Текст книги "Шпион по призванию"

Автор книги: Деннис Уитли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

«Монсеньор!

Приношу Вам свои нижайшие извинения за неудобства, которые могло причинить мое отсутствие. Я имел несчастье подвергнуться нападению грабителей, что лишило меня возможности явиться к Вам ранее».

Роджер сделал это из страха, что, если он не даст объяснений, разгневанный маркиз может выставить его из «зала совета», как только он там появится. Держа бумагу в руке, Роджер почти бесшумно открыл дверь комнаты, потихоньку проскользнул внутрь и быстро огляделся.

На собрании присутствовали пятнадцать дворян, участвовавшие в прошлой конференции, а также Ломени де Бриенн, архиепископ Тулузский и ныне премьер-министр Франции, сидевший справа от маркиза. Фиолетовое облачение прелата свидетельствовало о высоком духовном сане, а его алебастровая рука легко теребила большой крест с бриллиантами и сапфирами, свисавший с шеи на атласной ленте.

Когда Роджер вошел в зал, де Кастри описывал подробности военно-морских приготовлений в Бресте для захвата голландских портов. Архиепископ внимательно слушал, но маркиз, рисовавший какие-то фигуры на лежащем перед ним листе бумаги, поднял голову и сердито посмотрел на Роджера. Обойдя на цыпочках большой овальный стол, Роджер вложил свою записку в руку маркиза, низко поклонился и направился к своему столику у двери.

Заняв обычное место, Роджер ощутил внезапное чувство облегчения. В последний раз он оказывает «скромные услуги» этому черствому и бессердечному аристократу. Через час или два он снова станет хозяином самому себе – по крайней мере, на время, – а в течение недели либо навсегда освободится от необходимости проявлять ставшее ненавистным раболепие, либо займет тюремную камеру. Отогнав эти мысли, Роджер сосредоточил внимание на происходящем в комнате.

Через несколько минут ему стало ясно, что до сих пор это было всего лишь повторением предыдущего собрания. Очевидно, де Ренваль и граф де Майбуа уже доложили о ситуации в Соединенных провинциях, а сейчас министры информировали о готовности французских вооруженных сил нанести молниеносный удар.

Покуда фразы и аргументы, которые Роджер уже слышал, бойко слетали с языков де Бретея, де Полиньяка и остальных, мысли юноши унесли его далеко от зала собрания. Он снова видел перед собой критические фазы жестокого поединка с де Келюсом, вспоминал циничную улыбку де Перигора, объявившего о намерении привести любовницу убитого к себе на ужин, заявление виконта о том, что он собирается посетить Атенаис перед бегством в Бретань. Роджер с тоской думал о том, что станет с Атенаис и увидит ли он ее когда-нибудь вновь. К своему крайнему огорчению, Роджер был вынужден признать, что последнее в высшей степени маловероятно, так как теперь ничто не могло предотвратить ее заточение в монастырь, а если ему удастся бежать в Англию, то он никогда не сможет вернуться во Францию, не подвергая опасности свою жизнь.

Прошел целый час, прежде чем архиепископ спросил мнение министра иностранных дел, который еще не брал слово. Месье де Монморен не обнаружил никаких признаков колебаний, которые проявлял в прошлый раз, и открыто встал на сторону камарильи поджигателей войны.

Слушавший вполуха Роджер понял, что важное решение вскоре будет принято и что ему следует сосредоточиться. Последние полчаса он чувствовал себя полностью истощенным. Во время скачки в Париж возбуждение, вызванное недавней победой, и стремление успеть на собрание не давали ему полностью осознать свое физическое состояние. Но, сидя в комнате совета, Роджер все сильнее ощущал напряжение, которое ему пришлось испытать. Дуэль оказалась чертовски изнурительной, а полученные во время ее повреждения, вначале едва заметные, теперь давали о себе знать. Кровь из пореза на плече засохла, и рубашка прилипла к ране, которая в результате болела при каждом движении; на лбу – в том месте, куда угодила рукоятка шпаги де Келюса, – вздулась большая шишка, которая медленно наливалась тупой, раздражающей болью.

Граф де Монморен едва кончил говорить, как маркиз устремился в атаку. Сначала его тон был сдержанным, и, пока он излагал хорошо продуманные аргументы, Роджер задумался, что ему делать, когда собрание закончится.

Основная часть денег, которые он скопил на службе у месье де Рошамбо, лежала в отдельной сумке, которая находилась в его рабочем кабинете, в сундуке, вместе с деньгами маркиза. У Роджера был ключ от сундука. Как только собрание завершится и маркиз удалится в свои апартаменты, он должен взять свои деньги (шотландская предусмотрительность подсказала ему добавить к ним двадцать луидоров из денег маркиза, которые причитались ему за истекший август), проскользнуть вниз, прихватить шпагу, оседлать лучшую лошадь в конюшне и скакать прочь во весь опор.

Роджер чувствовал, что де ла Тур д'Овернь был прав, утверждая, что приказ об их аресте не появится до утра. Ему пришла в голову мысль попытаться увидеть Атенаис. Желание утешить ее и снова заключить в свои объятия было поистине мучительным, но по нескольким причинам Роджер с неохотой решил не делать такой попытки.

В теперешних обстоятельствах последнее свидание не только не принесло бы Атенаис утешения, а, напротив, усилило бы ее терзания, а его надежда на спасение заключалась в том, чтобы добраться до одного из портов на Ла-Манше прежде, чем туда придет его описание вместе с приказом капитанам судов, отплывающих в Англию, задержать его. Чтобы пробраться к Атенаис, ему пришлось бы ждать, пока все в доме уснут, а потом тайком проникнуть к ней в спальню. Если его обнаружат там, маркиз может убить Атенаис, а если даже Роджер сможет выбраться оттуда незаметно, то потеря нескольких драгоценных часов почти наверняка приведет к его аресту и гибели.

Маркиз повысил голос, и его речь стала более быстрой. Роджер еще никогда не слышал, чтобы он говорил так страстно и убедительно. Сверкая голубыми глазами, месье де Рошамбо склонился к архиепископу и излагал свои тезисы. Франция на грани неминуемого хаоса. Спасти монархию могут только церковь и дворянство. Мысли народа необходимо отвлечь от безнадежной путаницы во внутренних делах на внезапные ослепительные триумфы за рубежом. Молниеносное подчинение Соединенных провинций наполнит пустую казну Франции и даст ей передышку для реорганизации. Прежде чем народ успеет вновь задуматься о внутренних бедах, голландские порты станут базами французского флота, и подданные его величества проникнутся духом грядущих побед. Следующим летом можно будет осуществить вторжение в Англию. Осенью 1788 года могущество коварного Альбиона будет сломлено навсегда, а Франция превратится в богатую и процветающую властительницу мировой империи.

Лицо архиепископа оставалось спокойным и бесстрастным. Он продолжал играть тяжелым драгоценным крестом, не давая ни словом, ни жестом малейших указаний на то, какое впечатление произвела на него горячая речь маркиза. Все в комнате знали, что архиепископ – пустой, тщеславный и крайне честолюбивый человек. Месье де Рошамбо предлагал ему путь к спасению от бесчисленных трудностей, справиться с которыми было не под силу весьма ограниченным способностям премьер-министра. Но если этот дерзкий и хитроумный план увенчается успехом, де Бриенн войдет в историю, затмив славу Рони 136136
  Рони Максимильен де Бетюн, барон де, герцог де Сюлли (1560-1641) – министр и друг короля Франции Генриха IV, ведавший финансами, экономикой, сельским хозяйством.


[Закрыть], Мазарини, Кольбера и даже Ришелье. Он станет самым могущественным премьер-министром, какие когда-либо были во Франции, и если пожелает, то без особых препятствий добьется тиары понтифика и окончит свои дни на папском престоле. Может ли тщеславный, честолюбивый прелат противостоять такому искушению?

Когда маркиз кончил говорить, в комнате наступило гробовое молчание. Никто не шевелил ни единым мускулом, глаза всех были устремлены на бледное лицо архиепископа. Наконец прелат медленно повернулся к месье де Рошамбо и промолвил:

– Вы правы, месье маркиз. Только смелость и решительность могут спасти Францию от ужасной катастрофы. Могу вас поздравить – ваши доводы убедили меня. Я даю санкцию месье де Монморену написать письмо в предлагаемых вами выражениях лидерам голландских республиканцев, гарантируя им вооруженную поддержку Франции в их восстании против штатгальтера.

Снова наступило молчание. Маркиз был бледен, как привидение, но в его глазах светилось торжество. Внезапно присутствующие дали волю своим чувствам. Когда архиепископ поднялся, чтобы выйти из-за стола, они разразились шумными приветственными криками. Лебезя перед премьер-министром и называя его величайшим государственным деятелем из всех, каких только знала дюжина поколений французов, они сопровождали его вниз, оставив Роджера на десять минут в одиночестве.

Зная, что маркиз и некоторые из гостей вернутся, как только архиепископ сядет в карету, он оставался у своего столика, обуреваемый потоком эмоций.

Предательский захват Соединенных провинций в результате переворота 10 сентября – первый и важнейший шаг заговора, который должен привести к уничтожению Британии, – казался теперь неизбежным. Оставался лишь один, весьма шаткий путь спасения, и вывести на него свою страну мог только Роджер, если Фортуна будет ему благоприятствовать. Он все еще был убежден, что, если Франция столкнется с угрозой немедленной войны с Англией и Пруссией, она не осмелится выполнить свое обещание голландским республиканцам. Конечно, даже узнав о намерениях Франции, британское правительство, по всей вероятности, будет долго колебаться, прежде чем сделает решительный шаг и направит Франции ультиматум, а такое поведение способно все погубить. Но чтобы у правительства был шанс принять верное решение, оно должно располагать всеми фактами, и никто, кроме Роджера, не был в. состоянии переправить эти сведения через Ла-Манш. Было 28 августа, и время приближалось к полуночи, следовательно, оставалось всего двенадцать полных дней до того, как пороховая бочка взорвется. Правительству потребуется по меньшей мере шесть дней для принятия эффективных контрмер по предотвращению переворота. Это означало, что Роджеру нужно за шесть дней добраться до Лондона – а к утру за ним будет охотиться половина полиции Франции.

Юноша все еще был поглощен обрушившейся на него страшной ответственностью, когда месье де Рошамбо вернулся в комнату вместе с господами де Монмореном и де Ренвалем.

– Теперь займемся письмом! – энергично воскликнул маркиз. – А вы, де Ренваль, тем временем распорядитесь, чтобы ваш багаж отнесли вниз, и переоденьтесь в дорожное платье. Нельзя терять ни минуты – чтобы архиепископ за ночь не передумал, утром вы должны быть на пути в Гаагу. Тогда никому не удастся в последний момент лишить нас нашего триумфа.

– Вы правы, маркиз, – согласился де Ренваль. – Я быстро приготовлюсь к отъезду и присоединюсь к вам. – Он быстро вышел.

Маркиз посмотрел на Роджера:

– У вас есть пергамент? Пишите под мою диктовку четким почерком. Адресуйте письмо его превосходительству мейнхееру ван Беркелу, пенсионарию Амстердама, для передачи их превосходительствам членам Генеральных штатов Соединенных провинций и всем, кого это может касаться.

Роджер взял перо и написал адрес, потом записал послание под диктовку маркиза. Документ был кратким и представлял собой ясное и недвусмысленное обещание вооруженной поддержки Франции, если таковая потребуется для учреждения нового голландского республиканского правительства, которому в будущем должна принадлежать вся верховная власть в Соединенных провинциях.

Граф де Монморен подписал письмо и извлек большую печать из обшитой атласом шкатулки, которую принес с собой. Роджер сходил в свой рабочий кабинет за воском, и документ был запечатан штемпелем министра иностранных дел его величества Людовика XVI Французского.

Сославшись на усталость и еще раз поздравив маркиза, месье де Монморен удалился, и Роджер остался наедине с месье де Рошамбо.

Несмотря на железную самодисциплину, маркиз едва мог сдерживать возбуждение, ожидая, когда месье де Ренваль вернется за письмом. Шагая взад-вперед и заложив руки за спину, он бросил Роджеру:

– Это великая ночь, Брюк! Вы удостоились стать свидетелем исторического события. Более года я неустанно трудился, и теперь, отправляя это послание, начинаю собирать урожай. Через год вы увидите плоды моих трудов на благо Франции. Мы будем свидетелями падения алчной и бессовестной Англии. Проклятый остров наконец будет сокрушен, и лилии Франции станут свободно реять над всеми морями.

На момент маска холодной бесстрастности упала с лица маркиза, явив Роджеру всю ненависть и честолюбие, гнездящиеся в его мозгу. Интуиция подсказывала ему, что тщеславный и ничтожный архиепископ падет, словно колос под серпом жнеца, перед этим демоном империализма, В случае успеха плана всемогущим премьер-министром Европы под пятой Франции стане не Ломени де Бриенн, не де Бретей, де Кастри или де Полиньяк, а маршал и герцог де Рошамбо.

Внезапно снаружи послышался шум. Роджер и маркиз повернулись к двери. Она распахнулась, и в комнату, пошатываясь, вошел граф Люсьен.

При виде Роджера он испустил крик удивления и злобы:

– Mort du diable! 137137
  Смерть дьяволу! (фр.)


[Закрыть] Никак не мог надеяться обнаружить вас здесь! За эту последнюю дерзость вы поплатитесь головой! – Он обернулся к отцу. – Вам еще неизвестно, какую змею вы здесь пригрели? Этим вечером он ранил меня и убил де Келюса! Мало того, этот пес навлек несмываемый позор на наш дом! Он соблазнил Атенаис!

Роджер опрокинул столик, возле которого он стоял, и бросился к двери. Но было слишком поздно. Привлеченные криками графа Люсьена, двое лакеев уже мчались наверх; в кабинете к ним присоединились Пентандр и месье де Ренваль. Путь был прегражден, а у Роджера не было оружия. Он понял, что попал в западню.

Глава 23
ТРИ БЕГЛЕЦА

Какой-то момент все семеро оставались неподвижны, словно участвуя в драматической tableau vivant 138138
  Живой картине (фр.).


[Закрыть]: трое в комнате и четверо за порогом. Внезапно картина ожила.

– Хватайте его! – крикнул лакеям граф Люсьен. – Хватайте и зовите гвардейцев!

Лакеи стояли позади месье де Ренваля. Когда они бросились выполнять приказ, Роджер, одной рукой отшвырнув в сторону графа Люсьена, захлопнул дверь другой рукой, запер ее и вытащил ключ из замочной скважины, после чего повернулся лицом к отцу и сыну.

– Ломайте дверь! – завопил молодой граф. Снаружи тут же послышались удары.

Лицо маркиза побелело как мел.

– Это не может быть правдой! – с трудом вымолвил он. – Я этому не верю!

Роджер одним ударом отбросил графа Люсьена к позолоченному столу у стены. Повязка на его бедре была окровавлена; слегка приподняв ногу, он ухватился за стол, чтобы не упасть.

– Вы скоро получите доказательства, месье! – крикнул он отцу. – Моя кровь подтверждает то, что я вам сказал, а слуги де Келюса наверняка уже повсюду разболтали о происшедшем.

– Ну и кто в этом виноват? – осведомился Роджер. – Если бы вы не сорвали с меня маску и не дали волю своему языку, никто бы никогда не узнал, кто вызвал де Келюса и почему.

– Маска! Вызов! – воскликнул маркиз. – Что все это значит? Ради Бога, объясните толком, что произошло.

– Де Келюс и я возвращались из Версаля в его дом через Булонский лес, – быстро ответил граф Люсьен. – Нашу карету остановил этот деревенщина со своими друзьями. Они ранили одного из слуг, а потом напали на нас, вынудив защищаться.

– Вы лжете, трусливый убийца! – крикнул Роджер, дрожа от гнева. – Мои друзья сопровождали меня лишь с одной целью – проследить, чтобы все происходило согласно законам чести. Поскольку де Келюс отказался принять вызов, я был вынужден насмешками заставить его драться, но это был честный поединок, пока вы исподтишка не напали на меня сзади и не попытались нанести предательский удар в спину. Даже тогда я в одиночку одолел вас обоих и, оставив у вас на ноге славную отметину, заколол де Келюса.

Маркиз недоверчиво уставился на него:

– Вы убили де Келюса в поединке? Не верю! Он был одним из лучших фехтовальщиков во всей Франции.

Роджер пожал плечами:

– Можете не верить, если хотите. Те, кто видел наш поединок, подтвердят мои слова.

Им приходилось кричать, чтобы слышать друг друга, так как слуги принесли инструменты и пытались взломать дверь, но она была изготовлена из тяжелого дуба и имела крепкий замок, поэтому пока только содрогалась от сыпавшихся на нее тяжелых ударов.

– В чем причина вашей ссоры с де Келюсом? – внезапно спросил маркиз, все еще стараясь добраться до сути ужасного события.

Люсьен ответил за Роджера с присущей ему злобой:

– Он убил графа, чтобы предотвратить его брак с Атенаис. Разве я не сказал вам, месье, что этот вероломный негодяй стал ее любовником? Если бы я не сорвал с него маску, он бы добился своего, оставшись здесь и сохранив Атенаис для себя.

– Это ложь! – рявкнул Роджер. – Я не отрицаю, что люблю Атенаис, но был бы счастлив, если бы она вышла замуж за достойного человека.

Маркиз прикрыл ладонью глаза.

– Вы! – простонал он. – Вы любовник моей дочери! Mon Dieu! Этот позор убьет меня!

Грохот, производимый слугами, выламывавшими дверь, вынудил Роджера еще сильнее повысить голос:

– Я сказал, что люблю ее, но мы не любовники.

– Кто вам поверит? – усмехнулся граф Люсьен. – Во всяком случае, не я.

– Ты прав! – вскричал маркиз. – Marie, Mere de Jesu! 139139
  Мария, матерь Иисуса! (фр.)


[Закрыть] Что я сделал, чтобы заслужить такое? Моя дочь бросилась в объятия человека, который мало чем лучше простого мужика!

– Черт бы вас побрал! – огрызнулся Роджер, охваченный внезапной ненавистью. – Я рад, что мне удалось сбить с вас спесь!

Люсьен склонился вперед:

– Значит, ваше благородное происхождение – очередная ложь?

Дверь начала трещать. Кто-то раздобыл лом и пытался приподнять ее с петель. Роджер понял, что времени для споров не осталось.

– Думайте как хотите – меня это не заботит, – ответил он и шагнул к длинному ряду окон.

Но маркиз уцепился за соломинку, которая могла спасти его оскорбленную гордость.

– Как это понять? – осведомился он, преградив Роджеру путь. – Если вы убили де Келюса, значит, вы должны быть великолепным фехтовальщиком. У вас есть право носить шпагу?

Роджер проигнорировал вопрос и крикнул:

– Прочь с дороги – или тем хуже для вас!

Позади послышался голос графа Люсьена:

– Этот человек утверждает, что он племянник графа и что его отец – адмирал английского флота. Аббат де Перигор ручается, что это так.

Поведение маркиза резко изменилось. Из униженного и раздосадованного отца он вновь превратился в политика-империалиста. Маркиз весь напрягся при мысли о страшной опасности, грозящей его планам. Все его замыслы пойдут прахом, если окажется, что он, сам того не подозревая, принял на службу врага.

– Я требую правды! – крикнул маркиз, перекрывая шум. – Вы обманули меня относительного вашего происхождения?

– Да! – рявкнул в ответ Роджер. – Я англичанин и горжусь этим! А теперь уйдите с дороги, или я не посмотрю на то, что вы отец Атенаис!

– Хватай его, Люсьен! – приказал де Рошамбо. – Он не должен выйти живым из этой комнаты!

Дверь трещала и стонала; одна петля уже поддалась, и в верхнем углу зияла щель. Судя по ритмичным ударам, те, кто пытались взломать дверь, использовали тяжелую мебель в качестве тарана.

По приказу маркиза граф выхватил хрупкую придворную шпагу, которую носил, посещая Версаль. Услышав звук клинка, выскальзывающего из ножен, Роджер повернулся. Их разделяли всего два шага, но прежде, чем Люсьен успел сделать выпад, Роджер стиснул кулаки и нанес ему сильный удар правой рукой в подбородок. Падая, молодой человек ударился виском о край стола и со стуком свалился на отполированный до блеска пол. Шпага вылетела из его руки и звякнула о паркет. Люсьен со стоном откатился в сторону и остался лежать неподвижно.

Следя за падением молодого графа, Роджер внезапно заметил письмо лидерам голландских республиканцев. Оно лежало на его маленьком столике, но свалилось на пол, когда Роджер опрокинул столик после неожиданного появления графа Люсьена. До сих пор ему не приходило в голову, что он может ускользнуть с жизненно важным документом. Теперь Роджер понял, что, если это ему удастся, письмо явится неоспоримым доказательством того, что он намеревался сообщить, прибыв в Англию.

Наклонившись, Роджер схватил письмо и сунул его в карман. Потом он снова повернулся и побежал к окнам.

Однако в течение полуминутного столкновения Роджера с Люсьеном маркиз не оставался бездеятельным. Отдав приказ раненому сыну, он бросился в дальний конец комнаты, где на стуле лежала парадная шпага, которую маркиз носил перед собранием. Ухватившись одной рукой за шагреневые ножны, а другой – за украшенную бриллиантами рукоятку, он обнажил шпагу.

Роджер добежал до ряда низких окон и распахнул одно из них, но, бросив взгляд через плечо, понял, что не рискнет попытаться перелезть через подоконник, так как, пока он будет это делать, маркиз нападет на него сзади.

Второй раз ему пришла в голову страшная мысль о сверкающей стали, которая пронзает его спину. Повернувшись, он отскочил от окна и устремился к неподвижному телу Люсьена.

При этом Роджер не сводил глаз с двери. Шум ударов почти оглушил его. Видя, как раскачивается дверь, он понимал, что, несмотря на всю крепость, долго ей не выдержать. А как только толпа слуг ворвется в комнату, все шансы на бегство через окно сведутся к нулю. Они набросятся на него, как стая гончих на изможденного оленя.

По инерции Роджер налетел на стол у стены, попытался ухватиться за его край, но не смог и упал. Маркиз ринулся к нему со шпагой в руке – глаза его были суровы и холодны, как сталь клинка, и не позволяли надеяться на милосердие. Подняв шпагу, он изо всех сил нанес удар сверху вниз, намереваясь разом покончить с ненавистным англичанином.

Роджер рванулся в сторону. Острие шпаги пронзило ткань в дюйме от его ребер и застряло в паркете.

На момент возникла патовая ситуация. Роджер был пригвожден к полу, но и маркиз не мог вытащить клинок – первый пытался освободиться, второй отчаянно выдергивал шпагу. Ткань и дерево поддались одновременно.

Шпага высвободилась столь внезапно, что маркиз едва не опрокинулся назад. Пока он пытался восстановить равновесие для нового удара, Роджер успел откатиться дальше и ухватить рукоятку шпаги графа Люсьена. Выбираясь из-под большого овального стола, он ударился головой о крышку, упал лицом вниз и вылез на его дальней стороне.

Мрачный, молчаливый и безжалостный, маркиз вновь бросился к нему. Сделав шаг назад, Роджер занял оборонительную позицию. Шпаги противников были легкими, но смертоносными. Они со звоном скрестились, ловя сверкающей поверхностью лучи все еще горевших свечей.

Вооружившись, Роджер вновь обрел надежду на спасение. Победа над де Келюсом придавала ему уверенность в своем мастерстве фехтовальщика. Ему казалось, что пятидесятилетнему мужчине, который к тому же редко упражняется, не выдержать в схватке с ним более полудюжины выпадов, однако вскоре он убедился, что цыплят считают по осени.

Де Рошамбо был недурным фехтовальщиком и дрался с холодным, расчетливым коварством. Он не делал попыток обезоружить противника, а старался затянуть время, уверенно защищаясь. После того как маркиз парировал три быстрых выпада, Роджер разгадал его намерения. Он выжидал, пока дверь рухнет и вооруженная толпа слуг ринется ему на помощь.

Роджер знал, что должен быстро закончить поединок, иначе его схватят. Вновь устремившись в атаку, он скользнул своим клинком по клинку противника, так что рукоятки шпаг соприкоснулись, а потом резко повернул запястье. Движение было крайне рискованным, так как Роджер при этом терял равновесие, но он рассчитывал, что запястье маркиза окажется слабее, чем его. Какую-то секунду решение оставалось в руках богов, затем рука маркиза поддалась и выронила шпагу, со звоном ударившуюся об овальный стол.

На момент в глазах маркиза мелькнула нерешительность, потом, рискуя получить удар шпагой, он с голыми руками бросился на Роджера. Чтобы не убивать противника, Роджеру оставалось только одно. Наклонив клинок назад над плечом, он изо всех сил ткнул головкой эфеса в лицо нападавшему. Золоченый шарик ударил маркиза над левым глазом.

С громким криком – первым звуком, который он издал после начала поединка, – маркиз рухнул к ногам Роджера.

Повернувшись, Роджер бросил быстрый взгляд на дверь. Замок и одна петля все еще держались, но обе верхние панели были выломаны, и один из лакеев пытался протиснуться сквозь дыру. Полный дурных предчувствий насчет того, какой прием ему окажут во дворе, Роджер снова побежал к окну.

Обычно в это время конюхи уже спали, но прошло немногим более четверти часа после отъезда участников собрания, поэтому за прошедшие несколько минут их легко могли растолкать.

Открыв одну секцию окна, Роджер выглянул во двор: К своему облегчению, он не обнаружил там поджидающую его еще одну группу слуг месье де Рошамбо. Очевидно, наверху никому не пришло в голову, что он может рискнуть выпрыгнуть из окна.

Внизу было темно – нигде не было заметно никаких признаков жизни. У ворот стояла карета, которая, как решил Роджер, должна была доставить месье де Ренваля в Гаагу.

Зажав шпагу в зубах, он занес ногу над подоконником. Из полосы тени позади кареты появилась какая-то фигура и что-то ему крикнула, но слова разобрать не удалось, так как в этот момент дверь поддалась с ужасающим треском.

Перебросив через подоконник другую ногу, Роджер повернулся и, держась за подоконник, свесил ноги вниз. Теперь он смотрел в комнату. Дверь рухнула, когда злополучный лакей все еще протискивался в дыру. Его голова и плечи оказались под дверью, а ноги нелепо дрыгались в воздухе. Никто не пытался ему помочь. Десяток слуг, возглавляемых де Ренвалем, ворвались в комнату и устремились к Роджеру.

Молясь, чтобы человек у кареты не напал на него прежде, чем он придет в себя после падения, юноша правой рукой вынул шпагу изо рта, подержался около секунды левой рукой за подоконник, а потом разжал пальцы.

Согнув колени, чтобы смягчить удар, Роджер приземлился на ступни, потерял равновесие и упал навзничь. Несколько секунд он лежал на спине, хватая ртом воздух. Но топот ног по булыжникам заставил его перевернуться и подняться на колени.

Де Ренваль и остальные, стоя у окон, кричали, чтобы привлечь внимание конюхов или кого-нибудь еще, кто мог бы помешать бегству Роджера. Слыша их крики, он понимал, что если немедленно не уберется со двора, то его схватят через несколько минут. Его единственная надежда состояла в том, чтобы справиться с человеком, бежавшим к нему, и выбраться на улицу.

Неожиданное прибытие графа Люсьена лишило Роджера шанса прихватить свои сбережения, а крики не давали ему возможности оседлать лошадь. Вместо того чтобы скакать с полным кошельком, опередив преследователей на несколько часов, ему предстояло спасаться бегом от следующей за ним по пятам погони. А он еще даже не покинул двор! Если ему не удастся быстро разделаться с человеком, который был уже почти рядом, кучер закроет ворота, и он окажется в ловушке:

Эти мысли бешено проносились в голове Роджера, когда он, все еще оглушенный падением, поднялся на ноги и повернулся к фигуре, мчавшейся к нему из темноты. Прислонившись к стене и с трудом переводя дыхание, Роджер приготовился к защите.

Внезапно, когда его глаза привыкли к темноте, Роджер увидел, что человек, хотя и был при шпаге, не делал попыток ее вытащить. В следующую секунду знакомый голос крикнул:

– Быстро к карете! Не задерживайтесь, иначе вас схватят!

С чувством изумления и благодарности Роджер узнал своего друга, виконта де ла Тур д'Овернь.

С радостным криком он рванулся к воротам, но, не пройдя и трех шагов, вспомнил, что оставил свою собственную шпагу в углу у двери. Прекрасный толедский клинок сопровождал его через все удачи и невзгоды с первого дня прибытия во Францию более четырех лет назад, а прошедшим вечером отлично ему послужил. Ради выигрыша нескольких минут Роджер не мог бросить его.

В конюшнях появился свет факелов. Сверху все еще доносились крики. В сотне шагов от Роджера слышались ответные возгласы конюхов, выбежавших во двор. Не обращая внимания ни на них, ни на отчаянные призывы виконта поторопиться, он подбежал к двери, бросил позолоченную рапиру графа Люсьена и схватил свою простую, но смертоносную шпагу.

Когда Роджер сбежал со ступенек, группа конюхов находилась всего в пятидесяти шагах от него, но де ла Тур д'Овернь обнажил шпагу и был готов прийти ему на помощь. Секундой позже двое друзей бежали к карете.

– Благодарю вас! – на бегу пропыхтел Роджер. – Какое счастье, что вам пришло в голову привести карету и ждать здесь на случай, если я окажусь в отчаянном положении.

Виконт рассмеялся:

– Не могу принять вашу благодарность, mon ami. Я думал, что вы уже на пути в Англию. Пять минут назад я услышал наверху ваш голос и голос месье де Рошамбо, понял, что вы ссоритесь, и задержался, чтобы узнать причину.

Когда они добежали до кареты, Роджер увидел, что это всего лишь наемный экипаж, запряженный одной лошадью, но размышлять не было времени: вопящая толпа конюхов находилась в нескольких десятках шагов, а кучер был готов к немедленному отъезду.

У задней стороны кареты они разделились, помчались к дверцам с обеих сторон, открыли их и вскочили в темный салон. Кучер щелкнул кнутом, лошадь рванулась вперед, и карета покатилась по улице.

Роджер споткнулся, упал на колени и ударился головой о что-то твердое, хотя и податливое. Протянув руку, чтобы ухватиться за что-нибудь, он коснулся складок дорогого шелка. Послышался испуганный возглас, но Роджер, прежде чем услышать его, узнал аромат, более сильный, чем заплесневелый запах старой кареты. В темноте салона сидела Атенаис.

Виконт, знавший о ее присутствии, сел рядом с ней. Роджер, поднявшись с колен, опустился на противоположное сиденье. Фонарь у ворот на момент осветил улыбающиеся лица виконта и Атенаис.

– Что… что все это значит? – запинаясь от волнения, произнес Роджер.

В темноте послышался мелодичный голос виконта:

– Мы бежим. Это решение было принято под влиянием момента, но я уверен, что мы о нем не пожалеем.

Вслед за этим прозвучало нежное сопрано Атенаис:

– Я скорее умру, чем пожалею об этом! Вашему вдохновению и преданности, месье, я обязана спасением от монастыря. – Она склонилась вперед и положила руку на колено Роджера. – А у тебя, мой дорогой младший сын мельника, мы оба в неоплатном долгу за то, что ты убил дракона.

Пока карета ехала по улице, оставив позади слуг месье де Рошамбо, Роджер пытался привести в порядок свои мысли. Он не сомневался, что она поступила правильно, согласившись на предложение виконта бежать.

– Вы приняли превосходное решение, – сказал Роджер. – Для вас обоих это означает то, что было возможным несколько месяцев назад, когда никто из нас еще не думал о де Келюсе. Но что привело вас к нему?