Текст книги "Бродник (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 17

Береговое.

21 января 1238 год.

Мы сидели всё в той же мазанке, где ранее я уже вёл переговоры с представителем бродников Перстом. Вряд ли можно было это место назвать удачным для переговоров, но за неимением чего-то другого приходилось ютиться и здесь.

На столе были кушанья, которые я в этом времени себе ещё не позволял. Пласкиня, как верный слуга ордынцев, всё лучшее берег для них. Я, после ревизии, не соблазнился на еду. Пригодилось.

Так что мы отрезали ножом куски от копчёного окорока, заедали всё это дело кашей, причём, гречневой, в этом мире не так чтобы и повсеместно употребляемой. Гречка была с мясом. Были на столе и лепёшки. Их испекли буквально перед самым прибытием монголов. Ну или кого-то другого, что мне сейчас нужно было выяснить.

Сидели по-богатому. И это сильно отвлекало. Голова немного кружилась от полноценной еды в большом количестве. Однако, нужно приходить в себя и разговаривать. Собеседник еще более интригующее явление, чем сытная еда.

– Ты меня знаешь, я тебя не знаю. И это несправедливо, как я считаю. Ну да прямо сейчас исправим сие, – начал я разговор.

Говорил я таким тоном и с таким видом, чтобы не показывать ни своего смущения, ни толики раболепия. Напротив, беседу начинал, как словно я тут доминантный самец. Впрочем, так и есть. Собеседник не казался сильным и уверенным в себе человеком.

Может быть, такая модель поведения и была опасной. Вот только не мог себя перебороть, и не хотел. Передо мной был предатель. Если этот человек явно славянской наружности занимает какое-то высокое место в ордынской иерархии, а, судя по всему, это так и есть, то пусть хоть казнит меня, но я не смогу выдавить из себя уважение к существу, которое явно же видит, что творят монголы, и при этом продолжает им служить. Но четкого отвращения пока не было. Нужно послушать, что скажет.

Конечно, если он, подобно мне, с одной стороны готов служить, с другой – уничтожать врага, тогда вопросов никаких. Это мой побратим. Но что-то я сомневаюсь.

– Невежлив ты. Я Лепомир, писарь самого темника богатура Субэтея, – заметил мой собеседник. – С чего это? Разве же не боишься, что я кликну охрану свою и…

– Задавал приказы русичей убивать? – решил я дальше гнуть свою линию, перебивая Лепомира.

Я специально сел на лавке так, чтобы заграждать выход своему собеседнику. Так что, если дело дойдёт до реального обострения ситуации, буду его убивать.

– Нет, таких приказов я не отдавал. Я не убивал никого, – отвечал, как на допросе Лепомир.

– Ты показал уже свою слабость. Сильно беспокоишься за жену. Я понял, что она приехала с тобой. Не хочу угрожать, но ты служишь врагам земли моей, – сказал я, не слишком-то и завуалированно все же угрожая.

– Так и ты служишь им, если бродник, а не решил бессмысленно воевать. Ордынцы сейчас столь сильны, что я не знаю, кто их сможет остановить, – сказал Лепомир.

Очень интересное заявление. И если внимательно к нему отнестись, то можно немало почерпнуть. Во-первых, этот человек не ассоциирует себя с ордынцами. Мол, «они», не «я». А ведь если он предатель, то тут своя психология.

Почти каждый, кто предаёт свой народ ради другого народа, хочет считать себя частью тех, в пользу кого он предал. Они ищут и находят оправдание своей низости. Редко можно встретить людей, которые однозначно будут относиться к себе, как к подонкам. Это уже какая-то психологическая аномалия. Чаще всего человек будет оправдывать свои действия чем-то хорошим, коверкать понятия, стараясь рассмотреть яркий свет в тёмной комнате.

Во-вторых, он говорил о том, что ордынцы сильны, с некоторой грустью. Или Лепомир очень открытый человек и не умеет скрывать свои эмоции, что вряд ли – не смог бы он подняться хоть сколько-нибудь в обществе абсолютно чуждом ему, было бы это так. Или эмоции настолько сильны, что их скрывать сложно, и всё равно они вылезают наружу.

– Ты хотел бы, чтобы положение изменилось, и ордынцы проиграли эту войну? – я задал ему более откровенный вопрос.

Мой собеседник посмотрел мне в глаза, усмехнулся каким-то своим собственным мыслям.

– А мне надоело бояться, устал я трястись от страха каждый день. За себя устал дрожать, за семью свою. Я уже сделал много того, что могло бы помочь русичам, сильно больше, чем многие русские люди. Я предупредил боярина Евпатия Коловрата, что его ждёт засада… – казалось, что Лепомир не моргает, строго смотрит прямо мне в глаза. – Знаешь ли ты такого боярина?

– Я из Рязани. Там все знали Евпатия Коловрата. Но слухи доходят и к нам на реку. Он всё-таки попал в засаду и был разбит. Ты видел смерть его? – говорил я, не отводя глаз.

– Я видел лишь то, что хотели показать темнику Субэдею. Многие верят, что колдун Коловрат не умер, и что то тело, которое было облачено в его доспехи, – это не он, – сказал русич на службе у монголов.

Да, похоже, что мне с Коловратом будет сложно, если я собираюсь претендовать на лидерство. Всё-таки лидером сопротивления должен быть тот, о ком уже слагают былины и кого искренне боятся ордынцы. Но еще посмотрим, чье кунг-фу сильнее.

Кое-что я уже слышал о том, как проходил бой у горы Плешивой. И, возможно, рязанские ратники не приукрашивали то, с каким страхом ордынцы, имея колоссальное численное преимущество, всё-таки лезли в бой.

– Как расходится станем? Ты выдашь меня? – спросил я.

При этом, не хотелось убивать Лепомира. Уже не хотелось. И не потому, что потом придется отдавать приказ резать всех монголов и это чревато. Он может быть очень полезным. Он знает реалии, служит Субэдею, значит может подсказать на какую-нибудь слабость ордынцев. Ну не может у них не быть слабых сторон.

– Я разумею твой замысел. Тут, на поселении, никак не можно тебе убить монголов. По-первое, эта полусотня сильна и умела. Многих своих ратных потеряешь, если и вовсе сдюжишь. По-другое, никак не можно привлекать внимание ордынцев к поселению. Если они просто узнают, что это твои воины изничтожили лучших монголов, сюда придёт тысяча, – удивлял меня Лепомир.

– Ты так говоришь, будто бы не против того, чтобы я напал на этих монголов, – сказал я, не признаваясь, что это и есть моя цель.

– А, может, сие мне и нужно? – сказал собеседник, не моргая, и установил на меня тяжёлый взгляд.

Я не спешил отвечать и старался не выдать своего недоумения подобному повороту разговора. Оставалась вероятность того, что меня раскручивают на признание, чтобы потом…

А что может быть потом? Бой, и русич, находящийся на службе у завоевателей, первым отправится к праотцам. Играть ва-банк мне не хотелось. С другой же стороны, Лепомир увидел, что серебряная пайцза поддельная. И у него уже были возможности для того, чтобы отдать приказ охране и начать действовать активно и против нас.

– Жировит всё мне рассказал. И не всё из этого я рассказал Субэдею. Я не хочу больше быть рабом, пусть даже одетым в шелка. Я не хочу, чтобы моя жена считала меня трусом. Сейчас её родичи начали бунт против ордынцев… – русич замолчал и всё-таки отвернул взгляд. – Она из племени аланов. И когда до темника дойдут сведения, что аланы вновь скинули власть монголов, он, не задумываясь, прикажет её убить. Либо я отпущу свою жену на её родину, либо у неё не будет никаких шансов куда-то уйти, если станет свидетелем расправы над монголами.

– Ты со мной сильно откровенен. Что, если я сейчас твоим охранникам расскажу о твоих словах? – сказал я, изучая реакцию собеседника.

– Так поведай и о том, что ты измыслил их убить, – сказал Лепомир.

Складывалось впечатление, что он устал. Бывает такое психологическое состояние, когда и трус вдруг становится отчаянным смельчаком. Будто бы закрывается забрало шлема, и те страхи, которые давили на человека много лет, становятся не видны. В таком состоянии совершается много бед и ошибок. Мой собеседник смирился с тем, что предстоит совершить поступок, а не прятать голову в плечи.

– Расскажи мне о себе! – потребовал я, уже склоняясь к тому, чтобы довериться этому человеку.

Или он гениальный актёр и умеет скрывать свои эмоции, играя сложный характер, или всё же он говорит правду. Это было эмоционально, словно бы на исповеди, или перед психологом. Такие признания, что мужику стыдно рассказывать.

– Я боялся… я струсил… Я смолчал… – вот какие слова то и дело звучали из уст Лепомира.

Я слушал пересказ автобиографии. Быстро понял, что передо мной такой человек, которых на Руси не сыскать. Я не про трусость, я про образованность.

– Вместе с темником Субэдеем я был в Китае. Там постиг немало наук, узнал тайну, за которую другие могут заплатить большую цену… – говорил Лепомир, но я его перебил.

– Не о китайском ли снеге ты говоришь, о порохе? Так секрет этот ведом и мне, – удивил я моего собеседника.

Вот хотел удивить и делаю это. Но пусть заинтересуется мной. Такие умники должны стремится общению с равными по знаниям. А с кем ему говорить? Кто оценит, что он что-то там знает. Я оценю.

– Так отчего же русичи не используют порох? Можно поджигать бочки с ним, и чтобы внутри были камни. И тогда они разлетаются далеко и разят всех, кто рядом стоит. Но никто из тех, кто оказывал сопротивление монголам, китайский снег не использовал, – выказал сомнения Лепомир.

– У тебя с собой есть порох? – поинтересовался я.

– Немного. Два бочонка я всегда вожу с собой. Скорее не для того, чтобы убивать с его помощью, а, чтобы разжечь в любом месте костёр или иметь для примера, чтобы сделать ещё такой же, – признался русич. – Но там есть тайный состав. Его быстро не добыть.

О селитре говорит.

Но по пороху уже не так и плохо, на одну акция может хватить, если я заберу его еще и у Лепомира. Учитывая то, что три бочонка пороха принесли с собой рязанские ратники, да ещё два… Конечно, этого очень мало. И нужно в любом случае наладить производство пороха. Но лучше, чем ничего. И, по крайней мере, если устраивать засаду, то можно сильно удивить своего противника.

– Когда вы уходите и какой дорогой? – так и не признавшись, что именно я хочу сделать, спрашивал я.

– Я начерчу тебе. И сделаю это на таком материале, что ты ещё не видел…

– На бумаге, что ли? – сказал я.

– Да кто ты такой, ратник Ратмир? Отчего, если знаешь многие изобретения китайцев, не воспроизводишь это? Или ты знаешь о том, как производить бумагу, но только с крахмалом? Как то латиняне ладят ее. А после мыши подъедают, – усмехнулся русич.

Да, из истории я знал, что бумага в это время, конечно же, очень дефицитный продукт, но европейцы умеют её делать. Вот только у китайцев был всё-таки секрет, который долгое время был недоступен для Европы. В Китае бумагу делали под напором воды и для скрепления крахмал не использовали.

В Европе же, когда научились делать крахмальную бумагу, то острым вопросом стала её сохранность. Крысы, мыши, насекомые с большим удовольствием поедали это лакомство. Я же собирался делать бумагу из конопли или льна, может быть, ещё добавляя немного крапивы, но только потому, что на первое производство будет не хватать основного материала.

Рассылать листовки по Руси нужно уже по весне, не позже. Можно попробовать подготовиться отразить хотя бы частично ордынский удар следующей зимой. Кампанию нынешней зимы Русь проигрывает вчистую.

– Ни я, ни моя жена не должны пострадать. Потом ты возьмёшь меня в своё общество, наделишь высоким статусом, – это моё условие, если хочешь, чтобы я помог тебе, да не сдал тебя и твоих людей.

– Оставь жену у нас, – даже несколько неожиданно для себя сделал я предложение.

Но быстро в голову постучались многие аргумент в пользу своего предложения.

– Как? Мои охранники, а, скорее, соглядатаи и стражники, сразу догадаются, в чем дело, – развёл руками Лепомир.

Я усмехнулся. Часто интересные мысли при решении, казалось бы, сложнейших задач приходят неожиданно.

– Пригласи свою жену сюда, к нам. А я приглашу как будто бы свою жену, но это будет одна из женщин моего поселения. Я ведь видел в карете за твоей спиной женщину, которая была покрыта с головой в наряд, что и лица не было видно. Пусть переоденутся здесь. И наружу выйдет уже не твоя жена, а спутница, которую тоже я хотел бы сохранить, но…

Я не стал продолжать. Уверен, что этот русич, который собирается уйти с монгольской службы, прекрасно понял, что его жена будет у меня в заложниках. С одной стороны – это так, с другой стороны – ей не грозит опасность при нападении на караван.

– Может, ты и прав, что не хочешь мне доверять. Но тут я согласен попробовать. И не потому, что хочу оставить свою жену у тебя в заложниках, но потому, что не хочу подвергать её никакой опасности. Но и ты должен знать, что я могу быть выгоден тебе, и что убивать меня будет не с руки, – говорил Лепомир.

При этом я сам понимал, что его доводы, чтобы он остался жив, не такие уж и весомые. Если бы только эти доводы не слышал я, знающий ценность знаний.

Как же мне не хватает человека, который хоть в чём-то разбирается из тех новшеств, которые я собираюсь внедрять. Не стоять же мне самостоятельно и не производить каждый лист бумаги, обязательно нужен человек, который будет руководить этим процессом. А ещё порох…

Конечно, наши селитряные ямы вряд ли созреют раньше, чем через год. Но я надеялся хоть немного селитры получить уже осенью, может быть, подогревая сверху селитряные ямы и ускоряя химические процессы в них. Ведь если будет у меня порох к следующей зиме, то можно будет думать о каких-то исключительных сюрпризах для монголов. И уже думать о более масштабном сопротивлении.

А нет… Так нам ораву мужиков кормить нужно, поэтому можно этот перегной пустить на поля, собрав при этом в два, а то и в три раза больший урожай.

– Мы отправимся на запад. Перейдем реку и уйдем. Но я бы не советовал тебе нападать на нас уже завтра. Сделай это тогда, как мы уйдём от главы бродников Тура. Как выглядит моя жена, никто не может знать. Но ты подбери такую, чтобы была чернявой. Волосы жены могли видеть. Я нарисую карту и скажу, куда обязательно мы должны будем зайти через день после того, как выйдем от Тура. Там начинаются уже земли, где могут бродить половцы или венецианцы с генуэзцами. Так что однозначно на твоё поселение думать никто не будет. А у Тура достаточно ратников, пусть они в большинстве и плохо вооружены, чтобы монголы не тратили время и не посылали сюда большую тьму только из-за подозрений, – резонно говорил Лепомир.

Скоро монголы ушли. Я видел то напряжение, которое было у них во время нахождения на нашем поселении. Удивительно, но не пришлось переступать через себя и подкладывать хоть какую женщину под ордынцев, даже из тех, которые были готовы сделать это.

Этот запрет был дан русичем, что только добавило во мне уверенности, что он настроен решительно и против зла, за добро. И, наверное, да – единственная возможность сохранить ему жену и быть рядом с ней – это оставаться ей у нас. При этом она обязательно должна знать, что мы не прихвостни ордынцев, даже если притворяемся таковыми.

– Андрей, верно, что не стал входить в поселение, пока тут были ордынцы, – начинал я Военный Совет сразу после того, как гости ушли, и ещё не успели далеко удалиться их спины, как в город стали входить остальные рязанские ратники, прибывшие с Островного.

– Теперь я осознал твою задумку, голова Ратмир. С божьей помощью сделаем то, что должно, – отвечал Андрей.

Он впервые и однозначно назвал меня головой, причём, на Военном Совете, где собралось более десяти человек. Из них было девять мужчин и одна женщина.

Земфира, а именно так звали жену Лепомира, оказалась очень бойкой и строгой женщиной. Она и слушать ничего не хотела о том, чтобы совещание проходило без неё. Я же пригласил ее скорее из озорства.

Танаис тоже прибыла. А Земфира так и крутилась рядом со мной. Нет, я не видел от жены Лепомира флирта. Наверное, женщина просто боялась и подсознательно или осознанно выбрала меня себе в защитники. Но со стороны могло показаться и то, что скорее всего, показалось Танаис. Ибо нечего… Боже, какой же я все-таки… Не взрослый.

И то, что Земфира была на совещании, особого отторжение не вызывало ни у кого. В это время отношение к женщинам немного иное, чем домострой позднейших времён. Всё-таки женщины имеют слово. В том числе, я не хотел обострять ситуацию, и если Земфира послушает то, что должно случиться, то ничего дурного в этом не видел.

В самом крайнем случае и на неё найдётся стрела. Впрочем, если её муж вызывал сомнения и казался менее решительным, то вот жена…

«Ты станешь раздеваться при чужом муже?» – вспоминал я слова Лепомира, когда Земфира, услышав предложение поменяться одеждой с женщиной из поселения, тут же стала раздеваться.

Она только грозно посмотрела на своего супруга, но продолжила стриптиз в крайне стеснённых условиях небольшой мазанки.

На некоторое время я даже позавидовал Лепомиру, что у него такая красавица жена. Причём разделась она полностью. Может быть, и осталась бы в нижней сорочке, но таковой не имела. Так что мои гормоны вновь попытались захватить власть в голове, но получили решительный отпор.

На Совет рвалась и Танаис, но получила отказ. Может быть, я и вёл себя как несмышленый парень в рассвете пубертатного периода, но старался всячески игнорировать степную красавицу. Уже потому это нужно было делать, что я рядом с ней всё ещё начинал теряться, и это видели все вокруг. Что же я тогда за предводитель?

– Выдвигаемся уже завтра. Мы должны быть в означенном месте за один день до того, как придут ордынцы. И я рад, что Храбр Вышатович, – я посмотрел на старика. – Что ты уже имел дело с китайским снегом. С его помощью я рассчитываю на то, что наши потери будут малыми. Каждый ратник на счету. И воевать мы должны только так, чтобы сохранять жизни наших воинов для того, чтобы дальше бить врага.

Глава 18

Поселение Броды.

22 января 1238 год

Мирон сидел напротив немолодого человека, сплошь покрытого шрамами. Лысый, остатки волос брил, да и оставалось там… почитай только у шеи и росли волосы. Одет был скромно, но шуба лежала на лавке рядом соболиная. Так что хоть голым ходи, а соболя все равно скажут о статусе человека.

Казалось, что атаман бродников, Тур, должен быть бездумным разбойником. Именно так он выглядел. Но умные и проницательные глаза лидера «людей реки» выдавали в нём далеко не глупого человека.

Главное поселение бродников находилось на территории одной из когда-то оставленных крепостей. Скорее всего, эта крепость служила ещё когда-то интересам Хазарского каганата, потом и русичи здесь были, и половцы. Многие были, но никто не мог удержать эти места.

Но это если только владели крепостями державные русские княжества. Тогда и половцам, оказывается, есть дела до реки. И бродники стали своего рода компромиссом. Мол, никому земли и крепости не принадлежат, так и ладно, всех устраивает. А бродники? Так они всем служат, они не государство, не имеют никаких амбиций стать действительной силой.

И нынче, лишь только частично восстановив стены, да и то не из кирпича, а сделав надстройку из дерева, крепость не внушала ни страха, ни уважения. Тем более, что вокруг ни рва не было, ни вала, так…

Впрочем, от набегов отдельных отрядов половцев или чёрных клобуков спасали и такие укрепления. А от ордынцев не спасут и куда как большие стены.

С другой же стороны, у бродников были соглашения и с генуэзцами, и с ордынцами. Раньше и с половцами дружили. Как-то они оставались тем сообществом, которое было выгодно всем политическим игрокам в регионе.

Ну и мало кто мог похвастаться такой гибкостью в политике, которую показывали бродники. Если вдруг нужно кому-то подчиниться, то они могли просто взять и поменять одного атамана на другого, сразу же выказывая наиболее выгодные политические ходы.

– Это начудил иной атаман, не я… Я-то со всем уважением, – так могла звучать фраза нового атамана, которому приходилось решать ошибку своего предшественника.

Именно так было на реке Калка. Первыми пришедшие к русским князьям на помощь бродники, числом ажно более двух тысяч ратных людей, были готовы воевать за Русь и православие, старых богов. Однако, как только они поняли, что верх берут татары, тут же, у реки, избрали другого атамана. А после, ничтоже сумняшеся, перешли на сторону победителей.

Ушли тогда монголы, бродники поспешили дары принести новому киевскому князю. Мол, это же было при другом атамане. А сейчас мы верны союзу с единоверцами, кто не согласен, так тех побили. Иди, проверяй, побили ли они кого! Да и кто пойдет? Не близкий свет, и бродники не беззубые, опять же выгодны сохранностью бродов и чтобы земли по Дону не занимал кто другой.

Тем и жили, не тужили. Вот только Мирон уже понял, что такая участь тяготит бродников. Есть среди них те, кому не нравится спину гнуть всем и каждому. И таких на Дону всё больше. Тем более, что сила «речных людей» несколько пополнилась и беглецами из Булгар, но мало, из мордвы, прежде всего мокши, где не каждый род принял владычество ордынцев. Начинали приходить и русичи на Дон – из разбитых на реке Воронеж рязанцев или беглых рабов. И кто из них не приходил, так люто ненавидел ордынцев.

Но пока все было решаемо. И Тур держал власть крепко. Раньше… То, что община Пласкини, как и он сам, разгромлены, могло несколько изменить расклады.

– Ну и отчего сам твой старший Ратмир не приехал поклон мне отбить? – после затянувшейся паузы, когда два собеседника изучали друг друга, спросил Тур.

– Так во всём нужна разведка. Что, если ты, славный атаман, решишь, что проще всего изничтожить Ратмира и его людей, чтобы супротив тебя никто не пошёл, – спокойным ровным голосом отвечал Мирон.

– А что, готовы супротив меня выступить? За столь короткое время много ратных твой старшина найти не сможет. А у меня более тысячи, если по селениям соберу. До полторы тысячи точно будет, – отвечал Тур.

Мирон, опытный шпион, привыкший жить в условно враждебном положении практически всегда, быстро понял, что предводитель бродников не так сильно уверен в том, что за него пойдут остальные «речные люди».

– Мой голова, славный Ратмир, в мире с тобой жить хочет. Бродником желает быть. Никаких преград к тому нет? Вы всех привечаете, кто долю свою будет отсылать в головное поселение? – говорил Мирон.

Он уже прекрасно знал реалии, почти за три дня пути смог разговорить попутчиков и Перста, хотя с ним было сложнее всего, и других бродников. Уклад и правила, по которым живут речные люди, были просты. Не было каких-то особых критериев, чтобы стать бродником. Главное – приносить сообществу пользу, платить в общую казну, приходить по зову атамана. Ну ии пройти ритуал дачи клятвы всем богам и Господу Христу.

– Так что, я должен опасаться вас? – ухмыляясь, спросил Тур.

Он, конечно, всем своим видом показывал, что никого не боится. И так оно и было, потому что те эмоции, которые испытывал этот человек, сложно было назвать страхом. Тур был осторожным, предпочитал никогда не делать резких движений. Он хотел предупредить сложности, а не плодить их.

– Нет, не бойся нас. Мы же верим или в одних богов, или в одного Господа Бога Исуса Христа? Мы говорим на одном языке, мы похожи, так что же нам делить? – говорил Мирон.

Конечно же он лукавил. Но не говорить же Туру, что все может случиться. И если будет возможность стать во главе всех бродников, то вряд ли Ратмир откажется.

– Люди, говорящие на одном наречии, очень похожие друг на друга, резали с упоением себе подобных на реке Липе во время последней большой замятни, – философски произнёс Тур. – Я был там отроком-новиком пятнадцати летов, на стороне нынешнего князя Юрия ратился, проиграли мы, бежал…

Тур был в некотором замешательстве. Он чуял, что-то неладное, но выбора особо не оставалось. Ему нужны были люди, боевые, да ещё и одоспешенные. Но эти люди должны быть его, Тура, а не те, кто может бросить ему вызов.

– Через две седмицы у нас будет большой Круг. Вот пусть на него Ратмир и приезжает вместе с тобой и не более, чем ещё с десятком ратных людей. Пусть выкуп привезёт мне, если бродником хочет стать. А там и совет держать будем, – нехотя сказал Тур.

Дело в том, что внеочередной Круг «речных людей» созывается не столько из-за того, что власть на севере реки резко изменилась и пришли ратные люди, которые ещё не понять, чего именно желают. Были и свои внутренние причины, которые вынуждали Тура собирать людей.

В последнее время всё больше приходит чужаков, а бывало, и бродники, словно бы и сами никогда не занимались продажей рабов, как те девицы размягчаются и сожалеют, что ордынцы ведут русичей в рабство. Наслушаются россказней тех, кто смог сбежать от монголов, а потом начинают воду мутить. Были те, кто собирался чуть ли не всеми людьми проситься киевского князя, или черниговского, да хоть какого, чтобы принял.

Тур уже даже в какой-то момент хотел запретить принимать кого-то нового в ряды речных людей. И временно этот запрет мог бы сработать, несмотря на то, что он не отвечает тем ценностям, которые бродники пытаются взращивать. Вот только среди беглых рабов часто попадаются очень ценные люди.

Ордынцы, не будь дураками, не берут в рабы старых и некрасивых женщин, худых мужей, которые не владеют ремеслами. Так что поселение Броды прямо зажило иначе. Тут пропал и дефицит горшков, других керамических изделий, кожи стало немало, кузнецы появились. Но уже то, сколь пригожие девицы заявились к бродникам, уже не позволит Туру резко изменить политику. Свои же приспешники не поймут.

– Уверен, что Ратмир придёт на Круг и слово своё скажет, – решительно произнёс Мирон.

– А вот слов никаких говорить не потребно. Пусть за меня скажет, или промолчит. И тогда больших подарков от него не жду, главным подарком будет его добрые помыслы в мою сторону, – сказал Тур.

Атаман подумал, что поддержка пришлых ратных людей, которые хотят вписаться в общину речных людей, может сыграть решающую роль в том, чтобы тише звучали голоса против покорности ордынцам.

«Зная Ратмира, он своё слово скажет. Да ещё какое!» – подумал Мирон.

– И больше уделить тебе времени я не могу, так как у меня дорогие гости. Ты сам видел, что отряд ордынцев пришёл в Броды. И твой старшина тоже должен понимать и знать, как принимать нужно ордынцев и на чём у нас с ними договор, – сказал Тур.

Он резко поднялся. Далее, не прощаясь, покинул одно из немногих добротных, исполненных из сруба, жилищ.

Мирон уже знал, что примерно в полдень в Броды, как хозяева, которым все кланялись, зашёл достаточно большой отряд ордынцев, состоящий из более чем шестьдесят человек, из которых не менее полусотни были тяжёлыми конными.

Мирон наблюдал за тем, как пресмыкаются бродники перед этими людьми, внутренне кривился, но, когда случилось и рядом проходил один из монголов, скорее всего, командир отряда, он и сам поклонился. Потом сильно удивился, когда увидел, что охраняют монголы человека, который ну никак на них не был похож. Скорее, был русичем. И с ним была баба, вся закрыта, даже лица не видно.

Уже через час Мирон, в сопровождении каравана, с которым сговорился, чтобы иметь возможность купить зерно для общины, направлялся в Береговое. Шпион Ярослава Всеволодовича, который впервые в своей жизни хотел сыскать себе пристанище и душой жаждал не идти против своей совести, направлялся в общину Ратмира.

Однако Мирон был достаточно честолюбивым человеком, чтобы рассчитывать на то, что именно он может стать правой рукой Ратмира и заполучить некоторую власть над людьми. Может быть, даже и со временем подвинуть нынешнего главу, если Ратмир ведёт себя как-то не так, не собирается исполнять всё то, о чём рассказывал Мирону.

* * *

На юго-запад от Брод.

24 января 1238 года.

Ждать и догонять – вот две вещи, которые, как считается, хуже прочих. И понять это может лишь только тот, кто в данный момент догоняет или ожидает. Для других такая наука не актуальна.

День мы догоняли отряд монголов с Лепомиром во главе. Потом, когда всё же смогли их обнаружить, при этом не обнаружив себя, ещё больше ускорились, чтобы обогнать выходящих из огромного, если сравнивать с нашими, поселения бродников. Догоняли… Ждали… Операжали… ждали.

И вот, наконец, получилось выйти на нужно место и убедиться, что сюда же придет и монгольский отряд. Зверь идет на нас. И выдюжим ли мы этого зверя завалить?

– Храбр Вышатович, всё ли готово? – спросил я у старика.

– Так вместе с тобой закладывали бочки с китайским снегом, – недоумённо пожал плечами Храбр.

Ну да, вместе. Всё-таки у меня определённый опыт подрывного дела имелся. Уж точно не такой, как сейчас приходится использовать, но всё же.

Мы выбрали то место, на которое и указывал Лепомир. Тут дорога, или же, скорее, направление, сильно сужалось, с одной стороны был достаточно густой лес, относительно лесостепной зоны, густой. С другой стороны был большой холм. Если его огибать, то можно выйти на вязкие места, почти что и болота.

Вот там мы и спрятались: за холмом и в лесу.

Шестьдесят два бойца насчитывалось в нашем отряде. Даже больше ратников, чем это было у тех, кого нам предстояло разгромить. Большое ли это преимущество? Судить сложно.

Но если по числу бойцов преимущество наше было не так чтобы неоспоримое, то по задумке, которую мы реализовывали, преимущество было превеликое. Я рассчитывал, что подавляющее. Так что я всерьёз думал, что мы обойдёмся либо вообще без потерь, либо эти потери будут минимальными.

– Глеб Вышатович, готов ли ты? – обратился я к половцу, ну или к русичу, который был на службе у этого кочевого народа.

– Не сомневайся, – решительно сказал мне пожилой воин и указал на своего брата, Храбра Вышатовича. – Никак не хуже, чем он.

Неподалеку была Танаис. Я всё-таки бросил взгляд в сторону Валькирии. Всё же эта девка сильно дурманит мне голову. Она вновь была в своём кожаном наряде, обтягивающем женские прелести.

Брать Танаис на такое важное задание я сперва не хотел, но считал, что один славный лучник нам точно не повредит, а может быть, и сыграет ключевую роль в быстром подавлении любого сопротивления монголов. Она показала, насколько умело умеет пускать сразу две стрелы. Нет, точность страдает и у нее. Но когда нужно пустить больше стрел во врага, такая тактика хороша.

Эта прекрасная гадина вытрепала мне все нервы за время нашего перехода к месту засады. Несколько раз я чуть было не бросился в безумную драку к Андрею. Дочь Степи явно флиртовала с ним. И тот был не против отвечать.

При этом я видел, что Танаис посматривает в мою сторону.

У меня не было женщины достаточно давно. Желая только счастья Беляне, я ничего не имел против того, что она очень быстро сошлась с десятником Лавром. Более того, в некотором смысле я даже способствовал этому.