Текст книги "Банда Мило"

Автор книги: Дэнни Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

4. Предложение

– Думаю, на самом деле не все так плохо, – двадцатью минутами позже искренне заметил Гуди, когда мы по самые брови окунулись в холодный лагер.

– Не так плохо? Да просто ужасно. У меня ничего не получилось. Теперь представь, сколько я приложил усилий, чтобы получилось хоть что-то, – сказал я и сам содрогнулся от этой мысли.

– Честный труд, – рассмеялся за стойкой Рон. – Ничто на свете так не усиливает жажду.

– Рон прав. Я действительно чувствую, что сегодня заработал свои деньги, – гордо произнес Гуди.

– А я не хочу чувствовать, что заработал деньги.

Хочу, чтобы состояние было такое, будто я их нашел, и не заморачиваться по поводу морального удовлетворения от честно заработанных денег, – возразил я и еще сильнее пожалел о том, что не прихватил тогда десятку той старушенции. Осушил бокал, Гуди – свой, и мы заказали еще два, а также соленый арахис и жареный бекон, чтобы снизить вред от употребления алкоголя на пустой желудок.

– Закажем чего-нибудь поесть? – поинтересовался Гуди.

– Только не в этом гадючнике, – буркнул я, глядя на цены в меню. Как такое возможно, чтобы обычный бутерброд с беконом стоил четыре фунта девяносто пять пенсов.

– Тогда перекусим чипсаму, – предложил Гуди.

– Ты что, правда намерен продолжать трудиться на Теда? – поинтересовался я.

– Да, а что здесь такого? Платят наличными. Весь день на свежем воздухе. И никто не стоит целый день над душой.

– Не понимаю, как ты можешь этим заниматься.

– Ай, ко всему привыкаешь.

– Не хочу я ни к чему привыкать. Мы даже за решеткой так не вкалывали. А по мне, так лучше сдохнуть, чем горбатиться на воле. У меня руки отнимаются. Ноги ноют. А спина болит так, словно на ней мясник разделывал говяжью тушу.

– Погода не всегда выдается такая солнечная, – попытался утешить Гуди, но ему удалось лишь нарисовать в моем сознании картины снега, слякоти, воющего ветра и грязи.

– По мне, так уж лучше вернуться в тюрягу, – пробормотал я себе под нос.

– Ага, думаю, я тоже предпочел бы вернуться в армию, – разделил мои чувства Гуди.

– Кстати, а почему ты не там? Почему ушел? – спросил я, и тут меня внезапно осенило: ведь Гуди никогда не рассказывал о времени, проведенном в рядах вооруженных сил. Мы либо болтали о футболе, либо вспоминали старые добрые времена, либо обсуждали мои прошлые выходки, но он ни разу даже словом не обмолвился о службе в армии. Признаться, до этого момента я и сам не проявлял интереса к данному вопросу. Слишком уж увлекся собственной вновь обретенной свободой, чтобы заботиться о том, что там думает Гуди. Теперь мне вдруг стало интересно.

– Я не сам ушел. Меня вышвырнули. Ясно? – выпалил он, и я заинтересовался даже больше прежнего.

Гуди уточнил: – Несанкционированная стрельба, – заявил он и объяснил популярнее: – Прострелил кое-кому задницу.

– Кто? Ты? Ты правда кого-то подстрелил? Кого? За что? Давай-ка колись, чувак, кому ты там продырявил зад? Восполни-ка пробелы.

– Так, одному трусу в Боснии. Нас туда ненадолго забросили с миссией ООН.

– И зачем ты в него стрелял?

– Он удирал, я не хотел этого допустить, – изложил мой друг таким тоном, будто в мире нет ничего более очевидного, и у меня сложилось впечатление, что именно это он и сказал в свое оправдание, когда предстал перед трибуналом.

– Но ты ведь его не убил?

– Нет. Всего лишь продырявил штаны. Он не пострадал. То есть, конечно, пострадал: он вопил как резаный и все залил кровью. Ну, ты ведь понимаешь, что я хочу сказать. Он выжил… вроде.

– Ну и психопат же ты, – заключил я, но Гуди лишь пожал плечами. – Интересно, что при этом чувствуешь?

Ну, когда в тебя врезается пуля.

– Не знаю. Их языком я не владею, так что и не спрашивал. Но, кажется, боль довольно-таки жгучая.

Вот в такой манере некоторое время и продолжалась наша беседа, Гуди постоянно обходил вопрос своей службы в рядах вооруженных сил, так что становилось ясно: он либо не желает вдаваться в воспоминания, либо хочет приберечь их для себя. И его можно понять. Я никогда не служил в армии, так что толку разговаривать со мной на эту тему? Я – лицо гражданское и никогда не вникну во все тонкости дерьмовой армейской жизни, расскажи он мне об этом хоть целую сотню раз. Так какой смысл напрасно сотрясать воздух? В отношении тюрьмы я вел себя аналогично. Разумеется, если бы я повстречал какого-нибудь рецидивиста, мы, вполне возможно, обменялись бы уголовным опытом и впечатлениями за кружечкой-другой пива, но обсуждать подобное с людьми, ни разу не знававшими ужасов тюремного заключения, не совсем корректно. Наверное, такое чувство испытывает представитель любого рода деятельности. Если вам не приходилось учиться на дантиста, то вам вряд ли удастся поддержать разговор о зубах даже на уровне местного пломбировщика дырок, повстречай вы его в пабе. В конечном итоге разговор вместе с пивом плавно перетек в другое русло, а свои вопросы я решил отложить до лучших времен.

Хотя русло, куда, собственно, направился наш разговор, не совсем совпадало с моими интересами.

– Ты уже виделся с Норрисом? – поинтересовался Гуди.

Я поведал ему о нашей короткой встрече в ночь после моего возвращения и о его исчезновении после нападок Терри.

– А что?

– Да нет, ничего. Просто он тебя искал, чтобы перекинуться парой словечек, но при Терри разговаривать не мог, – объяснил Гуди и с заговорщическим видом вдруг перешел на шепот. – Что-то по поводу работы.

– Ну, ясно. Значит, Мило на воле уже целых пятнадцать минут; давайте-ка придумаем что-нибудь, и поживее, чтобы до вечернего чаепития он вернулся обратно в тюрягу? Выходит так?

– А? Не знаю я. Это все, что мне известно, – возразил Гуди. – Он только сказал, что есть работенка – настоящее дело, – и подумал, что она может тебя заинтересовать.

– Погоди-ка. Значит, поэтому Терри на него набросился? – рассудил я. Дошло наконец. Гуди как-то неубедительно пожал плечами. – Так-так, если ты в курсе и Терри тоже, скольким еще людям проболтался этот трепач?

– Может, стоит спросить самого Норриса? – равнодушно потягивая пиво, предложил Гуди.

– Ага, отличная мысль. Я пять минут болтаю с ним о его планах, он уходит, выполняет задуманное, а меня загребают за преступный сговор.

– Брось, не преувеличивай. Что тут противозаконного, если ты просто поболтаешь в пабе с приятелем за кружечкой пива? – поднажал Гуди.

– Нет, меня это не интересует. И знать ничего не хочу. Как вы, чуваки, понять не можете? Я теперь не тот, что прежде. Я полностью изменился. Исправился. Я ведь рассказывал, как у старушенции из сумки выпала десятка?

– Мило, эту историю ты рассказывал уже раз шесть.

И, кстати, в пятницу вечером ты, помнится, заявил, что нужно было толкнуть засранку на дорогу и кусачками срезать кольца с ее старушечьих пальцев.

– Не мог я такого сказать, – протестовал я, пытаясь припомнить, было такое или нет.

– О нет. Конечно, не мог. Такое ведь противоречит твоей натуре, ворюга хренов!

– Даже если и так, то это всего лишь шутка.

– Преступный сговор с целью обчистить старушку. Это пять лет, дружище.

– Думаю, версия слегка притянута за уши. Я всего-то хотел сказать… – Я вдруг замолк и воссоздал в памяти недавний разговор с Гуди. Особой проницательностью я никогда не отличался, но за годы, проведенные в неволе, видимо, у меня в голове установилась система заблаговременного предупреждения о подозрительном предложении. – В пабе, ты сказал?

– Что? – переспросил Гуди, взглянув на меня огромными глазами, словно щенок, наложивший кучку в любимый тапок хозяина.

– «Что тут противозаконного, если ты просто поболтаешь в пабе с приятелем за кружечкой пива?» Это же твои слова. Норрис собирался сегодня прийти сюда, так?

– Кто его знает? – бросил Гуди и украдкой взглянул на часы.

– Ах вы, кучка ублюдков! С такими друзьями, как вы, и легавых не надо.

– Ты давай-ка не пыли! Вчера я с ним встретился и сказал, что мы, может, зайдем сюда сегодня после работы. И все. Нет здесь никакого заговора. Мы вовсе не встречаемся тайно. Ничего подобного.

– Да пошел ты! Я ухожу, – рявкнул я и взялся стремительно допивать пиво.

– Слишком поздно. Я уже попросил повторить, – затараторил Гуди и как бешеный принялся пальцами сигнализировать находившемуся в противоположном конце бара Рону. – Слушай, кончай. Оставайся – пропустим еще по бокальчику. Совсем не обязательно разговаривать с Норрисом, когда он придет. Скажешь ему, чтоб отвалил. Или что-то типа того. Брось, не уходи. Потусуйся еще немного, пиво на подходе, – взмолился мой друг.

Подтянулся Рон и спросил, что нам угодно.

– Еще две «Стеллы», – ответил Гуди, в спешке размахивая пустым стаканом. – И два пакетика кешью.

Не в силах сопротивляться напору Гуди, я смирился с участью выпить заказанное пиво, однако еще больше утвердился в намерении не ввязываться в то, к чему не лежит душа. Я снова и снова повторял про себя слово «нет», представляя себе угодливые речи слащавого Норриса, и забрасывал в рот масляные орешки.

– Не волнуйся, вероятно, это будет что-нибудь вроде кражи яблок из соседского сада, – сказал Гуди, когда Норрис изобразил удивление при виде нас обоих.

Но я-то знал, что это не так.

Супермаркет.

И не простой супермаркет, а та охрененная махина за городом у кольцевой дороги, где некогда располагался газовый завод. Его и хотел бомбануть Норрис.

Пару лет назад он работал, там в ночную смену—расставлял корм для животных и жестяные банки с консервами – и, очевидно, решил, что обладает всеми секретными данными, чтобы вынести место за десять минут. Разумеется, не корм и консервы, а сто двадцать тысяч фунтов – это по меньшей мере! – использованных непрослеживаемых банкнот, которые можно найти в воскресном сейфе менеджера. По всей видимости, мероприятие планировалось на воскресенье, поскольку только в этот день выручку нельзя изъять и поместить в банк. На самом деле там будет не только воскресный сбор, но и деньги, вырученные за субботу. Так что действует специальное предложение: сопрешь одно, второе получишь бесплатно. По крайней мере так полагал Норрис.

По его словам, от нас требовалось всего-то войти туда посреди ночи, скомандовать всем на пол, вывести из строя сигнализацию, найти менеджера, за ноги, за руки отволочь его в кабинет, заставить открыть сейф, после чего запрыгнуть в машину и благополучно умчаться прочь. Все это можно осуществить максимум вчетвером (опять же словами Норриса). И, замечу, похоже, он знал, о чем говорит.

– А как же укладчики? Продавцы? Сотрудники охраны? Не знаю… девчонки из офиса? Мы их так и оставим? Просто крикнем: «На пол!» и «Не звонить легавым, пока мы не смотрим!» – так получается? – поинтересовался я у Норриса.

– О них не беспокойся. Это сборище идиотов. Мне еще никогда не доводилось работать с такими придурками. Пихни им в лицо обрез, они тут же наложат в штаны и не посмеют пикнуть в твою сторону, – уверенно ответил мой приятель.

– Как же ты пихнешь им в лицо обрез, если они рассредоточены по всему огромнейшему магазину? Прежде всего нужно собрать их в одном месте. Кто-то должен будет следить за ними. Только тогда можно заняться чем-то другим. А как сам понимаешь, для этого необходимы люди. Так что вчетвером у нас ни хрена не выйдет, – возразил я и сразу заметил, что как-то неосторожно употребил слово «нас», а потому заставил себя вспомнить более подходящее слово «нет» и не забывать о нем до самого закрытия бара.

– Слушай, все выгорит, – заметил Гуди, оторвавшись от сосиски в тесте, когда мы вышагивали по центральной улице.

– Господи ты боже мой! Мать твою, Гуди, сменишь ты наконец пластинку? Мне даже самому неверится, что я об этом говорю. Я завязал, вникаешь ты? Все. Конец. Я на пенсии. Больше никаких дел. И думать об этом не желаю, – заявил я и, дабы продемонстрировать степень своей раздраженности, прибавил шагу и стал энергичнее копаться пальцами в пакетике чипсов.

– Мило, дружище, ты только подумай о денежках. Сто двадцать штук! И это как минимум!!! Все твои прошлые дела и рядом не лежали! Ты никогда еще не участвовал в таком крупном дельце.

– Точно. И начинать не собираюсь.

– Послушай, нам не обязательно сразу соглашаться. Можно ведь сначала все обдумать, взвесить, прежде чем отказаться от идеи. Если все действительно так просто, как он говорит, то…

Я оборвал его, развеяв по тротуару горячий непропеченный картофель.

– Так просто, как он говорит? Тебе, похоже, следует проверить твою чертову башку, если ты веришь всему, что болтают всякие недоумки! Он – просто идиот.

Тюряги кишат парнями вроде него. Настолько жадными до бабок, что даже не удосуживаются обернуться и проверить, не стоит ли у них за спиной коп. В голове одни честолюбивые замыслы и ни капли разума.

Я утер подбородок и счистил с пальцев остатки чипсов. Тут Гуди решил пойти по другому пути.

– Тогда давай обойдемся без него. Он владеет информацией. Мы ею воспользуемся и все сделаем сами.

Вот это действительно вызвало у меня смех.

– Ага. Я просто мечтаю совершить такое крупное ограбление, подразумевающее двадцатилетний срок, зная, что Норрис – этот тип, который за жирный кусок полицейского вознафаждения продаст собственную любимую бабулю, – слоняется по городу и носит в своей тупой башке все детали преступления.

– Ему не выгодно сдавать нас копам. Так он скомпрометирует себя.

– Слушай, хотите ввязаться – на здоровье! Собирайте восемь или девять идиотов и валяйте, в тюряге всем места хватит. Я даже буду навещать вас время от времени. Только, пожалуйста, меня не трогайте. Я в этом участвовать не желаю. Не могу я больше растрачивать свою жизнь, сидя за решеткой.

– Да я ведь просто говорю, что нужно подумать. Что здесь плохого? – заканючил Гуди, чем окончательно лишил меня покоя.

Черт, как же я это ненавижу! Неужели людям настолько трудно принимать в качестве ответа слово «нет»? Почему так происходит всю мою жизнь? Все уговаривают, пилят, канючат… Я ведь не хожу и не принуждаю их совершать поступки, ими неприемлемые. Так почему они так со мной поступают? Нет. Нет. НЕТ!

– Ты так и не понял? У меня последняя возможность наладить жизнь. Я даже не допускаю мысли о том, чтоб пойти на дело. Даже в шутку об этом не помышляю.

Слишком велика тяга. Это, как и наркотик, вызывает привыкание.

– О чем это ты? – уставившись на меня, спросил Гуди.

– Сформулирую иначе. Тебе приходилось встречать завязавшего алкоголика? Мне – да. И вот что я тебе скажу: эти ребята больше никогда в жизни ни за что не прикоснутся к спиртному. Я был лично знаком с одним таким парнем. Он знал, что следующие тридцать лет своей жизни может прекрасно и счастливо существовать, и для этого ему вовсе нет нужды в божественном дурмане спиртного. Как осознавал чувак и то, что стоит ему втянуть носом запах фартука барменши, и он выползет из заведения, заполненный под завязку, с бутылкой пива в руке, не успев понять, что с ним произошло. Смысл в том, что, зная это, парень просто избегал соблазна. Вот и я тоже. Я никогда не вернусь на тот путь именно потому, что так сильно люблю процесс.

Просто говоря об этом, я вспомнил, как дрожит тело, когда в кровь выбрасывается убойная доза адреналина перед очередным делом, как от дикого восторга практически взрывается голова после его завершения. Да-а, самое приятное ощущение в мире. Оно лучше хмеля, лучше секса. Его даже не сравнить с чувством, испытываемым при освобождении из тюрьмы. Потому что, сидя за решеткой, ты все равно знаешь, что рано или поздно, но однажды покинешь ее стены, и окажешься на свободе. В воровском же ремесле никогда не знаешь наверняка, удастся ли тебе улизнуть.

– Знаешь что? – промолвил Гуди, угрожая мне недоеденной сосиской. – Похоже, ты потерял хватку.

Невероятно.

Как это возможно, чтобы двое людей, разговаривающих на одном и том же языке, не могли донести друг до друга свои мысли? Это очередной раз доказывало то, что я говорил о Гуди. Разве я давил на него, когда он не хотел рассказывать о своей армейской жизни? Нет, потому как понял, что для него это болезненная тема, и перевел нашу беседу в другое русло. Почему он не может сделать то же для меня? Я неоднократно объяснил ему свою позицию, но до парня, очевидно, она так и не дошла. Да, мы оба приняли на грудь, и пиво во многом препятствовало восприятию информации на слух. И все-таки как можно быть таким козлом?

Я с отвращением отшвырнул в сторону остатки чипсов, послал Гуди к чертям и направился домой, бормоча себе под нос: «Нет, нет и нет!»

5. Никакой надежды

– Так какой у вас опыт работы, мистер Майлс?

– Ну, я могу взломать и завести любую тачку до 1994 года выпуска. Умею скручивать пробег. Еще имею навыки обращения с домашней сигнализацией. Карабкаюсь, как шимпанзе, по водосточным трубам и, как призрак, пробираюсь в дом через окно. Также знаю, как купить в магазине три диска, заплатив за два. И полагаю, поупражнявшись минут пять, сумею в точности, до закорючки воспроизвести вашу подпись.

Пару минут мистер Барнс изучал мою беспорядочную биографию, после чего задал вопрос, которого я так сильно боялся:

– Так какой у вас опыт работы, мистер Майлс?

Если честно, то небольшой. И это видно по большим черным дырам в моем жизнеописании.

– Полтора года я проработал в сфере розничной торговли автомобилями и автозапчастями. Имею диплом механика. Пару месяцев – а на самом деле три или даже четыре – трудился в газетном киоске, три недели – на кондитерской фабрике. У меня была собственная бригада мойщиков окон. Случилось также работать со стариками в общине (если быть точным, целых восемьдесят часов), так что я неплохо нахожу общий язык с людьми, – излагал я, хотя, говоря по правде, с того злосчастного лета в общине у меня развилась пожизненная ненависть к этим несчастным созданиям к вонючим, лицемерным, надменным, злобным, умалишенным и занудным – трижды занудным и наискучнейшим престарелым засранцам.

– Понятно, – вымолвил мистер Барнс, опустил мою анкету на стол и, скрестив руки, подался вперед. – В таком случае, каким образом, по вашему мнению, ваш опыт – кроме того, что вы умеете ладить с людьми, – может пригодиться вам в торговле обувью?

Отличный вопрос!

Хотя, с другой стороны, какого еще я ожидал, устраиваясь на работу в обувной магазин?

– Ну… – начал было я и неожиданно обнаружил, что зашел в тупик.

Это дерьмо продолжалось уже несколько недель, и я так от него устал, что едва ли мог скрыть выражение полного презрения к торговому народцу. И что они о себе возомнили? Этот жалкий менеджер их магазина обуви, например? Сидит тут и считает себя Богом.

Как ваши знания, умения и навыки помогут вам продавать обувь? Да никак! Все, черт возьми. Это тупик.

Если вы никогда раньше не работали в обувном магазине и если вы не квалифицированный хиропрактик, то о каком еще необходимом опыте может идти речь?

Я отчаянно ломал голову, пытаясь изобрести подходящий ответ, но на ум приходило лишь одно: схватить этого умника за галстук, вытащить из-за стола и отлупцевать так, как он того заслуживал.

Как меня все достало! Сил больше моих нет!!!

Это уже восьмое собеседование, и каждое проходило по стандартному сценарию. Какой-нибудь ничтожный придурок в дерьмовом костюмчике приходил в необычайное возбуждение, пытаясь заставить меня умолять его о том, чтобы он соблаговолил предоставить мне работенку, на которой я мог бы зарабатывать пять фунтов в час. Все равно, укладывая ли консервные банки в коробки, подметая ли с пола людские волосы, обслуживая ли столы в баре, поджаривая ли картошку, подстригая ли лужайки, выгружая ли корпусную мебель с машины или развозя пиццу… А теперь вот еще втюхивая гражданам второсортную обувку. Я так от этого устал, Так утомился. До смерти!

Каким же надо быть неудачником, чтобы ответить ему: «О да! Я всегда мечтал трудиться в обувном магазине и помогать людям, подбирая для них ботинки нужного размера и к подходящему случаю! Это просто потрясающе! И однажды я надеюсь, как и вы, дослужиться до менеджера. Чтобы по прошествии пятидесяти лет, оглянувшись на свою жизнь, с гордостью произнести: «Я все-таки этого добился!» Вот чего ждал от меня этот козел. Но его шансы услышать от меня такие слова равнялись моим получить место в магазине обуви.

Видите, расклад изначально был не в мою пользу. На собеседования меня направлял центр занятости, так что все, с кем я должен был встречаться, знали о моих достижениях еще до того, как я переступал порог офиса. И кто предоставит работу типу вроде меня? На сей счет Тед оказался прав. Для меня загадка даже то, что эти люди вообще соглашались на встречи со мной. Возможно, за это им полагались какие-то правительственные выплаты или снижение налоговой ставки? Может, это такая программа поддержки неудачников? Я лично выгадывал из бесконечных хождений лишь одно – то, что продолжал получать пособие. Так что здесь по обе стороны стола имело место практическое применение бюрократии.

Зачем же тогда превращать процесс собеседования в такое напряженное занятие? И унизительное ко всему? Понимаете, если прознают, что вд не посещаете подобные встречи, вас просто сниму с пособия. Это и разумно отчасти. Иначе все «пособники» врывались бы в офис, распахнув дверь с ноги, и со всей ответственностью кидали бы восседающему за столом интервьюеру, что он – недоумок. Но такое не действует в отношении старины Барнси. Нет, для него это вопрос власти. Он просто получает удовольствие, изображая из себя крупную фигуру, большого и влиятельного человека, в особенности с тем, кто никогда в жизни при иных обстоятельствах не позволил бы себе терпеть подобное отношение от розовощекого лысеющего типчика с женоподобными ручонками и бабскими очками на переносице. Но что я мог поделать?

Откровенно говоря, из всех предложенных ранее вариантов этот представлялся наиболее привлекательным. Еще бы: не надо таскать тяжести, не надо садиться за руль и мотаться по дорогам в любом состоянии здоровья и погоды, не надо истекать потом на жаркой кухне. Ну покопаешься в поисках восьмого размера где-нибудь в подсобке, ну подержишь дамочку-покупательницу за тонкую изящную лодыжку смело, по-джентльменски, одновременно поглядывая ей под юбку. Да уж, это вам не лопатой махать. Намного приятнее! И риска никакого.

В общем, помявшись секунд пять, я так и не придумал ни одного подходящего ответа на вопрос, чем, собственно, мой опыт мог бы помочь мне продавать обувь, так что в конечном итоге решился ляпнуть первое, что пришло в голову.

– Ну, скажем, благодаря своей подготовке я до сих пор стою на ногах.

Барнси недоумевающее взглянул на меня, словно не мог уразуметь, какое отношение имеет к делу сказанное мной. Он прямо так и заявил.

– Что ж… Ладно. Ничем. Никаким образом то, чем я занимался раньше, не поможет мне в продаже обуви. Ну и хрен с ним. Зато я уверен, что справлюсь. То есть это, во всяком случае, не сложнее того, чем я промышлял ранее.

Я что, только что произнес на собеседовании «хрен с ним»?

– Э-э-э… В общем-то нет. Перейдем к следующему вопросу, – предложил Барнси, и у меня не было оснований это оспаривать. – У вас есть судимости?

Ни один интервьюер еще не спрашивал меня об этом. Такое произошло впервые. Мы еще шутили с Гуди, что, если такой вопрос возникнет, я отвечу: «Разумеется. Мой рекорд по магнитолам, сворованным за одну ночь, до сих пор еще не побил никто из Гемпшира». Теперь же, когда мне его действительно задали, этот ответ не казался мне таким уж удачным. Я принял решение ответить серьезно, а Гуди сообщить, что сделал, как мы и договаривались.

– Да. Я месяц назад освободился из тюрьмы.

– И за что вы там сидели?

Мне как-то не хотелось распространяться на эту тему, так что я вымолвил просто:

– За кражу.

Видимо, Барнси, любопытный засранец, этим не удовлетворился и решил дожать:

– И что же вы сделали?

– Кое-что украл.

– Что именно?

– Без обид, но полагаю, это вас не касается, – не двусмысленно заявил я, и парень, очевидно, сдался.

– Ну… э-э-э… В принципе нет. Я спросил лишь потому, что моя работа – управлять магазином, и по долгу службы я обязан знать… э-э… владеть информацией о подчиненных. – Он поперхнулся, закашлялся, принялся суетливо шуршать разложенными на столе бумагами и поправлять съехавшие с переносицы очки – и все под моим пристальным суровым взглядом.

– Да, у меня есть судимость. Да, я был осужден за кражу. Но все в прошлом. Я исправился. Ясно мне и то, что, приняв меня на работу, человек вынужден будет вести за мной круглосуточное наблюдение… И я это понимаю. Возможно, именно по этой причине вы можете от кого угодно ожидать кражи, но только не от меня. И даже не потому, что вы не спустите с меня глаз, а потому, что я совсем отчаялся доказывать людям, что изменился. Все, о чем я прошу, это дать мне шанс, Общество в целом недолюбливает преступников. И я больше не желаю быть таковым. Так что, предоставив мне работу, вы избавите общество от одного из них… Согласны? Это ведь совсем не дурной поступок.

Работу я не получил. Какая неожиданность! Да и кому, в конце концов, это надо – работать в гребаном обувном магазине?

Вот чего мне действительно хотелось, так это вернуться в автомобильную торговлю. Машины и всякого рода механизмы являлись первой моей любовью. К несчастью, в радиусе пятидесяти миль не было ни одного автосервиса, который согласился бы иметь со мной дело и без омерзения заглянуть мне в глаза. Меня даже на собеседование бы не допустили. Хотя, если подумать, в этом нет ничего удивительного. Учитывая мой послужной список угонов, любой автосервис, рискнувший взять меня на работу, просто обязан иметь кристально чистую репутацию, потому что мое присутствие повлечет за собой пристальное внимание к нему со стороны правоохранительных органов. А много ли у нас автомастерских, которые могут похвастаться доброй славой? Нет. Так что, похоже, я закрыл задвижку двери, ведущей в автомобильную отрасль. И какие еще альтернативы остались открытыми?

В тюряге у меня была куча возможностей получить профессиональное образование, но я все как-то отлынивал. Не хотелось. Я по большей части сконцентрировался на получении диплома механика и, по совету Терри, аттестата по английскому и математике. Тогда этого казалось вполне достаточно. Зачем тратить силы на обучение плотницкому делу или компьютерному программированию, когда я по освобождении намерен работать механиком? Все-таки удивительная штука – непредусмотрительность! Хотя, с другой стороны, многим ли парням, прошедшим обучение на компьютерных курсах, после освобождения удастся заполучить местечко в «Диксоне»? Как-то с трудом себе это представляю.

Меня вообще удивило, насколько, находясь в заключении, я подсел на изучение английского. Когда мне приходилось сталкиваться с ним в школе, сей предмет давался мне непосильным трудом за решеткой же он предстал мне как путь на волю. За время последнего срока я перечитал кучу книг, в большинстве своем остросюжетных: Реймонда Чендлера, Дика Френсиса, П.Д. Джеймса, Агату Кристи – короче, детективы. Они казались мне потрясающими, я просто зачитывался ими. И даже чуть было не рискнул написать собственную книгу. Выдумал детектива по имени Опасный Дик Дэнджер, который носился по Гемпширу, расследуя убийства. Проблема заключалась в том, что каждый раз, садясь за написание, я не мог отделаться от образа этого придурка Уизла. Он каждый раз всплывал в моей голове как Дик Дэнджер, так что я то прихлопывал ему пальцы дверцей автомобиля, то спускал с лестницы, то проламывал башку… Бедняга даже не мог толком приступить к расследованию, поскольку, едва оправившись, получал очередной пинок под зад. Сюжет тоже не отличался оригинальностью. Дика Дэнджера вызывали расследовать убийство в отдаленном районе города. Спустя полстраницы он выяснял, что это дело рук дворецкого. После этого я уже не знал, что с ним делать. Ничего не лезло в голову. Так что я снова подставлял детектива Дика под удар, выбивал из него дерьмо – вот и сказочке конец! В общей сложности я написал пять подобных сочинений. Самое содержательное из них размешалось на восьми страницах. И преподаватель английского заявил, что их никогда не опубликуют. Так что мой интерес к сочинительству иссяк. Забавная штука, но мои книжки нравились многим сотоварищам по тюряге. Должно быть, что-то их зацепило.

Только вот все это никаким образом не могло помочь мне в поисках работы. А работа мне действительно была необходима. Позарез. Не мог же я до самой пенсии находиться в подвешенном состоянии и бездельничать на диване у Терри! Я должен подняться и что-то предпринять. Только не копать. И не работать руками. И не таскать тяжести. Такое мне не подходит. Я просто не могу этим заниматься. И вовсе не потому, что не хочу – хотя в этом что-то есть, – и не потому, что считаю эту работу слишком унизительной для себя. Нет. Просто я не предназначен для подобного вида деятельности. С таким же успехом можно пытаться выиграть гран-при на повозке, что молоко развозит. Даже если повысить мощность, установив на нее высокоэффективный движок от «феррари», обуть в гоночные диски да еще убрать сзади решетку и дать фору на старте, она все равно никогда не победит. Почему? Да потому что молочные повозки не предназначены для участия в гран-при, как я не предназначен для копания гребаных канав.

Надо придумать что-нибудь другое. Совсем другое. Дайте мне шанс, и я им воспользуюсь.

По дороге домой из обувного магазина наткнулся на Элис. Она стояла на автобусной остановке со своим малышом в коляске, так что я остановился поздороваться. Я надеялся, что она заметит на мне костюм – костюм Терри – и поверит в абсолютную серьезность моего намерения порвать с прошлой жизнью. Но знаете, что она спросила?

– У тебя сегодня суд, Даррен, или что-то в этом роде?

– Нет, – небрежно бросил я. – На самом деле я возращаюсь с собеседования. Думаю, оно прошло удачно, – И, взглянув на мальчугана, добавил: – А это кто такой? Тот, о ком я думаю?

– Нет, просто какой-то ребенок. Только что нашла на улице.

Я пропустил ее слова мимо ушей, однако решил приберечь для себя притворные комплименты в адрес ее привлекательного отпрыска. Каким он, кстати сказать, и не являлся. Из него вряд ли вырастет красавец, Скорее наоборот.

– Послушай, Элис. По-моему, как-то неудачно у нас все началось. Я просто хочу снова попытаться наладить с тобой отношения, – выпалил я, все еще находясь под впечатлением от собеседования в обувном магазине.

– Даррен, похоже, ты так ничего и не понял. Нас больше не существует в природе. Все кончено.

– Погоди минутку. Мы что, даже друзьями остаться не можем?

– Мои друзья не обращаются со мной так, как это делал ты.