Текст книги "По грехам нашим. В лето 6733 (СИ)"
Автор книги: Денис Старый
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Было ясно, что Филипп не прост, и я не знал, кто за ним стоит, при этом доверял как самому близкому, он же и знал главную тайну. Сближаясь с этим человеком, уже искренне считая его своим другом, я не хотел, чтобы между нами пробежала кошка. В действиях Филиппа было только полезное для меня и он был отважен, сражался за общие интересы, которые во всех разговорах разделял. Но вот так же чуть меньше года назад меня предал Андрей, не стоит ли ждать того же и от друга? Успокаивало наличие семьи у друга – жена, дети, отец. Это такие якоря, что рисковать ими не станешь. И сделай что плохое мне, может и бумерангом прилететь.
– Великому Ростову, – ответил Филипп, сразу подобравшись и дернув рукой в сторону стоящей у стола сабли, но резко остановился, приняв задумчивый вид.
– А я кто для тебя? Твои друзья, школа, поместье, великий князь, как все это? – спросил я как можно спокойно, но внутри закипала необъяснимая радость.
А что я хотел услышать? И так было понятно, что Филипп один из представителей преданных покойному князю Василько. Знал я это? Конечно! Нет ни одного правителя, который бы не обрастал свитой и эта свита «играет короля». Просто нужно прояснить все и без эмоций.
– Я с вами по правде и крамолу не возводил. Бояре из Ростова також желают и дальше имать свои поместья, вести торг и служить. Не стало Василько, за его нет и Юрия, Ярослав посадил посадника в город, а тот мзду берет, да бояр обирает. То не наше дело, тебя никто не станет живота лишать, токмо и ты помоги Ростову с торгом. И, – Филипп запнулся, было видно, что слова даются ему с трудом. – Я твой и на том крест целую, токмо крест целовал я и Ростову. Коли будет наказ тебе, али роду твоему лихо створить, грех то, токмо руки на себя налажу.
Филипп замолчал, я же пристально, ничего не говоря, смотрел на этого человека. Верить? Ой, как же хочется ему довериться. Я даже и не думал, что все так серьезно, что есть люди в Ростове, которые следят за мной и, наверняка, дали задание наладить торговлю мою с ними. Я же не против, вот только кажется, что торговать честно эти люди не особо рассчитывают, раз пытаются пролезть в форточку, вместо того, чтобы зайти через дверь. Вот что стоит просто позвать, я не гордый, я приеду, да поговорить? Нет же, нужно терроризировать Филиппа и брать у него сомнительные сведения. Уверен, что тысяцкий не знает и половины тех торговых оборотов, что крутятся вокруг меня. Да я признаться, сам уже части не знаю.
– Так, Фил, поди во двор, погляди, как там стража, вон Корнея убить сбираются, – пытался разрядить обстановку Ипатий, выпроваживая Филиппа, который находился в не меньшей растерянности, чем я.
Тут в пору бы включить какую-нибудь лирическую музыку, так нелепо все смотрелось. Я глядел в след другу, он оборачивался, достаточно было крикнуть «друг» и водная стихия прорвала бы плотину недопонимания. Но мы оба молчали. Не думаю, что поссоримся. Просто нужно немного времени переварить услышанное. Да и уже понятно, что страшного ничего нет, и с ростовскими договориться точно удастся. Тем более, что уже были планы делиться семенами и некоторыми знаниями в сельском хозяйстве. И знал я все наперед, только все равно опасался разговора.
– Ну что ты взъелся на него? Парень и так, по сути, провалил службу. Знаешь, под присягой нет ни родных, ни близких. Ты или служишь, или никто! А Фил тебе вообще ничего плохого не сделал, да и его семья как на ладони, даже что и замыслил он, – Ипатий сделал паузу, глубоко вздохнул и продолжил. – А у меня сегодня День Рождения.
– Да ты что?! Поздравляю! – выкрикнул я и искренней радостью приблизился к другу, чтобы обнять.
Резкий толчок в грудь и… темнота…
Интермедия 8. Гонорий III
– Генрих, что я еще тебе не дал? Ты получил такие же привилегии, что и тамплиеры. Я давал тебе подарки, серебро. Что? Что ты мне говорил? Схизматики зарвались, нужно устроить им порку? Это будет только небольшая репетиция перед походом в Египет? – Гонорий III – папа римский негодовал.
Ему сообщили о провале крестового похода на схизматиков еще ранее без особых подробностей, так как и докладывать, как оказалось, было некому. Спаслись не более двух сотен, даже не рыцарей, а всего войска. Глава католиков даже и не подозревал, какой случился разгром, и сколько полегло людей, которых готовили к шестому походу в Святую землю. Теперь все приготовления под большим вопросом.
– Ваше святейшество, нечестивые применили невиданное оружие. Они явно заключили договор с дьяволом, не иначе, но, – хотел продолжить свои оправдания великий магистр тевтонского ордена, но папа римский его перебил.
– Не смей поминать имя рогатого при мне. Вся эта затея была провальной. Ну, когда же я научусь решать проблемы поэтапно. Катаров еще до конца не усмирил, в Иберии магометане бесчинствуют, внутренние распри между христианами. И еще твой господин – этот нерадивый самый худший из моих учеников. Мало того, что я Фридриха отлучил от церкви, – Гонорий III запнулся, пытаясь придумать, что может быть хуже того, что он уже сделал со своим воспитанником, императором Священной Римской империи.
У истинно верующего человека, которым и являлся современный глава католиков, не было большего наказания, чем отлучение об истинной церкви.
Сразу после взятия русичами Риги и разгрома спешащего на помощь епископу Альбрехту тевтонского отряда, не меньше десятка человек, вхожих к близкий круг папы римского, начали уверять, что крестовый поход против схизматиков – правильное решение, которое позволит решить многие проблемы. Тот проект мероприятий и план действий, что были доведены до понтифика, выглядел действительно впечатляюще. Получилось замирить датчан и германцев, которые договорились действовать сообща, шведы, что только недавно окончательно приняли Христа, так же готовили свои войска. И ударили сообща, не было у Руси таких сил, чтобы отбиться. Но имеем то, что есть.
– Мазовецкий князь не пришел на помощь? Как так? – папа почесал седую бороду, а потом провел ладонью по сильно выпирающей горбинке носа – знак крайней задумчивости у понтифика. – Генрих, а бери поморские земли Мазовии себе. У меня было устное соглашение с этим предателем и трусом, теперь его мнение меня не интересует. Сил то хватит?
– На этого предателя точно, тем более и повод подходящий. А что с Андрашем? – великий магистр, почувствовав некоторую смену настроения понтифика, решил сразу выжать из ситуации максимум выгоды для себя.
Ну не мог Гонорий III долго злиться, тем более, что в последнее время от нервозности и усталости папа сильно сдавал и все чаще хватался за сердце. Вот и вырабатывал в себе некоторое безразличие к раздражителям, стараясь не волноваться. Этот человек с грозным лицом, выпирающим подбородком, взглядом с прищуром, на самом деле не соответствовал своей внешней оболочке – он был скорее добрым и даже немного романтиком, мечтающем оставить после себя значительный след в истории церкви. Поэтому и жил постоянно с идеей фикс добиться преимущества в Египте и на Ближнем Востоке. Пятый поход сорвался, в чем папа винил не себя, или своего легата, который и был во многом виновником неудач, а императора Священной Римской империи – своего воспитанника.
– Фридрих обещал отправиться в поход, я уже два года собираю налог на богоугодное дело, даже монастыри призвал отдавать двадцатую долю, а ты теряешь все свое войско и казну. Теперь и датчане не отправят свои отряды в христианскую армию. Только Андраш Венгерский и остается. Кто тебя разбил, их нанять можно? – папа вновь стал задумчивым.
Генрих фон Зальца опешил от такого заявления. Он был блестящим дипломатом, умудряясь лавировать между постоянно враждующими учителем и учеником – папой римским и императором. Он умел договариваться и с магометанами. Говорить с схизматиками? Это как раз не укладывалось в голове магистра тевтонцев. Но такой подход был продиктован событиями и его нужно принимать, как новую реальность. Если и организовывать поход, то нужно быстро вооружать и обучать новых воинов, купить оружие, наверняка, можно будет и русичей, которые его столько набрали, что и пятнадцать тысяч вооружат. А для торговли с ними нужен договор.
– Не думаю, что можно договориться о наемниках. Но договариваться необходимо, – сказал великий магистр и отвернул свой взгляд.
Вот так он, год назад, с куда большей уверенностью говорит о том, что легко справиться с русичами и приобретет для армии еще и вооружения и других ресурсов. Оружие русичей мало уступало европейскому, а из луки, пусть и сложные в использовании, были лучше тех, которыми пользовались германцы.
– Да, нужно, вот только мы не можем забыть и простить. После победы… Ты слышишь, фон Зальца, По-бе-ды?! – по слогам повышая голос, произнес папа. – Мы заставим всех схизматиков склонить голову. Сперва я отправлю посольство к монголам, чтобы те могли рассчитывать на нашу помощь, после заставлю, ну или потребую, венецианцев создать базы продовольствия и оружия, чтобы помочь монголам, если те решат-таки идти на Русь. Нужно поговорить и с хорезмшахом, чтобы тот не мешал нам разбираться с аюбидами в Египте, ну я еще подумаю, что сделать.
Выйдя из приемного зала, великий магистр Тевтонского ордена выдохнул. Это была первая аудиенция у Гонория III, когда рыцарь вышел без подарков, ну, если не считать подарком разрешение строить свои крепости на территории Мазовии. И первая встреча, после которой фон Зальца был растерян и не уверен в своих последующих шагах. Почему-то ему не хотелось уничтожать Русь и помогать безбожникам монголам. Генриху стало более понятным направление Иерусалима и Египта, чем крестовые походы против славян, где его наголову разбили.
Глава 26. Попаданец 2.0
Я уже минут двадцать, как открыл глаза. Белоснежный потолок, скорее всего, натяжной, так как рассматривая его не нашел не единой царапинки, как и любых признаков недоработки рабочих по отделке. Облепленный датчиками, прикованный к кровати, я не мог даже пошевелить головой, чтобы увидеть хоть что-нибудь, кроме потолка. Поэтому и «развлекался».
Мне практически удалось «отключить» голову и не пускать в нее мысли о ситуации, в которую попал. Вот он – идеальный потолок, а больше в жизни ничего не существует. Зачем переживать, если это бесполезно, все обязательно разъясниться. А как же иначе?
– Да к черту все! Где я? Все равно вырвусь, уничтожу, порву, – резко меня начало «сметать» потоком эмоций. И все они были направлены только на то, чтобы кого-нибудь убить.
– Профессор еще не появился, я ему вкалываю успокаивающее, а он его просто игнорирует. Я не знаю уровень регенерации пациента, могу убить его, – доносились слова, как будто произнесенные на дне бочки.
– Ты и так убил его! Посмотри по сигналу коммуникатора, где профессор, – послышался еще один голос.
Я так увлекся посторонними звуками, что, прислушиваясь, сам замолчал, переговоры так же прекратились. Еще минут через десять ко мне толи в комнату, то ли в палату, в помещение, вошли люди.
– Связь в норме? Физическое состояние? – посыпались вопросы явно немолодого человека. Голос вопрошающего дрожал, был с хрипотцой, иногда сбивающийся. Кто-то однозначно нервничал. А я то думал, что нервничать сейчас нужно только мне.
– Что происходит, кто вы? – спросил я как-то безучастно. Может опять начали пичкать успокоительными?
– Вы хорошо себя чувствуете? Не доставите беспокойства? Поверьте, агрессия сейчас только все осложнит. Силовая группа может быть только через минут десять, а нам уже сейчас нужно начать разговор, – наступила небольшая пауза, видимо, это тот «профессор», которого ждали переговаривающиеся сотрудники, и он был явно нервным, между тем излучал какую-то маниакальную решимость. – Отключайте!
– Но… – начал было еще один человек, сопровождающий профессора.
– Под протокол! Мое распоряжение – отключить объект С 10 105 от контрольной аппаратуры, – громко и четко произнес профессор.
Через пять минут я уже разминал конечности. Такой дискомфорт я не испытывал ни разу после перехода в прошлое. Гнал к черту мысли о том, что никакого перехода не было, а я пережил кому, или свихнулся с ума и сейчас пришел в сознание. Мышцы были явно старческие, суставы болели, сердце колотилось как бешенное. Я в теле старика? Вот только, это тело не похоже на мое до перехода, даже причиняло ощутимый дискомфорт. Пока лежал на кровати под аппаратурой, таких неприятных ощущений не было.
– Даже не пытайтесь мне сказать, что никакого перехода не было, я сдерживаюсь на последних морально-волевых. Мне срочно хочется кого-нибудь убить, – сквозь зубы процедил я.
– Тогда просто слушайте, у нас мало времени. Я отменил силовое прикрытие, не нужно посвящать в наши дела много посторонних, но еще два человека прибудут часа через три – они в Пекине на переговорах, – профессор перешел на деловой тон.
Я ничего не сказал, пытаясь сопоставить те немногочисленные данные, что успел осознать. Первое, что зацепило – это приезд, или прилет из Пекина через три часа. Или я в предместьях Пекина, что не вяжется с разговором и логикой, или что-то иное, связанное с быстрыми способами перемещения. Если учесть подготовку самолета к вылету, время поездки до одного аэропорта, сам перелет, проезд расстояния от другого аэропорта. Это не говоря уже о времени на завершение переговоров, и на мелочи. Но следующие слова собеседника полностью затмили все возникающие гипотезы преодоления большого расстояния, или места моего нахождения. Решил, что более правильным будет слушать, чем пытаться выстраивать логические цепочки и причинно-следственные связи.
– Итак, сейчас две тысячи двести двадцать пятый год. Вы находитесь в институте истории, полное длинное название нашего учреждение ни к чему, мы рабо… – хотел продолжить свой монолог профессор, но мои возмущения его остановили.
– Ипатий, скотина, гад, умри, сволочь. Предатель, я уже думал, что с ума сошел, а тут… Да как же так, Божана, дети? – причитал я.
Профессор дал минуты три немного выговориться, но когда я перешел уже на многоэтажную ненормативную лексику, пожилой, невысокий седой с залысинами и в очках, мужчина поднял в умоляющем жесте две руки.
– Раз здесь вы, то полковник… думаю фамилий не нужно – Ипатий, не предатель. Весьма странно, что именно вы стали «якорем» – весьма близким человеком для него. Мы все же предполагали другую конфигурацию эксперимента. Но вот чуть меньше года назад… скажем так – один человек, – профессор достал очки и платок из верхнего кармана пиджака, в стиле а-ля начала XX века. Странно понимать, что ты в будущем, а тут такой анахронизм, как очки.
– Умер? – догадался я о чем идет речь. Сопоставить смерть Даниила аккурат во время, упомянутое профессором, не сложно. – Это был Даниил!
– Нам действительно нужно о многом поговорить и об этом. Я Вас не виню, да и Вы не будете преследоваться законом, – профессор все же начал протирать очки и его действия были явно нервозными.
– Вопрос номер один и самый важный, – я нагнулся к мужчине, давая показать, что очень важен его ответ. – Я попаду обратно? И следующий – откуда я здесь, по хрен знает каким законам, экспериментам или воле божией оказался?
– Вероятнее всего, если мы не станем терять время, я отвечу на ряд ваших вопросов, – скороговоркой произнес профессор и начался прямо таки мозговой штурм.
Профессора, а позже еще и какого-то противного человека, повадками и взглядом напоминающего Даниила, даже не интересовала смерть фанатика-психолога, их не интересовало, как и в чье тело попали те, кто стал частью большого эксперимента. Профессор и его помощник, уточняли, кто я и почему у меня получилось «вселиться» в тело умирающего человека. Оказывается, у них постоянно, уже чуть ли не двадцать лет под аппаратурой умирают люди и их сразу меняют на других, чтобы дожидаться отклика от участников экспериментов. Это было ужасно, цинично, однако, демонстрировало серьезность и масштаб эксперимента. Сознание может переноситься тогда, когда человек, являющийся донором, находится на грани жизни и смерти.
Меня спрашивали о том, как я попал в средние века, что я сделал и как себя чувствовал, какие эмоции при этом испытывал, кто у меня остался в том мире, откуда я совершал переход. Особенно интересовались отношениями с сыном, который остался в мире старого, умирающего Корнея Владимировича.
Незаметно прошли три часа, как я определил по появившимся двум обещанным ранее персонажам. Двое представительных мужчин, ввалились в палату, как я понял, успели даже раньше добраться из Пекина. Вопреки ожиданию, что сейчас именно они станут сыпать вопросами, мужчины стояли в стороне и нервно переминали ноги.
– Профессор, связь есть? – все же не выдержал один из недавно вошедших.
– Олег Вадимович, связь есть, не мешайте, – отчитал профессор мужчину, который расплылся в улыбке, но при этом показал руками, чтобы мы продолжали.
Дальше был утомительный прессинг. Я говорил и говорил. Два раза подходил человек с таблеткой, которую настоятельно предлагали выпить – это был стимулятор. Действительно, немного утомление спадало, вскоре уже гроздь таблеток лежали на столике рядом. Часов через пять допроса принесли еду, которая «богата минералами, белками и всем необходимым», вот только это была жижа ужасная на вкус с зеленоватым цветом. Ел вдумчиво, не спеша, так как во время еды уже я получал информацию, по причине невозможности говорить с полным ртом – все было крайне интересно и важно.
– Вы, Корней Владимирович, из изначального мира, вероятнее всего. Существует бесконечно много миров, откуда берется энергия на все это не понятно. Вас приняло инфополе, которое объединяет тонкой нитью все миры. Мы теперь многое сможем, скорее всего… конечно еще нужны эксперименты, – на последнем слове я поперхнулся. Мало того, что еда и так не особо приятная на вкус, так еще и упоминание слова, которое стало самым ненавистным для меня.
Но профессор продолжал. Мир, в котором жили Ипатий и Даниил обречен. Новгородская республика, как одна из офшорных зон и финансовых мировых центров уже получает серьезный удар по основам системы – банкам. Богатые люди спешно выводят свои активы. Цены на строительные материалы за последние пять лет подскочили в десять раз при отсутствии в мире хоть одного масштабного строительного проекта, о котором было бы известно обывателям. Все строят бункеры, хранилища. Мир готовится к катаклизмам или к войне всех со всеми. Ресурсов нет, погода не позволяет заниматься сельским хозяйством, даже выращивание культур в оранжереях и теплицах под большим вопросом, и эта еда стоит очень дорого. Солнечная энергетика не выручает и уже на почти тринадцати миллиардной планете повсеместно бунты, революции и другие акты гражданского неповиновения.
Важным проектом в последние тридцать лет было освоение Марса, но человечество не успевает терраформировать планету, там только растопили льды и нужно минимум сто лет, чтобы изменить гравитацию, создать или воссоздать атмосферу, обогатить почвы, чтобы хоть как-то жить. А переселяться в те же бункеры уже не совсем красной планеты, а с голубовато-зелеными реками и озерами глупо, это можно сделать и на Земле – дешевле выйдет.
Я закончил принимать пищу, но не стал сразу отвечать на вопросы, теперь я хотел дослушать историю этого мира. Это, как недосмотреть, каким именно образом главный герой в кино убьет злодея. И мне пошли на встречу.
– Хорошо, еще минут двадцать, а после нужно переходить к делу, – после одобряющих кивков двух, как я их окрестил «олигархов», продолжил профессор. – Все началось с того, когда историки научились извлекать звуки из некоторых предметов старины…
Если исключить термины и данные типа: «по гипотезе кого там…, кто-то там предположил», сущность открытия заключалась в следующем… Гончар крутил круг с будущим изделием, в процессе записывалась информация на так сказать «носитель». Окружающие звуки, разговоры при помощи специальной аппаратуры уже можно было прослушать. Позже это направление совершенствовалось и ученые сделали открытие, что некоторые предметы несут эмоциональный фон. Исследовали различные исторические артефакты, которые парадоксально влияют на людей. Либо приносят радость, или, напротив, провоцируют грустное настроение. Оказывается, это не предрассудки, а изменение молекулярной, а во многих случаях и атомной основы предмета. Даже молитва или агрессия рядом влияет на формирующийся энергетический фон предметов. Так и связь между людьми.
– Вы замечали, что многие люди, прожив рядом долгое время, становятся очень похожи между собой? Они незначительно, но способствуют на изменение и внешности и психологических параметров друг друга. А, когда расходятся – становятся абсолютно разными людьми, ничего общего. Даже можно жить рядом, но при недостатке положительных эмоций, люди теряют схожие черты, – продолжал профессор под мое активное кивание, даже, если было и не понятно, потом, если будет это «потом» подумаю.
Говорил он речитативом, очень быстро, стараясь выгадать время, вместе тем донести до меня, «глупого» хотя бы суть открытия.
В итоге на фоне увеличения эмоционального взрыва и можно было переместить сознание человека из одного мира в другой, если только это, не так называемый, изначальный мир, от которого и идут ответвления. Люди из мира изначального способны, как показывает мой опыт, перемещаться в прошлое в своей физической оболочке, про перемещение в другие миры из изначального профессор ничего не сказал. Про омоложение я умолчал, а то могут и этом направлении начать свои «эксперементы».
Нужны еще и якоря – это люди, или скорее, эмоции с привязкой к объекту, которые и смогут человека «притянуть», ну если использовать специальную аппаратуру, увеличивающую связи в разы.
Благодаря мне и моему незначительному, но присутствующему «якорю» в изначальном мире, сыграла связь с сыном и прожитая жизнь в XX–XXI веке, я был и в XIII веке в изначальном, но чем ближе период к будущему, тем больше шансов попасть этим людям, которые меня «вытянули» в 2225 год изначального. Так я становился донором для «якоря» в изначальный мир.
Меня же озаботил вариант, когда группа попаданцев окажется в моем времени в 1225 году, но это оказалось намного сложнее и практически невозможно, да и по словам профессора не имело смысла при крайних рисках.
Теперь исследователи и те, кто их оплачивал, как призрачную надежду убежать из обреченной реальности, могут перейти физическими телами в изначальный мир.
– Голова пухнет от всего этого, – устало проговорил после долгого, явно больше двадцати минут монолога профессора. – Вот как вы не устали, уже часов шесть прошло?
– Мы на адреналине, даже стимуляторов не нужно, – ответил «олигарх», который пока не проронил ни слова и так и не присел.
– На что вы рассчитывали, посылая двух своих людей, не понять куда, как они должны были вернуться? И почему в Средние Века? – спросил я.
– Десять тысяч сто четыре человека, на протяжении пятидесяти лет, больше отправить не смогли, нужны устойчивые «якоря» в нашем мире, – угрюмо ответил профессор.
Я аж присвистнул, получается, они посылали много людей, в надежде нарваться на изначальный мир, чтобы те вернулись и уже проложили дорогу другим «переселенцам». Это же жест отчаяния, который с крайней малой вероятностью мог сработать. Настолько все плохо, что так цеплялись за призрачную надежду? И каков Ипатий? Понял, что в изначальном мире, что я так же из того мира, год ничего не говорил, даже признаков в своем интересе не проявил!
– И вам не жалко стольких людей? – спросил я, темп разговора не позволял долго рефлексировать и размышлять.
– Мы их спасли, они будут жить в других реальностях, здесь все умрут, – зловеще тихо сказал профессор.
– Вы их лишили «якорей» – семей, детей, друзей! – повышая голос сказал. – Надеюсь в числе тех, кто будет переселяться, найдется место и для близких подопытных?
Все молчали и ничего не говорили. Я высказал свою позицию, дальше морализаторством я заниматься не стану. Вот только еще вопрос, чтобы хоть немного эта дребедень уложилась в голове.
– А почему я назад отправлюсь к своей физической оболочке? Я же там умер, или как? И не перенесет ли меня в другой мир? – спросил я и взял еще одну таблетку стимулятора из кучи, запивая ее водой из стеклянной бутылки.
– Где сильные «якоря», туда и перенесет, не волнуйтесь, сильнее связи с Ипатием, ну или другими людьми рядом с ними, у Вас нет – аппаратура все зафиксировала, – профессор сделал паузу и последовал моему примеру, приняв стимулятор. – И Вы еще живы! Ипатий занимается реанимационными действиями, а время мы немного умеем сжимать, чтобы переходы были стабильными, а то каждые десять секунд могут меняться точки выхода и послать пару, без сжатия время, было просто невозможно. Так что у нас еще порядка двенадцати часов и Вы появитесь через две минуты после… А как Вас полковник то огрел?
– Сказал, что у него День Рождения, я искренне начал радоваться, а он ударил в грудь, – ответил я.
– Сердце выключил, наверное, он может – он действительно был отличным военным, мог даже от некоторых устаревших пуль увернуться. Давайте продолжим, – сказал профессор и подозвал ассистента.
Начинался следующий этап моего допроса – датчики, приборы, какие-то шлемы, эмоциональные стимуляторы и работа с психологом, который смог даже спровоцировать у меня слезы и искренние эмоции в процессе разговора о сыне из изначального мира, может быть, так влияли и препараты. В какой-то момент я даже испугался, что «якорь» мира изначального возобладает, но нет… Я всем сердцем стремился к Божане и детям.
Много спрашивали о прогрессорстве, спровоцированное мной. Просил профессор поработать с математикой и физикой, чтобы опередить науку на лет сто-двести, спрашивая некоторые прописные истины этих наук и разочаровываясь в моих знаниях. Профессор опасался, вдруг изначальный мир так же будет погибать и нужно успеть Марс колонизировать. Начал профессор говорить и о любви, как самом ярком якоре, когда я перебил.
– Бедна любовь, если ее можно измерить, – процитировал я Уильяма нашего Шекспира.
– А? Что измерить? А вы философ! Это хорошо с превеликим удовольствием пообщались бы за столом, вот только время нет! Однако, не стоит отвлекаться, – растерялся профессор.
– Да, я и не против, вот только вопрос есть, который не дает расслабиться. А что вам помешает так, на всякий случай, убить меня. Если я погибну в этом теле, то погибну безвозвратно, запутали вы меня, профессор какой-то оксюморон получается – сплошные противоречия, – спросил я и допил воду из бутылки.
– Нет, дорогой мой, вы прожить должны еще минимум три месяца, иначе все связи оборвутся и мы никуда не попадем, ну скорее всего, очень слабоват ваш якорь в будущем изначального мира, а в прошлое к вам точно дороги нет. Я даже не представляю, как Вас, в вашем мире смогли отправить в прошлое. Но спросить об этом будет не у кого, мир будет другим, если я правильно оценил Ваши действия по изменению истории, – говорил профессор, а я все больше превращался в механизм. Усталость, стресс, жменя стимуляторов добралась-таки до меня.
Надо мной явно издевались, а потом сон и…
