Текст книги "Глина"

Автор книги: Дэвид Алмонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Дэвид Алмонд
Глина

Саре Джейн у которая творит с глиной чудеса

Часть первая

1

Он появился в Феллинге в феврале, погожим морозным утром. Не так уж и давно, но в другую эпоху. Я шлялся по улицам с Джорди Крэгсом – мы тогда почти не разлучались. Шатаемся без дела, ржем, отпускаем шуточки. Курим по очереди сигарету, выпускаем в воздух длинные хвосты дыма. Причастие закончилось, мы и двинули в Сад Брэддока. Топаем по Уотермил-лейн, а тут мимо прет, громыхая, красное такси. Черная гарь так и валит из выхлопной трубы. По табличке наверху видно – с южной части побережья.

– Чего его сюда принесло? – спросил Джорди.

Мне к зубам пристала частичка облатки. Я отлепил ее языком, проглотил, потом снова затянулся.

– А кто ж его знает, – отвечаю.

Такси остановилось ярдах в пятидесяти, у дома Дурковатой Мэри. Вышла сама Дурка – рыжие патлы так и болтаются, одета в цветастый балахон, на ногах клетчатые шлепанцы. Тут пацан этот вылазит из такси, тянет за собой ободранный коричневый чемодан. Дурка заплатила водителю, и они оба потопали к ее входной двери. Она на нас оглянулась. Попыталась пацана обнять, но он вывернулся и шасть внутрь. Дурка следом, дверь захлопнулась.

Таксист, мимо нас проезжая, высунулся из окна.

– Чего вылупились? – говорит.

– Да так, – отвечаю.

– А вы бы валили обратно к себе в Уитли-Бей, – посоветовал Джорди.

– Угу, – подхватил я. – Вали отсюда, рыборожий.

Мы заржали хором и дернули к саду, выкрикивая:

– Рыборожий! Рыборожий! Рыборожий!

Ломанулись в древние железные ворота, продрались через колючки, пошлепали по краешку глинистого пруда, заглянули в каменоломню, заглянули в пещеру. На стене опять надпись. Мы ее спичками осветили. Всего-то: «Мы за вами следим. Вы трупы». А потом большой косой черный крест. Кто-то попытался еще и череп пририсовать, да не вышло – мозгов не хватило.

– Вообще тупые, – говорю.

И замазал надпись грязью.

Джорди закурил снова. Поточил ножик о камень, направил его на меня:

– Скоро будет настоящая битва.

Я пососал сигарету:

– Угу.

– Мы против них, стенка на стенку, – не унимается Джорди.

Меня дрожь пробрала. Попробовал усмехнуться – не вышло.

– Битва в Саду Брэддока, – говорю.

Посмотрел на шершавые стены каменоломни, на заросли сорняков, глубокий глинистый пруд, развалины дома Брэддока наверху. Перепелятник вымахнул из своего гнезда в камне, поднялся в небо.

– Кто это к Дурке приехал? – спросил я.

Джорди пожал плечами:

– А кто ж его знает… Вот бы уж с кем не поменялся – в одной берлоге с этой чокнутой.

Вытащил из кармана бутылочку из-под фигового сиропа, передал мне. В ней до половины – вино, которое он надыбал с мессы. Я отвинтил крышку, взболтал, чмокнул губами. Вино тягучее, сладкое, от него разом начинает клонить в сон.

– Тырить церковное вино грех, – говорю.

Мы заржали оба, потом наломали веточек – развести костер.

Я указал на землю:

– Гореть тебе в аду, Джорди Крэгс.

– Не-а, – отвечает Джорди. – За это – нет. В ад упекают за настоящие грехи. Например, если спереть миллион.

– Или убить кого, – говорю.

– Верно. – Он воткнул нож в землю. – Убийство! – Хлебнул еще, утер рот рукой. – Мне тут вчера приснилось, что я грохнул Черепа.

– Да ну?

– Угу.

– А крови много было?

– Бочками. Куда ни глянь – кровь и кишки.

– Класс!

– А убил я его здесь. Ножом в сердце, потом голову отчекрыжил – и в пруд.

Мы оба хихикнули.

– Может, это вообще не грех, – говорю. – Может, за то, что укокошил такого типа, как Череп, тебе прямая дорога на небо.

– Это точно, – согласился Джорди. – Мир без Черепа и таких, как он, только лучше станет.

– Верно.

Молчим, думаем про Черепа. Слушаем, что за звуки доносятся от каменоломни.

– А видел, какой он здоровый вымахал? – говорю.

– Угу.

– Падла чертова, – прошептал я.

– Угу. Падла чертова. Прямо монстр, да и только.

2

Никакой в этом тайны не оказалось. Выяснилось, что пацана зовут Стивен Роуз. Сам из Уитли-Бея, нас маленько постарше. Говорили, что он учился в Беннет-колледже на священника. Уехал туда в одиннадцать лет – тогда, в шестидесятые, это было обычное дело. Мы знали кучу таких парней. Но Стивен, как и многие из них, не вынес тамошних порядков и года через два-три вернулся домой. Пробыл там всего месяц, и тут его папаша возьми да и помри от инсульта. А мамаша после этого повредилась мозгами, и однажды ненастной ночью ее увезли в Прудхо. Стивен остался один. Его хотели забрать к себе клариссинки, но потом выяснилось, что здесь, в Феллинге, у него есть седьмая вода на киселе, Дурковатая Мэри; ну он и приехал к ней. Поговаривали, что мамашу его скоро выпустят, они снова поселятся на побережье и дела придут в норму. Но из случайно подслушанных слов родителей я понял, что вряд ли оно так будет. Родители слыхали, что мать его сбрендила окончательно. Оттуда не возвращаются.

– Она что, еще хуже Дурковатой Мэри? – спросил я.

Мама сверкнула на меня глазами:

– Не смей так называть бедняжку. Просто богобоязненная, мятежная душа.

– Прости.

– Ты не понимаешь, как тебе повезло, – сказала мама. – Благодари Господа, что минула тебя чаша сия.

– Чего? – так и застонал я. – Мам, ты что, боишься, что у меня крыша съедет?

Перекосил рот, свесил язык – слюни закапали.

– Прекрати! – прикрикнула мама. – Не искушай судьбу. – И перекрестилась. – Полагаю, правильнее было бы звать ее Святая Мэри. Ты видел другого такого же набожного человека, который бы так же усердно молился, так же взывал к Всевышнему?

Я покачал головой.

– Вот то-то, – говорит. – Между прочим, ходят слухи, что у Мэри в роду были святые.

– Святые?

– Много поколений назад. Еще в Ирландии – Дунаны родом оттуда.

Папа хохотнул.

– Во времена оны, – говорит. – Когда святые бродили по каждой деревне, а на каждом дереве сидело по ангелу.

Поначалу мы Стивена Роуза почти не видели. В школе он не появился, хотя мы ждали. Мама сказала: он, бедняжка, наверное, в трауре. Папа сказал: угу, столько на пацана сразу свалилось. Джорди считал, что парень, мягко говоря, со странностями. Был у Джорди один знакомый, который жил через улицу от Дурки. Так вот, он ночью видел Стивена в саду: тот таращился на луну.

– На луну? – переспрашиваю.

– Угу. – Ухмыляется. – Загорал под луной, будто с солнцем ее перепутал. Ты видел его кожу?

– В смысле?

– Да он как из воска. А нюхал его?

– На фиг мне сдалось его нюхать?

– А я нюхал. Столкнулся с ним на улице. Идет вместе с Мэри – парочка придурков. Чем от нее пахнет, сам знаешь.

– Угу.

Старостью, хотя мама говорит – она даже и не пожилая, а еще чем-то сладковатым.

– Так вот, от него гораздо хуже. Фу. Воображаю, каково сидеть с ними рядом.

Мы как раз возвращались из школы мимо дома Дурки. Посмотрели на окна, на обтерханные тюлевые занавески, на очертания медальона со Святым Сердцем – как у всех католиков в доме. Над трубой вился белый дымок.

– Ион еще всякое вытворяет в саду, – сказал Джорди.

– Всякое?

– Так говорят. Говорят, часами сидит у Дурки в сарае. И оттуда доносятся стук, грохот, вой и визг.

– Вой?

– Ну, так говорят… Опа! Череп.

Мы разом остановились. Втиснулись в густую изгородь. Сердце так и бухает, даже дышать трудно.

– Порядок, – сказал наконец Джорди. – Он в другую сторону двинул.

Я высунулся наружу. Вон он, Чарли Черрис, Череп, шагает к Хиворту. Даже отсюда видно, какой он стал могучий. Его что ни встретишь, он все здоровее делается. Ишь как вымахал со времен нашей последней битвы. Они с дружками подкараулили нас в тот день у кладбища. Помню, как мощные руки Черепа сжались у меня на горле. Помню, как его ботинки вдавились своими острыми носами мне в щеку. Помню злобные глаза, грозное дыхание, ядовитый плевок. Иногда я просыпался по ночам, увидев во сне, что все это случилось снова.

Мы с Джорди пережидали за изгородью, вглядывались, тряслись. Череп зашел в «Лебедя». В свои шестнадцать он уже пил как взрослый.

– Нужно народу собрать побольше, – сказал Джорди.

– Верно, – подтвердил я.

Мы пошли дальше. Я пытался не думать про Черепа.

– Вой, говоришь?

– Угу. Такие дела. Вой. Да так заходится, что и мертвого разбудит.

3

Следующая суббота выдалась удачная. Двое похорон, в девять и десять утра. Я прислуживал на обоих, Джорди тоже.

Первым хоронили какого-то типа из Стонигейта. Он вывалился из автобуса на Сандерленд-роуд. Совсем уже был старый, так что по нем не очень плакали и причитали. Мы отслужили положенное в церкви, потом сели в черную машину, и она поехала за катафалком на кладбище в Хиворте. Там мы махали кадильницей, брызгали святой водой, а отец О’Махони говорил о прахе, который воротится к праху. Бывает, что кто-то из родственников без напоминания дает тебе на чай, а иногда приходится и поклянчить. На этот раз я решил раскрутить дядьку в чудаковатом синем костюме, старикова сына. Он специально приехал из Лондона. Я нагнал его, когда все потянулись обратно к черным машинам.

– Соболезную, – говорю вполголоса.

– Спасибо, – отвечает.

– Меня Дэвид звать, – говорю.

– Спасибо, Дэвид.

– А это дружок мой Джорди. Рады были вам нынче помочь.

С ним рядом женщина шла, так она его пихнула локтем и что-то прошептала.

– Спасибо, – говорит он снова.

И сует мне в руку сложенную купюру.

Когда мы вернулись в машину, я ухмыльнулся. Положил ладонь Джорди на колено, разжал кулак, показываю. Он присвистнул:

– Десять шиллингов!

Отец О’Махони кашлянул. Он сидел впереди рядом с гробовщиком и наблюдал за нами в зеркало заднего вида.

– Эй, ребятки, – сказал он. – Об уважении не забывайте.

– Простите, святой отец, – откликнулись мы хором. А потом, шепотом: – Десять шиллингов!

И я увидел, как священник опустил глаза и улыбнулся.

Следующая церемония не так гладко прошла. Еще один мужик, но помоложе, сын и дочка почти наших лет. Даже отец О’Махони сморгнул слезу и то и дело сморкался в большой синий платок. Мужикова жена на кладбище совсем расклеилась и давай кричать:

– За что? За что? За что?

Мы с Джорди такого уже понавидались, как поступать, знаем: ноль внимания, делать свое дело. И вот ведь что интересно: именно на таких похоронах с чаевыми всегда порядок. К нам подошел мужик в черном котелке, выдал каждому по полукроне и сказал, что мы славные ребята.

– Такова уж она, жизнь, парнишки, – говорит. – Вы-то это понимаете?

– Да, – ответил я.

– Вот и живите в полную силу. А то оглянуться не успеете…

– Мы будем в полную, мистер, – говорит Джорди.

– Вот и молодцы!

– Еще пятерка! – шепчем.

И тут я увидел Стивена Роуза. Стоит между могил. Лицо, как Джорди и говорил, восковое. Мы прошли с ним совсем рядом. Под мышкой он держал ком желтой глины.

– У тебя все в порядке, Стивен? – спрашивает отец О’Махони.

Тот сперва будто и не услышал, потом мигнул и говорит:

– Да, святой отец.

– А как там твоя тетушка?

– Не знаю, святой отец. Дома, святой отец.

– Передай, что я о ней справлялся. Через пару дней снова к вам зайду.

– Да, святой отец.

Священник пошел было дальше, потом опять остановился:

– Вон, тут со мной двое славных парнишек. Надеюсь, вы подружитесь.

– Да, святой отец.

– Вот и хорошо.

Стивен шагнул ко мне поближе. Тут я понял, что Джорди говорил про запах.

– Мне это могильщики дали, – сказал Стивен. – Она из очень, очень глубокого слоя.

Провел по глине рукой. Лизнул пальцы, прижал к ней. Вытащил оттуда камешек или еще что, осмотрел.

– Косточка, – говорит.

Быстро выдавил три дырки, полоску: глаза, нос, рот. Поднял, покачал, будто куклу. Заговорил за нее писклявым голосом.

– Добрый день, – говорит кукла. – Как тебя зовут?

– Дейви, – отвечаю.

– Эй, Дейви! – окликнул Джорди от дверей машины.

– Никуда не годная глина, – говорит Стивен. Процарапал ногтем, показал, как она крошится. – Видишь?

– Угу.

Он помахал рукой у меня перед глазами, уставился мне в лицо, ухмыльнулся:

– Ты с ней не поздоровался. Давай поздоровайся.

Я повернулся к Джорди.

– Давай, – говорит Стивен. – Так, в шутку.

– Добрый день, – буркнул я.

– Добрый день, Дейви, – пискнула глина. – Спасибо, что поверил, будто я живая.

Я тряхнул головой, закатил глаза – ну да, мол, провел ты меня. Смотрю на Стивена, ухмыляюсь.

– Меня зовут Стивен Роуз, Дейви, – . говорит он.

– Дейви! – Это Джорди орет.

Я бегом к машине. Выезжаем с кладбища. Священник разглядывает меня в зеркало заднего вида.

– Все хорошо, Дейви? – спрашивает.

– Да, святой отец.

– Вот и славно, – говорит. – Может, именно такой, как ты, этому пареньку и нужен. – И улыбается. – Подзаработали нынче утром? – говорит.

– Да, святой отец, – отвечаем.

4

– Все они не в своем уме, – говорит Джорди.

– Чего? – переспрашиваю.

– Все ку-ку. Вся семейка. Отродясь такими были. И будут. Так мой папа сказал.

– Да ну?

– Вот и ну. А главным психом из всех был Стивенов дед.

– А твой папа откуда знает?

– А он его видел. Звали его Роки Роузом. Он показывал фокусы с гипнозом в барах в Каллеркотсе и Уитли-Бее. Заставлял народ штаны стягивать, ссать под себя и…

– Врешь.

– Не вру. Фокусничал по-всякому, а платили ему выпивкой. Еще он на пляже фокусы показывал. Папа говорит, что видел его, когда был мелким. Говорит, у него на глазах одна старая карга нырнула в море прямо в одежке. А один мужик махал руками и стонал, потому что решил, что он чайка.

– Ни черта себе.

– Вот именно. Ни черта. Вот из какой он семейки. А еще родственники его уродцев на ярмарках показывали. Короче, все они чокнутые, нищие и не в своем уме.

А Роки, насколько я понял, в конце концов поселился в шалаше в лесу Плесси, страшный такой, весь обросший, а если кто подходил близко, так Роки давал деру.

– Ни черта себе.

– Угу. Еще бы. Он уже помер, уродцев распустили. Но теперь понятно, почему Стивен такой…

– Угу. Представить жутко.

Мы все-таки попытались представить, а потом Джорди сказал:

– Говорят, что Стивеновы родители пробовали жить по-людски – в нормальном доме, как нормальные люди, работать на нормальной работе, но…

– У них ничего не вышло.

– Вот именно.

– Представить жутко. Вот если бы в твоей семье…

– Если твой дед…

– И твоя мама…

– И единственная чертова тетка…

Мы попримолкли, только похрюкиваем. А потом как расхохочемся.

– Ни черта себе, – говорю. – Кранты ему! Кранты!

Сидим в пещере. Оба с ножами. Строгаем палочки. Решили воткнуть их у входа в каменоломню, прямо в грязь, острием вверх – такая ловушка.

– Мой папа говорит, ему просто нужны друзья, – говорю.

– Да ну?

– Угу. И мама тоже.

Я провел лезвием по палке. Прижал ее острие к ладони. Прямо как иголка. Представил, как Череп на нее наступит. Представил, как она вопьется ему в пятку. Подумал о заражении крови – вот Череп лежит в больнице Королевы Елизаветы, а врач говорит Череповой матери: «Мы не в состоянии ему помочь, миссис Черрис. Придется ампутировать ногу». Представил, как Череп скачет на костыле по Пелау до конца жизни. Нагнул острие и затупил, но так, чтобы Джорди не видел.

– Мама говорит, мы должны его навестить, – сказал я.

– Во губу раскатала.

– Говорит, представьте себя на его месте.

– А ты ей что?

– Ничего. Сказал, время будет – навестим. А она: «Да у вас пропасть свободного времени».

– Гм. – Джорди взял еще одну палочку. – Надо бы еще силки поставить, – говорит. – На боярышнике развесить – они в них впилятся и удавятся. А еще растяжки натянуть, чтобы они попадали в пруд.

Мы хорошо посмеялись, представляя, как наши враги свешиваются с веток или барахтаются в пруду.

А потом я прислонился спиной к камню. Глупость какая-то. Череп-то – да, настоящая сволочь. А дружки его – обычные пацаны вроде нас. Играют, как и мы, им страшно и весело, как и нам. Да и враждуем мы с ними лишь потому, что они из Пелау, а мы из Феллинга. Мы якобы презираем их за то, что они протестанты, а они якобы презирают нас за то, что мы католики, но, если честно, дело не в этом. Дело во вражде между Феллингом и Пелау. Она тянется уже неведомо сколько, с тех времен, когда папа был пацаном. Он хохотал, когда услышал, что она все продолжается, а когда мама попробовала переполошиться, он ей сказал, что это ерунда, обычная игра.

Вот только Череп… Он не как все. Когда он в тот день ухватил меня за горло, его дружкам пришлось помогать Джорди разжать его пальцы. А когда он скалился мне в лицо, я видел настоящую злобу, будто лик зла. «Падла католическая, – скалился он. – Католическая падла из Феллинга». Синяки и ужас не проходили много дней.

– Страшный он, правда? – говорит Джорди.

– Череп?

– Череп, ясное дело, страшный. Я про Стивена Роуза. Как по-твоему, он страшный?

– Ну не знаю. Обычный пацан вроде нас.

– Вроде нас? Ты обалдел, парень? Воет в сарае, таскает куски грязи по кладбищу…

– Глины.

– Какая разница? Живет у Дурковатой Мэри. Мамаша сбрендила, папаша помер, дед был уродом.

– Ну, если так поглядеть, и впрямь вроде как страшно.

– Вроде как? Да можно просто охренеть от страха. – Он заржал. – Ты думаешь то же, что и Я? – спрашивает.

– Не знаю, – отвечаю.

– А стоило бы, – говорит. – Именно такой пацан, как Стивен Роуз, нам и нужен.

И ткнул палкой в землю.

– Опа, – говорит. – Пошли постучим Дурке в дверь.

5

Дверь у Дурки была зеленая, краска с нее облезала. Дверной молоток ржавый, он скрипнул, когда Джорди потянул его на себя. А чтобы стукнуть по двери, пришлось приложить силу. Никто не вышел. Я облегченно вздохнул, повернулся.

– Опа, – говорю. – Похоже, ушли куда-то.

А Джорди как стукнет еще раз, потом еще.

– Кончай, Джорди, – говорю.

Тут за дверью раздались шаги, и в проржавевшую щель для писем вылупилась Дурка.

– Кто там? – спрашивает.

– Мы пришли к Стивену Роузу, – отвечает Джорди.

Наклонился поближе к двери. Меня к себе подтащил.

– Вот, смотрите, – говорит. – Это мы, миссис…

– Мисс Дунан, – подсказываю шепотом.

– Это мы, мисс Дунан. Вы нас на причастии видели. Мы подумали, может, Стивен погуляет с нами.

Она глаза закатила. Потом моргнула. Дверь приотворилась со скрипом, высунулось ее восковое лицо.

– На причастии? – говорит.

– Угу, – отвечаю.

– Так вы хорошие мальчики? – говорит.

– Угу, – отвечает Джорди.

– Вы наших родителей знаете, мисс Дунан, – говорю.

Она как вперится в меня застывшим взглядом!

– Вижу в тебе матушкино лицо, – говорит мне.

Дверь пошире приоткрыла, высунула костлявую руку. Другой рукой оттянула цветастый рукав, показывает куда-то ниже локтя.

– Мама твоя до меня однажды вот тут дотронулась, – говорит. – И сказала: «Ну-ну, Мэри. Ну-ну. Не переживай». Я пальцы как сейчас чувствую. – И погладила кожу, припоминая.

– А он дома? – спросил Джорди.

Она глаза сузила. Таращится сквозь нас в пустое небо. И говорит:

– Как сейчас ее голос слышу: «Ну-ну, Мэри». Так и сказала. По-матерински.

Дотронулась до моей щеки. Я дернулся.

– А вы знаете, что ко мне прислали мальчика? – спрашивает.

– Угу, – отвечает Джорди. – Мы к нему и пришли, миссус.

– К нему?

– Угу, миссус.

Перекрестилась.

– Вас нарочно послали сюда, – говорит.

– Может, мы с ним подружимся, – говорит Джорди.

Она открыла дверь еще шире.

– Может, вы ему и кстати, – говорит.

Джорди пихнул меня локтем, шагнул внутрь.

– Тут святая вода, – говорит Дурка. – Перекреститесь и входите.

Мы обмакнули пальцы в миску, стоящую на столе у двери. Дурка проследила, как мы крестимся. Мы переглянулись, закатили глаза и пошли за ней по узкому коридору. По стенам летали пыльные гипсовые ангелы. Висела здоровенная старинная картина: Иисус в терновом венце, кожа на голове исколота, грудь разъята и видать огромное святое сердце. Пахло мочой, было холодно, а пол – голые доски.

– Он должен был стать священником, – говорит Дурка.

– Мы знаем, – отвечаю.

– У него от рождения святое сердце.

Джорди смех разобрал, но он сдержался, затрясся только.

– Это моя двоюродная прапрапрабабка Энни, – говорит Дурка.

Показывает на стену, а там древняя фотография какой-то крошечной размазанной тетки – стоит у крошечного замурзанного коттеджа и курит трубку.

– Это в Коннемаре, – говорит Дурковатая Мэри. – Энни все свои дни до последнего проводила на этом болотце.

– Да ну? – фыркнул Джорди.

– Как Бог свят. – Она подняла глаза к потолку. – И уж если кого и взяли на небо, так это ее.

На кухонном столе стоял помятый алюминиевый чайник и две кружки. Тут же буханка, шмат маргарина, банка с вареньем – в ней торчал нож. Открытый молитвенник. Статуя Богородицы вырисовывалась на фоне окна. В садике снаружи трава и сорняки вымахали по колено, в них была протоптана тропка к черному сараю.

– Он дома? – спрашиваю.

– Нет, – отвечает. – Не дома. Он за своей богоугодной работой.

Открыла дверь. Здоровая ворона как каркнет, а потом полетела в другой сад. Где-то заходился криком младенец.

– Здесь подождите, – велела Дурка.

И скрылась в сарае.

Мы с Джорди прыснули.

– Охренеть, – говорю. – Давай-ка сматывать, а то влипнем.

Мы снова прыснули.

Она открыла двери сарая. Внутрь столбом вливался солнечный свет. Мы увидели Стивена – он повернулся к Дурковатой Мэри, потом уставился на нас. Тут Дурковатая Мэри вышла обратно. Подняла руки нам навстречу.

– Эй! – зовет. – Эй! Он говорит – заходите.

Мы – ни с места.

– Заходите! – кричит.

– Чтоб я сдох, – шепчу.

– Давай, дружище, – говорит Джорди.