Текст книги "Игра в смерть (СИ)"

Автор книги: Дэвид Алмонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Пять

Дед и показал мне, где расположено жилище семейства Эскью. Однажды мы прогуливались по самой окраине Стонигейта, где заканчивались постройки, уступая место холмам. Жаворонки взмывали ввысь с поросшего травами торфяника впереди; чайки кружили в надвигавшемся с моря тумане. Здесь протянулись узкие дорожки – мимо ржавых эстакад заброшенных линий углеподачи, вокруг полей и пастбищ, которые раскинулись до самых болот, темнеющих вдали. Повсюду разрушенные каменные ограды, рассыпавшиеся домишки, из окон которых выглядывала высокая трава. И все вокруг давным-давно поросло густым боярышником, чьи красные ягоды яркими огоньками полыхали среди густой зелени мелких листьев.

– Мальчишкой я бегал сюда за яйцами диких птиц, – рассказывал дед. – Карабкался к гнезду, совал добычу в рот и спускался назад к приятелям. Мы прокалывали яйца с двух сторон, выдували содержимое наружу и раскладывали скорлупу аккуратными рядами в ящичках с песком. Теперь это запрещено законом, а в былые годы все мы промышляли здесь этими яйцами. Только у нас были свои правила: нельзя разорять гнезда подчистую, обязательно оставь не меньше двух яиц на выводок. Эти правила позволяли птичьим семействам выживать, поколение за поколением.

Дед пробежал взглядом по холмистому пейзажу и поднял руку, указывая места старых выработок.

– Сюда вернулась природа, – заметил он. – Честь по чести, как и положено. Городская окраина – как раз то, что нужно, чтобы жить и крепнуть. Отличное местечко, чтобы цвести, набираясь сил.

И, прикрыв глаза, дед заулыбался, вслушиваясь в пение жаворонков – темных крапинок высоко в небе, щедро даривших нам свои песни.

Семейство Эскью проживало на изрытой выбоинами окраинной улочке, в конце тупика, образованного старыми шахтерскими домами. Почти у всех окна заколочены досками. Поблизости – только магазин кооператива с вечными ставнями на витринах и ветхий паб под названием «Лисица».

Дед ткнул пальцем в глубь тупика, где бесцельно блуждала тощая дворняга с поджатым к пустому брюху хвостом.

– Вон тот, в самом углу, – сказал он. – Там живет твой приятель.

Шторы задернуты на окнах, в неухоженном саду – перевернутая тачка и пустая кроличья клетка. Мы постояли, оглядывая все это. Одна из штор в окне сдвинулась на пару дюймов, приоткрывая женское лицо. Все замерло. Ни малейшего движения, если не считать дворняжку. В доме напротив вдруг грянула музыка, упругие низкие биты, потом – страдальческий женский окрик, и снова тишина. Женщина в окне дома Эскью пристально разглядывала нас, стоя за шторой с ребенком на руках.

– Мать семейства, – пояснил дед, и мы отправились восвояси.

Отца Эскью мы встретили, когда проходили мимо «Лисицы». Вывалившись из двери паба, он пытался прикурить сигарету, пряча огонек спички в ладонях. Прикурив, так и остался стоять, прислонясь к стене у входа в заведение, бормоча под нос бессвязные проклятия и косо на нас поглядывая. Красное, напряженное лицо.

Дед кивнул ему в знак приветствия.

– Эскью? – обронил он.

Мужчина впился в нас мутным взглядом.

– Ба, вот это встреча, – наконец сказал Эскью-старший, не сразу вернув глазам способность видеть. – Уотсон!

– Он самый, – подтвердил дед. – А это мой внук. Парнишка моего сына, Кристофер.

Эскью перевел на меня взгляд исподлобья и сплюнул на разбитый тротуар.

– Кристофер Уотсон, выходит? – усмехнулся он, отер губы рукавом куртки. Прокашлялся и выругался. – И что мне теперь сделать, а? Расцеловать его чертовы драгоценные ноженьки?

И еще долго не успокаивался, бодая воздух перед собой:

– Так, что ли? Да?..

Вопросы иссякли в потоке кашля и ругани.

Дед потянул меня дальше, к дому через пустырь, где мы, пройдя между играющими там детьми, увидели Эскью собственной персоной, заодно с диким псом Джаксом. Джон восседал на валуне над рекою с раскрытым на коленях альбомом для рисования, и карандаш в его пальцах метался по бумаге, нанося быстрые штрихи. Стоило художнику вскинуть голову, как он тут же помрачнел: увидел нас вдалеке. Я уже поднял было руку махнуть Эскью в знак привета, но тот успел отвернуться, возвращаясь к рисунку. Лежавший у подножия валуна Джакс издал глухое рычание.

– Прямо экскурсия по семейству Эскью вышла у нас с тобою, Кит, – хохотнул дед, двигаясь напрямик к дому. – Эти люди в точности как и мы, Уотсоны. Исконные жители Стонигейта. Долгая вереница Эскью теряется в глубинах темных времен. Да уж, странная семейка, и спокон веков такою была, да только друзей надежнее не сыщешь. И они всегда где-то поблизости…

Уже вечером дед постучал в дверь моей комнаты.

– Так и знал, что не мог выбросить эту поделку, – улыбнулся дед, протягивая мне фигурку пони, мастерски выточенную из цельного куска каменного угля. – Ты погляди, Кит, каков красавчик?

Я покачал фигурку в ладонях, всматриваясь. Черным-черна и отполирована как стекло. Время ее не щадило, но я был поражен, каким безупречно верным реальности, до мельчайших штрихов, было миниатюрное изображение.

– Этого пони вырезал дед того парнишки, – пояснил дед. – Много лет тому назад.

– Эскью и сам художник, – заметил я и показал ему свой портрет.

– Так оно и бывает, – согласился дед. – Кое-что не исчезает, передается из поколения в поколение.

Шесть

По-настоящему заманить меня в их кружок удалось только Элли Кинан. Как-то после уроков, выйдя из школьных ворот, я увидал очередной сбор группы Эскью. Среди прочих там был и Бобби Карр, а чуть в сторонке молчаливо стояла Элли. Поймала на себе мой взгляд и сразу заулыбалась. Учились мы в одном классе, да и жила она недалеко от нас, в доме на краю поросшего травой пустыря в самой середке Стонигейта. Однажды утром, когда я шел в школу, она побежала за мною, догнала и пристроилась рядом.

– Я Элли Кинан, – без лишних вступлений напомнила она. – Мы дружили с твоей бабкой. Когда я была совсем маленькая, ее часто просили приглядеть за мной. Намучилась она со мной, но ей это вроде как нравилось…

Тут Элли задорно хохотнула:

– Твоя бабка частенько рассказывала мне о любимом малыше Ките. Вот кто идеально воспитан, повторяла она. Настоящий паинька, не то что всякие юные проказницы.

Дальше мы пошли вместе, плечо к плечу.

– «Паинька», – повторила Элли. – По-прежнему так и есть? Или ты никогда и не был никаким паинькой?

Покосилась на меня с кривой улыбочкой.

– Даже не знаю, – ответил я.

– Значит, в классе прибавилось тихонь-джентльменов, – решила Элли. – Или все ребята поначалу скромничают?

Она так и косилась на меня, посмеиваясь.

– Не знаю, – честно сказал я. – Не знаю, что и ответить.

– Ха. Тише воды, ниже травы, да?

Какое-то время мы шли молча.

– И все-таки славная была у тебя бабка, – снова заговорила Элли. – Наверное, большой удар был? Мы все так расстроились, когда ее не стало…

Невысокая и худенькая, Элли то и дело получала в школе нагоняй из-за помады и теней для век. Носила красные кроссовки и ярко-желтые джинсы. На уроках потешалась над учителями и, спрятавшись за раскрытым учебником, вдохновенно строчила истерично смешные рассказы, полные драконов, чудовищ и принцесс, угодивших в какую-нибудь передрягу. На нелюбимых уроках – вроде географии – Элли таращилась в окно, грызла ногти и мечтала о телевизионной карьере актрисы в бесконечном, нудном сериале.

– Итак? – вопросил как-то мистер Доббс, учитель географии. – Что вы узнали за последние полчаса о строении ледниковых морен, мисс Элисон Кинан?

Элли моргнула, отвернулась от окна и, немного подумав, ответила:

– Прошу прощения, мистер Доббс, но я не понимаю, как упомянутый предмет может оказаться полезен человеку моих устремлений и амбиций.

За эту выходку Элли оставили в классе после уроков, а родителям направили письменное уведомление.

На следующее утро после того, как я увидел ее стоящей у ворот, мы снова встретились по дороге в школу.

– Ты из компании Джона Эскью? – спросил я.

Элли повернулась ко мне и, сжав губы, неопределенно хмыкнула.

– Просто я видел тебя с остальными, у школьных вооот.

Еще разок хмыкнув, она ускорила шаг.

– Понятно. Значит, вы не дружите? – сказал я ей вслед. Дал себя обогнать, но Элли не торопилась уйти. Встала, развернулась и выжидающе уставилась мне в лицо:

– К чему эти расспросы?

– Ни к чему, – ответил я. – Просто есть нечто такое…

– «Нечто», скажешь тоже! Эскью обычный отморозок. Мужлан-троглодит.

– Мы говорили с ним.

– Готова спорить, он только мычал тебе в ответ. – Элли разглядывала меня, подбоченясь.

Я кусал губы. Меня так и подмывало рассказать, что я все равно чувствую притяжение Эскью, даже зная о его жестокости. Рассказать, что я начинаю верить россказням Джона о нашем единстве: он совсем как я, я совсем как он. Мне вспомнились дедовы слова о шахте – о том, как его влекло туда, невзирая на страх. Но по одной только позе Элли, по ее поднятым бровям и наклону головы, я догадывался, что сразу же буду поднят на смех.

– Послушай, – сказала наконец Элли. – Я тебя только понаслышке и знаю, но что-то сомневаюсь, чтобы ты отлично вписался в нашу компанию.

Я повернулся, отведя взгляд в сторону.

– Мистер Новенький-в-классе, – фыркнула она. – Мистер Паинька…

Элли стояла передо мною, притоптывая ногой и размышляя.

– Эскью вылитый троглодит, – повторила она. – Ты сам это знаешь, правда? Если не уметь с ним обращаться, он способен доставить целую кучу неприятностей. Лучше будь прилежен, мистер Новенький-в-классе. Делай свою домашку, сочиняй рассказики.

Я пожал плечами.

– Да он тебя с потрохами слопает, – прошептала Элли и задумчиво покачала головой. – Ты только посмотри на себя. Кое-кто нуждается в защите, так ведь?

И, развернувшись, вприпрыжку побежала дальше.

Семь

Вздрогнув, я проснулся среди ночи.

«Вон он, впереди! За ним, ребята? Туда?»

Этот призыв шел из-за стены. И опять тишина. Видно, деду приснилось что-нибудь из шахтерского прошлого, решил я и с улыбкой повернулся на другой бок, чтобы снова раствориться во сне.

«Да, да! Вот опять! Следуйте за ним, парни!»

Рядом со мною дрогнула стена. Слышно было, как дед ворочается в своей постели.

Быстренько натянув футболку и шорты, я на цыпочках пробрался к нему и присел на краешек кровати. Дед взбрыкивал руками-ногами и отчаянно пыхтел, ловя ртом воздух.

– Деда, – прошептал я. – Деда?

Накрыл ему лоб растопыренными пальцами:

– Деда…

Глаза распахнулись, невидяще вытаращились, отражая свет луны за окном.

– Да, это он! – выдохнул дед. – За ним? За ним!

Я взял его за плечо и легонько тряхнул:

– Деда, проснись.

Он моргнул, помотал головой:

– А? Чего такое?

– Деда, это я. Кит.

Я дотянулся до ночника, щелкнул выключателем. Дед вгляделся в мое лицо, уже вполне очнувшись. Испустил долгий вздох:

– Кит! Это ты, Кит… – Опять тряхнул головой и прикрыл глаза снова. – Эх… В этот раз мы почти догнали его.

Дед хохотнул и расслабился, опустив голову на подушку. С усмешкой покосился на часы:

– Старым да малым давно положено спать, не так ли? – Он приложил палец к губам. – Только потише, иначе нам обоим несдобровать, Кит.

– За кем вы гнались? – шепнул я.

– За малышом Светлячком.

– Что за Светлячок?

– Так его прозвали из-за отблесков на коже, куда падал свет наших фонарей. Он вспыхивал вдруг, пробегая по узким туннелям прямо впереди, отсвечивая как шелковая лента. Какой-то миг, и его уж нет.

– Призрак?

– Маленький такой мальчонка в шортах и рабочих башмаках, которого многие из нас встречали глубоко под землей. Иногда Светлячок просто наблюдал за нами из самых темных уголков шахты, а иногда проскальзывал за спинами, стоило нагнуться за углем.

Дед усмехнулся:

– Если вдруг угасал чей-то фонарь или когда шахтер разворачивал надкушенный бутерброд, мы списывали это на проделки Светлячка. Тот еще проказник, наш малыш Светлячок. Мелькнет вдали – и опять темно.

Он опять заулыбался. Дедовы глаза смотрели прямо в глубь времен, в глубь самой земли.

– Поговаривали, что Светлячка погребло там при одном из обвалов, отрезало от выхода. Он был из тех, кого так и не сумели найти. Кого не вытащили, чтобы похоронить по-человечески. Хотя мы никогда его не боялись. Было в нем нечто симпатичное. Так и хотелось приласкать его, утешить и вынести к свету. – Опять эта улыбка. – Расспроси стариков, что еще живы и не разъехались, они расскажут тебе про нашего Светлячка.

Дед почесал щеку:

– Порой я бегал за ним, всё хотел догнать… Вот как сейчас, во сне, но так и не сумел даже коснуться.

В дальнем конце дома что-то скрипнуло, и дед погасил ночник.

– Обоим несдобровать, Кит, – повторил он шепотом. – По кроватям, лады?

Мы смотрели друг на друга, лунный свет на лицах.

– Бывало, я оставлял Светлячку горсть печенья и чашку воды, – прошептал дед.

– И он забирал их?

– Вроде как, – улыбнулся дед. – Он весь будто соткан был из ярких огоньков и отблескивал шелком… Там, глубоко внизу, в кромешной тьме.

Он стиснул мою руку.

– Я часто гадаю, там ли он еще? До сих пор? – прошептал дед. – Спокойной ночи, внучек.

– И тебе.

Я тихонько вернулся в свою постель, постарался уснуть.

Лежу на омытой лунным светом кровати. Вижу его краешком глаза. Он мерцает в свете луны, замерев в самом углу комнаты.

– Светлячок! – зову я шепотом.

Пытаюсь разглядеть получше, но малец юркий, он шустро отступает, прячась на периферии зрения. Вытягиваю руку – и он сразу тускнеет, растворяется в темноте.

– Светлячок… – шепчу я, засыпая.

– Светлячок! – зову уже во сне. Он был совсем рядом, переливался искорками прямо впереди. Бросился бежать, и я – вслед за ним. Порой он останавливался и, обернувшись, смотрел на меня. Тогда я мог рассмотреть его шорты, башмаки, тощее тельце, спокойное лицо. Всю ночь я пытался догнать маленького беглеца.

– Светлячок! – звал я его, опять и опять. – Светлячок! Светлячок!

И до самого рассвета он бежал впереди, мерцая в бесконечных туннелях моих тревожных снов.

Восемь

Близился вечер того самого дня, когда часы перевели назад. В одиночестве слоняясь по городу, я встретил у школьных ворот всю компанию: Элли, Бобби, еще кое-кто из ребят. Позади маячила темная фигура: сопровождаемый диким псом Джаксом, Эскью направлялся к реке. Я сбавил шаг. Сердце колотится о ребра, ладони взмокли. Тут меня заметила Элли и, сжав губы, отвернулась. Тогда я направился прямо к ним и встал чуть в сторонке. Ребята, все как один, уставились на меня с подозрением.

– Тебя сюда звали? – прошипел Уилфи Кук.

Бобби расплылся в улыбке.

– Да пускай… – негромко пропел он своим высоким голоском.

Эскью скрылся из глаз. Мы подождали еще.

– Айда, – позвал Бобби, и все вместе мы потянулись через пустырь.

Я плелся сзади: все мешкал и мялся, убеждая себя отступить и, пока не поздно, вернуться домой. Элли вышагивала первой и назад не оборачивалась. Между тем тропинка стала круче, вскарабкалась на холм. Продравшись сквозь высокую траву вдоль реки, мы вышли к логову. Когда же мы собрались кучкой и замерли в мертвой тишине, Джакс коротко гавкнул, и рука Эскью отодвинула в сторону дверную створку. Джон высунул голову наружу и обвел наши лица взглядом. Заулыбался, встретившись со мной глазами.

– Входите, – пригласил он.

Я спустился последним и, подражая остальным, присел на корточки спиною к стене. Эскью вернул створку на прежнее место и, прикурив сигарету, разлил воду по кружкам.

– В нашей игре участвует новичок, – заметил он.

Все, кроме Элли, повернулись поглядеть на меня.

Я видел пляшущие в глазах огоньки, слышал сдавленный смех. Кружка дрогнула в моей руке и упала.

– Он струсил! – шепнула Луиза.

Кто-то захихикал. Эскью прошептал: «Тишина!» и окинул логово быстрым взглядом.

– Что нам делать с ним? – вопросил он.

– Содрать с него кожу! – свистящим шепотом сказал Бобби.

– Загнать иглы ему под ногти? – предложила Луиза.

– Превратить в зомби, – прошептал Дот.

Элли сидела напротив, потупив глаза.

Эскью фыркнул.

– Но что мы сделаем на самом деле?

Они втянули в себя воздух и, по примеру Эскью, нараспев произнесли:

– Мы будем рады новичку.

– Что он должен хранить? – спросил Эскью.

– Тайну, – дружно ответили остальные.

– Что он должен отдать?

– Жизнь.

– Что мы обещаем взамен?

– Смерть.

Эскью подался вперед со свечой; на стене выросла угрожающе широкая тень его плеч.

– Согласен ли ты, – произнес он, – хранить тайну нашего собрания и никому не рассказывать об игре?

Я бросил взгляд на Элли. Та скроила рожицу и, показав мне язык, отвернулась.

– Да, – ответил я.

– Выпей воды, – шепотом велел Эскью.

Мои руки дрожали, принимая протянутый кувшин.

Я глотнул из него.

– Затянись.

Взяв горящую сигарету, я, морщась, набрал полный рот дыму.

Эскью улыбнулся:

– Теперь нож, – он поднес лезвие к моему лицу. – Целуй его.

Я поцеловал холодную сталь, и Эскью запечатал ею мои губы, прижав к ним кончик лезвия.

– Запомни, – прошептал он. – Если ты обманешь наше доверие, бешеный пес Джакс порвет тебя на кусочки.

– Порвет на кусочки, – шепотом вторили остальные.

– Это Кит, – проговорил Эскью, – новичок среди нас. Любой вред, причиненный ему, – это вред, причиненный всем нам. Будет ли Кит отмщен?

– Он будет отмщен, – прошептали они.

Улыбаясь, он впился в мои глаза глубоким, долгим взглядом.

– Однажды, Кит Уотсон, – прошептал Эскью, – ты увидишь и свое имя начертанным на этих стенах. Оно пополнит собою длинный список умерших.

Он провел пальцами по моей щеке.

– Оно будет написано здесь так же, как высечено на том надгробии.

Стену позади действительно украшал список, и, распахнув глаза, я всмотрелся в строки за спиною Эскью. Во главе протянулась надпись: Джон Эскью, тринадцати лет от роду. Многие из имен, расположенных ниже, изрядно пострадали от сочившейся по стене воды, но подними еще оставалось свободное место.

– А теперь, – сказал Эскью, – мы сыграем в игру под названием «Смерть».

Положил свой ножик на осколок стекла и крутнул его.

В тот раз лезвие указало кого-то другого. Не меня.

Девять

Утром в субботу она явилась с визитом. Постучала в нашу дверь.

– Это к тебе, Кит! – позвала мама. – Элисон пришла, твоя одноклассница!

Я спустился и увидел обеих на ступеньках крыльца: они дружески болтали и, смеясь, вспоминали бабушку.

Элли повела меня напрямик через садик и, легко одолев забор, направилась на пустырь.

– Ты глупый мальчишка, – заявила она.

– Чего?

– Глупый мальчишка! Ты тут всего пару недель – и уже успел вписаться в кружок этих недоумков.

– Ты вроде и сама с ними водишься?

Элли даже руками всплеснула.

– Господи! – закатила она глаза. – Ты меня с ума свести хочешь? Ты их вообще видел? Приглядывался к ним хоть немного? Кучка зануд, простачков, лоботрясов и неудачников. А отморозок во главе этих нытиков – просто дикарь-троглодит, только что из пещеры! Видал, как он сидит и раскачивается? Балаган, одним словом.

– Что тогда сама там забыла?

– Ну, что за простофиля! – Топнув ногой, Элли прожгла меня взглядом. – Это называется «обретение опыта». Я познаю, как крутятся шестеренки в этом дурацком мире. Наблюдаю за поведением идиотов вокруг меня и пытаюсь понять, что ими движет.

И решительно зашагала прочь, качая головой и размахивая руками. В сердцах поддала ногой по толстенному стеблю чертополоха. Развернулась и ткнула в себя пальцем.

– Я хочу стать актрисой! – объявила Элли. – Художником, слышишь? Творцом! Мне нужно впитать в себя все это, увидеть своими глазами, потому что рано или поздно мне придется играть роли таких вот кретинов!

И снова осуждающе на меня уставилась.

– А ты… – протянула она.

– Что я?

– Вот-вот! Именно! Что ты? Мистер Вежливость, мистер Паинька, мистер Тише-Воды. У тебя имеются какие-то планы на жизнь? Что ты собираешься делать после учебы? Поступишь на госслужбу или откроешь компьютерный магазинчик? Или… упаси Господи, кажется, я поняла… точно! Ты станешь учителем! «Да, сэр, мистер Уотсон»! «Нет, сэр, мистер Уотсон»! «Можно выйти в туалет, мистер Уотсон, сэр?»

Звонко хохоча, Элли вновь пнула чертополох. Облачко пушистых семян – во все стороны.

– Угадала? – спросила она, оглянувшись, и довольно хихикнула: – Ага! В самую точку!

Смеясь, Элли рванула к реке, у которой повалилась в высокую траву.

Когда я ее догнал, она уже сидела на берегу, катая во рту травинку. Я уселся в паре шагов от нее, но Элли надулась и не удостоила меня взглядом. Я смотрел, как вода текла мимо, как пенилась река там, у водоворотов.

– Ты уже умирала? – шепнул я.

Элли лишь поцокала языком.

– Умирала! – после долгой паузы ответила она.

– Правда?

– Один раз.

– На что похоже?

– Черт побери, Кит! – Элли сердито поерзала на месте, будто опять раздумывая, не сбежать ли. – Ну, ты и впрямь… И впрямь хочешь довести меня до белого каления.

Прикусила свою травинку, сплюнула стебелек.

– Да, – ответила наконец она. – Умирала. Только понарошку.

И заулыбалась вдруг:

– Хотя торопиться я не стала. И когда вылезла оттуда, почти все успели разойтись.

– И что ты им рассказала?

– Обычную чепуху. Ну, знаешь, про яркий свет в конце туннеля. Черные воды, черти и демоны. Поющие ангелы. Все такое прочее… – Элли усмехнулась, покачала головой. – В общем, эту роль я отыграла неплохо.

И повернулась ко мне:

– Знаешь, они все так и делают. Все до последнего.

– Разыгрывают роли?

– Ага. Притворяются. Уверяют, будто ничего не выдумывают, но так и есть.

– Откуда тебе знать?

– Просто знаю. Тупицы и жлобы только этим и занимаются.

Я поразмыслил о непроглядной тьме в подземном логове Эскью. О том, каково это – лежать там в одиночестве. Каково оказаться мертвым.

– Но ты ведь сама не уверена, – сказал я. – Правда же? Нельзя знать точно, говорят они правду или притворяются.

Элли сердито уставилась на меня:

– Нельзя, мистер Уотсон. Разумеется, вы абсолютно правы, сэр.

– Ты вообразила, будто знаешь все на свете, – поморщился я. – Думаешь, это всё лишь игра? Считаешь, весь мир предназначен только для твоего дурацкого развлечения?

Я ощутил, как по щекам катятся слезы.

– Люди взаправду умирают. Слышишь? Это по-настоящему происходит.

Я улегся на живот, уставился в траву. В голове у меня звучали дедовы песни. И далекий, едва различимый шепот бабушки.

– Люди умирают на самом деле, – тихо сказал я, и легкий ветерок, подхватив мои слова, разнес их по всему пустырю.

Элли придвинулась чуть ближе.

– Боже, – прошептала она, – я была права. Тебе все-таки нужна чья-то защита.

Я чувствовал на себе ее испытующий взгляд.

– Знаешь, что с тобою не так? – спросила она, но ответила сама: – Ты не отморозок, не тупица и не неудачник, вроде остальных. И занялся этим не развлечения ради, как я. Без присмотра ты скоро начнешь умолять Эскью выкопать яму и засыпать тебя в ней.

Согнутым пальцем она легонько постучала меня по затылку.

– Эй… – прошептала она. – Эй, мистер Уотсон. Мистер Наивность…

– Чего? – пробурчал я.

– Я всего-навсего присматриваю за тобой. Как этого хотела бы твоя бабка.

– Откуда тебе знать, чего бы ей захотелось?

Вздохнув, Элли снова поцокала языком.

– Давай договоримся, – предложила она. – Мы оба прекратим играть, ладно? Все равно эта дурь мне уже поперек горла. Осточертело забираться под землю с этими простаками и уродами. Подыщем себе другое занятие, что скажешь?

Я поднялся с земли и вытер слезы рукавом.

– Ты так ничего и не поняла, да? – с горечью спросил я. – А что если мне хочется играть? Что, если я действительно хочу знать, как это бывает?

Я быстро зашагал прочь от Элли – через пустырь, мимо играющей там детворы. И всю дорогу домой вытирал упрямые слезы.