Текст книги "Обольщение Евы Фольк"

Автор книги: Дэвид Бейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Глава 23

«Мы с радостью признаём, что движение национал-социализма совершило удивительные дела для Рейха Германии… Епископы обещают оказывать содействие и дают свое благословение, они также будут увещевать верных последовать их примеру».

Карп Иннитцер,

римско-католический архиепископ Венский

Дата: 27 сентября 1940

Кому: старшему сержанту Андреасу Бауэру

6-я дивизия, 6-я армия, Вермахт

Гланвиль, Франция

Герман умер. Лучше не приезжай. С Евой лучше не встречаться.

Понтер Ландес, Вайнхаузен, Рейнланд

Андреас стоял возле церкви Святого Иоанна в маленькой нормандской деревушке Ле-Мон, сжимая дрожащей рукой телеграмму.

– Сержант Бауэр, постройте людей в шеренги.

– Есть, господин лейтенант.

Аккуратно сложив телеграмму, Андреас положил ее в маленький томик Нового Завета, когда-то присланный ему преподобным Фольком, и без особого энтузиазма приказал своим подчиненным упорядочить шумную общину французских католиков. Она только что была выведена из храма отрядом из трех представителей полиции порядка под командованием рябого капрала, от которого разило перегаром.

Наконец, гражданских распределили по шеренгам, и толпа утихла.

– Люди построены, господин лейтенант. Четыре ряда по четырнадцать человек в каждом, – отрапортовал Андреас, по-прежнему думая о Еве.

– Хорошо. – Лейтенант фон Шауэр сделал глубокий вдох. Ему было около двадцати четырех лет, и, судя по его акценту, он был из Берлина или окрестностей столицы. – Похоже, на примере этих людей полиция хочет преподать всем урок.

Андреас посмотрел на группу дрожащих гражданских. Большинство из них было в преклонном возрасте. Худой священник стоял на коленях.

– Они не похожи на партизан.

– Бауэр, ты очень догадлив, – саркастически ухмыльнулся лейтенант. – Конечно же, они – не партизаны. Полиция взялась за них потому, что они отказались петь перед мессой гимн Германии. Вон та монашка в знак протеста вышла из церкви. Остальные последовали за ней.

Андреас обвел взглядом лица перепуганных французов. Ему было жаль этих людей. Слухи, ходившие о «подвигах» полиции порядка в Польше, не предвещали для них ничего хорошего. Впрочем, до этого момента Андреас никогда не сталкивался с полицией порядка лично, что объяснялось очень просто: французы, в основном, были сговорчивы как на оккупированной Германией территории, так и в автономной области Виши.

Наблюдая краем глаза за полицейскими, Андреас ожидал дальнейших распоряжений, положив руку на свисающий с его плеча автомат «Шмайсер МР-40». Фон Шауэр сурово обратился к гражданским на безупречном французском.

– Кто зачинщик? Выйти из строя.

Молодая монахиня сделала шаг вперед.

– Я.

– Сестра, вам не нравятся немецкие песни? – спросил фон Шауэр.

– Они, наверное, нравились бы мне, если бы я была немкой, – смело ответила монахиня.

– А выходить с богослужения было обязательно?

– Конечно. Раньше мы никогда не делали в церкви ничего подобного, поэтому я решила, что это, на самом деле, – не месса, а у меня было много дел.

Фон Шауэр подавил улыбку.

– Понятно. А остальные почему вышли?

– Потому что это сделала она, – ответил какой-то старик.

– А если бы она прыгнула в яму со львами, вы тоже последовали бы ее примеру? – спросил фон Шауэр с беспристрастным выражением лица.

Старик, нервно вертя. В руках свою кепку, огляделся по сторонам. Его товарищи кивали головами.

– Да, мсье, последовали бы.

– И почему же?

– Потому что львы нас не тронули бы, – ответил старик, потупившись в землю.

Брови фон Шауэра удивленно взметнулись вверх. Стараясь не выдать своего недоумения, он сцепил руки у себя за спиной.

– Я понимаю, но…

Вдруг рядом загремели выстрелы. Несколько пуль, просвистев мимо немцев, с визгом срикошетили от стен домов и мостовой, и одна из них зацепила какого-то французского старика в передней шеренге. Община в панике бросилась врассыпную. Стрельба не утихала. Андреас, развернувшись, крикнул своим опешившим солдатам:

– За укрытия! Все за укрытия!

Лейтенант, разрядив обойму в магазинную витрину, за которой мелькнул ружейный ствол, приказал Андреасу прикрыть его со стороны аллеи.

– Они там! И еще на крыше! Я насчитал шестерых.

Андреас бросился со своим отрядом в сторону аллеи. Один из его солдат, вскрикнув, упал, раненный в ногу. Еще одному пуля попала в грудь, и он, охнув, тяжело рухнул на бок.

– Бауэр, вызови по радио подмогу! – крикнул фон Шауэр, залегший за одной из высоких клумб.

Под прикрытием припаркованных на обочине машин Андреас бросился к их армейскому грузовику, оснащенному радиостанцией. У него за спиной с визгом рикошетили пули.

Выскочив из-за дерева, один из партизан открыл по Андреасу огонь. Он ответил короткой очередью из своего «Шмайсера». Француз упал. Разрядив магазин в еще одну мелькнувшую между деревьями фигуру, Андреас подбежал к кабине грузовика и схватился за ручку. Он уже был готов открыть дверцу, как вдруг все потонуло в оглушительном взрыве.

* * *

Ева печально смотрела в окно на серое октябрьское небо. От реки поднимался густой туман, а восточный ветер нагонял дождевые облака.

– Ненавижу эту войну, – сказала Ева, вытирая носовым платком слезы. – И ненавижу одиночество.

– Лучше быть самой, чем рядом с Вольфом.

– Зря я разозлила его на станции.

Линди подняла с пола хныкающую дочь.

– Ева, ну не говори ты ерунды! Он ударил тебя после всех своих извинений, подарков и цветов. Как ему вообще можно доверять? Когда ты уже прозреешь?

– Он хотел поцеловать меня на прощание, а я еще не отошла от смерти Германа…

– В том-то и дело, что ребенка оплакивала ты одна, а Вольфу было наплевать.

– Но все равно он заслуживал хотя бы поцелуя на прощание. Вольф сказал, что, возможно, мы уже не увидимся, и он был прав. Их часто бомбардируют. Наверное, его переведут на Балканы. Я должна была поцеловать его. Я же – его жена.

Ева в очередной раз сама себе напомнила о величайшей ошибке в своей жизни. Она действительно была женой Вольфа, и ей следовало вести себя подобающе.

Линди покачала головой.

– Ну а Бибер?

Ганс пытался обуздать Вольфа на перроне, но тот ударом в лицо сбил старика с ног. Ева прикусила губу.

– Послушай, так больше продолжаться не может. Ты должна что-то предпринять, – сказала Линди.

– Но что? – Ева закрыла лицо руками. – Может, мне вернуться к себе домой? По крайней мере, пока не закончится война. Может, хоть тогда Вольф образумится.

– Ах, Ева, ну о чем ты говоришь! Вольф не может образумиться! – воскликнула Линди. Она уже полностью разуверилась в Вольфе. – От твоего дяди Руди что-нибудь слышно?

– Я получила от него письмо пару дней назад. Он написал, что в тот день, когда пришло мое письмо, его не было в стране. Он сейчас очень занят.

Руди за последние несколько лет стал очень состоятельным. Нацистское правительство, конфисковав компанию «Розенштайн Тинте», передало ее под управление дяди Евы под новым названием «Тинте Европа». Теперь Рудольф фон Ландек поставлял чернила, бумагу и печатную продукцию в большую часть оккупированной немцами Европы.

– Ты ему объяснила свою ситуацию?

– Да. Надеюсь, Вольф об этом никогда не узнает.

– Руди сможет защитить тебя от Вольфа, если захочет Насколько я понимаю, он сейчас – очень влиятельный.

– Да. Мама говорит, он сотрудничает с Абвером.

– Лично мне было бы страшно работать шпионом. А что он еще написал?

– Он только сказал, что постарается как можно скорее встретиться со мной и обговорить сложившуюся ситуацию.

В этот момент кто-то постучал в парадную дверь. Открыв, Ева увидела на пороге Ганса Бибера и Оскара Оффенбахера. При виде их мрачных лиц ее сердце забилось быстрее. Они явно принесли дурные вести.

– Заходите.

Войдя в гостиную, Ганс и Оскар сели в кресла. На носу Бибера еще был заметен кровоподтек от удара, который Вольф Нанес ему три недели назад.

– Кофе? Пива?

– Нет, нет, дорогая, – сказал Ганс, снимая свою фуражку. – Ева, я получил из Вермахта телеграмму об Андреасе. – Ева испуганно посмотрела на Ганса. – Нет, нет, он жив, – успокоил он ее.

Ева облегченно вздохнула.

– Что с ним?

Ганс передал Еве небольшой конверт. Достав письмо, она быстро пробежала глазами его содержимое.

– Он в больнице?

Бибер кивнул.

– Я связался по телефону с врачом. Он говорит, что у Андреаса сильный ушиб мозга и множественные осколочные ранения.

Мысли вихрем проносились в голове у Евы. Ей ужасно хотелось оказаться рядом с Андреасом, положить его голову себе на колени, кормить его, перевязывать его раны… Ее размышления прервал Оскар.

– Сын одного из моих работников служит с Андреасом в одном батальоне. Он написал, что Андреас – очень храбрый солдат.

Ева кивнула. Она никогда не сомневалась в храбрости Андреаса. Только теперь Ева начала понимать, насколько его тихая смелость привлекательнее бравады ее мужа.

– Я скажу отцу. Он попросит старейшин молиться об Андреасе.

– Он уже попросил, – сказал Ганс. – Я заехал к нему по дороге сюда. Видела бы ты, как он бросился к телефону.

* * *

Запись в дневнике от 18 января 1941 года:

Сегодня мне исполнилось 25 лет, но я чувствую себя намного старше. Я уже начала беспокоиться, что опять беременна, но, к счастью, тревога оказалась ложной. Наверное, мне должно быть стыдно за такие мысли, но я не хочу, чтобы Вольф был отцом. По крайней мере, – не до окончания войны. Пусть вначале образумится.

От Вольфа пришло письмо к Рождеству. Он спросил, как себя чувствует Бибер, и попросил передать Гансу, что он не хотел обижать его. Когда я сказала об этом Биберу, он только покачал головой.

Я рада, что Вольф не приехал на Рождество. Надеюсь, он вообще никогда не приедет, хотя мне и стыдно за это. Я стараюсь вообще не думать о Вольфе.

Вчера я осознала, насколько иронично, что меня наполнил любовью именно мой «расово непригодный» Герман. Он был для меня настоящим благословением – единственным, ради кого я могла бы жить.

Сегодня я, наконец-то, спросила у папы, могу ли я вернуться домой. Он ответил, что мне не следует этого делать, потому что я – замужняя женщина, а не девочка. Мне это показалось обидным.

Мои дни проходят в скуке, и мне так одиноко. Поездки на работу так однообразны! Эти поезда всегда наполнены разговорами о войне. На работе я только тем и занимаюсь, что печатаю на машинке. Клемпнер постоянно шушукается и проводит много собраний у себя в кабинете. Я вижу, что у него сильно напряжены нервы, а со времени смерти Германа он стал избегать общения со мной.

У Линди много хлопот по дому, и я по возможности стараюсь помогать ей. Она практически не снимает медаль немецкой матери. Я рада за нее, но мне немного тяжело видеть это напоминание о моей бездетности. Линди сильно беспокоится, что Гюнтера заберут в армию.

Мне нравится жена нашего нового почтальона, Кэтхен Финк. Ее муж потерял руку во время боев во Франции. Они – католики из Трира, и у них – один ребенок. Кэтхен – примерно моя ровесница. Она несколько раз заходила ко мне на кофе и дважды приглашала меня к себе в гости. Она сильно ненавидит евреев…

Кто-то постучал в дверь. Ева, оторвавшись от дневника, пошла открывать. Ее ждала приятная неожиданность.

– С Днем рождения!

– Дядя Руди! – радостно воскликнула Ева. – Вот так сюрприз!

– Извини, что так поздно, но у моей машины спустило колесо в Лимбурге. Я едва насмерть не замерз, пока поменял его.

– Да что же вы стоите на пороге! Проходите! Давайте пальто и шляпу. Жаль, что вы пропустили нашу семейную вечеринку. Хотите кофе? Мама испекла чудесный торт с вишнями.

– Еще спрашиваешь! – весело воскликнул Руди.

Отряхнув снег со своих шерстяных брюк, он потопал ногами. Повесив его пальто и шляпу в шкаф, Ева поспешила на кухню. Когда она вернулась, неся в руках серебряный поднос с тортом и кофе, дядя Руди уже удобно расположился в мягком кресле.

– Я проезжал мимо дома твоих родителей. У них уже темно.

Ева кивнула.

– Сегодня же суббота. Вы что, забыли?

Руди засмеялся.

– Ах да! После обеда принять ванну и отправиться спать пораньше, чтобы утром в воскресенье быть «свежим для церкви». Да, да… Помню, Даниэль любил купаться последним, чтобы вволю наиграться пеной.

Ева отхлебнула кофе.

– Да, – пристально посмотрев на своего дядю, она подумала, что он немного постарел. Его усы в стиле Фюрера совсем поседели, да и голова тоже была почти седой. – Что у вас нового?

Ева могла распознать хитроватую улыбку дяди Руди за километр. Она знала, что у него есть какие-то новости. Откусив кусок торта, Руди запил его кофе и вытер губы салфеткой.

– Прежде всего, хочу извиниться, что не смог приехать на похороны Германа. Надеюсь, ты получила мои цветы?

– Да спасибо. Я понимаю. У вас много дел.

– Мне очень жаль, что у тебя все так складывается. – Руди, откинувшись на спинку кресла, скрестил ноги. – Вся эта история с Хадамаром и Вольфом крайне печальна. Извини, что не смог помочь тебе в сентябре, когда ты написала мне.

Ева кивнула.

– Ничего страшного. Я понимаю.

Руди, достав из кармана серебряный портсигар, открыл его и предложил Еве сигарету. Она отказалась. Руди, достав сигарету для себя, зажег спичку.

– От Вольфа давно были известия?

– Я получила письмо на Рождество. Вольф редко пишет, и, как мне кажется, он не желает возвращаться домой. Честно говоря, мне даже не хочется о нем думать.

Руди выпустил большое облако дыма.

– После твоего письма я попросил определенных людей заглянуть в досье Вольфа. – Ева затаила дыхание. – Мы имеем Железный крест, медаль за ранение, несколько благодарностей за военную доблесть и все такое. Однако я обнаружил и несколько замечаний об убийстве какой-то женщины и ребенка возле Шартра.

От удивления Ева открыла рот.

– Убийства?

– Да. Расследование было закрыто по личному приказу генерала фон Фауштенбурга, назвавшего подобные обвинения абсурдными.

– Это один из тех офицеров, которых спас Вольф. По-моему, именно он вручал Вольфу Железный крест.

Выпустив еще одно облако дыма, Руди достал из внутреннего кармана своего пиджака какие-то бумаги.

– На твоего мужа накладывали дисциплинарные взыскания за жестокое обращение с гражданскими трижды: два раза – в Польше и один – во Франции, а точнее – в Ле-Моне. Именно в этой деревне ранили Андреаса. Похоже, Вольф решил отомстить за брата.

– Сомневаюсь, что он сделал это из-за Андреаса.

– Как бы там ни было, все дела были закрыты.

Ева потупилась в свою тарелку.

– Конечно, Вольф может быть жестоким, особенно когда у него напряжены нервы, но убийство… Это уже слишком.

Руди выпрямился в своем кресле.

– Ева, ты мне не безразлична, и, честно признаюсь, я опасаюсь за тебя. Ты должна знать, что твой муж может быть более жестоким и опасным.

Еве стало не по себе. Она пристально посмотрела на дядю.

– Вы его тоже боитесь, да?

Опять откинувшись на спинку кресла, Руди выпустил очередное облако дыма.

– В определенном смысле – да. Благодаря покровительству двух богатых «фонов» и офицера «Мертвой головы», Вольф почти неприкасаем. – Стряхнув пепел в пепельницу, Руди отхлебнул кофе. – Но больше я боюсь за тебя, ведь чем чаще он будет выходить сухим из воды, тем больше он будет убивать.

По телу Евы пробежала дрожь. Она надеялась, что время и успех усмирят Вольфа, но, как оказалось, все обстоит совсем наоборот. Эта мысль ужаснула Еву. Какой же дурой она была! Слепой дурой! Более того – упрямой дурой!

Затушив сигарету о пепельницу, Руди открыл конверт, в котором оказался еще один, поменьше.

– Теперь, что касается Хадамара… Герда сделала пару звонков своим друзьям в Гестапо, и они позаимствовали нам вот это. – Руди передал Еве меньший конверт. – Это заявление, которое Вольф отдал главврачу той больницы. Помнишь?

Ева, кивнув, быстро прочитала содержимое листка. В конце заявления было написано:

…что же касается последнего, то мой сын заслуживает достойной жизни, но, поскольку судьба обделила его в этом, он нуждается в милости государства. Фюрер видит будущий Рейх, населенный расово пригодными мужчинами и женщинами, рождающими здоровых детей. Я вверил свою жизнь в руки Фюреру, поэтому делаю то же самое и с жизнью моего сына. Исполните свой долг.

Ефрейтор Вольф Кайзер, 14 сентября 1940 года

Хайль Гитлер!

Ева отвернулась. Ее терзала глубокая скорбь вперемешку с яростью и недоумением. Встав, она начала метаться по комнате. У Евы все плыло перед глазами. Ей хотелось закричать, разбить что-нибудь, убежать и скрыться.

– Вы знаете, что это значит?! – бушевала она. – Он попросил их убить моего Германа! – Ева металась от стене к стене, заламывая руки. – А Клемпнер говорил, что все это – лживые слухи, распространяемые британцами.

Руди встал.

– Нет, Ева. Мы не можем утверждать этого. Возможно, Вольф хотел этого, но…

– Вы же тоже слышали о таком!

– Да, конечно… Из слухов… Ева, возьми себя в руки и послушай, что я тебе скажу. Тебе следует соблюдать осторожность. Вольф становится все более безжалостным. Боюсь даже и подумать, насколько далеко он может зайти…

– Мне наплевать, что он сделает со мной! Как вы не понимаете? Вольф убил моего малыша!

– Успокойся. Это только твои предположения, но Вольфа следует…

– Убить! Вот чего он заслуживает!

* * *

Андреас быстро шел на поправку и к февралю 1941 года уже вернулся в свой батальон, который по-прежнему дислоцировался во французском Гранвилле. Однако уже в апреле его 6-я пехотная дивизия была включена в состав 9-й армии Вермахта и переброшена в Восточную Пруссию. Там Андреас получил письмо от двоюродного брата Герды Фольк, Гельмута фон Ландека, в котором тот приглашал солдата приехать к ним в гости подышать свежим деревенским воздухом.

Выпросив у командира батальона двухдневную увольнительную, Андреас первым же утренним поездом отправился вглубь бывшей Польши. Выйдя на станции Тарнова – города, в котором полгода назад отступающие поляки убили три четверти немецкого населения, – он увидел, что вокзал до сих пор увешан траурными немецкими флагами. Андреаса на перроне встретил высокий светловолосый мужчина с длинными, закрученными усами.

– Добро пожаловать, сержант Бауэр! Хайль Гитлер!

Одетый в полевую униформу Андреас, сняв фуражу пожал Гельмуту руку. Рукопожатие фон Ландека было таким же волевым, как и его подбородок.

– Рад познакомиться с вами, – сказал Андреас.

Гельмут провел гостя к ожидающему их такси; «Ситроен Тракшн Авант» 1937 года выпуска. Нырнув в машину, они промчались по улицам Тарново и вскоре выскочили на бесцветные поля, еще не успевшие покрыться весенней зеленью. После получасовой поездки, прошедшей в разговорах о жизни в Вайнхаузене и воздушных боях над Германией, такси остановилось у одноэтажного дома, наспех построенного возле развалин большого коттеджа. Гельмут провел Андреаса в маленькую гостиную.

– Этот дом принадлежал фон Ландекам в нескольких поколениях, – сказал Гельмут, глядя в окно на груды кирпичей. – Мы сопротивлялись, но польское правительство все-таки отобрало его у нас три года назад. Это было частью их политики «дегерманизации». Если бы поляки не применили силу, то мы бы могли еще долго продержаться.

Андреас отметил, что в голосе Гельмута не было горечи. Очевидно, проявлять подобные эмоции он считал ниже своего достоинства.

– Хотите пива?

– Не откажусь. – Андреас сел на старый деревянный стул.

– Мы с женой убежали в один из приграничных лагерей для беженцев, – Гельмут налил пиво в две высокие кружки. – Нас там набилось около ста тысяч, и каждый день прибывали все новые беженцы.

– Я слышал о таких лагерях, – отхлебнув пива, Андреас взял со стола фотографию в рамке. – Ваша жена?

Глаза Гельмута сразу же покраснели.

– Да. Моя дорогая Ида. Она умерла 30 ноября 1939-го… В тот самый день, когда русские напали на Финляндию. – Гельмут пригубил пиво. – Жаль, что мы не уничтожили этих животных в 1917-м.

– Примите соболезнования.

– Моя Ида была так счастлива вернуться на нашу ферму, хотя здесь и не осталось ничего, кроме обугленных руин, – голос Гельмута стал жестким. – Она пела и смеялась, а получив письмо от своего брата, – плакала от радости. Он умудрился выжить в тех вагонах для скота, в которые поляки утрамбовали нас после вторжения Рейха. Его увезли на восток, но Вермахт наступал с такой невероятной скоростью, что их поезд успели перехватить до того, как их расстреляли. Ида надеялась, что наш сын тоже скоро вернется, но однажды нам сообщили, что поляки замучили его во время пешего перехода на восток. Услышав об этом, Ида легла на кровать и умерла.

Андреас не знал, что сказать. Гельмут посмотрел в маленькое окно, по стеклу которого стекали капли только что начавшегося дождя. Сделав большой глоток пива, он взял свои эмоции под контроль.

– Ну да ладно, не будем о грустном. Мой повар приготовил отличный обед, и у меня есть для вас сюрприз.

– Сюрприз?

Гельмут достал из кармана какие-то билеты.

– Да. Сегодня вечером мы идем в кино на «Голубого ангела». В Рейхе этот фильм, наверное, уже считают старым, но для нас он – новый. Надеюсь, вы его не смотрели?

– Нет. – Андреас увидел, что его ответ очень обрадовал Гельмута.

– Превосходно! А после обеда я кое-что вам покажу.