Текст книги "Бродник (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Крик, визг – бабы порскнули в рассыпную, завидев радостно бегущего к ним помощника. Если прибавить сюда ещё и впечатление от того, что огромный человек в синяках и без переднего зуба, а улыбается он ярко и не стесняясь, то – как бы не «вот оно, моё наказание» для всех. Теперь спать спокойно не смогут, всё будет мерещиться бегущий Дюж.

– Голова, там тебя кличет Глеб-кипчак, – подошел ко мне Лисьяр.

Пришлось даже специально притормаживать. Ноги прям несли вперед. Вот и поди разбери, что это: или какие-то истинные, глубинные эмоции; или… Девушки же ходят в бесформенных одеждах, крепко скрывают свои прелести. А тут… Кожа, изгибы тела…

– Чего ты хотел? – спросил я, нарочно отворачиваясь в сторону, чтобы не смотреть на Танаис.

– День клонится к закату. Дозволь остаться с вами! – спросил Глеб.

– Добро! Здесь пока оставайтесь. Нечего куда-то уходить в ночь. Мы подвезём вам одну из… нет, не одну, а три кибитки – крытые телеги, которые наверняка будут вам знакомы. В них переночуете, – сказал я.

– Госпоже отдельную! – сказала женщина в годах на ломанном русском языке.

– Пойдите по лесу, может найдете добрые дома! – усмехнулся я.

– Невежда, – тихо пробурчала Танаис.

Я сделал вид, что не услышал. Вступать в дискуссию? Нет, не стоит.

Потом еще раз приказал смотреть за пришлыми. При этом сменил главного соглядатая.

Думал сперва кому-то другому поручить такое дело. Но не смог с собой совладать и всё-таки назначил генуэзца. В связи с тем, что у него любовь с Любавой, он менее опасен для строптивой красотки.

И вот, как так получается, что умом я прекрасно понимаю, что со мной происходит, но всё равно же думаю несколькими иными частями своего тела. Впрочем, назначение Лучано особо не противоречит и разуму.

Ну а дальше я и сам пошёл работать, как и все те, кто был со мной в поиске потенциальной угрозы, оказавшейся строптивой девицей в кожанных штанах. Труд – он ведь всегда сближает людей, а еще и выбивает всякие мысли. И пусть, несомненно, должны последовать хоть какие-то репрессии (без реакции оставлять бунт нельзя), но люди должны видеть справедливость, а не моё барское отношение к ним. И не боюсь я ручки замарать.

А вот то, что за полдня мы сможем повалить столько деревьев, сколько пойдут на строительство ещё одного дома, – это вдохновляет.

– Власта выгнать из дома. Пусть строит себе и своей жене шалаш. На сегодня лишить еды. Будет артачится – выгнать! Акулина… – сказал я и увидел, как напрягся Мстивой. – Пусть с повинной придет и поклянется богам, что не станет более перечить мне. Ну а не будет этого, то и ты, Мстивой, отвечать за свою жену станешь.

Вот и приходится раскручивать маховик репрессий.

– Можно прийти к тебе ночью? – спросила Беляна, пряча глаза.

Я остановился. Неожиданно прозвучал вопрос в спину. Посмотрел в сторону, где, за деревьями, у холма, располагались и осваивались до крайней степени странная компашка из половцев.

– Да, приходи! – сказал я.

Лучше Беляна в руках, чем Танаис в мечтах. Может получится дурь выбить из себя. А то уйдут завтра половцы, а впечатления у меня останутся.

От автора:

Мою семью уничтожили, а меня сбросили в другой мир.

Но я ещё вернусь, и совсем не за прощением.

Я иду за местью.

/reader/504002

Глава 3

Холм у поселения.

5 января 1238 года.

Беглецы укладывались спать. Даже Танаис, обычно скрывающая свою усталость, и то беззастенчиво зевала и с нетерпением смотрела, как верная служанка Карима выстилала в кибитке шкуры и шерстяные ткани.

– Ну? Дочка? Как ты? – спросил Глеб Вышатович свою воспитанницу.

– Не называй меня так! Ты роняешь мое благородное рождение! – сказала девушка, высоко подняв нос к верху.

– Передо мной не будь гонорливой! – потребовал Глеб.

Танаис тут же сжалась. Устала она, да и действительно, перед кем кичиться своим происхождением? Тем более, что Орды, которой отец Танаис был первым беком, советником хана, больше нет, почти все убиты, а кто остался в живых пошли на службу к монголам. Убита, а до того осквернена, мать Танаис, благородная дочь ближнего боярина князя Олега Игоревича Курского.

Мать некогда была отдана замуж за благородного представителя Орды, причем принявшего христианство и бывшего так же наполовину русичем. Так что Танаис воспитывалась скорее в русской, христианской, традиции, чем была дочерью Степи.

Впрочем, это же как посмотреть. В седле девчонка сидела не хуже лучших всадников Орды Бирюка, из лука стреляла получше иных. Вот только у Танаис лук был несколько облегченный, все же силы ей недоставало для полноценного использования кипчацкого лука. Но она и со своим оружием не была безобидной.

– Мы должны уходить, – постаралась строго и решительно сказать Танаис. – Может в Курске найдем себя, или у кипчаков, что на Днепре и еще не разорены монголами.

– С чего бы нам уходить? Я от этих изгоев опасности не чую. Да и разве ты не заметила, как на тебя смотрел этот… головной их, Ратмир? – усмехнулся Глеб Вышатович.

– Так что, подложить меня под него хочешь? Или не от этого я бегу? – сделала вид, что разъярилась Танаис.

Тут же, услышав лишь только часть разговора, встрепенулся Айрат – один из ближних воинов убитого хана Бурюка. Айрат был безнадёжно влюблён в Танаис и готов следовать за ней хоть на край света.

Часть воинов разбитой Орды решила примкнуть к другому половецкому роду, который сориентировался и перешёл на сторону захватчиков. Среди предателей были родичи Айрата. Но он решил последовать за Танаис.

– Он не посмеет тебе причинить боль. Я уже смог спросить его людей. Отроки охотно рассказывали, как он – Ратмир. А еще… Человек, который подобными очами зрит на тебя, не способен причинить боль. Да если бы они хотели, то сразу бы стреляли, да тебя в рабыни забрали бы, – спокойно говорил сотник Глеб.

– Да как ты смеешь? – взбеленилась Танаис, словно бы и не была уставшей. – Я бегу от рабства, и никогда не буду рабыней. И Ратмир мне этот… Я была готова его убить.

– Меня не обманывай! Я как-никак родной дядька тебе и растил с мальства, – сказал Глеб Вышатович.

Танаис же продолжала пилить взглядом родного брата своей матери.

Некогда Глеб приехал в Орду Бурюка проведать свою сестру Елену, вышедшую замуж за славного бека Орды. Ну и влюбился Глеб Вышатович в кипчацкую девушку. Страсть была всепоглощающая, любовь, которую некоторые половцы ставили в пример жениху и невесте.

Но она умерла потом при родах, как и ребенок… Глеб же остался в Орде рядом с сестрой и племянницей, тем более что к этому времени уже произошли изменения в Курске и власть снова, как это часто бывало в русских княжествах, сменилась.

– Давайте спать! – сказала Танаис, поглядывая в сторону Айрата.

Он ей вроде бы и нравился, а может и нет. Или да? Парень-то достойный. И рода благородного… Ну бывшего благородным до того, как не произошло предательство. Но то, что девушка побаивалась Айрата – точно. Он был ревнивый, и не приведи Господь, еще услышит и поймет на что намекает дядька Глеб.

Ведь это именно Айрат освободил от пут Танаис, когда ее собирались насильно выдать замуж за одного из представителей перешедших на сторону завоевателей родов. И монголы и кипчаки пробовали сохранить хотя бы видимость законности происходящего. Так что через Танаис предатели собирались легально завладеть богатствами ее отца, убитого.

Да и красавицей она была и остается. Так что всем завидная невеста. Кроме только что нрава своего вольного. Вот и сбежала, куда глаза глядят. Сорвались тогда в ночи, и в путь.

– Нам было бы хорошо переждать время вот в таком захолустье, но чтобы иметь возможность уйти в любой момент. Появляться в Ширукане или еще где на больших стойбищах то же опасно. Тебя захотят взять в жены, но это будут не благородные беки, ибо за тобой уже не стоит отец и сильная Орда. Так что, дочка, тебе решать… Норов только свой убавь! – сказал Глеб, подошел, три раза поцеловал в щеки свою племянницу. – Черна ты в батюшку своего, но иная красота вся в матушку. Смотрю на тебя и словно с Еленой вижусь.

Старый воин резко отвернулся и пошел к кибитке, которую выделили ему с другими бойцами, что сбежали от предателей Орды Бирюка. Отвернулся, чтобы не было видно слез мужчины. Нельзя ему показывать свою слабость.

Он хотел было еще раз объяснить, в каком положении они находятся. Но… Не стал. И так понятно, что нет серебра, у них у каждого только по одному коню, ну и всего одна телега, где хранится очень скудный скарб, состоящий в основном из оружия. Нет еды, нет четкого понимания, что делать.

Некуда идти. Ведь Танаис тут же станет чьей-то наложницей. Понятно же, что другие кипчаки, задонские, западные, не будут уважительно относится к ней, красивой, но без силы, что может постоять за честь девушки. Погибнет Глеб, убьют Айрата, которые не смогут просто наблюдать за тем, как собираются позорить Танаис. И все… Так что было бы неплохо остановится здесь, в, казалось, уголке здравоумия, когда вокруг все сходят с ума.

– Утро вечер разум, – сказала немолодая служанка на ломанном языке.

И все согласились с ней. Только лишь Айрат то и дело бросал недобрые взгляды в сторону Глеба. Он понимал русскую речь, хоть и не слышал всего разговора дядьки и его племянницы. Но сразумел, что может получить себе конкурента за сердце красавицы Танаис.

* * *

Поселение

5 января 1238 года.

Солнце уже спряталось и не только за тучи, но и ушло с горизонта. Наступал не вечер, уже ночь. День был таков, долгий и сложный, противоречивый, что не подвести итоги и не поговорить с людьми было нельзя.

Я смотрел на сосредоточенные лица совета старейшин. Они смотрели на меня. Всё-таки если не чёрная кошка, то уж точно чёрный котёнок пробежал между нами. Такой, дикий, злой, способный если не сильно расцарапать человека, то оставить следы на руках того, кто его решил погладить

Сделанного не вернешь и недоверие нужно хоть как-то преодолевать. Иначе как жить и развиваться дальше? Вот и хмурился я, продавливая своим грозным взглядом людей.

Моё суровое серьёзное настроение, многозначительные паузы, не менее таинственные взгляды и жесты… Ничего из этого не сулило шутливого разговора или даже обычного.

– Мы убегали от войны, но от неё нигде не скрыться. Там, где войны нет, то много последствий от неё. Ошибся ли я с местом нашего побега? – я обвёл в очередной раз глазами собравшихся. – Разве же у нас кто-то умер? Али погиб кто в лютой сечи?

Собравшиеся молчали, ждали продолжения моей отповеди. Да, наверное, я не только говорил с ними, но и продолжал свой внутренний диалог, вываливая аргументы в пользу своего решения прибыть на Дон.

– Путь на север закрыт, на восток – также. Можно было идти на запад и в Киев, но и там половцы, пусть и большей частью союзной Руси, – но и они нам не помогут, – продолжал я свой монолог.

– А сюда по весне придут ордынцы, – Любава превращала мой монолог в диалог, или даже в дискуссию.

– Придут. И может так быть, что я им поклонюсь, – последняя фраза далась мне очень сложно.

Настолько, что это не могло пройти мимо собравшихся.

– А якоже «месть лютая», о чем ты вещал ранее? – явно с негативной интонацией спросил Мстивой.

Я не сразу ему ответил. Мне нужно было собраться с мыслями. Побороть то противоречие, которое во мне бурлило от уже произнесённого. Да, до сих пор не прошло желание срываться с места и бежать громить монгольские отряды, уводящие в рабство русских ремесленников, молодых мужчин, красивых женщин.

Вот только нужно включать голову и быть более изворотливым, чтобы побеждать. Ведь для победы, по сути, нужен один из двух основных факторов: сила, способная побеждать и переломить существующее положение дел; или, если силы недостает к открытой войне, ты партизанишь. Так меня учили еще в школе, так я воспитывался на подвигах белорусских, украинских, русских… советских партизан.

Долго размышляя, даже после того, как я уже, казалось бы, решил для себя принять второй вариант моей борьбы. Я до сих пор, как та собака на сене, не могу отказаться и от первого варианта – с грубой силой, но уже готов применять второй. Бить можно и нужно исподтишка.

А как хочется, чтобы вот так вот выйти в чистое поле, усмехнуться тысячам врагов, произнести шутку вроде того, что замаешься ты их хоронить после лютой сечи. Ну и – в бой, с выкаченной вперёд грудью и с мечом наперевес. Красивая, геройская, но, по сути, бессмысленная смерть.

Чтобы противостоять монголам в чистом поле, необходимо, чтобы было хотя бы тысяч двадцать ратников. Да таких, чтобы слаженно работали, с железной дисциплиной. И чтобы вооружены были чем-то, что неприятно удивило бы противника. Да и придумать тактику против их обстрелов из луков издали.

Нет, это нереально. Пока что. Где взять столько воинов? Но это еще один вопрос. Набрать войско можно хоть бы из наемников в Европе. Но дисциплина… Да нет, в этом направлении и думать забыть, если только без поддержки князей.

– Коли поведать вам кратко, что я мыслю и думаю, то скажу так: кланяться ордынцам не желаю, но выслеживать их после и бить из засады – вот мои чаяния и то, к чему склоняюсь я, – сказал я.

Мстивой ухмыльнулся. Конечно, я завернул, но для воина было главным – бить врага.

– А я уж было мыслить стал, что покориться ты удумал, а ещё того горше – сдать всех людей и встать рядом с татарвой супротив русичей, – сказал воин.

– Так, а после первой же засады придут ордынцы и выжгут нас всех, – сказала бабка Ведана. – Людям сия задумка не по нраву нынче придется. Они мирно жить желают. Так что сказать им, что поклонишься ордынцам, а они и не тронут, люди поверят и жить дале станут.

– Врать? – спросил я.

– Во благо! – ответила Ведана.

Я окинул взглядом присутствующих. Макар кивал в согласии, Мстивою было, как я понимал, уже все равно, что так с людьми и с бытом, он готов сражаться. Получается, что если соглать, то всем сестрам по серьгам раздастся? Тогда да, ложь во благо.

– Но если и выйдет замириться, показать, что мы не воюем, а дань приносим ордынцам, то не значит, что не будем готовится к войне и на поселении, и везде. И людям потребно говорить, что поставив крепость на острове, подготовив пороки, или как латиняне называют, катапульты, если у нас будет не менее сотни воинов… – я посмотрел на Мстивоя, чтобы тот продолжил мою мысль.

– Тогда кабы не две тысячи ордынцев нужно будет, иначе нас и не взять, – сказал он.

– И не пройти будет сюда великой конницей, а мы еще и засеки по весне почнем ладить… Но то на край, лучше избегать нам подобной войны, – сказал я.

Было видно, что Мстивой со мной согласен во всем и готов к подобному развитию. А вот бабка Ведана, на удивление бывшая сегодня согласная сомнениям деда Макара, в отрицание качала головой.

– Если всё по уму сделаем, да соберём тысячу ратников, то и против всей орды выстоять можно, – словно бы в него вселился хвастливый подросток, с огоньком в глазах говорил Мстивой.

Замечаю в последние дни за своим заместителем явную браваду. Он и побеждает в тренировочных поединках так, чтобы непременно показать превосходство. Как завидит Акулину, то грудь колесом. И всё-таки влюблённый мужчина несколько теряет связь с реальностью, возвращается в свои юные года, где большую часть ошибок человек совершает. Впрочем, по всему так выходит, что, может быть, и я начинаю влюбляться. Потому как не считаю мнение своего заместителя столь уж убогим и нереальным.

Но всё же я предлагал иное. Более приземленное и имеющее под собой обоснование.

– По большей части будем жить здесь. Но отберём те места в глухом лесу, куда добраться будет сложно или невозможно, если не знать как, чтобы детей и баб схоронить, коли уж придёт наш час стоять насмерть, – сказал я и вновь взял паузу, обратив внимание, как интенсивно качают головами в отрицание дед Макар и бабка Ведана. – Буде больше людей, то я бы сладил еще базу вдалеке, может и на Каме.

– Где? Туда больше месяца ходу! – удивился Макар.

– Надо, так и дойдем. Или получится…

Я замялся. Не нужно все же этим людям раскрывать мои перспективные планы. Слишком это сказочно пока звучит. Вот только нужно иметь и оперативные планы, тактические, ну и стратегические.

– Только думаю я, что лучше нам тайно бить ворога. Иметь такие места, куда людей, полоняных ордынцами, приводить, когда будем их отбивать. Но, если потребуется, то угождать ордынцам, – сказал я.

– Да коли им угождать, так придут и девок всех наших заберут, – они у нас холёные, любому мужу по нраву придутся, – выпалила ведьма.

– Лисьяр! – предоставил я слово нашему относительно новому члену общины.

Да, приглашение его на Совет Старейшин можно было бы считать ошибкой. Вероятно, что не стоит доверять человеку, который не прожил вместе с нами и… А сами-то мы друг с другом сколько прожили? То-то! По моим подсчётам, ещё и месяца не прошло.

Без доверия никак. Приходится. Пусть и следует жить по правилу: «доверяй, но проверяй!» И за Лисьяром присматривают все те, кому я доверился раньше. Пока нареканий по нему никаких. А вот как специалист по сообществу бродников он просто необходим на нашем совещании.

– Чтобы спокойно жить на Дону и не бояться гнева ордынцев, достаточно стать бродниками. После того предательства, что бродники сотворили, после битвы на реке Калке, они помогали ордынцам во всём. Они и разведывали русские земли, рассказывали о князьях, о числе ратников, переправляли ордынские отряды для разведки, имели запас травы и овса для ордынских коней… – говорил Лисьяр.

– Отчего же ты говоришь за них? Али ты не такой же? – это спросила Любава. – Ратмир! Отчего он с нами, коли ворогам нашим…

– На то мое решение, – строго сказал я, не желая еще в чем-то убеждать, уж тем более, оправдываться.

Всё-таки рано ей в серьёзных разговорах принимать участие. Думает девка, скорее, не своей головой, хотя она у неё и вполне разумная, а эмоциями.

Подробностей не знаю, но вроде бы там вышло что-то – один из отроков, которых привёл с собой Лисьяр, попробовал ухаживать за первой красавицей нашего поселения.

Ну и само собой он нарвался на гнев ревнивого итальянца, Лучанки нашего. Ну подрались парни из-за девчонки, не считаю это такой уж серьёзной проблемой, которая может повлиять на всё наше общежитие. Но Любава затаила злобу и на Лисьяра, и на всех, с кем он пришёл. Там-то всего синяк под глазом у Лучана.

Между тем, после моего кивка, Лисьяр продолжал.

– Я жил среди бродников, но никогда себя к ним не причислял. Я охотился и выживал, кормил свою семью. Это вам и предлагает наш голова. И я поддерживаю те предложения, – решительно и вполне жёстко сказал Лисьяр.

Если бы он проявлял такую же принципиальность и жёсткость, так, может быть, не отдал бы поселение соседей на откуп Врану. Или это Вран – ещё тот хитрец и боец, что ему противостоять сложно. Сложно, но у меня есть мысли, что это необходимо будет сделать. Вот ещё бы где найти человек пять добрых ратников, то решился бы. А не нашел ли я этих недостающих воинов? Как там красавица в кожаных штанах? Переоделась? Тьфу ты…

– А может, сие и есть решение доброе? – почесав бороду, задумчиво произнёс Макар. – Можно и поклониться врагу своему, ордынцу, но так, чтобы, уже на следующий день горло ему перерезать. Такие поклоны лукавы и бесчестны. Не каждый примет. Токмо как иначе бить ворога я не ведаю. И людям говорить про то, что бить кого намереваемся пока и не след.

Выискался мне тут боец! Его как раз-таки привлекать к подобным операциям, что рождаются у меня в голове, не стоит. Хотя арбалет в руках держит, копьем, видел, неплохо орудует, не гляди, что старик. Так что боевая единица, как есть. Но только отсиживаться в обороне.

– Все разумение имеют, что о нашем разговоре нельзя никому говорить? На том поклянётесь на крестах, на том поклянётесь на оберегах, здоровьем своим, своих детей, всем, чем я скажу, – строго говорил я.

Для меня, человека из будущего, произнесённые клятвы не такое уж большое значение имеют. Но это, если не верить в то, что боги существуют, что в какой-то немного другой, словно бы альтернативной реальности существует единый Бог христианский, что есть духи, которые обязательно услышат клятву, и если её нарушить, то покарают так, что и при жизни, и после смерти маяться будешь.

Я в это не верил. Хотя, признаться, некоторые суеверия очень настойчиво стучатся в моё сознание. Но вот люди, которые сидят рядом со мной, верят в это точно. Так что, когда я называл все те клятвы, которые хотел бы услышать от этих людей, немного приникался и сам.

День, взаправду, вышел неимоверно бурным. И уже давно хотел спать. Так что побрел в свое новое жилище. Ведь Власта я уже успел наказать, вернее только начал. И пока забрал у него добротный дом. В конце-концов я тут голова! И должен иметь свой терем. Тем более, когда мои жертвы, например в том, что живу в шалаше, не оценены по заслугам.

Но разве же дадут мне отдохнуть? Нет… Покой нам только сниться! Кстати, не понимал эту фразу. Ну если ты спишь, то уже покой. Дайте же поспать! Нет, не дадут!

От автора:

Поехал к друзьям на дачу, и очнулся на полу в полутёмной комнате. Люди вокруг величеством называют. Ну, здравствуй, император Александр, будем знакомы.

/reader/343966/3156370