Текст книги "Глина"

Автор книги: Дэвид Алмонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

44

– Ты, Дейви, сбежал. Ну, дело понятное. Ты же не думал, что все получится, верно? Не думал. Ну, или думал: что-нибудь да случится, но, когда оно действительно случилось, ты психанул. Я-то просто был к этому готов. Много лет готовился. Помню, когда я был маленьким, я говорил маме: вырасту и стану Богом. А она смеялась. «Скорее уж, – говорила, – дьяволом». И целовала меня в щеку. «Умора ты моя маленькая, – говорила. – Смешной маленький Стиви». Ха! Может, уже тогда у нее мозги стали сдвигаться набекрень. Ты как думаешь, Дейви?

– Не знаю.

– Не знаешь? И правда, откуда тебе знать? Мы с тобой из двух разных миров. С чего бы хорошему мальчику вроде тебя захотеть стать Богом? А у милой мамочки вроде твоей никогда бы ничего в головке не разладилось. Ты хоть когда-нибудь думал, что твоя мама умом тронулась, Дейви?

Я покачал головой.

– То-то, Дейви. – Некоторое время он смотрел на меня молча. – А что сам ты умом тронулся, тебе никогда не казалось, Дейви?

Я покачал головой, потом замер. Посмотрел на Стивена, на Кома, в пустое небо, и события последних дней поплыли в голове и в тени, будто призраки и сновидения. Опять захотелось сбежать, дернуть домой, орать не переставая. Стивен сам ответил на свой вопрос:

– Раньше – никогда, да, Дейви? Пока Бог не свалил, а вместо Него не явились Стивен Роуз с Комом. Да ладно. Пройдет. Ха-ха!

Он легонько ткнул меня в грудь пальцем.

– А может, и не пройдет. Может, так и останешься тронутым навечно, и… и, может, на смертном ложе станешь спрашивать себя: «Я, что ли, правда сбрендил после появления Стивена Роуза? И все, что было после этого, просто бред сумасшедшего?»

Я заметил, что прижался к Кому, что плечом упираюсь ему в грудь.

– Как бы то ни было, ты сбежал, – продолжил Стивен. – Это я понимаю. Ты всего лишь поступил так же, как и Бог, только выдержал меньше. Не стал ждать, пока пройдет время и твое создание устроит в мире бардак. Тебе одного взгляда хватило, верно? «Я пошел! Домой, в кроватку!»

Он улыбнулся.

– Отойди, – сказал он Кому; тот выпрямился и шагнул дальше в тень. Стивен похлопал его по руке. – Молодец. Славный парень. А теперь замри.

Я вслед за Комом шагнул дальше в тень. Холодный-то холодный, а рукой он двинул, чтобы мне было удобнее, – вроде как поддержал слегка.

«Прислонись ко мне, повелитель. Скажи, что мне сделать».

– Кстати, – говорит Стивен, – я за тобой прибрался. Подобрал твое облачение в кустах. Принес сюда. Оно и хорошо, верно? А то была бы у них в руках улика.

Он рассмеялся.

– Ты не переживай, – говорит. – Ты в ту ночь мирно спал в своей кроватке, и я тоже. Пес? Ну, это Череп или еще какой придурок прикончил его среди ночи. Глиняный истукан? Кто в такое поверит? А Череп? Ну, он упал, верно? Иначе-то как? Вот только, Дейви, он не падал.

Улыбается. Я молчу. Ком положил вторую руку мне на грудь.

«Прислонись ко мне, повелитель».

А Стивен на нас смотрит.

– Ха-ха, – говорит. – Просто прелесть. Короче, слышу, как ты там по воде плюхаешь и по кустам продираешься, Дейви. Но мне не до того было. Нужно было оживлять этого красавца. А то, что ты сбежал, было вроде и не так важно. Свое дело ты сделал. С этой частью я бы без тебя не справился.

Умолк, улыбается, думает.

– Это правда, Дейви, – говорит. – Без тебя я бы не справился. Помню, как увидел тебя в первый раз на кладбище. Ты был в подряснике и стихаре. И я сразу подумал: «Во, с виду подходящий парень».

Хихикнул. Взял комок глины. Пальцем промял в нем глаза, ноздри, рот. Помахал комком в воздухе.

– Приветик, – пищит. – Приветик, Дейви. – Рассмеялся. – Помнишь, Дейви? – говорит. – Помнишь, как ты в ответ с ним поздоровался? Какой это был миг! Мне этого парня судьба послала, думаю. Вусмерть обыкновенный, вусмерть доверчивый, воображения тоже вусмерть. Именно такой мне и нужен.

Смял комок глины, положил на пол. Смотрю на него. Кулаки сжались. Хочется на него броситься, убить, но я как к месту прирос – слушаю его историю до конца.

– Так вот, – говорит. – Ты рванул прочь через кусты и деревья, домой к маме с папой, в кроватку. А тут наше создание встает с пола и будто бы говорит: «Вот он я, повелитель. Что прикажешь мне сделать?» Встает – и такой он охрененно красивый, и вот я думаю: ну, пойдем погуляем, познакомимся, разберемся, что к чему. Мы и пошли, прямо как два веселых малыша. А ночь такая прекрасная. Ты это заметил, Дейви? Луну, огромную и яркую, и дивное чистое небо? Впрочем, тебе, верно, не до того было. В общем, вышли мы из пещеры, из каменоломни, идем по саду, и я все ему: стой, иди, поверни – учу его всяким таким штукам, сам не верю в то, что происходит, но оно все же происходит. А время идет, и утро уже близко, и я уж подумываю про завтра и где мне эту громадину спрятать. И тут слышу в саду шаги. «Стой», – говорю. «Сюда», – говорю. Встали мы под деревом, я выглядываю – вот он, голубчик. Череп. Я прямо не поверил. Оказалось – правда. Вот его здоровенный уродский силуэт. Он самый, ломится сквозь высокую траву, чешет прямо на меня. А я и поверить не могу, как мне охрененно повезло. – Примолк, задумался. – Интересное дело, Череп постоянно появлялся именно тогда, когда был мне нужен. Вон, помнишь, как он тогда пригнал тебя к моей двери?

– Угу.

– Угу. Можно подумать, и у него было свое предназначение. Смешно, да? В общем, идет он. Нас, понятное дело, не видит. Просто прошел бы мимо. Но, как я уже сказал, судьба есть судьба. Я – раз из-под дерева и говорю: «Привет, Череп». Он чуть замертво не хлопнулся, но потом сразу опять в позу. «Кто там?» – рычит. «Я, – говорю. – Стивен Роуз». Вижу, глаза его светятся в лунном луче. «Стивен Роуз, паскуда», – рычит, и как пойдет на меня, и бормочет, что он сейчас со мной сделает. «Да, – говорю, – тут еще со мной моя зверюга», – и поворачиваюсь. «Давай выходи», – говорю, и наш парень появляется из-под дерева, и Череп во второй раз чуть не хлопается замертво… Правда, нужно отдать ему должное, этот ваш Чарли Череп не бросался чуть что наутек, как сделали бы девяносто девять и девять десятых процента других. Стоит на месте, кулаки сжал. Похоже, Чарли Череп действительно был крепкий орешек. Или тупой как дуб – так, наверное, ближе к правде… «Это наш враг, – говорю я Кому, а потом еще: – Ты должен уничтожить нашего врага», – и мистер Ком как попрет на мистера Черепа! Понятное дело, Череп не впал в панику, не завизжал и не дал деру. Такому здоровому крепкому парню оно как-то не по чину. Он отступает, отступает. А наш истукан, по совести говоря, бегает-то не очень. Но вид у него решительный, он все надвигается. «Убей! – говорю. – Убей врага! Убей! Убей!» И смеюсь Черепу в лицо – а оно у него под луной бледное как смерть. И вот он отступил, насколько было можно. Стоит у края каменоломни, и тут уже даже крепкий орешек Череп струхнул не на шутку – замер и ни с места. «Что это такое?» – шепчет. «Моя зверюга, – говорю. – Красавец, правда? – говорю. – Поздороваться, – говорю, – не хочешь?» Подождал, но Череп молчит. Только зубы стучат и вроде как всхлипывает. «Ладно, – говорю. – Сейчас моя зверюга тебя убьет». И говорю Кому: «Убей! Сбрось его с края!»

Стивен умолк. Погладил Кома по щеке.

– Бедняга, – говорит. – Совсем ты запутался тогда, верно? Я все твержу: «Убей! Убей! Убей!», а Череп хнычет, как младенец: «Не надо! Пожалуйста, не надо!» Ха. Вот оно как бывает, если у тебя два создателя. Будь ты только моим, и на миг бы не призадумался. Но в тебе слишком много от Дейви…

Я прислонился к Кому.

– Не стал он, да? – спрашиваю.

– Не смог. Но оно уже было не важно. Череп совсем расхныкался и расклеился. Я положил руку ему на грудь. И сказал: «Это за Дейви и за его друга».

– За Дейви и за его друга? – Я так и ахнул.

– Да, Дейви. Ну конечно. Чуть толкнул, и он сорвался с края, как котенок. Шмяк, вопль, хрясь. Прощай, Череп.

Улыбнулся моему молчанию. Я закрыл глаза. Хотелось ничего не думать, ничего не чувствовать.

– А мы с Комом, – говорит Стивен, – как раз к утру успели сюда добрести.

Он рассмеялся.

– Но мы его выдрессируем, правда? Уничтожь! Открываю глаза. У Кома в кулаке еще один ангел. Он сдавил его, частички и пыль посыпались прямо на меня.

– Видел? – говорит. – Он скоро научится. Уничтожай, Ком! Ха-ха-ха-ха-ха!

45

Сияние в небе потухло. Разница межу снопом света и тенью в углах понемногу стерлась. Стою рядом с Комом, будто в сумерках. Он меня держит. Я прижимаюсь к этому немыслимому созданию. Чувствую в нем холодную силу, и мне хочется остаться здесь, с ним. Совсем не тянет наружу, на холод, в холодную истину гибели Черепа и моей в этом роли. Не хочется обратно в истинный мир родителей, полицейских и священников. Там, снаружи, все чужое. Джорди, Мария, Трёп Паркер – все они будто персонажи какой-то истории, существа из иного мира.

Стивен улыбается. Проводит рукой у меня перед глазами. Знает, что у меня в голове.

– Раньше все было так просто, да, Дейви? – говорит. – А теперь происходят странные вещи. А самое странное во всем этом, наверное, то, что единственный человек, который тебя теперь понимает, – это я, Стивен Роуз.

Похлопал меня по плечу, похлопал Кома.

– Да не переживай ты по этому поводу, – говорит. – Пошли в кухню. Поедим хлеба с вареньем, ты успокоишься, а там и домой. Ком, будешь лежать неподвижно, пока не придем я или Дейви.

Ком снял с меня руки. Лег на пол у стены сарая. Я сел с ним рядом на корточки, прикоснулся. Ничего. Обычный ком глины в форме человеческой фигуры.

Мы вышли из сарая и по тропинке, проторенной в высокой траве, пошли к Дуркиной кухне. Стивен впустил меня внутрь. Сам пошел в другую комнату. Слышу его слова: «Пять, четыре, три, два, один. Просыпайся, Мэри!» – и вот она показалась на пороге.

– Это твой славный служка, – говорит Стивен.

– А, да, – отвечает Мэри. – Хочешь хлеба с вареньем?

Я молчу. Она кромсает буханку.

– Я, похоже, опять заснула, – говорит. – Столько в последнее время сплю и просыпаюсь, что вообще не понимаю, что творится.

– Тебе нужно отдохнуть, тетя Мэри, – говорит Стивен.

– Верно, – отвечает. – А во сне прилетают ангелы с посланиями да рассказами. Такой сон – истинное благословение.

Кромсает дальше.

– Ты ангелов видел когда, сынок? – спрашивает.

Трясу головой.

– А зверюгу страшную?

Трясу головой.

– А я одну видела в…

– Тетя Мэри! – говорит Стивен.

– Да, сынок?

– Я же тебе говорил. Не бывает страшных зверюг.

– Не бывает?

Он провел рукой у нее перед глазами.

– Никаких, на хрен, зверюг не бывает, – говорит. – Правда?

– Что правда? – спрашивает.

– Зверюги страшные бывают, тетя Мэри?

Она хихикнула.

– Зверюги? – говорит. – Конечно не бывает никаких зверюг.

Намазала толстые ломти хлеба сперва маргарином, потом вареньем.

– А ангелы бывают, – говорит.

– Да, – говорит Стивен. – Ангелы бывают.

– Удивительно прекрасные.

– Да. Прекрасные.

Она налила мне чаю, подтолкнула хлеб с вареньем поближе.

– Ешь, – говорит. – Ешь и пей.

Не могу.

– Обязательно поешь, – говорит. – Это добрая пища Господня.

Смотрит, как я грызу корочку. Потом протянула руку и положила два пальца мне на лоб. Стивен рассмеялся, смахнул ее руку, но на тот миг, что ее холодные сухие пальцы коснулись моей кожи, я почувствовал утешение. Заглянул в ее безумные глаза, попытался рассмотреть, что там лежит глубже, за безумием. Она моргнула.

– Тетя Мэри! – скомандовал Стивен.

Она замерла. Я встал. Стивен повел меня к двери.

– Ты должен вести себя в точности так, как обычно, – сказал он у двери. – Нам предстоят великие дела – тебе, мне и Кому.

И провел рукой у меня перед глазами.

– Думай про него все время, – говорит. – Пусть он постоянно существует у тебя в голове. Только тогда он будет существовать в мире. И сохраняй спокойствие.

А я не просто спокоен. Я будто обмер изнутри, онемел. Точно из меня выкачали все силы.

– Приходи завтра, Дейви, – говорит Стивен.

Он открыл дверь. Я вдохнул воздух улицы, шагнул обратно в мир и очень скоро увидел Марию.

46

Я к этому моменту уже перестал быть собой. Не осталось у меня ни воли, ни предназначения, будто кто-то водит меня по миру, будто что-то очень далекое от меня следит за каждым моим шагом. Над Садом Брэддока в белом небе парит перепелятник. Деревья – черные силуэты; дома – нависшие стены. Шоссе – как мощный двигатель, стонущий вдалеке. Мария – на скамейке, будто неживая вещь, прелестная белолицая кукла, которую забыли на ярко-зеленых досках над стеблями ярко-зеленой травы. Иду мимо, и тут она вдруг встает. Рот открылся, из него полились какие-то слова, но мне не разобрать какие. Она схватила меня за плечо, потянула. Белое лицо придвинулось ближе.

– Что с тобой творится? – шипит.

Хочу ответить, а слова не идут.

Она потрясла меня. Назвала по имени.

– Вся эта чушь, которую несут про вас со Стивеном Роузом, – говорит. – Я знаю, что это бредни. Но только ведь есть и что-то еще, Дейви.

Я хмыкнул, клацнул зубами, попытался заговорить.

– Дейви, я во все поверю. Скажи мне.

– Ком живой, – выдавил я наконец. И взял ее за руки.

– В смысле? – говорит.

Я ей в руки вцепился.

– Ком живой, – запинаюсь. – Он двигается. Мы его создали, Мария.

– Его?

– Его. И он…

– Что он, Дейви?

Я вгляделся в ее доверчивые глаза.

– Ничего, – шепчу. – Не могу сказать. Мне пора. Отпустил ее руки. Ухожу. Она нагнала. Поцеловала.

– Мне можешь сказать что угодно, – говорит. – Я во все поверю.

Отпустила меня. Я шел и иногда слышал сзади ее шаги. Иду по знакомым улицам и переулкам, и с каждым шагом они делаются все более чужими.

47

А дома родители смотрят, как я вхожу, и мама:

– Что так поздно?

А я глаза опускаю и говорю:

– Прости.

А папа в окно выглядывает, видит девочку и говорит:

– Ага! Вон оно в чем дело! – И оба улыбаются. А я с ними. Девочка уходит. А мы вместе ужинаем, и они ни о чем меня особо не расспрашивают, а если расспрашивают, я хмыкаю в ответ – и им этого, похоже, достаточно. А потом я ухожу к себе, открываю книгу, кладу на стол перед глазами и смотрю в нее, но ничего там не вижу, и в голове тоже ничего, и проходит вечер, и спускается ночь, и меня зовут снова вниз к родителям, мы пьем горячее и говорим «спокойной ночи», и я возвращаюсь в свою комнату, и ложусь в кровать, и ничто сгущается, ночь сгущается, и я уже действительно не я, меня нет, я исчез из мира, ни мыслей, ни чувств, ни снов, одно ничто-ничто-ничто-ничто, а потом наконец из глубин этого ничто приходит голос:

«Повелитель, я здесь».

48

Вот он, внизу, стоит в свете фонаря, огромное круглое лицо обращено ко мне, руки висят вдоль туловища, здоровенные ноги упираются в тротуар.

– Ком, – шепчу я.

«Я здесь, повелитель».

Оказывается, я так и не разделся. Выхожу на улицу. Подхожу к нему. Он поворачивает голову, будто заводная игрушка, следит за мной глазами. Ни на лице, ни в голосе никакого выражения.

– Ком, – шепчу.

«Отдай приказание, повелитель».

Таращусь на него. Что я могу ему приказать?

– Иди за мной, – говорю.

Увожу его от единственного фонаря. Он топает рядом, как огромный преданный пес. Идем молча, в глубокой тьме, а потом я обретаю голос, незамысловатый, глуповатый голос.

– Это Феллинг, – говорю я, когда вокруг появляются дома с палисадниками, мой мир. – Город, в котором я родился. Город, где я живу.

Дорога забирает вверх, к центру, мы идем по Чилсайд-роуд, Ректори-роуд, Краухол-лейн, вверх по Феллинг-бэнк.

Вокруг ни души. Огней тоже почти нет. Луна смутно светит из-за облаков. Мы идем, и я перечисляю имена:

– Вот тут Хейганы живут. Дугги со мной в одном классе. Сестру его зовут Кэтрин. А это дом Уилсонов. Там наверху живет мистер Пью, парковый сторож. Винсент Грант, Элизабет Грант, Алоизий Томас Грант. Флинны. Минтосы. Дугаллы. Карры.

Ком не отвечает. Я поглядываю на него. А про себя повторяю: его там нет, его там не может быть. Вот только он есть, он идет со мной рядом. Я слегка касаюсь рукой его руки, чтобы убедиться, что он есть. Умолкаю и тут же слышу:

«Я здесь, повелитель. Отдай приказание, повелитель».

– Здесь Кинкейды живут, у них пес Бастер и кот Кит. Поттеры каждый август ездят в Кримдон-Дин в своем доме на колесах. Миссис Пенберти раз здоровалась за руку с Элвисом Пресли. У Тернеров сын умер от дифтерии. У Терезы Даффи есть частица истинного креста.

Раза два мимо проезжали машины, и мы застывали в тени; нас, похоже, не замечали, и мы шли дальше.

Я рукой указываю в ночь в разных направлениях:

– Бассейн вон в той стороне. Брайан Фелпс там тренируется в прыжках с вышки. Он участвовал в Олимпийских играх. Вон там мы играем в футбол. Болеем мы за Ньюкасл. Они не очень хорошо играют, но все равно лучше всех. Прямо за полем школа. В школе нас учат, что такое мир и кто такие мы, мы там пытаемся понять, что мы думаем, что можем себе вообразить и что создать. Трёп Паркер горазд трепаться, а так нормальный мужик. Вон там дедушкин огород. У него вкусные помидоры. Бабушка консервирует их на зиму.

Поворачиваюсь к нему.

– Ты слушаешь? – спрашиваю.

Он таращится мне в лицо.

– Ты думаешь? – спрашиваю.

Глаза у него темные, как дырки в глине в форме семечек от платана: ничто не проникает внутрь, ничто не исходит наружу.

– Откуда ты явился, Ком?

«Я здесь, повелитель. Отдай мне приказание».

Веду его дальше. Выше больница Королевы Елизаветы, вся в огнях. Туда мы не подходим. К воротам сворачивает «скорая помощь».

– Это, Ком, больница. Тут мы почти все родились. Явились в этот мир.

Он опять переводит взгляд на меня.

– Сначала нас вообще нет, – говорю. – Потом мы возникаем у мамы в животе, потом вылезаем оттуда и попадаем в мир.

Воет сирена. Появляется еще одна «скорая помощь».

– И там же многие из нас уйдут из этого мира, – говорю. Потом задумываюсь над тем, что сказал. – Вернее, уйдет какая-то наша часть, – говорю.

Думаю дальше.

«Я здесь, повелитель. Отдай мне приказание».

– Просто иди за мной, – говорю.

Теперь мы спускаемся вниз. Я перечисляю названия. Почта. «Гнедая лошадь». Клуб «Ветреный уголок». Свиноферма Ласки вон в той стороне. Рыбное кафе. Книжная лавка Джорджа Лэнга. Магазинчик Пирсона, там продают вкусный вареный бекон, бурый эль, масло в бочонках. Модный магазин Мей с его дурацкими финтифлюшками.

Дорога круто спускается к площади. Мимо топает какой-то пьянчужка, приподнимает кепку, пошатывается.

– Привет, парнишка и верзила нездешний, – говорит он, хихикает, спотыкается, рыгает и бредет дальше.

– Это Джордин дядя Джо, – говорю. – Ничего, он все забудет.

Проходим мимо кофейни Дрэгона. Рассказываю, что мы туда все ходим, и стар и млад, там шепчут друг другу тайны, и пересказывают разные истории, и учатся курить, и там же влюбляются. Рассказываю, что мороженое там самое вкусное на свете, и горячий молочный коктейль я тоже впервые попробовал там. Веду его дальше, показываю кинотеатр «Корона», и «Танцевальный дворец», и магазины на Хай-стрит, толчею товаров в тамошних витринах, и вижу наши с Комом отражения в стекле, и останавливаюсь, и чувствую, что сердце сейчас перестанет биться – так это странно.

– Видишь, Ком? – шепчу. – Это ты, а это я. Мы вместе в этом мире.

Подходим к витрине ближе. Стоим посреди улицы. Смотрим на самих себя, а они – на нас. Я машу рукой.

– Подними руку, – говорю, и Ком поднимает руку и будто бы тоже машет.

Веду его дальше. Показываю закрытые ворота, за которыми пункт приема металлолома, переулок, в котором находится дядина типография. Рассказываю, какие у Майерсов подают пироги и бутерброды со свининой, рассказываю о судачащих взрослых и играющих детях, которые заполняют эти улицы днем. И вот впереди начинает маячить церковь Святого Патрика.

– А там живет Бог, – говорю. – Вернее, мы считаем, что Он там живет. А может, Он повсюду, но там Он больше всего, там мы к Нему ближе. Ну, или что-то в таком духе.

Облака бегут, и поэтому кажется, что шпиль вот-вот опрокинется. Я смотрю, как он заваливается, но это, понятное дело, обман зрения, ничего ему не будет.

– Все сотворил Бог, – говорю я. – Он за всем приглядывает и все знает.

«Я здесь, повелитель. Отдай мне приказание».

– А может, Он больше за нами не приглядывает и ничего уже не знает, – говорю. – Вот ты что думаешь, Ком?

Ничего, понятное дело.

Я наклоняюсь к нему совсем близко.

– А ты, Ком, веришь в Бога?

Молчит, понятное дело.

Стоим вместе, в молчании, во тьме, и никакого ни в чем смысла.

– И что мне с тобой делать? – вздыхаю.

Опять нет ответа. Мы стоим в молчании, минуту за минутой, и Ком делается мертвенно-недвижным.

– Ты что, ушел, Ком? – Шепчу и знаю, что часть меня, очень большая часть меня хочет, чтобы он ушел, чтобы превратился обратно в безжизненный ком глины, чтобы никогда не возвращался.

Дотрагиваюсь до него. Холодная глина.

– Ком? – шепчу.

И чувствую, как в него снова вливается жизнь.

– Пошли дальше. – Вздыхаю. – Покажу тебе, куда мы уходим, когда уходим.