Текст книги "Глаз Охотника"

Автор книги: Деннис Лестер Маккирнан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

Глава 4
ГВИЛЛИ
ИЮЛЬ 5Э985
(за три года до описанных событий)

Фр-р-р-р – раздался звук крыльев вальдшнепа, рассекавших воздух. Бз-з-з-з – пропел снаряд, выпущенный из пращи, но не попавший в цель: птица благополучно улетела.

– Черт побери! – вскричал взбешенный Гвилли. – Как я мог промазать?

Вопрос был обращен в никуда, потому что, кроме самого Гвилли и собаки по кличке Черныш, принадлежавшей его приемному отцу, никого больше рядом не было.

Собака выглядела крайне разочарованной. Услышав вопрос хозяина, Черныш для приличия слабо вильнул пару раз хвостом, но глаза его при этом осуждающе смотрели на молодого баккана, как будто он хотел сказать с укором: «Да, ты промазал!»

– Знаю, дружок, знаю. Ты очень старался, выслеживая эту птицу. Но знаешь, с каждым случается: иногда и я промахиваюсь.

Не похоже было, что он убедил Черныша: пес глядел все так же сурово.

– Я всего-то на какой-то дюйм промазал. – Для убедительности Гвилли даже показал расстояние пальцами.

Черныш отвернулся, всматриваясь в лесную чащу.

– Да ладно тебе! Ну виноват. Подстрелим еще кого-нибудь.

Гвилли нагнулся и поднял с земли трех вальдшнепов, связанных вместе. Он тряхнул ими, как будто желая привлечь внимание собаки.

– Вот видишь, псина, кое-что мы сегодня все-таки раздобыли.

Черныш всем своим видом выразил презрение.

– Хочешь сказать, это только твоя заслуга?

Черныш завилял хвостом, и Гвилли не смог сдержать улыбку:

– Наверное, ты прав, дружок.

Черныш выжидательно смотрел на хозяина.

– Вперед, Черныш, за добычей!

Собака радостно подпрыгнула и кинулась вперед, то втягивая носом воздух, то припадая к земле в поисках следов.

Мимо седых деревьев-гигантов, тихонько шелестевших на утреннем солнце, шли тропинками дремучего леса Вейн баккан и его верный пес. Вниз по течению лазурного ручейка, по заросшему мхом бережку – и вот Черныш уже радостно шлепает по кристально чистой воде, не останавливаясь даже для того, чтобы попить, а Гвилли едва поспевает за ним, прыгая с камня на камень. С шумом пробираются друзья сквозь заросли кустарника, любуясь игрой солнечных лучей, пробивающихся между туго сплетенными ветвями деревьев.

Внезапно Черныш рванулся назад, отпрянув от зарослей дуба, темной стеной уходивших в глубину леса насколько хватало взгляда. Собака обогнула мрачный участок, стараясь держаться подальше. Гвилли последовал за ней, не рискуя подходить слишком близко к древним деревьям. Однако он не мог не уступить соблазну заглянуть туда, в зловещую тьму. Взгляд его искал чего-то… чего? Он и сам не смог бы сказать.

Это было одно из тех сумеречных заповедных мест, о которых говорят только вполголоса и куда простым смертным путь закрыт. Много слухов ходило об этих потаенных местах. Поговаривали, например, что здесь обитают едва различимые для обычного глаза существа – великаны с тяжелой шаркающей походкой и быстрые, снующие взад-вперед карлики. Некоторые жители лесных чащоб были плоть от плоти земли, других можно было спутать с деревьями и кустами.

Однако, кем бы они ни были, на прохожих они не нападали и препятствий им не чинили. Те же, кто осмеливался нарушить границы владений лесных обитателей, исчезали без следа.

Старожилы рассказывали, что раньше в лесу Вейн царила тьма и попасть сюда было невозможно. Однако когда варорцы оказались в безвыходном положении, гонимые непримиримым врагом, Лес приютил их, дав пристанище.

А после того, как варорцы, собравшись с силами, победили неприятеля, Лес поделился с ними своими полянами и оврагами, прогалинами и борами, хотя некоторые места так и остались заповедными.

С той поры варорцы жили в лесу общинами, носившими название глейдов, и никто не осмеливался нарушить их покой. А если враг и пытался посягнуть на лесные владения маленького народца, как случилось тысячу лет назад во время Зимней войны, с ним расправлялись беспощадно.

Под прикрытием древнего леса варорцы чувствовали себя в абсолютной безопасности, однако, несмотря на свободолюбивый дух, не решались проникать в заповедные местечки: ведь там можно было нос к носу столкнуться с лисьими всадниками (некоторые называли их еще фокс-райдерами), Живыми холмами, Сердитыми деревьями, Стонущими камнями и прочими сказочными существами.

Само собой разумеется, что, пробегая по опушке одного из этих погруженных в темноту участков леса, Гвилли невольно вглядывался в глубь его, высматривая что-то…

Вдруг папоротник зашуршал, и из-под черного полога леса выскочила косуля. Черныш подпрыгнул на месте, скуля от нетерпения и ожидая только команды хозяина.

– К ноге, Черныш, – приказал Гвилли. Сердце его готово было выпрыгнуть из груди.

Черныш пытливо взглянул на варорца, отказываясь верить собственным ушам. Нельзя преследовать?

– Не сегодня, псина. Сегодня мы охотимся на птиц.

Сердце Гвилли билось уже спокойнее. Треск сучьев и шелест листьев под ногами косули замерли вдали.

– Ищи, Черныш. Вперед!

Черныш в последний раз осуждающе взглянул на хозяина и снова принялся наматывать круги, пытаясь уловить запах дичи. Варорец и его верный пес продолжали путь по лесу, а Гвилли уже и думать забыл о диковинных лесных обитателях. Конечно, все эти предания были ему хорошо известны, но он не придавал им слишком большого значения, ибо рожден был не в самом лесу, а на его опушке и воспитан был совсем в ином духе, нежели лесной народец. Поэтому Гвилли и Черныш предпочитали рыскать по лесу в поисках добычи, а на раздумья о старинных преданиях времени у них не оставалось.

Наконец Черныш встал в стойку: хвост вытянут, мордочка приподнята. Гвилли остановился, зарядил пращу и прошептал:

– Молодец, Черныш. Ату!

Собака медленно двинулась вперед. Хозяин шел за ней тихо, боясь спугнуть добычу. Его глаза не отрываясь смотрели в ту сторону, куда указывала морда Черныша.

Фр-р-р-р… Вальдшнеп взмахнул крыльями, но тотчас же кувыркнулся в воздухе и камнем упал на землю, сраженный камнем Гвилли.

– Черныш, взять!

Собака с готовностью рванулась вперед, скрылась в зарослях папоротника и вернулась с добычей в зубах.

Гвилли наклонился, чтобы взять птицу, погладил Черныша и почесал его за ухом.

– Ах, Черныш, дорогой мой товарищ, ты величайшая охотничья собака во всем лесу Вейн – да что там, во всем Митгаре! – Гвилли привязал птицу к остальной добыче и продолжал: – Твой нос и моя праща – вот залог нашего успеха. Мы с тобой непревзойденные охотники – и никто не посмеет с этим спорить!

Черныш стоял рядом и вилял хвостом, преданно заглядывая в глаза хозяину. Он не знал, что именно тот говорит, но был уверен: это что-то очень приятное. Собака вся так и светилась от радости.

Гвилли перекинул связку вальдшнепов через плечо и позвал:

– Пошли, Черныш. Пора домой. Нужно же нам похвастаться своей добычей.

Уловив в речи хозяина знакомое слово «домой», Черныш сорвался с места и побежал на восток, по направлению к опушке леса. Там, где лес плавно переходит в равнину, милях в двух-трех отсюда, на склоне холма стоял их дом. Сразу за долинами начинались древние Сигнальные горы, под влиянием времени превратившиеся в невысокие холмы, которые напоминали хребет великана и тянулись от крепости Чаллерайн на севере до Биконтора и Деллинских низин на юге.

Именно в сторону гор и направились Гвилли с Чернышом, хотя из-за деревьев было невозможно разглядеть их вершины, и скалы, и лощины, покрытые сочной зеленой травой.

Лес заметно поредел, освещенный полуденным солнцем, наполнявшим его теплом и летней истомой. Угрюмые деревья-великаны все еще попадались на их пути, но вид их скорее создавал впечатление защищенности, а не навевал ужас. Черныш то останавливался, втягивая воздух носом, то бежал дальше, догоняя Гвилли.

Наконец они вышли из леса, с опушки которого открывался чудесный вид на возвышенность, где располагалось хозяйство приемных родителей Гвилли – Орифа и Нельды. Из трубы лениво поднимался дымок и терялся на фоне голубого неба.

Друзья прошлепали по ручью и стали взбираться на косогор. Черныш припустил так, что только ветер засвистел в ушах, и Гвилли едва поспевал за ним.

Собака ворвалась во двор первой, заливаясь победоносным лаем. Гвилли, смеясь, прибежал вслед за ним и в несколько прыжков очутился на крыльце. С грохотом распахнув дверь, молодой баккан возвестил всему дому о своем приходе и поспешил на кухню, откуда доносился восхитительный запах. Черныш вприпрыжку бежал за ним. Ввалившись в кухню, Гвилли кинул на стол подстреленных вальдшнепов. Нельда оторвалась от стряпни и улыбнулась приемному сыну, она был рада видеть юношу.

Зачерпнув ковшом воды, Гвилли напился сам и налил Чернышу.

– Где отец? – спросил Гвилли, с трудом переводя дыхание после пробежки.

– В поле, – ответила Нельда. – Обед ему уже почти готов.

– Сейчас ощиплю птиц и отнесу ему обед, – проговорил Гвилли, подхватил вальдшнепов и пошел во двор, сопровождаемый Чернышом.

Нельда с улыбкой проследила за ними взглядом. На душе у нее было спокойно и хорошо. Женщина повернулась к плите и принялась помешивать содержимое кастрюли, хотя мысли ее витали где-то далеко.

Она нарадоваться не могла на Гвилли, ведь он был послан ей в утешение в час великой скорби, когда она потеряла третьего ребенка. В ночь, когда это произошло, она была одна: Ориф недели за две до того отправился в Стоунхилл, чтобы продать зерно, лук и свеклу и на вырученные деньги купить соль, гвозди и прочие необходимые в хозяйстве вещи.

На следующий день, когда она только собралась похоронить ребенка на холме рядом с двумя другими, могилки которых давно заросли цветами и травой, – до слуха ее донеслись крики Орифа, погонявшего мулов. Обернувшись, она увидела подъезжавшую к дому телегу, в которой сидел ее муж, а на руках – о чудо! – он держал раненого варорского ребенка не больше четырех лет от роду, он плакал и звал родителей. На голове малыша была глубокая рана, из которой сочилась кровь.

Нельда немедленно отнесла крошку в дом. Ориф рассказал, что его родители были убиты рюкками по дороге из Биконтора в Стоунхилл. Эта нечисть разграбила их палатки, раздела убитых, увела пони, а ребенка бросила умирать на дороге, где его и подобрал Ориф. Фермер промыл рану и обработал ее мятным раствором, чем, вероятно, спас ребенку жизнь: скорее всего нож, которым нанесли рану, был смазан ядом. После этого Ориф, не медля ни минуты, поспешил к дому. Он ехал весь день и всю ночь и чуть не загнал мулов.

Нельда заботливо сменила повязку. Она не отходила от малыша ни днем ни ночью. Как только ребенку полегчало, он тоненьким, срывающимся голоском поведал им о том, как ночью пришли «плохие» и убили папу с мамой. Он знал только, как его зовут, но фамилию и имена родителей вспомнить не мог.

Через неделю Ориф снова отправился к месту трагедии, где среди немногих уцелевших вещей он нашел пращу и подсумок со снарядами к ней, а также два дневника – старый и новый. Похоронив родителей Гвилли, Ориф вернулся домой, захватив с собой все, что осталось в память о них. Малыш, все еще слишком слабый, чтобы встать с постели, потребовал отцовскую пращу и камни. Осмотрев все это, он встревоженно спросил, где же «блестящие штучки». Ни Ориф, ни Нельда не могли понять, что он имеет в виду, а по-другому ребенок объяснить не мог. Не помогли и дневники, потому что ни муж, ни жена не знали языка, на котором они были написаны. Все же, внимательно изучив эти записи, Ориф заявил, что более новый дневник является копией старого.

А к тому времени, когда малыш Гвилли окончательно пришел в себя, Ориф и Нельда уже ни за что не согласились бы с ним расстаться.

Последние лучи предвечернего солнца окрасили комнату, где Гвилли, Нельда и Ориф только что отужинали. Черныш спал, свернувшись калачиком в углу. Сквозь открытые окна в комнату доносилось кваканье лягушек, а Ориф говорил о том, что завтра нужно будет подковать лошадей.

Внезапно Черныш встрепенулся, повел ушами и, вскочив с места, кинулся к окну. Тут же он завилял хвостом и, стуча когтями по полу, направился к двери.

Гвилли, последовав его примеру, тоже соскочил с кресла и в два прыжка оказался у двери. В этот момент раздался негромкий стук, и Черныш тихо тявкнул.

Гвилли отодвинул засов, открыл дверь и обомлел: таких прекрасных золотистых глаз он еще никогда не видел. Это были глаза такого же существа, как он сам, – глаза дамны.

Она улыбнулась:

– Гвилли? Гвилли Фенн?

Гвилли с раскрытым от восхищения ртом смотрел на нее, лишившись дара речи.

Дамна взглянула на онемевшего молодого баккана, на двоих людей у него за спиной:

– Ох, я так надеюсь, что вы тот самый Гвилли, который мне нужен, ведь я с таким трудом вас разыскала! Меня зовут Фэрил Твиггинс, и я пришла по поводу пророчества.

Глава 5
ГЛЕТЧЕР
ЛЕТОПИСЬ ВРЕМЕН
(прошлое и настоящее)

Сначала было так: усыпав небесный свод звездами, Адон приступил к созданию Солнца, Вселенной и сверкающих странников, никогда не прерывающих свой путь в поднебесье.

Он сотворил и Луну, но до поры до времени решил не выпускать это светило на небосвод, вероятно полагая, что мир еще не готов лицезреть его сумеречный свет.

В те далекие времена Земля напоминала адский котел, содержимое которого бурлило, пузырилось и стремилось вырваться наружу. Языки пламени и гигантские клубы пара поднимались над безжизненной пустыней, раскаленной и неистовой в своей первозданной ярости. Из черноты межзвездных просторов на Землю низвергались каменные, железные, ледяные глыбы, которые, попадая на обжигающую почву, плавились и рассыпались миллиардами огненных брызг.

Земля выдержала, закалившись в испытаниях.

Эра сменялась эрой, и постепенно поверхность Земли начала остывать. Жар и пламя отступили, хотя иногда небеса все еще разражались огнепадом гигантских метеоритов.

Похолодание продолжалось. Постепенно образовалась корка, подобная застывшей накипи на расплавленном металле.

Пошли дожди, не прекращавшиеся на протяжении тысячелетий. Океаны наполнились водой, разлились по поверхности Земли, пока наконец не оставили лишь один голый и безжизненный участок суши, превратившийся в континент. Дождь лил не переставая, но океаны уже наполнились до предела.

И тогда выпустил Адон Луну на небеса, дабы она сменяла Солнце. Луна, прилетевшая из неизведанной дали, смогла бы столкнуться с Землей, подобно древним метеоритам, и тогда мир перестал бы существовать. Но это противоречило великому замыслу Адона, и этого не произошло.

Луна пролетела мимо, своей громадой закрыв все небо. Земля сотряслась, забурлила дремавшей под поверхностью лавой – и, будто под ударом огромного молота, континент рассыпался на части, числом тридцать одну.

Из пучины морской поднялись громадные волны, затопившие все вокруг.

А Луна все гуляла по небу, принося с собой смятение и хаос.

Континенты под воздействием огненного сердца Земли сталкивались, соединялись, рассыпались на мелкие части, сливались воедино. На их поверхности появлялись горные цепи и глубокие ущелья, вулканы извергали лаву и каменные глыбы из самого центра Земли. Одни континенты навсегда терялись в водах Мирового океана, другие появлялись на его поверхности.

Эра сменялась эрой, а Луна продолжала бесноваться на небесах. С каждым прикосновением ее мятежных лучей все новые и новые потрясения случались на Земле, но постепенно буйство светила утихало. Луна не улетала далеко, но и приближаться к Земле вплотную не осмеливалась. Она рыскала в поисках постоянного места, где могла бы продолжать свой космический танец.

Наконец Луна умерила свой воинственный пыл, но движение материков не прекратилось. Они дробились и вновь сливались воедино, и число их все время изменялось.

Все так же внезапно появлялись из межзвездной тьмы метеориты и астероиды, будто бы заброшенные сюда мощной рукой космического великана. Некоторые из них сталкивались с безмолвной Луной, некоторые падали на Землю. На протяжении нескольких веков сыпались на мир кометы с огненными хвостами – но потом так же внезапно все затихало, и небеса успокаивались до следующего нашествия.

Время шло, и на Земле становилось все холоднее.

И настал день, когда впервые пошел снег. Конечно, он растаял так же быстро, как и начался, – ведь Земля еще не до конца остыла, – но это был первый снегопад.

Эра сменялась эрой, и все так же Солнце, Луна и сверкающие странники бороздили просторы Вселенной, и все так же продолжала остывать Земля.

Снова выпал снег – сначала только на Севере и чуть-чуть – на крайнем Юге.

И вот на Земле стала зарождаться жизнь. Она принимала разные формы, продвигаясь постепенно от простого к сложному. Законы, которые она диктовала, заставляли растения и животных бороться за выживание и неизменно развиваться, становясь более выносливыми и жизнеспособными.

Континенты продолжали свое беспрестанное движение, на планете становилось то теплее, то холоднее. То ли это зависело от движения Земли по отношению к Солнцу, то ли наоборот. Как бы то ни было, погода постоянно менялась. Потом наступила зима и выпал снег. Должно быть, Солнце и Земля разминулись на космических дорогах или Солнце начало остывать, – во всяком случае, золотое светило уже не согревало Землю, как прежде.

А снег все шел и шел. Становилось все холоднее, и океаны обмелели, закованные в ледяные объятия. Постепенно стали формироваться гигантские глетчеры – ледники, башнями возвышавшиеся над поверхностью Земли. И вот уже почти вся планета была покрыта ледяной коркой.

Погода стала непредсказуемой и зависела теперь не от времени года, а от направления ветра – дул ли он с ледника или к леднику. Большую часть времени было нестерпимо холодно. Лишь там, куда попадали солнечные лучи, можно было с трудом выжить. Там же, где солнца не было, жизнь превращалась в изнурительную борьбу за существование.

Но однажды лед начал таять, а океаны вновь наполнились водой. То ли Солнце пробудилось ото сна, то ли оно приблизилось к земле – но мир снова расцветился красками и зазеленел, даже на полюсах.

Однако движение континентов и светил не прекращалось, и Земля с Солнцем то расходились, то вновь находили друг друга на дорогах вселенской бесконечности, а лед то покрывал всю поверхность планеты, то отступал опять. Лед вгрызался в почву и камни, пронизывал Землю насквозь с Северного до Южного полюса, образуя все новые глетчеры.

И все же они неизменно отступали под напором Солнца, но отступали неохотно, оставляя свидетельства своего триумфального шествия по Земле: глубокие долины, котлованы, ущелья и другие шрамы на теле планеты.

Последняя эпоха, ознаменованная нашествием льда, закончилась в Митгаре около двадцати тысяч лет назад. Несмотря на это, далеко на Севере, а также на крайнем Юге снег и лед сковывают землю не меньше чем на милю в глубину. Огромные ледяные шапки практически никогда не исчезают полностью. Они служат безмолвным напоминанием о прошлом и грядущем.

Однако стихия холода не желает ограничивать сферу своего влияния в Митгаре лишь полюсами – напоминания о ледниковом периоде встречаются и в других землях королевства: в горах Гронфанг, Ксиан, Ригга, в Чулу и на плато Утан.

Однако самым выразительным напоминанием об эпохе холода, если не считать заснеженных полярных вершин, служит Великий Глетчер, расположенный на северном склоне Гримволлских гор. Эта могучая ледяная река почти незаметно дюйм за дюймом, безостановочно несет громадные ледяные массы к отвесному обрыву, чтобы низвергнуть их на долины, простирающиеся внизу.

Когда летний зной достигает апогея, лед тает и разливается широкой, но мелководной рекой, напитывая землю своими водами, которые несут в себе раскрошенные камни, песок и землю с Гримволла.

Летом Глетчер тает, истекая водой, но никогда не исчезает до конца – ведь на смену лету приходит зима, а он лежит на пути сильнейших снегопадов, подпитываясь буранами и метелями, поднимающимися у самого моря Бореаль.

Гигантские массы снега слой за слоем, тонна за тонной превращаются в лед, местами молочно-белый, местами прозрачный, как горный хрусталь. Под давлением ледяной массы Глетчер продвигается вперед, и для ледника его скорость поразительна. Местами ледяные потоки оказывались заточенными в каменные мешки, откуда им уже никогда не вырваться. В толще льда под напором потока то и дело образуются глубокие расселины, которые, подобно мощным челюстям, готовы поглотить все, что попадает в них.

Так продолжалось с тех пор, как наступила зима и от смещения материковых плит образовались Гримволлские горы.

Так продолжалось вплоть до недавнего (по меркам ледниковых эпох) времени. Около трех с половиной тысяч лет назад в горах Гримволла был убит дракон, Черный Калгалат. Его смерть повлекла за собой великие изменения: земля содрогнулась, застряслась и застонала. Под самым Гримволлом была нарушена цельность континентальных плит, которые и по сей день трутся друг о друга, что служит причиной подземных толчков.

Изменения эти отразились и на Великом Северном Глетчере. Ледяные массы пошли трещинами и стали ломаться, не остановившись, а лишь ускорившись в своем движении. Глыбы льда обрушились на долины и застыли, достигнув конечной цели.

Со временем подземные толчки стали слабее, но не угасли окончательно.

Однако порядок вещей в главном остался неколебим: все так же дуют холодные северные ветры с моря Бореаль, все так же валит снег – слой за слоем восстанавливая покалеченный ледник, который был, есть и остается живым напоминанием об эпохе холода.