощай, моя красотка».


[Закрыть], жаре и холоду, тени и свету, яйцам и бекону, Гилберту и Салливану [50]50
  Гилберт и Салливан – Авторы популярных оперетт.


[Закрыть]. За все время нашего сотрудничества он ни разу не выразил предпочтений в еде или напитках – встряхнутых, взболтанных, на палочке, перегретых или недодержанных. Зачастую эпизодические роли – лакомый кусочек, и многие актеры перегрызут за них горло, но в этой сказке есть только один занятный социопат. У Макбрайара не было даже тупицы-подчиненного, который мог бы стать объектом его лаконичных колкостей. Как я уже сказал, уникум среди быдла.

– Даниэль Адамсон? – спросил он, когда я открыл дверь.

– Впервые встречаю человека, говорящего без малейшего акцента, – сообщил я инспектору. – Ни рыба, ни мясо, ни нектон, ни каплун.

Как вы понимаете, я старался сбить его с толку, но не преуспел. Нужно подняться раненько поутру, чтобы застать Макбрайра спящим.

– Вы рано проснулись, сэр, – отметил он в такт моим мыслям. Инспектор был еще более прав, чем ему казалось: я вовсе не ложился. Солнце только что встало над моим черным деянием, свершенным несколько часов назад. На самом-то деле я лишь минуту назад дожевал ухо одной премиленькой девушки. И не надо на меня так смотреть, вы должны были этого ожидать. Разумеется, сперва я отбил его, чтобы стало помягче.

Ангус продемонстрировал свое удостоверение и спросил, можно ли со мной поговорить. Я немедленно сообразил, что слово, вертящееся у него на языке, звучит как «преступление», однако пригласил инспектора войти, стараясь при этом не выглядеть пауком, зазывающим в гости муху.

Макбрайар опустился на мой бугорчатый диван производства мебельной фабрики Данди, и, пока я совершал перед ним присущие случаю реверансы из области «чай-кофе-потанцуем?», восседал на нем со стоическим спокойствием. Я предполагаю, что полицейских специально тренируют, дабы они имели возможность поддерживать беседу невзирая на такие обстоятельства, как диванные бугры, врезающиеся в задницу.

Инспектор вежливо отказался от напитков. Пока я накрывал себе столик для завтрака, меня неуклонно преследовал его бесцветный голос, так подходящий по оттенку к его волосам. Я обратил внимание, что, даже усевшись, Макбрайар все равно был среднего роста. Мельчают, мельчают люди! Я полагаю, если вы не можете найти подходящих рекрутов, приходится брать то, что есть.

– Вам знакома эта девушка, сэр? – спросил Ангус, когда я вернулся в гостиную. С этими словами он протянул мне фотографию гарпии из ада номер 666 – проще говоря, Анушки. Глаза ее были закрыты, и в оставшемся ухе не наблюдалось никаких следов вязального крючка.

Я судорожно сглотнул, взглянув на фотографию, которая вообще-то была довольно хороша сама по себе. Поскольку отсутствующее ухо покоилось у меня в желудке, горловой позыв, скорее всего, был отрыжкой, но со стороны вполне мог показаться приличествующей случаю эмоцией.

– Она… что?.. – издал я тихим, дрожащим голосом.

– Боюсь, что так, сэр. Да. – Ангус кивнул. – Гор ничная нашла тело сегодня утром, когда пришла убирать квартиру. Отвратительная работа, право слово.

На миг я решил, что слова инспектора относятся к горничной и небрежной уборке квартиры, но тут же до меня дошло, что он имел в виду. Моя работа – вот о чем говорил Макбрайар. Отвратно, в самом деле! У 666 определенно не было художественного вкуса.

Впрочем, я вынужден отдать должное официальным властям. Пусть я потешался над низкими ментальными способностями и более чем незамысловатой одеждой их представителей, но прыти им не занимать. За несколько жалких часов они каким-то образом выяснили последнее известное местопребывание Анушки, вытянули из бармена «Лачуги» (очевидно, жестоко избив) описание ее спутника и разыскали мое убогое жилище.

Упорный британский полицейский! Если понадобится, он будет носом землю рыть. (Маленький ничего не значащий комплимент, который, возможно, поможет мне избежать взбучки, если они завалятся в мою камеру.)

Я должен признаться также и в том, что даже испытал некоторое уважение к несчастному существу, страдающему ныне в аду. Существу, которое не только находило время для шитья, вязания и готовки, но было и достаточно домовито, чтобы нанять горничную. Если вдуматься, Анушка даже использовала свечи вместо того, чтобы жечь все ухудшающееся ископаемое топливо. Возможно, я был к ней несправедлив. Но какой смысл беспокоиться об этом теперь? Все равно она скоро станет прахом.

Въедливый полицейский ожидал ответа. Возможно, мне следовало сдать позиции и во всем признаться – сломаться, как говорят янки? Допустим, сказать, что она сама вынудила меня к этому, сучка. Заманила своими ушами, а затем объявила, что как раз в эти дни месяца ее уши источают воск…

Осторожнее! Если я так поступлю, они запрут меня в каталажку.

– Я действительно провожал леди домой. Она была несколько подшофе. – Я поелозил драным шлепанцем по своему обветшалому ковру. Он – ковер – был цвета каррагена (это такой ирландский мох) или chondrus crispus (а это красно-коричневая съедобная морская водоросль). Я полагал, что, если станет совсем худо с деньгами, можно будет пожевать этот ковер.

– Но мы расстались у дверей, – прибавил я. – Поверьте, сержант: это не я распотрошил шлюшке ухо вязальным крючком.

Ха-ха! Я бы и впрямь оказался в глубоком дерьме, если б произнес вслух последнюю фразу, не так ли? А кроме того, ни в коем случае не следует называть инспектора сержантом.

Во время моей речи лицо Макбрайара оставалось непроницаемым, но я чувствовал, как за его бледным экстерьером крутятся мыслительные колесики. Крошечные бадейки подозрения взлетали вверх и опускались на внутреннем конвейерном ремне, и не было сомнений, что каждый мой ответ тут же помещался в отдельную ячейку – мозговую клетку – для дальнейшего обдумывания и анализа.

– Могу я спросить вас, мистер Адамсон: как вы живете? – закинул удочку Макбрайар, не потрудившись добавить: «во всей этой грязи и убожестве».

Я развел руками, изобразив на лице снисходительное высокомерие принца в изгнании.

– Живу, как видите, сержант, на окраине общества, если так можно выразиться. В настоящее время я являюсь членом самого большого британского клуба разбитых сердец – безработным. Не буду врать, будто мне это нравится, но что ж поделаешь?

– Инспектор, – поправил меня Ангус.

Я снова перевел взгляд на фотографию.

– У девушки только одно ухо, – заметил я, стараясь подавить отрыжку, вызванную вторым. – Возможно, мы имеем дело с каким-то ритуальным убийством? Сатанизм, поклонение дьяволу, все такое? – Я давал Макбрайару своеобразный ключ к разгадке. Вот только достанет ли инспектору мудрости его увидеть?..

– Забавно, что вы сказали это, сэр. – Слова Макбрайара прозвучали многозначительно. Я ожидал продолжения, возможно даже какой-нибудь лаконичной колкости. Но нет; инспектор просто молча смотрел в пространство. Нельзя сказать, что в моей лилипутской халупе его было много.

– Однако ничего забавного в этой фотографии нету, – чопорно произнес я, возвращая ему карточку. – Чье же это произведение?

– Кодак, – сказал он. – О, я понимаю, о чем вы… Ну, сэр, возможно, человек, который это сделал, – сексуальный извращенец. Псих с паховыми проблемами. Вряд ли такое убийство мог совершить нормальный человек…

– Ах ты низкий, лживый ублюдок! – заорал я на Ангуса. Разумеется, только мысленно. Внешне же я был совершенным айсбергом. Вы могли бы бросить пару кубиков меня в джин с тоником. Я вынул из своего чая кусочек перхоти и уставился на инспектора с невозмутимостью человека, переваривающего фарш из уха.

– Скорее всего, это так называемый «слипер», – продолжал Макбрайар, словно читая лекцию ново бранцам. – Далеко не всегда можно распознать его и тем более – предсказать, когда наступит абреакция.

Он мог с тем же успехом сказать: «когда приедет поезд». Псих с паховыми проблемами? Абреакция? Слипер? Это что, какая-то разновидность серег? В любом случае уж кто-кто, а я этой ночью не спал вовсе. Я готовил блюдо из фрагмента головы. Возможно, Анушка обладала многими недостатками, но о ее голове я ничего дурного сказать не могу. Она была превосходна.

Не надо меня одергивать! Я великолепно знал свою роль в той сцене, которую мы разыгрывали с инспектором. Я был второстепенным персонажем, подыгрывающим герою. Помощником в представлении Макбрайара, адресатом его реплик. Да, я отлично все понимал, но не требуйте, чтобы мне это еще и нравилось.

– Абреакция, инспектор?

– Это состояние, когда человек перестает сдерживать эмоции и в полной мере дает им выход. Обычно оно вызывается какими-то внешними раздражителями, – пояснил Ангус, видимо цитируя учебник «Использование внешних раздражителей» или нечто в этом роде.

– Ясно, – сказал я, поскольку теперь так оно и было. – Вы имеете в виду, что этот преступник с виду мог быть самым обычным парнем. – Еще один клочок перхоти спорхнул в мою чашку с чаем, и я выудил его оттуда. – А внутри у него кипел бурный котел разрушительных противоречий? Сверху холодильник, а под ним – ревущее пламя?.. – Что ж, возможно, у меня действительно имеются «паховые проблемы».

– Болезни разума – вещь сложная и неоднозначная, – сообщил мне Ангус, кажется полагая, что я слишком далек от жизни земной, чтобы знать подобные вещи.

– Я понимаю вас, инспектор, – многозначительно произнес я. Последний кусочек съеденного мною уха явно был лишним.

– Нет никаких признаков насильственного вторжения в квартиру, – продолжал Ангус, что было совсем уж ни к чему, поскольку я-то досконально знал, как развивались события. – Вывод: девушка знала убийцу. Обычная ситуация. В девяносто девяти случаях из ста преступником оказывается приятель, родственник или любовник…

– Все ясно. Короче, это был высокий мрачный парень в капюшоне и с косой, – чуть не сказал я, но в последний миг передумал. Пожалуйста, никаких шуточек. Мы шотландцы.

– Не припомните ли, сэр: возможно, она упоминала, что ожидает гостей? – спросил Ангус.

«Ах ты, коварный сукин сын», – подумал я. Знаю я эти вопросики между делом. «А, да, кстати…» Якобы случайный вопрос, заданный в последнюю минуту, когда в стакане с чаем остался только лиственный осадок. Случайный – но чрезвычайно важный! Хитрющий вопрос. Само собой – это-то и есть ловушка.

Ну вы меня уже знаете. Я парировал мгновенно.

– Д-да… Теперь, когда вы упомянули об этом, инспектор… – изумленно проговорил я, разыгрывая восхищение его проницательностью. – Да. Анушка что-то говорила о старом приятеле из Киркинтил-лоха. Он должен был приехать на станцию Уэверли, в последнем поезде из Очтермачти, в половине первого. – Я почесал затылок в память о Стене Лауреле [51]51
  Стен Лаурел – Знаменитый американский актер-комик (1890–1965), работал в дуэте с Оливером Харди (1892–1957).


[Закрыть]– Совершенно вылетело из головы. Но теперь, когда вы спросили, я вспомнил…

Не переборщил ли я с деталями? По здравом размышлении, нет. С другой стороны, я, возможно, действовал чересчур утонченно. Каждый преступник, начиная с меня и заканчивая профессором Мориарти, знает, что в полиции работают сплошь глупцы. Я решил закрепить результат.

– Могу набросать вам словесный портрет. Не желаете? – предложил я. – Анушка подробно описала его: однорукий, с красным родимым пятном во весь… но вы не записываете, инспектор Макбрайар.

– Нет, сэр. Спасибо, но это ни к чему, коль скоро он приехал на поезде в половине первого. Согласно заключению экспертизы, леди умерла около одиннадцати.

Теперь я припоминаю, что, когда Ангус выдал эту фразу, я решил непременно написать детектив «Леди, умершая в одиннадцать». Но всяческие препоны встали у меня на пути – недостаток таланта, заключение и все такое прочее.

Мы с Макбрайаром обсудили еще некоторые делали, но это не особо важно. Просто формалистика, рутина. Не выезжайте из города без предупреждения, отметьтесь в ближайшем полицейском участке не позднее чем через двадцать четыре часа, сделайте прическу и так далее и тому подобное. Суть же состояла в том, что Ангус подозревал меня. Подозревал изо всех сил, но знал, что у него нет доказательств. А я знал, кто это сделал на самом деле и понимал, что инспектор Макбрайар из кожи вон вылезет, чтобы отправить меня за решетку. Свинья должна сидеть в хлеву, а преступник в тюрьме. Свинарник – то самое место, куда некоторые свиньи очень желали бы вас сплавить.

Итак, тупик. Я был воодушевлен, как кролик на своем дне рождения, – несмотря на определенную сдавленность в груди. Может, это выходили ушные газы? Макбрайар ушел – сбитый с толку и побежденный, так что я праздновал победу в одиночестве. Для торжества не нужны друзья, торжествовать можно и одному. Я выиграл первый раунд и с нетерпением ожидал заголовков в прессе. «КРИМИНАЛЬНЫЙ ГЕНИЙ НА СВОБОДЕ! ПОЛИЦИЯ НЕДОУМЕВАЕТ». Чего доброго, с моей помощью они увеличат тираж.