Текст книги "Пандемоний"

Автор книги: Дэрил Грегори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

В больнице стены моей палаты были идеально простыми, правда, некоторые из старожилов клеили на них липкой лентой плакаты (только никаких фотографий в рамках: стекло, гвозди и проволока были под запретом). Впрочем, я засыпал без особых проблем. Каждый вечер в половине десятого мне давали две желтые таблетки, и в десять я спал без задних ног. На всякий случай сиделки все равно запирали меня – врач поведал им о моей проблеме с лунатизмом.

После того как покинул больницу, я каждую ночь устраивал стратегический совет с самим собой. Сколько таблеток мне нужно перед сном – одна или две? Когда именно их следует принимать? Последние шесть капсул нембутала находились в моей дорожной сумке у изножия кровати, а рецепта на новую порцию у меня не было. Таким образом, я оказался на голодном пайке. Этой ночью я ничего не стал принимать. Спать я пока что не хотел и решил, что если подольше пободрствую, то смогу спокойно уснуть. Шум, заметно усиливавшийся после наступления темноты, впервые за последние недели звучал достаточно тихо. Возможно, на меня благоприятно повлияло возвращение в родительский дом.

В полночь Лью выключил телевизор и отправился спать. Мать и Амра легли несколько часов назад. Я подождал полчаса. То, что обитало в моей голове, вело себя тихо. Я медленно поднялся с кровати, опасаясь разбудить остальных.

Открыл дверь и довольно долго стоял, вглядываясь в ночную темноту. Потом, мелко ступая, прошел по коридору, прикасаясь к стене, миновал ванную комнату и добрался до угла в конце холла. Затем свернул в гостиную. Миновал диван, столики и скамеечки для ног, маневрируя благодаря лунному свету, красиво серебрившему края мебели. В кухне над плитой светился огонек вентилятора, оставленный в качестве ночника. Я открыл дверь подвала, спустился вниз по скрипучей лестнице и закрыл за собой дверь.

Затем вошел в подвал, чувствуя босыми ногами холод цементного пола.

Проследовал мимо комиксов и настольных игр, мимо коробки, в которой Амра нашла рогатку, и двинулся дальше по лабиринту, по узкой тропке между деревянными стереоколонками, обклеенными шпоном, и оранжевыми ящиками с виниловыми пластинками.

С черной трубы свисали два зеленых мешка из химчистки: форма отца. Позади них стоял старый верстак, придвинутый к дальней стене около водяного обогревателя и водоотливного насоса. К шлакоблочной стене привинчена шурупами доска. На ней на крючках висели всевозможные инструменты. На скамье верстака стояли тяжелый красный ящик с инструментами и стопки коробок, в которых хранились гвозди, болты, гайки и прочая металлическая мелочь. Красный молоток фирмы «Крафтсмен» словно положили на скамью пять минут назад.

Сейф стоял на полу под верстаком. Это был небольшой металлический ящик, куб со стороной двенадцать дюймов, покрашенный черной краской. Я присел на корточки и потянул за серебристую ручку дверцы. Как я и ожидал, сейф был заперт.

Я заглянул под столешницу верстака. В темноте было ничего не разобрать. Провел рукой по кромке, пока не нащупал насечки в древесине. Мои губы непроизвольно растянулись в улыбке. Можно было и не глядеть на высеченные буквы – мы с Лью много лет назад наизусть заучили комбинацию цифр. Отец не стал усложнять дело. 2-15-45. День рождения моей матери.

Я отодвинулся, чтобы свет падал на наборный диск. Сейф не открывался, и на мгновение меня посетила мысль о том, что мамочка могла изменить комбинацию. Новая попытка, и дверца распахнулась.

Внутри сейф казался еще меньше, чем снаружи. Полочка разделяла внутреннее пространство на две части. Наверху лежали застегнутая кожаная кобура и коробка с патронами. На дне – завернутый в промасленную тряпку пистолет. Я просунул под него руку, осторожно, как младенца, поднял и свободной рукой развернул. Это был черный блестящий кольт сорок пятого калибра, табельное оружие отца времен его службы в Корее. Я крепко сжал рукоятку и нацелился на белый цилиндр водонагревателя, ощущая в ладони приятную тяжесть оружия. До того как мы с Лью раскололи шифр сейфа, нам приходилось играть лишь пластмассовыми пистолетами. Тяжесть металла стала своего рода потрясением.

На другой стороне подвала со скрипом отворилась входная дверь. Я быстро завернул пистолет и положил на место.

– Дэл! – прозвучал голос матери.

– Я здесь. – Сейф я побоялся закрывать, потому что лязг захлопнувшейся дверцы наверняка выдал бы меня. Я неплотно прикрыл ее, оставив зазор примерно в дюйм. – Не беспокойся, когда буду уходить, я обязательно выключу свет.

Ступеньки жалобно заскрипели, когда она стала спускаться вниз. Я сделал первое, что пришло в голову: громко закашлялся и захлопнул дверцу. Когда мать появилась из-за угла, я шагнул ей навстречу. В руках у меня стопка виниловых пластинок.

– Надеюсь, что не разбудил тебя, – произнес я. – Знаешь, ты могла бы продать это через Интернет.

На матери были домашний халат и носки из толстой синей шерсти. Она посмотрела сначала на пластинки, затем на мое лицо.

– Ты так и не заснул.

Я пожал плечами.

– Мои циркадные ритмы совсем сбились. В последнее время я вообще мало сплю.

– Я слышала, как ты все это время расхаживал по дому, – произнесла мать и взяла у меня из рук один из альбомов. С раскрашенного фото обложки смотрел Бинг Кросби в рождественской шапочке-колпаке. – Ты мог бы раньше сказать мне.

– Знаю.

– Я бы приехала.

– Знаю.

Она обязательно приехала бы. Она уже дважды оттаскивала меня, образно говоря, от самого края и сделала бы это еще раз. Прилетела бы ко мне, убрала квартиру, пересчитала таблетки, вытирала бы ночью пот с моего лба.

Но я не мог сказать ей этого. Я звонил ей почти каждую неделю, но так никогда и не произнес: «Послушай, мам, я лишился машины, работы и разума. Кстати, я звоню тебе из психушки».

– Это не…

Я почти произнес вслух: это не просто шумы. Я почувствовал… головокружение. Как будто я раскачиваюсь на пятках на краю балконных перил. Нужно лишь податься на пару дюймов вперед и позволить себе полететь вниз.

У меня в голове творится что-то непонятное, мам, и оно пытается вырваться наружу.

– Дело не в том, что не хочу тебе ничего рассказывать, – заявил я.

Мать взяла с верстака молоток и повесила его на соответствующее место на доске на стене.

– Ты вернулся домой, – проговорила она и, проходя мимо меня, коснулась моей руки. – Не забудь положить все на место, когда закончишь.

2

Когда мне было четырнадцать, я прославился в средней школе тем, что после меня в бассейне осталось столько крови, что пришлось сливать из него всю воду.

Я получил фантастическую рану на голове в результате дурацкого случая. Я находился у края бассейна, пытаясь вырвать весло от каноэ из рук у одного мальчишки, когда поскользнулся на пенопластовой подкидной доске. Она была мокрой, и я сделал шаг назад. Доска спружинила, и я полетел вниз. Ударился головой о цементный край бассейна и свалился в воду. Дно его показалось мне черной бездной, но, возможно, это было от потери крови или от нехватки кислорода.

Затем я увидел яркий сверкающий свет, когда одноклассники вытащили меня из воды. Учитель физкультуры, сейчас я уже не помню его имя, положил меня на пол и, прижав полотенце к моей голове, держал его до тех пор, пока не приехала «скорая помощь». С одной стороны головы выросла шишка размером с мяч для игры в софтбол. Я практически ничего не видел. Тем не менее я не был ни парализован, ни сильно изувечен. Меня на всякий случай отправили в больницу, но там сказали, что утром отпустят домой.

Ночью в больнице началось то, что я называю «шумами». Первым, что я ощутил, было что-то вроде шлепка, как будто кто ударил в стену у меня за спиной. Я проснулся, и звук повторился снова. Затем позвал медсестру и попросил, чтобы кто-нибудь побыл со мной в комнате. Та подумала, что мне все приснилось.

Затем прерывистые удары сделались громче и существенно участились. Изменился и их характер: они стали напоминать удары бейсбольной биты по стволу дерева. Ощущение от каждого такого тычка было похоже на укус или ожог.

Я чрезвычайно возбудился. Меня скрутили и дали какое-то сильное успокоительное.

Шишка на голове уменьшилась, зрение прояснилось, однако шум вернулся. Иногда это были ритмичные удары, иногда бессловесный шепот, поскрипывавший в моей черепной коробке. У меня взяли анализ крови, заставляли ложиться в какие-то дорогостоящие медицинские аппараты, меняли рацион питания. Но главным образом меня пичкали пилюлями, потому что когда я засыпал, то не мог убежать из клиники.

Родители всегда были рядом – отец в ту пор был жив, – но я помню исключительно мать, которая спала на стуле подле моей койки. Врачи решили, что моя проблема отнюдь не физического свойства – внутреннего кровотечения, повреждений мозга или опухолей обнаружено не было. Кроме того, ничто не напоминало известных науке случаев одержимости. Медики предположили, что пора отвести меня к психиатру. Мать отыскала доктора Аарон.

Ее кабинет располагался в элегантном трехэтажном особняке викторианского стиля в квартале от железнодорожного вокзала. Существенный шаг вперед по сравнению с тем убогим кирпичным зданием, в котором она снимала офис до этого.

– Здесь, что ли? – спросил Лью.

– Такой был адрес, – ответил я и высунулся из окна «ауди».

– Причешись. Сзади волосы у тебя торчат, как иглы у дикобраза.

Сегодня утром я проснулся без особых проблем. На всякий случай для бодрости принял две таблетки, и они подействовали как надо. Лью постучал в мою дверь в полодиннадцатого – он не мог взять в толк, почему она заперта, – и я, наконец, словно зомби выбрался из кровати.

– Я вернусь через час и заберу тебя, – пообещал Лью.

– Через час психотерапии или реальный астрономический час?

– Телевизионный час. Увидимся через сорок две минуты.

Внутри дом казался пустым. В фойе за крошечной конторкой никого. На стене с десяток пластмассовых ячеек, украшенных крошечными табличками с именами других «врачей». Я какое-то время постоял, разглядывая большую лестницу и размышляя над тем, на каком этаже находится кабинет доктора Аарон. Сегодня суббота, так что ее может там и не быть.

Я присел на диванчик в приемной, переоборудованной из гостиной комнаты с давно не топившимся камином и огромными окнами, выходящими на улицу. Затем бросил взгляд на входную дверь и взял со столика номер «Ньюсуик». Морпехи по-прежнему в Кашмире. Сайентологи обвинили Информационалистов Иисуса Христа в нарушении закона об авторском праве. Критики устроили разнос мюзиклу «Экзорцист». Журнал был месячной давности, но я не посчитал его старым. Все новости были мне интересны – я утратил связь с текущими событиями еще до Рождества. Интересно, подумал я, про демона из аэропорта уже написали в сегодняшних газетах?

Где-то наверху открылась и закрылась дверь. Я поднял голову и стал прислушиваться к шагам. Вниз по лестнице спустилась крупная женщина в черном, до колен, свитере. Она секунду помедлила, прежде чем повернуться и посмотреть на меня.

Господи, подумал я, а доктор Аарон сильно поправилась. Следующая мысль: ну и болван же я.

– Дэл? Это вы?

Я встал и неуклюже обошел кофейный столик.

– Здравствуйте, доктор Аарон.

Я не видел ее с тех пор, как учился в средней школе. Тогда она была стройной, вид имела серьезный, и мне, четырнадцатилетнему, казалась достаточно взрослой. По моему тогдашнему разумению, в ту пору ей было за сорок. Сейчас ей самое большее сорок пять, а тогда было лишь тридцать с небольшим. Очевидно, доктор Аарон к тому моменту всего несколько лет назад окончила свой медицинский.

Я пожал ей руку, не совсем представляя себе границ допустимого – мы с ней давние знакомые или всего лишь врач и пациент? Ее открытая улыбка обезоружила меня, рассеяв все сомнения. Я придвинулся ближе и осторожно обнял ее одной рукой. Доктор Аарон дружески похлопала меня по спине.

– Рада видеть вас, Дэл.

Ее лицо как будто попало в фокус моего зрения. Коротко стриженные черные волосы, тонкие темные брови, изящные, как еле различимый французский акцент. Образ стоявшей передо мной женщины вытеснил старый, сохранившийся в памяти с детских лет.

Она повела меня по лестнице вверх.

– Я долгие годы думала о вас, Дэл. Мне хотелось знать, как ваши дела.

– У меня все в порядке.

Доктор Аарон смерила меня оценивающим взглядом.

– Заходите.

Кабинет был выдержан в темных тонах: темно-красные стены, дубовые панели на стенах, огромный письменный стол. Все элементы интерьера явно требовали подсветки. Персидский ковер с крапинками розового оттенка как у таблеток пептобисмола. Кружевные белые драпировки и абажуры, диванчик для двоих в бледный цветочный рисунок. Единственной вещью, оставшейся от прежнего кабинета, было, насколько мне помнится, лишь темно-коричневое кожаное кресло.

Она взяла у меня куртку и повесила на вешалку.

Я сел в кресло для двоих, доктор Аарон – в старое кожаное.

Мы снова улыбнулись друг другу.

– Будете делать записи? – поинтересовался я.

– Вы ведь просто зашли повидаться со мной, не так ли? Кроме того, сейчас я не так часто делаю записи, как раньше. Пришла к выводу, что слушать лучше без блокнота в руках. – Она устроилась удобнее и закинула ногу на ногу. – Значит, теперь вы живете в Колорадо. Как же вас туда занесло? В последний раз мы с вами общались… э-э… я получила от вас письмо, когда вы поступили в колледж. Помнится, вы тогда еще никак не могли решить, какой факультет выбрать.

– Я решил пойти в Голодающие Художники.

Я перешел в режим Забавного Резюме. После десятка вступлений типа «привет, меня зовут Дэл», обращенных к докторам, пациентам и различным малочисленным группам людей, я пришел к выводу, что это наименее болезненный способ охватить скучную часть моей жизни в период между учебой в колледже и текущим моментом. Долгий поиск работы, способный превратить мой иллинойский диплом художника-графика в реальное занятие, постыдное возвращение в родительский дом, несколько мест работы, где я получал сущие гроши. Я выдвинул на передний план самые уничижительные моменты, вроде решения перебраться вместе с подружкой на другой конец страны, где та почти сразу по прибытии бросила меня.

– Она сделала мне ручкой едва ли не через полчаса после того, как мы получили багаж.

Доктор Аарон рассмеялась. Слава богу, она рассмеялась.

– Но ведь подружка не собиралась бросать вас до того, как вы получите чемоданы, верно?

– Нет, конечно, я ведь встречаюсь только с сообразительными девушками. В любом случае я решил, что мне нравится Колорадо. Я прошел через новую серию тупиковых работ, временной работы в офисе. Несколько месяцев трудился в сетевом опытном цеху, который вскоре разорился. Даже какое-то время занимался рекламой сельскохозяйственного оборудования для «ПенниСейвер». Моя последняя работа – полиграфический салон в Колорадо-Спрингс.

– Что же вы там делали?

– Это было что-то вроде заведения, где делают татуировки при помощи особого автомата. Я отлаживал графические файлы на больших принтерах «Агфа». Если я вел себя как прилежный мальчик, то раза четыре в год получал заказ на разработку нового логотипа. Я горжусь моим «Бобром в Шлеме» для корпорации «Ренч».

– Вы употребили слова «моя последняя работа». Вы там больше не работаете?

– Меня официально уволили пару недель назад. Я несколько недель не приходил на работу, так что их винить не стоит.

Она кивнула.

– Когда вы позвонили, мне показалось, что вы чем-то расстроены.

– Неужели? – В тот вечер я специально дождался той минуты, когда успокоюсь, и только после этого набрал ее номер. – Возможно, я был всего лишь немного встревожен.

– Вы упомянули о том, что вам нужно продлить рецепт на снотворное. Кстати, что вы сейчас принимаете?

– Нембутал, так вроде бы эта штука называется?

– Понятно. – Возникла короткая пауза, достаточная, чтобы вызвать у меня беспокойство. – Когда это было? – спросила она. – Какую дозировку вы принимаете? Сколько миллиграммов?

– Сначала пятьдесят, затем он увеличил ее до ста. Это было, по-моему, в середине января. – Выражение ее лица не изменилось, и это почему-то насторожило меня. – Может быть, это был и конец января. Я принимаю таблетки не каждую ночь, только когда в них возникает необходимость.

Доктор Аарон нахмурилась.

– Значит, это было до того, как вы лишились работы. Что заставило вас обратиться к врачу?

Она так и не сказала, выпишет мне рецепт или нет. Я почувствовал себя наркоманом на собеседовании для получения работы.

* * *

Я поведал об автокатастрофе достаточно подробно, выдав среднюю версию моего повествования, озвученную также матери и брату с женой. Да, я врезался в дорожное ограждение; да, угодил на дно оврага и едва не утонул. Вот и все, не более того.

– И тогда шумы возобновились, – произнесла она.

Доктор Аарон немедленно разглядела параллели между аварией и моим падением в бассейн. Я уже успел забыть, насколько проницательна эта дама и как быстро умеет делать выводы. Словно мы продолжили как раз с того места, на котором остановились много лет назад.

– Когда они начались? – спросила доктор Аарон. – Пока вы находились в пункте первой помощи?

– Даже раньше. Еще когда меня везли в «скорой».

Она поджала губы.

– Как же вы с ними справляетесь? Выполняете предписанные упражнения?

– Я устал от них.

Я ходил к доктору Аарон несколько месяцев, прежде чем она научила меня сдерживать то, что происходило в моей голове. Это были ментальные упражнения, которые я мог мысленно выполнять. То из них, которое помогало лучше всех остальных, я называл «Путь в подземелье». Мой разум был крепостью, а шумы – удары, щелчки, скрежет металла о металл – парапетами. Когда они возникали, мне приходилось уединяться в сторожевой башне и закрывать дверь. Если они все-таки проникали через дверь, я прятался в пещерах. Да, это было проявлением трусости, но со мной не было лукавых эльфов, способных помочь. Упражнение неплохо срабатывало – до недавнего времени.

Я потер рукой шею.

– Дверь закрыта, но я по-прежнему чувствую их присутствие.

– Как вы со всем этим справляетесь днем?

– Не знаю, – рассмеялся я. – Я не могу не обращать внимания на шум. Иногда это самое громкое, что я слышу в комнате. – «Самое громкое» – неточное выражение, но она поняла, что я имел в виду. – Я научился никак не реагировать, по крайней мере в присутствии других людей. Сохранял невозмутимое выражение лица, пытался не мигать, когда мне становилось страшно. Я просто… сосредотачивался на том, что говорили люди. И продолжал кивать.

– Это, должно быть, крайне утомительно.

Я рассмеялся и провел рукой по губам.

– Вы даже не представляете, как утомительно.

– Скажите, нембутал… вы использовали его, чтобы избавиться от шума в голове?

– В дневное время? Нет. Он просто помогает мне нормально спать. То есть, я хочу сказать, чаще всего мне удается уснуть, просто иногда сон никак не идет ко мне. Я понимаю, что вы беспокоитесь в отношении таблеток…

– Нембутал – сильнодействующий барбитурат, Дэл. Его дают людям перед операцией. Он быстро вызывает привыкание, и стомиллиграммовая доза близка к передозировке. После одной такой таблетки достаточно выпить несколько бутылок пива и закончить жизнь как Мэрилин Монро.

– Я не собираюсь привыкать к нембуталу. Поверьте, меня не это беспокоит. – Я поднял руки с колен и опять уронил их. – Послушайте доктор, как вы думаете, одержимость реальна?

– Конечно. – Она слегка повернула голову. – Дэл, я знаю, что вы ничего не выдумываете. Так же как и тысячи других людей.

– Я совсем не это имел в виду. Не расстройство в виде одержимости. Старомодную одержимость. Вы верите в то, что вами может овладеть какая-то внешняя сила – божество, демон или что-то другое, – или полагаете, что все это… маниакальные идеи подверженных маниакальным идеям людей?

– Никто этого не знает, Дэл. Главное, чтобы…

– Вы просто скажите мне, доктор, во что верите вы. Да или нет. Люди сошли с ума или дело в чем-то другом?

Доктор Аарон нахмурилась, как будто взвешивая ответ.

– Думаю, да. Существуют люди, которых можно считать ненормальными или которые страдают от расщепленного сознания и уверены в собственной одержимости. Есть даже нормальные люди, отчаянно желающие стать одержимыми или готовые объяснить свою прошлую психическую травму. Они убеждают себя, что попали под власть какой-то высшей силы. Я не говорю о тех, кто мошенничает, фальсифицирует одержимость. Всегда найдутся такие, кто готов воспользоваться защитой О. Джея. Но есть и люди вроде вас, Дэл, которые не хотят стать одержимыми. Они не лжецы и не сумасшедшие. Юнгианцы, например…

– Господи, прошу вас, только не будем о юнгианцах.

– Существует объяснение тому, почему восемьдесят процентов психотерапевтов – юнгианцы. Понятие коллективного бессознательного, постоянно повторяющиеся архетипы, независимость души от телесной оболочки – все это имеет огромный смысл при наличии свидетельств. Имеется немало случаев одержимости, когда жертва демонстрирует знание или навыки, которые она нигде не могла получить. Например, вооруженный захват самолета или вскрытие банковского сейфа. Литература дает на это четкие объяснения, но, по моему убеждению, фрейдистское толкование одержимости просто не соответствует реальности. Все эти случаи одержимости не могут быть выражением внутренних мотивов индивида.

– Но ведь существует Дудочник, который смотрится чистым выражением «Ид».

– В то же время этот архетип – самый настоящий сатир. – Доктор Аарон взмахнула рукой. – Но мы отвлекаемся от главного. Вы хотите знать, во что я верю. – Она откинулась на спинку кресла и сложила руки на коленях. – Я не разделяю взглядов Юнга и не согласна с высказываниями фрейдистов. Не согласна я также и с другими теориями. По моему мнению, присяжные все еще не собрались для вынесения вердикта, говоря языком юристов. Существует вполне реальное научное свидетельство, предполагающее, что психическое расстройство возникает не исключительно на основе внутренних факторов.

– Не исключительно, – рассмеялся я. – Вы хотите сказать, что они не обязательно возникают в моей голове.

Доктор Аарон улыбнулась.

– Очень важно то, Дэл, что я верю в ваш опыт. Я верю, что когда вам было пять лет, вы потеряли контроль над своим телом. Неужели из этого следует, что в вас вселился какой-нибудь демон, или телепат-коммунист, или какой-нибудь архетип коллективного бессознательного? Я так не думаю. Но имеется немало умных людей, которые верят, что именно такое и происходит. Я надеюсь, что когда-нибудь мы совершим открытие и узнаем о существовании некоего биологического детонатора одержимости – вирусного, генетического или бактериологического, чего-то такого, с чем мы сможем бороться. Мы уже знаем, что несколько жертв – это японцы, какая-то их часть – молодые женщины, однако подавляющее большинство – белые мужчины и юноши, во всяком случае, в Штатах. Некоторые были одержимы уже несколько раз. Возможно, существует генетическая предрасположенность, которая провоцируется чем-то в окружающем человека пространстве, какой-то стресс-фактор. Вообще-то есть ученые, которые на этой неделе приедут на МКПО, то есть Международную…

– Я знаю. Международная конференция по одержимости. Я как раз на нее и собираюсь.

– Вы? – Доктор Аарон смущенно нахмурилась, затем до нее дошло. – Потому вы сюда и вернулись.

– Я хочу поговорить с одним неврологом. Его зовут Сунил Рам. Кажется, он из Стэнфорда.

– Слышала о нем.

– Позвольте вам кое-что показать. – Я встал и извлек из внутреннего кармана куртки несколько сложенных пополам листков. – Это всего лишь копии, но я подумал, что они вас все равно заинтересуют.

Доктор Аарон взяла их у меня из рук и медленно просмотрела.

– Это, насколько я понимаю, отображения магнитного резонанса вашего головного мозга.

– Мой доктор из Колорадо-Спрингс сделал несколько таких снимков, пока я находился в больнице.

Она резко посмотрела на меня.

– Я комментирую интересные особенности, – продолжил я. – Вы знакомы с теорией доктора Рама, касающейся одержимости? Посмотрите на правую височную долю.

Доктор Аарон смерила меня встревоженным взглядом, затем снова просмотрела листки и вернула их мне.

– Дэл, я не невролог. Почему бы вам не рассказать мне, что, по-вашему, они значат?

Что, по-вашему, они значат.

Я снова сложил листки пополам.

– Это не имеет особого значения, – ответил я. – Это всего лишь теория. Ведь у каждого может быть своя теория, верно?

Я засунул листки в карман и натянул на себя куртку.

– Скажите, Дэл, вас госпитализировали?

– Я как раз собирался об этом поговорить, – ответил я, приблизившись к двери. – Я провел в больнице две недели, которые по случайности полагаются мне согласно медицинской страховке.

– Прошу вас, сядьте. Расскажите, что с вами случилось? Почему ваш доктор предложил госпитализацию? Вы пытались нанести себе увечье?

– Нет. Да. – Я покачал головой. – Я не пытался превысить дозу, если вы на это намекаете. Именно поэтому он настоял на госпитализации.

Она помедлила со следующим вопросом.

– Если я вам кое-что расскажу, вам придется пообещать мне ничего не предпринимать по этому поводу.

– Дэл, я не могу ничего вам обещать, не зная, что вы мне собираетесь сообщить. Неужели вы боитесь, что я сдам вас в клинику?

Я взялся за дверную ручку.

– Мне нужен ответ по поводу рецепта.

Доктор Аарон медленно моргнула.

– Я не могу выписать рецепт на такой лекарственный препарат, Дэл. Сядьте и поговорите со мной. Если сумеете объяснить мне, что происходит, и убедить в том, что не представляете опасности для самого себя и окружающих, то, возможно, я выпишу рецепт. Вы сильный человек. Если пообещаете контролировать свои действия, я поверю вам на слово.

– Я полностью контролирую свои действия, – заявил я. – Почти постоянно.

Я прошел пешком полпути до Рэндхерст-Молл, прежде чем Лью остановил возле меня машину.

– Эй, красавчик, я вернулся забрать тебя.

За ним уже выстроилась вереница других машин. Однако никто еще не сигналил.

– Мне нужно пиво, говядина по-итальянски и еще пиво.

Он ударил по акселератору, проскрежетал шинами по дорожному покрытию и затормозил ярдов через пятьдесят на семафоре.

– Если такие чудеса творит терапия, запиши и меня на прием, – произнес Лью.

– Где Амра?

– Занимается покупками. Есть такое чудное местечко, которое называется «Контейнер стор», где продают…

– Дамское белье?

– Рыбу, но ход твоих мыслей мне понравился. И кроме того, мамочка попросила заглянуть в бакалею.

– Ты не мог бы завтра отвезти меня в город?

Лью пристально посмотрел на меня.

– Почему бы тебе не съездить туда на поезде?

– Не хочу таскать свое барахло с вокзала на вокзал.

– Всего лишь одну дорожную сумку? Ну ты и рохля!

– Рохля? Ты по-прежнему употребляешь это слово? Смотри, на светофоре зеленый. Можно ехать.

Лью рванул через перекресток, однако поток машин впереди нас еще не пришел в движение.

– Ты что собираешься делать в городе?

– Хочу кое с кем повидаться.

– С кем это? Откуда у тебя там знакомые?

– По институту искусств. Куда ты едешь? Ты пропустил поворот!

– Ерунда. У меня безошибочное чувство ориентации.

– Я поведу машину по дороге домой.

– Эту машину? Даже не мечтай, Дэлакорт.

На подъездной дорожке стояла странная машина – темно-синий «бьюик», чистенький, как будто только что отмытый.

Мы припарковались на улице. Лью открыл багажник своей «ауди» при помощи пульта, и мы внесли пакеты с продуктами в дом.

Человек сидел за кухонным столом напротив матери спиной к двери. Я сразу не узнал его, но он обернулся и расплылся в широкой улыбке.

– Смотрите-ка, кто пришел! – произнес незнакомец.

– Здравствуйте, пастор Пол! – ответил ему Лью.

Человек торопливо поднялся. Он был одет в брюки цвета хаки и полосатую рубашку для игры в гольф. На ногах коричневые кожаные туфли. Дорогая обувь смотрелась излишне щеголевато на фоне безвкусно подобранной одежды.

Мать осталась сидеть. На ее лице застыло любезно-бесстрастное выражение.

Сначала пастор подошел ко мне. Сумки с продуктами, слава богу, не позволяли обняться с ним. Я ограничился рукопожатием. Он сжал мою руку своими двумя.

– Дэл, Дэл, Дэл, – проговорил пастор и похлопал по тыльной стороне моей ладони. – Глазам не верю. Ты так похож на отца!

Я не видел пастора Пола с того дня, как хоронили отца. Мать перестала ходить в церковь уже давно, когда я был мальчишкой. В отличие от нее отец каждое воскресенье надевал лучший костюм и вместе с Лью отправлялся в храм. Я оставался дома у телевизора и ревновал отца к брату, который умолял никуда его не отводить, а оставить со мной. Он делал это так часто, что я уже тогда понимал: мне везет больше, чем ему.

Неожиданно вспомнилась телепередача, которую я любил смотреть в детстве. Ее показывали только воскресным утром, и называлась она, кажется, «Волшебная дверь».

Магия творилась на фоне зеленой ширмы: человек с гитарой и в каком-то дурацком колпаке – желудь, что ли? – каким-то удивительным образом уменьшался до размеров куклы-марионетки, символизировавшей различных животных. Человек входил в дверь, проделанную в дереве, и оказывался в волшебном лесу. Он пел песенки, в которых половина слов была мне непонятна. Лишь учась в средней школе, я узнал, что актер пел на иврите.

Пастор подошел к моему брату и обменялся с ним крепким, сердечным рукопожатием. Мне вспомнилось всегда присущее ему агрессивное, энергичное воодушевление. Я никогда не ходил в воскресную школу, но знал пастора Пола по его частым приходам в наш дом. Он появлялся в самое неурочное время – в воскресенье после полудня или в поздний час после ужина. Родителям приходилось бросать все дела и угощать пастора кофе. Если меня по какой-то причине в этот момент не было дома, пастор спрашивал, где я, и отец приводил меня со двора.

Пастор Пол всегда радовался мне, расспрашивал про мои дела, утверждал, что я подрос, даже если мы виделись в последний раз всего неделю назад. Кроме того, он любил ерошить мне волосы.

– Чем же вы сейчас занимаетесь, парни? – спросил он. – От твоей матери, Дэл, я узнал, что ты перебрался на запад. В Колорадо. Говорят, там очень мило.

– В темноте Колорадо очень похоже на Иллинойс, – отделался я своей коронной шуткой.

Пастор кивнул, видимо, не вполне поняв меня.

– Там очень красивые горы.

Пока мы с ним болтали о всяких пустяках, Лью отнес покупки на кухню. Большую часть пустяков вымолвил пастор. Каждый раз, когда я начинал отвечать на его вопрос или собирался что-то прокомментировать, внимание пастора как будто переключалось на очередную глупость, которую он торопился высказать.

Минут через пять наш гость объявил, что ему пора идти, а еще через пять повторно сообщил об этом. Мы начали медленно перемещаться к входной двери, где пастор натянул свое изысканное зимнее пальто, и немного поговорили, пока пастор Пол застегивал молнии и пуговицы и совершал тому подобные манипуляции. Затем он снова схватил меня за руку.