Текст книги "Бродник (СИ)"

Автор книги: Денис Старый

Соавторы: Валерий Гуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4

Плешивая гора.

6 января 1238 год

Плешивая гора таковой и была. Многие объясняли то, что на вершине большого холма нет деревьев, да и кусты редкие, божественным вмешательствам. Мол, тут могут часто трапезничать Боги. А, значит, русские боги помогут.

Вот только воины все же сомневались, что даже с божественной помощью можно одолеть врага. Уж слишком превеликим казалось войско ордынцев. Тут было даже больше двух туменов.

– Не робей, братия! – скорее не подбадривал, а требовал Евпатий Коловрат.

Может, боярин даже и приказывал, ибо увидел, что не все его ратные люди смело смотрят смерти в глаза. Немало было и тех, у кого колени подрагивали, а глаза были от страха шальные. Уже не работало убеждение, что боги обязательно помогут рязанцам и их союзникам.

Но ведь никто не побежал. Ну или почти никто. Ночью, когда до всех была доведена информация, что наутро случится бой, всё же полтора десятка ратников ушли. И Евпатий намерено так сделал. Что будет бой можно было догадаться. А вот времени выяснять, кто же малодушный и готов побежать, не оказалось. И лучше такие убегут сейчас, а не в бою, увлекая за собой других.

Правда, не понять, куда вообще уходить беглецам, если все направления были перекрыты монголами. Разве что на юг. Так и там, как известно, должны быть где-то немалые монгольские отряды, которые пусть и не стоят в окружении, но всё-таки… Всё же на юг оставалось единственным направлением, которое могли выбрать беглецы. Однако, опасно, – с юга болота.

Боярин Коловрат обходил ряды своих ратников и требовал с них не робеть. Хотя, может быть, некоторым нужны были, скорее, слова поддержки и одобрения, чем требования и упреки.

Вот только сердце Евпатия было тяжёлым, как камень, и непробиваемым, как лучший узор [сталь] из свейского железа. Он мстил, и не понимал, как можно бояться, если ты уже душою умер. Страх должен быть только один – погибнуть раньше, чем убьешь двух-трех врагов.

Обойдя свое воинство, не забыв проверить, в том числе, готовность отряда тяжелой конницы, боярин сел за стол под навесом. Тут проходил недавно Военный Совет. А сейчас Евпатий Коловрат собирался в последний раз, перед битвой, обдумать действия. Ну и получить последние данные разведки.

– Говори! – потребовал Коловрат у десятника, которого отправлял на разведку.

– Укрывшись белыми полотнищами, мы затемно…

– Ты что, детишкам и бабам небылицы сказываешь али доклад учиняешь? – грозно спрашивал боярин Коловрат. – Нет часу тебя слушать. Говори! И тут же отправляйся на прикрытие входа на холм. В битве участие принимать не будешь.

Если для кого-то такое назначение было бы в радость, то для десятника-разведчика жестоким наказанием. Десятник бросил взгляд в сторону стоящего рядом с Евпатием дядьки и наставника боярина, сотника Храбра. Но тот был с невозмутимым видом и словно бы не замечал и не слушал, что говорит и делает воспитанник.

Кому, как не наставнику, знать, что за этой суровостью, грубостью сейчас Евпатий скрывает свои сомнения. Ведь понятно же, что сегодняшний бой – главный.

Понятно было и то, что Евпатий Коловрат привёл свой отряд в засаду сознательно. Использовал боярин Жировита, предателя Рязанской Руси, а ведь мог свернуть, не пойти к Плешивой горе. А Жировиту сперва отрубили руки, а потом, не раньше, чем через полчаса, предоставили подлому человеку возможность насладиться своей болью – и закололи.

И теперь то, что может считаться ошибкой, когда отряд вышел к засаде сразу не менее двух туменов врагов, – списывали именно на Жировита, как оправдание решению самого Коловрата. Бесчестно, немало кто это видел и понимал. Но… Сейчас с Евпатием разговаривать было невозможно. Он отвергал любую критику.

Храбр Вышатович чуть заметно кивнул головой, чтобы десятник, наконец, продолжил свой доклад.

– Токмо один выход и есть – через болото. Ордынцы же изготавливаются стрелять в нас из луков. А ещё изготовлены тысячи и пять сотен пешцев из тех, кого пленные называли хорезмийцами. По левую руку от этого отряда стоят ещё пять сотен пешцев народцев, что и не понять, кто, по правую руку – мордва, судя по всему эрзя, а иные – кто, я не разумел, – докладывал разведчик.

Болезненная, искривлённая болью и жаждой мести улыбка Евпатия означала, что примерно такой расклад он и предполагал. Потому и готовились отражать атаки пехоты.

– У них есть еще сотни две русичей. Там бабы, старики, дети…

– Собираются живым щитом выставить их? – все же не выдержал, спросил Храбр Вышатович.

– Дядька, я тебя предупреждал… Боле ни слова. Уходи прочь! – сказал Евпатий.

Храбр покачал головой. Одинокая слеза покатилась вниз по его щеке, рискуя превратиться в льдинку. Старику было горько не от того, что его прогнал Евпатий. Храбр Вышатович чувствовал ту боль, что была внутри его воспитанника. Он понимал, насколько тяжко Евпатию. Знал, но помочь ни чем не мог. Его воспитанник готовился умереть сам и погубить своих людей.

Храбр был почти уверен, что сперва ордынцы начнут закидывать камнями ту возвышенность, которую для обороны заняли отряды Евпатия Коловрата. Предполагал, что, возможно, даже и горшки с земляным маслом начнут закидывать на вершину холма. Во к чему готовиться нужно было. Но… Оказывался правым Евпатий. Готовилась атака Плешивой горы пешцами.

Ордынцы всё ещё считали возможным одолеть большой отряд Коловрата прямой силой. Ну или почти прямой, так как всё-таки засыпать вершину холма стрелами монголы посчитали необходимым.

– Коли ордынцы не почнут битву, я сам сие сделаю, – сказал Евпатий.

Но… Он остался один. Всех людей, которые раньше составляли окружение Коловрата, всех отослал от себя. Но не было времени что-то менять…

Последовали приказы. Стали проверяться те деревянные щиты, которых за последние два дня наколотили в изрядном количестве. Лучники-рязанцы стали натягивать тетивы на свои луки.

И лучников в отряде было много: чуть ли не каждый имел добротный лук, который в жизни купить не смог бы, не случись эта война. После того как разбили монгольскую тысячу, в отряде прибавилось сразу пять сотен добротных луков и изрядное количество стрел к ним. И до того трофеями взяли немало.

Ошибались монголы, которые посчитали, что смогут, не опасаясь сильного ответного града стрел, обстреливать отряд Евпатия. Хорошо обученный монгольский лучник может пускать стрелы на четыреста шагов и больше, хотя отряды, чтобы уверенно поражать противников, стреляли за триста шагов.

Конечно, стреляли не прицельно, а по навесной траектории. И, прежде всего, был расчёт не на меткость, а на кучность полёта стрел. Но мало кто мог отвечать и за триста, и уж тем более за четыреста шагов монгольским лучникам. Так что порой они обстреливали абсолютно безнаказанно своих врагов, а когда те начинали наступление, просто откатывались в сторону, продолжая поливать стрелами противников.

И об этой тактике прекрасно знал Коловрат. Потому требовал от своих воинов, чтобы они учились натягивать и стрелять из монгольских луков так далеко, как это могут делать и сами ордынцы. Получалось далеко не у всех, но здесь было ещё и такое преимущество, как возвышенность. Стрелять с вершины холма русским ратникам несколько сподручнее. И полёт стрелы, если и не сравним с тем, как лучник врага будет пускать стрелы, то сопоставим с их позицией.

Монгольские конные лучники выдвинулись резко, неожиданно, когда боярин Коловрат уже сам хотел начинать сражение.

– Стрелы! – закричали десятники и сотники.

Евпатию не нужно было отдавать приказы, чтобы массивные деревянные щиты стали подниматься словно из-под земли. Сколоченные из толстых грубых досок, щиты приподнимались и ставились на подпорки. Под них тут же ныряли русские ратники, выстраивались в две-три плотные линии, прячась за защитой.

Евпатий не прятался. Он вышел вперёд, встал перед щитами, вознёс руки к небу, словно бы призывая на себя смертельный дождь из монгольских стрел.

В это время наставник качал головой. Храбр говорил Евпатию, что если боярин будет сражён стрелой, то, как минимум, половина его людей – тех, кто на смерть идёт с именем боярина Евпатия Коловрата, – разочаруется, поверит в то, что не таким уж и неуязвимым является их любимец богов.

Но Коловрат слушать никого не хотел. Месть, жажда погибнуть, но взять с собой как можно большее количество врагов, затуманила его рассудок. Он ещё не успевал заснуть – только закрывал глаза, как видел погибшую свою семью. Они требовали отмщения, они звали его к себе.

В подробностях, которые здравый рассудок не может представлять, Евпатий словно наяву видел, как ордынцы насилуют его жену, а после топчут конями. Для него будто бы время остановилось, стало текучим, вязким, он видел, как медленно разрубается плоть его старшего сына, его надежды, того, в кого душу и силы вкладывал боярин, воспитывая достойно.

А потом он всё же засыпал, и вся эта история прокручивалась ещё и ещё раз. За ночь, порой, он видел и пять, и шесть раз практически один и тот же сон, лишь в котором менялись некоторые подробности, как правило, наиболее ужасные и бьющие прямо в сердце Евпатия.

Оттого и сердце становилось тяжёлым и жёстким, чтобы с ума не сойти. Так думал Евпатий, но наставник смотрел на своего, да, почитай, что и сына. Смотрел, ничего не говорил, ибо понимал, что слова канут в Лету и не возымеют должного действия. Но слёзы стекали по щекам мужчины, пробираясь через уже не такую плотную седую бороду.

– Вжух! Бдым-бдым! – свистели стрелы и ударялись в щиты.

Некоторые монгольские наконечники лишь застревали в древках и не причиняли пока никакого существенного урона.

– Други мои! Глянь, сколь много даров ордынцы нам прислали. Нынче, коли соберём все стрелы, так увеличим колчаны свои, – бахвалился один из ратников.

Евпатий недовольно посмотрел в ту сторону, откуда только что раздался этот шутливый крик. И он знал, что за шутками и весельем зачастую скрывают люди свои страхи, неуверенность, боль. Если бы не начало боя, то Евпатий мог подойти и плёткой хлестануть, ну или ударить рукой такого весёлого ратника.

Обстрел стрелами продолжался. Евпатий стоял. И, действительно, ни одна стрела не попала в него так, чтобы пробить броню. Ведь не голым стоял Евпатий и принимал на себя такой вот смертельный дождь. Сверху на нём был пластинчатый доспех, следом шла куртка из толстой шерсти. Дальше – ещё и кольчуга, стёганая куртка…

Так что пробить даже бронебойной стрелой подобное одеяние Коловрата было невозможно. И на голове у него, кроме шишака, ещё был и капюшон из кольчуги. И поножи были, и монгольским войлоком плотно обмотаны ноги. Так что даже прицельный выстрел с пятидесяти-семидесяти шагов не должен был пробить броню Евпатия Коловрата.

Получалось, что не настолько он уж и потерял рассудок, выходя вперёд и будто бы обращаясь к летящим стрелам, чтобы те его смертельно не ранили. Пять стрел попали-таки в Евпатия, но существенного урона ему не принесли. Так, лишь незначительные болезненные ощущения, и в будущем – синяки. Учитывая то, что будущего, скорее всего, и не будет, он вовсе не обращал внимания на такие мелочи.

– Луки! – взревел Евпатий Коловрат. – Лучники бей!

Как только поток стрел от ордынцев стал уменьшаться, боярин решил отвечать.

Русские лучники – ну а большинство, скорее, не лучники, а лишь те, у кого есть луки и кто худо-бедно умеет с них стрелять – выходили из укрытий. Далеко не отходили, выстраивались в линию буквально шагах в десяти от щитов. И можно было думать, что они будут стрелять, даже не понимая, куда полетит стрела. Однако в щитах были прорези – щели, через которые командиры могли посмотреть, где именно находится противник, и решить, куда и как стрелять лучше. Полет стрелы командира – первый, с указанием направления.

– Ордынские пешцы! – закричали воины. – Выходят пешцы!

Но Евпатий и сам видел, что враг собирается идти на приступ холма. Видел и улыбался. Вот таким решением враг даёт возможность Евпатию как можно больше убить врагов.

– Бей! – стали отдавать приказы десятники и сотники лучников.

И тут же не менее тысячи русских стрел полетели в сторону врага. Стрелял со своим десятком и сотник Андрей, оказавшийся в этом бою без своей сотни. Но и тот большой десяток, состоящий из шестнадцати лучших лучников отряда Евпатия Коловрата, стоил, может, и целой сотни воинов, чья специализация – точно не стрельба из лука.

Град стрел устремился в монголов и их союзников с холма. И большинство этих стрел летело в тех пехотинцев, которые сейчас начинали выдвижение к холму. У Плешивой горы пролилась первая кровь в бою. И кровь эта была ордынская, или тех приспешников, которые стали на сторону монголов.

Русские воины откровенно смеялись над врагом, который не мог восходить на вершину. Рязанцы порой даже забывали пускать стрелы и кидать камни в ордынских пешцев, увлекаясь нелепой картиной внизу. Ордынцы карабкались по склону, проскальзывали, сползали вниз, увлекая за собой тех, кто карабкался ниже. Ночью немало было воды вылито на склоны холма, и теперь там образовалась ледяная корка.

Но далеко не все вражеские пехотинцы выглядели смешными. Кто втыкал нож в корку льда – шёл дальше, уворачивался от летящих камней, прижимался ко льду, когда видел поток стрел.

– Лучники! Продолжай бить! Быстрее! – взревел Евпатий Коловрат, когда понял, что часть его отряда словно бы решила отдохнуть.

С другой стороны, на протяжении более двух минут монгольские луки натягивались русскими руками и пускали стрелы. И это требовало немалых физических усилий. Но Евпатий даже думать о подобном не желал.

– Стреляй по монгольским конным! – пуще прежнего закричал Евпатий.

Он заметил, что монгольские конные лучники подошли к холму слишком близко. Их было около пяти сотен. И если с пешцами, как считал боярин, можно и на мечах, и на топорах совладать, то конных нужно бить их же оружием, тем более, когда они сами подставляются.

– Конные тяжёлые – приготовься! – последовал следующий приказ Евпатия.

Было видно, что между основными войсками двух туменов и теми ордынцами, что выдвинулись, образовалось расстояние более чем в версту. И на этот случай Евпатий собирался использовать неожиданный удар.

Два дня рязанцы и примкнувшие к ним охочие люди не только щиты сколачивали, но ещё и делали в стороне достаточно пологий спуск, чтобы могла пройти конница: пусть даже и только три всадника по той дороге имели возможность просочиться. Там же вырыли и небольшой ров, через который накинули щиты из брёвен, способных выдержать тяжёлых ратников.

В бой шла его ближняя дружина. Это была сотня. Казалось бы – всего лишь сотня, но закованные в броню бойцы с копьями наперевес должны были тараном пройтись по низу холма. И такого количества хватит, чтобы внести еще большую сумятицу в рядах степного войска.

Евпатий увидел, как сразу две головы показались у его ног, вскарабкались-таки вражины. Удар! Своей ногой боярин бьёт в голову одного из вражеских пешцев. Тот взмывает вверх, падает на ледяную корку, скатывается вниз, сшибая по дороге ещё четверых врагов.

Евпатий извлекает из ножен сразу два меча и одним из них – левой рукой – бьёт по ключице ещё одного противника. Звенит металл, по кольцам кольчуги проскальзывает русский клинок и разрезает горло хорезмийскому пехотинцу.

С криком, улюлюканьем, слева от Евпатия – с невидимой для врага стороны холма – в бой устремляются тяжёлые рязанские конные. Перестроиться в линию или клином русские не имеют возможности: конные атакуют построением в три всадника.

Но самое главное – ошеломление, неожиданность, когда враг явно растерялся. Построением в три всадника казалось, что пеших лучников и пехотинцев врага атакует далеко не сотня, а как бы и не тысяча русских, закованных в броню, воинов.

Монгольские лучники успевают перенаправить свои луки в сторону новой угрозы. Стрелы летят в тяжёлых конных, частью врезаясь во всадников или в покрытых бронёй лошадей. Два, четыре, десять русских ратников на конях сражены. Чаще всего удара бронебойных стрел монголов не выдерживала защита лошадей. А погибель лошади – это, считай, и погибель всадника.

Но вот уже и копьё вырвавшегося вперёд ратника бьёт в грудь одного из пехотинцев. Ловкий рязанский воин, несмотря на то, что набрал большую скорость, выдёргивает копьё из груди врага, тут же его перехватывает удобнее и уже следующего колет.

Словно бы раскалённый нож по маслу, проходит ближняя дружина Евпатия Коловрата через врагов. Те частью рассыпаются, есть те, кто, обезумев, откровенно убегает от новой опасности. Другие облепили склон холма и не могут помочь своим соратникам.

А в это время летят стрелы с холма, звенит сталь, начинается рубка на вершине. Но здесь рязанцы и их побратимы оказываются в большинстве. И сложно, вскарабкавшись на склон, тут же принять боевую стойку и не пропустить первый же удар, которым чаще всего русские и ранили или убивали своих врагов, скидывая их вниз. Кто и большими рогатинами скидывал и колол степных воинов.

Тяжёлые русские конные, прошив построения врага и проскакав ещё не больше двухсот шагов, тут же устремились обратно. Рискованная вылазка оказалась удачной. Второй такой может не получиться. Сейчас монголы были не готовы отправлять организованный отряд наперерез русским тяжёлым конным. Но такие отряды уже готовились вступить в бой. Не успеют сейчас, но выдвинутся вперёд, чтобы больше русские тяжёлые конные не посмели столь дерзко, но невероятно успешно бить ордынцев.

Зазвучал рог, закричали монгольские командиры, враги стали откатываться.

– Вперёд! – выкрикнул Евпатий Коловрат и, подавая пример остальным, стал спускаться по склону.

Тут же он поскользнулся, упал на спину и стал скользить вниз. Выставив ноги вперёд, он до самого низа склона холма сбил ещё четверых ордынцев. Подумав, что их командир подаёт пример, как действовать, так же стали скатываться с горки и другие.

Для многих это было болезненно: лёд почти везде был потрескавшийся, во многих местах успел подтаять от горячей крови завоевателей, обильно поливавшей склон в этой сече. Но там, где русское седалище упиралось в землю и не хотело скатываться дальше, воины подпихивали себя руками, продолжая устремляться вниз. Правда чаще железо, кольчуги русски, доламывали ледяной покров.

«Рязанские горки» – именно так могли бы назвать этот тактический приём в будущем, если бы о нём хоть кому-то стало известно.

Спустившись вниз, русские ратники быстро вставали: тут уже льда не было – его вытоптали вражеские пехотинцы.

Евпатий с упоением рубил налево и направо. Он был без щита, в обеих руках мечи. И никто не мог сравниться с тем числом убитых врагов, что оставлял после боярин.

Победа… Теперь монголам нужно переосмыслить, что произошло, подготовиться к новому бою. Они потеряли не менее тысячи человек, при этом почти что не нанеся урона рязанцам… Такого отпора Субэдей давно не получал.

От автора:

Инженер из XXI века попадает в тело подмастерья эпохи Петра I. Вокруг – грязь, тяжелый труд и война со шведами. А он просто хочет выжить и подняться.

/reader/438955

Глава 5

Поселение

7 января 1238 года.

– Вжух! – стрела, пущенная мной, устремляется в сторону дерева, стоящего метрах в шестидесяти.

– Да что ж такое? – возмущаюсь я.

Было острое желание бросить к чёрту этот лук и больше не браться за него. Тем более, что рядом же лежал арбалет. И вот с него я стрелял вполне даже… Да чего уж там. С него я стрелял отлично, если сравнивать с навыком стрельбы из лука.

Но не могу отказаться я от такого верного и мощного, оружия, как лук. Тем более что знаю, как стрелять. Мышечная память срабатывает. Но… не понимаю, чего не хватает, когда и мышцы под то заточены, и глазомер хороший, и желания предостаточно. Но признаваться в том, что я не умею стрелять из лука – последнее дело. Как я и не умею?

Нечасто получалось уйти в лес для того, чтобы потренироваться в стрельбе из лука. Все дела да заботы. А если нужду справить, так для этого у нас два туалета на территории поселения. Один так и вовсе теперь почти что с хорошей «седушкой», «элитный». По грибы я не хожу, да и выгребли их по округе вёрсты на три, там точно уже нет грибов. Но, если не считать только те «фермы», что мы разводим внутри поселения. Вешанки удивительно хорошо растут на поселении, особенно, если за ними присматривать и подкладывать на утепление щепу. Так что редко получается побыть одному и пострелять.

Выдыхаю… успокаиваюсь… Беру лук, накладываю стрелу, поднимаю оружие, одновременно натягивая тетиву. Жду, пока пройдёт порыв ветра… вдох… выдох… и…

– А что ты тут делаешь?

– Бдын! – тетива спускается, стрела летит шагах в десяти мимо цели.

– Да кого черти принесли? – озверяюсь я.

– Это кто ещё чертей вспоминать должен? – возмущалась Танаис. – Я отошла по своим нуждам, а тут и ты. Следишь за мной?

– Могла справлять свои нужды в ином месте, – пробурчал я, при этом любуясь девушкой.

Это что же получается? Из меня рисуют какого-то извращенца, который ходит, подсматривает за девицами?

– Коли справила нужды свои, ступай себе! А я ещё спрошу со своих людей, с чего это ты по лесу бродишь без пригляду, – сказал я, собрав волю в кулак, отвернувшись, чтобы не таять, словно бы тот пацан от красоты девушки.

Видно было, что такой грубости она не ожидала. А мне ещё одну зарубку на нос нужно поставить – чтобы никогда не расслаблялся и всегда ожидать, что кто-то может подкрасться. Слишком увлекаюсь процессом и не «слушаю» лес.

– И вовсе я не нужды справляла. За тобой пошла, – сказала Танаис, резко развернулась, направилась прочь.

– Да стой ты уже, коли пришла! – выкрикнул я.

Девушка, игриво улыбаясь, словно ожидала моего окрика, развернулась, отправляя в полёт свои сине-чёрные волосы. М-да. Говорят в народе, что и на старуху бывает проруха, а любви все возрасты покорны. Но чтобы у меня вот так кровь вскипала, да от одного вида девчонки?.. Нет, даже о мыслях не могу её называть девчонкой. Ещё больше чувствую себя старым извращенцем.

Впрочем, Беляна для меня, того далеко не молодого человека, который провалился во времени, также в дочери годится, а в нынешнем моём облике так вроде бы даже Беляна и на год или два старше. Но до конца принимать свою нынешнюю сущность я пока не научился.

– Ты откуда славянское наречие знаешь? – спросил я.

– Так, воспитывалась я больше матушкой своей, Еленой Годемировной, дочерью ближнего боярина князя Переяславского. Князь тот отдавал дочь свою за хана кипчакского. Так и матушка моя пошла за княжной – подругой. А нынче… – было видно, как резко игривые глаза девушки наполнились болью и горестью. – Нечего мне откровенничать с тобой. Ты вон в дерево хоть бы попал раз. Что за ратник, коли вкось и криво стрелы пускаешь!

Вновь глаза девушки загорелись ярким пламенем, и она заливисто рассмеялась.

– По что лук берёшь, коли не ведаешь, с какой стороны стрелу укладывать? – сказала она, заливаясь смехом.

А вот это было ударом по моему самолюбию. Значит, она здесь уже достаточно давно и наблюдает за мной. Может, поэтому я сегодня ещё ни разу и не попал? Чувствовал же, что вроде бы кто-то наблюдает за мной.

– Я також посмеюсь с тебя и с твоих мужей, когда отпущу вас в лес да Лешему накажу, как бы крутил вас. А ещё… коней заберу ваших, – говорил я и внутренне сжимался.

Ну как же так? Ведь наш разговор сейчас напоминает больше беседу мальчика и девочки в песочнице. Правы те, кто утверждает, что влюблённые обязательно хоть немного, но сходят с ума. Или уж точно начинают вести себя неадекватно, вопреки логике и здравому смыслу.

В прошлой моей жизни у меня как-то не получились бурные отношения. Вообще всё буднично произошло, и женился я без каких-либо ухищрений и ухаживаний. Мимолётно познакомились в поезде. Она – ехала в институт, а я – в военное училище. Писали друг другу письма, когда я был на казарменном положении, и нас разделяли сотни километров.

А при первой же встрече, как полушутя и писали в письмах, пошли, да подали заявление в ЗАГС. У родителей Машки были связи – нас расписали почти в тот же день. Вот и вся история любви. Хотя нет, любили мы друг друга до самой моей смерти. И никогда по сторонам я не смотрел.

Так что можно сказать, что опыта общения с женщинами я практически никакого и не имею. С чужими женщинами. Ну, кроме как по-дружески общался. Хотя, хватало моментов в жизни, но я постоянно сдерживался, будто бы что-то или кто-то отворачивал меня от измены.

– Ну, если ж ты узрела, что дурно я стреляю с лука, так научи. Некогда, как сказывают, я был одним из лучших стрелков Рязани. А после, как, почитай, в бою сгинул, да заново ожил, многому разучился, – сказал я, словно бы парень в пубертатный период, всем своим видом моля, чтобы у меня появился такой вот наставник, тем более вот такой.

Танаис вновь серьёзно на меня посмотрела.

– Ты сражался супротив чингизидова внука? И сколь его шакалов ты изрубил? – девушка сжала зубы и говорила с такой ненавистью, что даже я ощутил эту боль внутри неё, которую она хочет спрятать за своими шутками и забавами.

Хотелось похвастаться. Малец, сражающийся в моей голове со взрослым адекватным человеком, явно хотел приукрасить подвиги, а может, и сочинить какие небылицы, чтобы только удивить девушку.

– Многих, – скупо ответил я.

– Иной бы стал похваляться. Сказал бы, что и десяток, и два изрубил врагов, – вроде бы как похвалила меня дочь половецкая.

Внутренне усмехнулся. А ведь, действительно, может, не два десятка, но около этого – я и мой реципиент – врагов убили.

– Ну, будет… Ты стоишь неправильно, – сказала Танаис.

А я и не сразу понял, что начался урок по стрельбе из лука. Да уж, образа альфа-самца и превозмогатора из меня не вышло. До чего дошло? Меня, главу поселения, дружинного десятника, девица учит стрелять из лука!

Как бы мне ни хотелось, чтобы эти уроки продолжались дольше, через полчаса мне пришлось завершить наше занятие. Да и наше общее отсутствие долгое время кидало тень на некоторые обстоятельства. Ещё подумают чего… Впрочем, пусть бы и думали, но в этом случае мне где-то жаль Татьяну… Танаис.

Как мне кажется, женщины моего поселения будут готовы мириться с тем, чтобы рядом со мной была кто-нибудь из них, но точно окрысится на Таньку. Тьфу ты… Танаис.

– Мы хотели бы пока остаться при вас, – сказала девушка. – Это возможно?

Я было возликовал, но вновь победил, ну или временно угомонил внутри себя влюбленного юношу.

А можно ли? Разве же не этого я хотел, что бы поселение крепло? Этого. И по всему выходит, что Воины мне нужны. Та же Танаис явно не уступает в искусстве стрельбы из лука Лихуну. И это уже боевая единица, ну если относится к девушке предельно рационально, без лишних эмоций. И с ней еще три бойца.

При таких раскладах, не выходит ли, что мы становимся не слабее соседей-бродников? Весьма вероятно.

– А готовы ли вы постоять за меня? Али жить какое-то время желаете, а выплатить положенное, в том числе и воевать, – нет? – спрашивал я.

– Готовые и ратиться, – высоко подняв носик, горделиво сказала девушка.

Руководствуясь внезапно обрушимся потоком эмоций, я подошел к Танаис, приобнял ее, и… Какие же сладкие ее уста!

– Ай! – усмехнулся я, когда девушка сперва подалась на мой поцелуй, а потом укусила губу.

Но сперва же подалась!

– Ты! Да как смеешь! – засуетившись, ворочая головой из стороны в сторону, разметая свои чернявые волосы, девица искала где оставила свой лук.

– Вот это ищешь? – усмехнулся я. – Не убить же ты пожелала меня, за то, что посчитал тебя первой пригожей за всех?

– Не для тебя ягодка созревала! – буркнула девушка.

– Может и не для меня. То жизнь покажет, – сказал я, делая шаг на встречу.

– Не подходи! – сказала девушка, извлекая нож и направляя его на меня.

– Лук свой забери. И можете оставаться, пусть Глеб Вышатович подойдет, оговорим с ним условия. Что до тебя… По нраву ты мне. Но без твоего желания, более не приближусь. На том мое слово. А губа моя заживет, сама захочешь, приходи… Уж больно сладки твои уста, – сказал я, передал лук девушке, отвернулся и пошел в поселение.

– Вжух! – пролетела с метре от меня стрела.

Захотела бы, попала в спину. Она может, хорошо стреляет.

– В наступный раз я убью тебя! – выкрикнула Танаис.

– Тебе не простят этого наши общие дети! – отшутился я.

Стало спокойнее, поймал свою волну, уже не так давил пубертат на мозг. Хотя… Ну и впрям уста у нее сладкие, такие невинные, неумелые. Чертовка, да и только!

Я направился на поселение. Урок от Танаис был усвоен и что-то даже начало получаться. По крайней мере, в статичную цель, при условии, что не стану забрасывать тренировки, уже через неделю буду стабильно попадать. А там, гляди и частью вспомню навыки, а частью наработаю.

Появилась у меня ещё одна завиральная идея. И для этого мне нужен… как это ни странно, но ювелир.

И нет, я не собираюсь заказывать у ювелира какие-либо драгоценности для подарка Танаис. Наверное, было бы странно заплатить девушке всего лишь за один урок или мастер-класс по владению луком сразу же драгоценностями. Ну а платить за «кровавый поцелуй», когда она прокусила мне губу, еще более ущербное решение. Я, конечно, под большим впечатлением от девчонки, но не настолько же голову потерял.

Я хотел создать задел на будущие диверсионные операции.

– Смотри! – сказал я нашему ювелиру, который сейчас кто угодно: дровосек, сортирокопатель, рыбоскладальщик, но не представитель той профессии, которая должна была бы его не просто кормить, а закармливать.

Я протягивал медную пайцзу.

– Вот точно такую же, но серебряную сделать сможешь? – спрашивал я и поспешил добавить: – Только никому об этом знать нельзя.

– А чем платить за работу? – включил торгаша мастер.

– Ну не медью. Может, шубейку тебе не бобровую, а лисью дам или даже соболиную. Плата великая – абы дело спорилось и сладилось так, как мне потребно, – сказал я.

В голове крутятся мысли, как можно было бы использовать серебряную разрешительную табличку от монголов. Конечно, есть много условностей, о которых даже я знаю, но наверняка не обо всех. К примеру, нужно обязательно знать, ссылаться на того хана или темника, который якобы выдал эту самую пайцзу. И тут можно нарваться на неприятности. Уж серебряную пайзцу многие монголы должны знать кому она выдана. И тут нужно козырять именем или кого из Чингизидов, или других темников.

Но лучше, чтобы эта подделка у меня была, чем её не было. Когда настанет время и придёт час расплаты и бурной диверсионной деятельности, мне такой артефакт пригодится.

– Сделаю, – спокойно ответил ювелир. – Сложно будет, так как у меня нет ничего из нужного, даже инструмента, но сделаю. За соболиную шубу и двойную долю еды…