Текст книги "Мёртвый город(СИ)"
Автор книги: Денис Луженский
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
...ш-ш-шх-х-х-х!
Рэлек застыл без движения, и даже дышать перестал. Эхо угасло где-то высоко, под самой крышей, а он стоял, сжав пальцы на ребристой рукояти "хольда". Слушал. Потом мягко шагнул к проржавевшим огрызкам перил, глянул вниз. Пару минут всматривался в узкий провал, на дне которого лениво оседало бледное пылевое облако... Нет, ничего. Ни движения, ни звука. Вернее всего – отвалился со стены очередной шмат штукатурки, такое здесь случается постоянно: город медленно, но верно разрушается, оплывает сгорающей свечой. Когда-нибудь он тоже превратится в мусорные горы, а затем – в обычные холмы, причудливо разбросанные по левому берегу Ржавой. Даже если Бастион не придёт сюда с тысячами фунтов нитрикса – город всё равно падёт; пусть и на пару веков позже. Время – неумолимый разрушитель, и его не остановят ни жнецы, ни Зов.
Спрятав пистолет обратно в кобуру, Рэлек продолжил восхождение. Две трети лестничных пролётов он уже одолел, осталось пройти не так уж много.
– Рэлек крут, – пробормотал вслух, отвечая собственным мыслям, – третий Круг...
Присказку-заговорку придумал Никлаш. Ник вообще по части рифмоплётства большой мастак. За это его ребята Дроздом окрестили. Певчим.
6.
Слушайте старую сказку, друзья:
Жить без любви и без правды нельзя.
Как-то давно в чужедальней дали
Жили два брата на горстке земли.
Батя их имел немного -
Дом и поле-огород.
В гроб ложился, детям строго
Наказал: "Блюдите род!
Чтоб без раздоров по жизни шагать,
Нужно в дорогу немногое взять:
Правда – ваш хлеб, правда – вода,
Правдой, сынки, и живите всегда!"
Что было дальше – мне ветер сболтнул:
Брат, что постарше, межу протянул,
Поле разрезал неровной чертой,
Старшему – доля, а младшему – ой.
"Я женат, а ты, брат, холост,
И детей не заводил,
Каждый сноп и каждый колос
Я по чести разделил.
Что же ты хмуришься? Я не у дел -
Жить нам папаша по правде велел.
Правда – зола, правда – полынь,
Горько на вкус, но глотай и остынь".
Мне перелётные птицы твердят:
Нож со стола взял обиженный брат,
Вышел во двор, засучив рукава.
"Ловко ты, братец, играешь в слова!
Точно клоун в балагане,
Удивляя всех вокруг,
Вертишь острыми словами,
Не боясь поранить рук!"
Сталь, точно в сердце, вонзилась в межу.
"Вот что тебе я о правде скажу:
Правда – клинок, правду не трожь,
Правда с тупого конца – это ложь!"
Ну, я конец я увидел во сне:
Жили два брата в чужой стороне...
Жили, да вот разошлись кто куда;
Младший ушёл, старший понял – беда.
Там, где нож ударил в поле,
Скоро вырос буерак,
Съел кусок семейной доли
Заколдованный овраг.
И хоть убейся, хоть плачь от тоски,
Не заровнять тот овраг в две руки.
Понял старшой: правда – вода,
Что утекло, не вернуть никогда.
Правда, друзья, ваши хлеб и вода,
Не забывайте о том никогда.
Первый раз на его памяти Никлаш запел, когда над Дицхольмом две недели кряду бушевала непогода, и не то что штурмовую полосу, а даже сотню шагов до трапезной нойды одолевали с трудом. Рэлек к такому не привык; в Ривце, ютящейся на границе Пустошей, зимы были куда как мягче. А тут – денно и нощно валящий из низкого неба снег, тоскливое завывание ветра в трубах... Конец света, да и только! Троица южан – Хамид, Флина и Дженго – готовы были с ним согласиться, но сухой, тощий как щепка Винерд лишь усмехался в седые усы: «Эта буря, ребятки, лишь слабое эхо бурь Тёмного Века. Триста лет назад те бури погубили куда больше жизней, чем сама Восьмичасовая».
Во время длинных вечеров, когда после дневной учёбы и расчистки двора у будущих пастырей вдруг появились лишние свободные часы, они повадились собираться гурьбой у нагретой печи в общем бараке. Травили байки, тянули из глиняных кружек слабый грог и пели – когда под бренчание старой расстроенной гитары, а когда и просто так.
Вот тогда и открылось вдруг: Никлаш поёт! Нет, совсем не так, как все, а по-настоящему: с чувством, с толком, и главное – отменным голосом. Да ещё и песни сам выдумывает!
– Что ты со своим даром среди нас-то забыл? – вопрос Пешты, как водится, деликатностью даже не пах, но многие из слушавших песни Ника наверняка подумали о том же. Никлаш в ответ только усмехнулся, а потом спел "Двух братьев" второй раз. Флина попросила.
* * *
Переселение в Хельб прошло буднично. Три дня пути верхами и полчаса на то, чтобы устроиться в бараке. Кровати, узкие платяные шкафы, тумбы и столики для личных вещей... Будто и не уезжали никуда! Хельб походил на Дицхольм, как старший брат на младшего: вроде, и ростом повыше, и в плечах пошире, но семейное сходство – налицо. Прибыли они днём, и бараки пустовали – все нойды были на занятиях. Пока занимали свободные койки, со двора вошёл незнакомец.
– Ага, – бросил он от порога, – вот и вы. Точно в срок.
Молодой ещё мужчина, лет двадцати пяти, не более. Высокий, стройный, отменно сложённый, с длинными, чёрными, как смоль, волосами, да и на лицо отнюдь не урод... Но первое приятное впечатление портил голос – хриплый, глухой, напрочь лишённый хоть какой-нибудь мелодичности. Затем в глаза бросались длинный белый шрам, тянущийся от горла куда-то за правое ухо, второй шрам – совсем тонкий, будто подчёркивающий правый глаз, и, наконец, сам глаз – незрячий, затянутый мутной плёнкой. "Нет, не вешаются девки на таких", – подумал Рэлек, даже не подозревая, как сильно он ошибается.
– После обустроитесь, – прохрипел черноволосый, – а пока все на двор идите – здороваться будем.
– А не мелковат паренёк для наставника? – буркнул Пешта, поднимаясь с уже облюбованной лежанки.
– После Тэнгера долго отвыкать придётся, – согласилась Флина не без ехидства в голосе. – Если Железную Задницу разорвать пополам, таких как раз двое получится.
На плацу перед бараками, помимо чернявого хрипуна, их ждал ещё мускулистый коротышка лет сорока. Разглядывая строящихся нойдов, он жмурился, точно сытый кот, в улыбке под тонкими усиками блуждала насмешка.
– Брат Фабен, – голосом коротышки можно было клинки полировать, как бархоткой, – старший мастер-наставник лагеря Хельб. Следующие два года... ну, вы и сами знаете, скучать не придётся. Лучше знакомьтесь: брат Чейд, ваш ментат, и с этой минуты – десятник.
Вот новость так новость! Все, мало сказать, оторопели, и лишь скорый на язык Пешта не удержался:
– Десятник-мозгоед! Вот ржа!
Чейд если и смутился, то виду не подал.
– Без чующего в десятке никак, – проскрипел он. – Чующий нужен не только как щит от тварей, он связывает команду воедино. Каждый слышит своих товарищей и всегда знает, где они и что делают. Потому если чующий умеет командовать – это лучший кандидат в десятники. Я командовать умею.
– Хм-м... – протянул Хамид... и больше ничем тишину не нарушил.
– Итак, – продолжил Фабен, – обживайтесь, отдыхайте после дороги. Завтра увидите наших наставников и продолжите занятия. Поначалу они не будут сильно отличаться от тех, что вам уже знакомы. Но потом вас ждут сюрпризы...
– Эй! – вдруг бросил он куда-то в сторону. – Тут свежачки у нас, не хочешь взглянуть?
Подошёл ещё один тип в чёрном, разительно не похожий на низенького крепыша – тощий, прямой как жердь верзила. Встал перед строем новоприбывших, мазнул по ним равнодушным взглядом и буркнул:
– Верно, свежачки.
– Представиться им не хочешь?
– Нет.
– Эй, ты не в духе? – казалось, коротышка удивился.
– Не больше обычного, – верзила скривил губы в неприятной ухмылке и поднял руку – на чёрной перчатке с обрезанными пальцами алели два тонких круга.
– Меня зовут Эйвор Страгос...
– Брат Эйвор, – негромко, но строго поправил коротышка.
– Эйвор Страгос, – повторил "жердь", как ни в чём не бывало. – Я – мастер-наставник может-быть-стрелков. Это всё, что следует знать про меня остальным, а с может-быть-стрелками поговорим завтра на стрельбище.
И пошёл прочь, оставив без внимания раздражённую мину Фабена.
– Сукин сын, – шепнул сквозь зубы Пешта. Верзила Эйвор был от него уже шагах в двадцати; не оборачиваясь, мастер-стрелок поднял руку и вытянул в сторону мечника два пальца:
– Паф-ф!
Кто-то из нойдов хихикнул, а у Пешты лицо сделалось напряжённым, и бодрый румянец на щеках слегка потускнел.
* * *
Удивительное дело, но стрелять Рэлеку не очень нравилось. То, о чём поголовно грезили ривецкие мальчишки, оказалось делом вовсе не увлекательным. Ложиться на рубеже с учебной винтовкой и методично расстреливать деревянные щиты, скармливая патронные пачки жадному затвору... Нет, поначалу всем было интересно до дрожи; потом – когда из-за отдачи плечи превратились в сплошные синяки – нойды мучались и скрипели зубами; а позже – принимали у оружейника винтовку и методично начиняли мишени полусотней свинцовых желудей. Через полгода никто уже не жаловался, но и от восторга не прыгал: просто одно из упражнений, положенных каждому нойду. А раз положено – стало быть, делай, и не хнычь.
За полтора года каждый из них научился аккуратно дырявить однообразные по форме и размеру деревяшки, а заодно – разбирать и чистить огнестрелы. Мастерство? Нет, им даже не пахло, хотя любой из десятки смог бы уложить с полусотни шагов замершего возле норки суслика. Мастак – далеко ещё не мастер. Рэлек смутно подозревал, что настоящие стрелки Бастиона обязаны проходить более затейливую подготовку, вот только вид стрельбища, располагавшегося в паре лиг за оградой Хельба, первым делом напомнил ему о Дицхольме. Зелёное поле, песчаный бруствер рубежа, вдалеке – цепочка невысоких столбиков для мишеней; даже возок с боеприпасами на месте, разве что вместо немолодого оружейника подле возка дожидался новичков давешний верзила – брат Эйвор Страгос.
Левым плечом мастер-наставник подпирал ствол берёзы, на правом покоилась винтовка. Из висящего на груди маленького холщового мешочка он доставал сушёные сливы и отправлял их в рот. Жевал неспешно, даже как-то вальяжно, и пока жевал – молчал. А пять нойдов терпеливо ждали.
– ...Итак, почему здесь только вы, – Эйвор выплюнул рыжую косточку и облизнулся по-кошачьи. – Объясняю: теперь у вас будут занятия, на которые вы станете ходить раздельно, и наставники, с которыми будет хорошо знакома лишь часть из вас. С мастером-кинетиком – только может-быть-кинетики, с мастером-мечником – лишь может-быть-мечники. Вы пятеро – может-быть-стрелки. Это ясно?
– Зачем тогда мы до сих пор...
– Да, парень, вопрос резонный, – перебил Эйвор Венза. – Не обижайся, его всегда кто-нибудь из новичков задаёт. Вы привыкли на стрельбище приходить всей десяткой, лупить в белый свет, как в медный тален. И какого беса теперь вас разделяют, верно?
Эйвор не улыбался, но Рэлек не сомневался: верзила насмешничает. Так, самую малость. Развлекается. Даже обидно стало: ведь не сопляки уже, и два года вовсе не бездельем маялись.
– Раз ты, парень, с этим вопросом сегодня вылез, то поможешь мне дать на него ответ, – Страгос подмигнул Вензу. – Ведь поможешь?
– Э-э... да, мастер-наставник, – одолев растерянность, Венз кивнул с самым невозмутимым видом. – Что я должен делать?
– Держи, – Эйвор кинул ему большую черносливину. – Видишь столбики? Вон там, на поле...
– Вижу, – Венз прищурился, прикидывая расстояние. – Шагов на сто разнесены?
– Смекаешь, – одобрительно кивнул Страгос. – Топай до второго. Положишь ягодку и вернёшься.
Венз хмыкнул, дескать "ясно, что мастер задумал" и направился куда было сказано.
– Постой! – догнал его окрик Эйвора; выудив из мешочка вторую сливу, тот швырнул её в нойда: – Это чтоб шагалось веселее!
Флина тихонько фыркнула, сам Рэлек едва сдержал улыбку, но чернявый опять не смутился – отвесил наставнику подчёркнуто вежливый поклон и сунул угощение за щеку. Молодец! Знай наших!
Все уж сообразили, что сейчас будет. Страгос не зря ружьишко на плече покачивает: положит Венз черносливину на столбик – и мастер-наставник покажет новичкам, как умеет стрелять... Так два года назад показал это деревенскому подкидышу вольный чистильщик Ханнанд Кравиц. Бах! Бах! И пули разрывают в клочья подброшенное мальчишкой яблоко. Вот и Эйвор ждёт, когда девятнадцатилетний нойд даст ему шанс сделать эффектный "бах". Не в летящее яблоко, и не из пистолета, но суть-то та же.
Венз уже почти дошёл до нужного столбика. Видно было, как он сплюнул в траву, потом повернулся лицом к следящим за ним товарищам и поднял над головой маленький чёрный кругляш. Слива с двухсот шагов выглядела совсем крошечной. Рэлек прикинул с сомнением, сможет ли он попасть в такую мишень? Не стоя, конечно, но, может быть, лёжа и с удобного упора...
В этот момент Страгос выстрелил. Скинул ружьё с плеча и жахнул прямо от бедра, не целясь. Громкий сухой треск... ветер воровато поволок в кусты облачко порохового дыма, а чёрная точка исчезла из пальцев Венза. Тот в первый момент, видно, даже не понял, что случилось, потом резко отдёрнул руку и присел. Но прятаться было уже поздно, Эйвор снова стоял, положив ружьё на плечо. И молча ждал, пока чернявый нойд не вернулся обратно. Остальные тоже молчали, переваривая увиденное.
"Мерзавец! – билось у Рэлека в голове. – Он же стрелял... в него!"
"Глупости говоришь, – прошелестел под черепом спокойный голос. – Он стрелял в сливу. И попал. Навскидку. На двух сотнях шагов... Ты прав в одном – он настоящий мерзавец".
Вернувшийся Венз тоже ничего не сказал, просто встал в строй между Никлашем и Флиной. На бледном лице чернявого играли желваки.
– Когда кто-нибудь из вас сможет такое повторить, – сказал Страгос, обводя взглядом притихших, хмуро глядящих нойдов, – я сам выйду в это поле. Положу сливу себе на голову и буду считать, что не зря потратил на вас время.
Он взял своё оружие обеими руками и поднял вверх.
– Вот ваш новый и самый верный из друзей: самозарядная винтовка Вендела, модель сорок три. Тридцатый калибр. Вес – восемь с половиной фунтов, десять патронов в магазине, прицельная дальность стрельбы – больше тысячи шагов.
– Сколько? – не поверил Лимберт.
– Больше тысячи. Впрочем, чаще вам придётся бить шагов с двухсот-трёхсот, самое дальнее – с пятисот. Этого довольно, чтобы ни один жнец не смог добежать до ваших мечников. Стрелок – это его винтовка и его пистолеты. Чтобы стать стрелками, вам придётся превратить огнестрелы в часть себя, в продолжение себя, а затем...
Страгос посмотрел на свой "вендел" и с неподдельной нежностью провёл пальцами по ствольной коробке. Потом закончил:
– Вам придётся стать частью их. Лишь тогда вас будут называть стрелками. Без "может быть".
7.
Порыжевший металл намертво прикипел к косяку, а петли давно забыли, что такое движение. К счастью, дверь проржавела настолько, что уже не смогла бы остановить даже ребёнка. Стоило налечь плечом и хорошенько толкнуть, как под душераздирающий скрип вся конструкция просто вывалилась наружу. Из освободившегося проёма в лицо молодому пастырю ударил ветер. Внизу, на улицах, было жарко и тихо, а здесь... здесь дуло так, что аж в ушах гул стоял. Вдохнув полной грудью, Рэлек оставил царство пыли и сумрака за спиной.
Он сделал два шага, потом ещё один... моргнул... остановился... ему вдруг отчаянно захотелось броситься назад – в неуютное и небезопасное, но уже кажущееся почти родным нутро лестничного колодца... Ясное Небо, до чего же он огромен!
Город лежал перед ним – точно на ладонях, меж неровно размотанной среди холмов лентой реки и изломанной стрелой Канала. Никогда прежде Рэлеку не доводилось видеть его с такой высоты, и лишь теперь он смог по-настоящему оценить размеры мёртвого исполина. Огромен! Чудовищно огромен! Величественен и невероятен – таким был этот осколок ушедшего мира. Он всё ещё мог поражать воображение, восхищать и ужасать до дрожи в коленях, но в нём уже не ощущалось жизни. Лишившись людей – живительной крови в венах своих улиц – Город умер. Сейчас ничто не могло вдохнуть в распадающееся каменное тело хоть какое-нибудь подобие прежнего бытия. Сражающиеся на окраинах жнецы и патрули чёрных пастырей... нет, это уже совсем иная жизнь, чужая кровь.
Между тем, Рэлек начал находить на открывшейся ему картине нужные ориентиры. Похоже, дела обстояли совсем неплохо – выбравшись из туннеля, он несколько отклонился от маршрута, но всё же не очень сильно. Вон река и протянувшийся вдоль неё светлый росчерк дороги. Редуты Рецхофена выглядели двумя крошечными "песчаными городками", вылепленными деревенской малышнёй из грязи и наспех оструганных палочек. С невольной дрожью он скользнул взглядом по Каналу, но злополучный мост оказался скрыт другим высоким зданием.
"Брось! – приказал себе Рэлек. – Они все живы! Пока светит солнце, их тварям не взять!"
Видимо, на сей раз он для себя самого оказался достаточно убедителен: ему стало легче, и даже настроение немного поднялось. Страх и усталость попятились перед внезапным приливом бодрости. Вспомнив, как недавно из-за шума на лестнице схватился за "хольд", Рэлек едва не рассмеялся. Эк тебя скрутило-то, стрелок! От собственной тени шарахаться готов! Где твоя выдержка? Дыхание сбилось, в голове звенит... Это у тебя-то, Рэльки Двужильного! Стыдоба!
Он огляделся. Крыша походила на хельбский плац – усыпанный мелким серым щебнем квадрат шагов полста в поперечнике. Выглядела она на удивление чистой и аккуратной, не в пример всеобщему запустению Города. На этой крыше хотелось задержаться подольше и отдохнуть. Жаль, нельзя... Или можно? Минут с десяток, а? Вон она – река, совсем близко, прямо рукой подать! Добежать до Рецхофена – это, от силы, часа два. Там сейчас, помимо обычного гарнизона, должны ожидать три полных десятки. Да ещё до заката Чейд и его ребята будут спасены, а жнецы – перебиты!
Не удержавшись, он весело фыркнул. Страх перед высотой понемногу уступал место мальчишескому восторгу. Слава ветру! Слава свету! И безоблачной синеве над головой – вечная слава!
Рэлек неспешно пересёк квадрат крыши, под его ногами успокаивающе шуршал щебень. Он подошёл к краю, очерченному низким – до колена – парапетом из выветрившегося, но всё ещё кажущегося надёжным бетона. Посмотрев вниз, присвистнул от удивления: этажей на десять ниже этой крыши имелась другая – точно такой же квадрат, засыпанный щебёнкой. Дом, помнившийся ему похожим на гигантский кристалл, на самом деле оказался "зеркальной лестницей" – три корпуса разной высоты выстроились друг за дружкой, словно кровные братья. Старший, средний и младший – причуда древних зодчих. Зазор между "братьями" был невелик, при желании и лягушка перепрыгнет, вот только падать потом далековато придётся.
– Не пробежаться по такой лесенке, – пробормотал Рэлек вслух, – нам бы чего поположе...
Он хихикнул, чувствуя себя глупо, но поделать с собой ничего не мог – настроение поднималось, как тесто в кадушке, веселье грозило хлестнуть через край. В ушах и впрямь немного звенело, голова кружилась от высоты, ветра и света. Хотелось вскочить на парапет, встать над пропастью, раскинуть руки и закричать на весь Город что-нибудь восторженно-бестолковое, вроде "эге-гей"! Хотелось расхохотаться! Хотелось...
"Как насчёт помереть, малыш? Станешь махать руками и вопить – вечный покой накличешь. Какого беса? Что с тобой такое?"
Спорить с глупым Постояльцем не хотелось, но всё же Рэлька отступил от края, чтобы не поддаться искушению. Сквозь хмель веселья пыталось пробиться беспокойство. Чтобы отвлечься, он повернул голову и начал разглядывать огромную каменную чашу, лежащую посреди Города лигах в трёх от зеркальной башни. Что за странная штука? Для чего её могли соорудить?
"Знаю! – вспомнилось вдруг: – Никлаш как-то говорил... Точно! Стадион!"
Кажется, во всём Дицхольме лишь Ник заглядывал в архив не потому, что того требовал наставник Винерд, а по своему собственному желанию. Оказавшись в Хельбе, он всё свободное время от ужина до отбоя посвящал пропахшей пылью бумаге. Оторвать его от книг и документов могла, пожалуй, одна лишь Флина...
* * *
– Чем они занимались?
– Выигрывали состязания, – Никлаш улыбался.
– Это я уже понял. Чем они занимались, пока состязания не объявлялись ?
– Готовились к ним. Пойми, участие в состязаниях – этим они себе на хлеб и зарабатывали. Тогда было много всяких турниров, в каждом городе их проходило иной раз два-три одновременно. А ещё между городами, и даже между государствами. Эти люди ездили во всей Эсмагее, мерялись друг с другом силой, завоёвывали деньги и славу. Для них даже особые ристалища строили – стадионы... потом покажу вам гравюру.
– Мой брат всегда весной мотался на ярмарку в Глет, – сказала Флина. – Там каждый год лучшему арбалетчику отсыпали семнадцать леров серебром.
– Почему семнадцать? – Рэлек озадаченно нахмурился.
– Не знаю. Просто так уж повелось: семнадцать. Ни таленом больше, ни таленом меньше. Брат неплохо стрелял, но ни разу не выиграл.
– Нет, тут совсем другое, – мотнул головой Никлаш. – Твой брат ведь не упражнялся весь год, чтобы заполучить это серебро? И денег ему за одно только участие в состязаниях никто не давал?
– Ещё чего! Люди, быть может, иногда и делали на него ставки, но платить лишь за то, чтобы он выпустил бельт по мишени... Таких дурней в Глете не водится.
– А вот до Тёмного века водились. Таких «состязателей» называли спортсменами. Многие богатые люди платили им за то, чтобы они постоянно упражнялись в своих умениях, а потом делали на них большие ставки.
– Что ж... звучит не так уж глупо. Может, в этом и есть какой-то смысл.
– Я слышала, – снова заявила Флина, – будто в герцогской гвардии есть отменные рубаки, которые каждодневно учатся махать мечами. В походы эти парни не ходят, герцог их бережёт для праздничных турниров.
– И всё же они солдаты, – возразил ей Ник, – несут службу, как прочие гвардейцы, даже в караулах стоят. Правда, по походам не таскаются – тут ты права... Между прочим, Рэля, в те стародавние времена не только мишени дырявили и боролись, но ещё бегали, и прыгали: кто дальше, кто выше, кто быстрее.
– Ну, наш Двужильный им бы всем показал!
Флина рассмеялась, а Рэлек на ходу подпрыгнул. Возле барака сушились в поленнице дрова для печей, их от дождя укрывал высокий прочный навес. Ухватившись за крашеные охрой доски, молодой нойд легко подтянулся и взобрался наверх. Выпрямился, помахал друзьям рукой и спрыгнул – мягко, как кот.
– Ловкач. Но и позёр тот ещё... Ведь позёр, Фли?
– Позёр? Нет, Ники, он – тот, кто прошёл хельбский «бурелом» двести восемьдесят три раза .
– Двести восемьдесят четыре, – поправил Рэлек почти машинально.
– Да ну? Когда успел ещё один добавить?
– Утром... заглянул туда после пробежки.
Никлаш покачал головой:
– Ты права, Флина, он не позёр. Он чокнутый.
– Не больше, чем ты со своими книгами, Ники.
* * *
Да, это наверняка стадион – громадная серая плошка с изъеденными краями; её будто обронил посреди Города проходивший мимо великан. А ведь на плане возле штаба древнее ристалище было всего лишь кружком не крупнее мелкой монетки. И ещё про него что-то говорил Чейд... что-то важное...
"Зараза, – подумал Рэлек, – не память у меня, а худая торба... Почему так звенит в ушах?"
Наверное, просто злость накатила. Или обида. Когда его крепко обижали, лицо всегда начинало пылать, виски ломило, а в голове будто просыпалась стайка крошечных комаров. Обижали-то его по малолетству частенько – и дразнили, и поколачивали иногда. Он привык, научился терпеть и прощать, благо синяки и ссадины сходили с тела много раньше, чем у побеждавших в драках врагов.
Больнее кулаков всегда ранило слово, и мало кто мог его задеть за живое так, как она...
"И ведь ничего не изменилось. Столько лет, и совсем, совсем ничего..."
* * *
– Эй, Рэлек! Тебе к коменданту!
– Зачем? – спросил он, поднимаясь из-за стола.
– Там кто-то приехал, спрашивал тебя.
– Приехал... – Рэлек почувствовал, как его губы сами собой растягиваются в улыбке: – Как он назвался? Даймиром?
– Да не слышал я, – отмахнулся дежурный.
– Стрелок? Высокий, худой...
– Да не присматривался я! Ну... да, вроде того. Два круга на перчатке. К коменданту пошёл!
Последние слова парень выкрикнул уже Рэлеку в спину – тот с крыльца трапезной бегом припустил к учебным корпусам. Надо же, дядя Даймир приехал! В последний раз чёрный маршал навещал его полгода назад. Тогда он оказался по своим маршальским делам неподалёку от Хельба и нашёл время заглянуть, посмотреть, как идут дела у «братца» на новом месте. Рэлек всегда радовался редким приездам стрелка, тот оставался для него ниточкой, связывающей настоящее с прошлым. И от него всегда можно было услышать какие-нибудь новости из Ривцы.
Комендант Митич, как и все лагерные наставники, жил в собственном маленьком домике – одном из десятка других домиков-близнецов, выстроившихся полукругом позади «учебки». Летом в палисаднике пышно цвели розы, до которых хозяин Хельба был сам не свой. Сейчас розовые кусты торчали из земли голыми колючими палками, даже листьев ещё не показалось – ранней весной о цветах можно лишь мечтать. Возле палисадника под навесом укрылись от моросящего дождя две фигуры в чёрных плащах: одна высокая, вторая на голову ниже.
– Дяд ь Даймир! – позвал Рэлек, и оба пастыря немедленно обернулись. Он тут же понял, что ошибся – высокий оказался не Даймиром; судя по морщинам на лице, лет ему было примерно на пятнадцать-двадцать больше, чем маршалу. А красные молнии на груди справа выдавали в незнакомце кинетика.
– Ты ошибся, Подкидыш, – вдруг произнёс низкорослый. И этот голос... Знакомый голос!
Сперва он не поверил своим глазам. Потом поверил и растерялся.
– Кса... Ксана?
Она здорово изменилась за три с лишним года. Подросла, повзрослела, черты её лица утратили детскую нежность и начали обретать женское изящество. Жаль, о фигурке такого не скажешь: та и прежде казалась мальчишеской, а теперь и подавно – пока не присмотришься, не поймёшь, парень перед тобой или девушка. Ещё и волосы коротко подрезаны... Что в тебе осталось от прежней девчонки, дочь исправника Норена? Зелёные глаза, да колючая ирония в голосе?
– Ясного Неба, – если встреча с Рэлеком и взволновала девушку, та сумела это скрыть. – Даймир в доме, мы его ждём. Я и брат Эрх.
Высокий кинетик молча кивнул нойду.
– А-а... Малеш тоже с вами?
– Пошёл к здешнему легату, они давние приятели.
– А-а... что вы здесь забыли-то? Зачем приехали?
Слова срывались с языка – пустые, бестолковые. Совсем не так представлял себе Рэлек эту встречу. Он сам себе казался сейчас малолетним деревенским дурнем, но никак не мог выжать из себя что-нибудь умное. И просто закричать «Ксанка, заноза, как я рад тебя видеть!» тоже не мог. Разучился, что ли? А зеленоглазая, глядя на его мучения, и не подумала руку помощи протянуть:
– Ты всё такой же, Подкидыш. «Что», да «зачем»... По делу мы тут.
– Это не тема для болтовни, – сухо бросил кинетик.
– Слышал? – Ксана недружелюбно усмехнулась. – Наши дела не для твоих ушей. Уж извини.
– Ничего, – пробормотал Рэлек. – Я просто... не ждал тебя здесь увидеть. Даймир говорил что-то про Нойнштау... Не знаешь, как там наши в Ривце? Ланц, Гешек...
– Нет, – лицо у Ксаны стало вдруг совсем незнакомым, чужим – не лицо, гипсовая маска равнодушия. – Не знаю. Прошлое – в прошлом, брат Рэлек. А мои – они все в Бастионе.
* * *
«Дрянь зеленоглазая! Какой дрянью была, такой и осталась!.. Плевать на неё!..»
Он сделал ещё один шаг назад и его слегка качнуло – "повело", как после доброй пьянки. Хотелось сесть, закрыть глаза и расслабиться хоть на пару минут.
"Нужно передохнуть. Хоть немного... Может, я и правда пьян? Башка кругом идёт, и этот звон..."
За свою недолгую жизнь Рэлеку довелось испытать похмельные муки лишь однажды... Зачем он вообще надрался тогда? Неужто, был веский повод? Голова гудит, но всё же работает, вспоминает... Был, был повод напиться... Был...
* * *
В трапезной стоит мощный винный дух, щедро сдобренный запахом жареного мяса и ароматом пряностей. От многочисленных ламп тянет горячим маслом, а от людей – хмельной радостью. Рэлэк тоже здесь – сидит напротив дюжего парня с новенькой нашивкой мечника на манжете рубашки. Пальцы его судорожно сжимают ручку высокой глиняной кружки. Стекленеющий взгляд остановился на лице новоиспечённого мечника. Рэлек пьян в лоскуты. И мечник тоже пьян – сквозь шум в голове с трудом доносятся падающие гранитными глыбами слова:
– За Бастион. Двужильный. До дна.
Но очередной глоток Рэлеку сделать не дают – хватают за шиворот, тащат прочь. Он пытается сопротивляться, но выходит неважно – руки и ноги слушаются плохо. Снаружи моросит дождик – холодный, совсем не летний. Небо плачет третий день, почти без перерывов, наплакало во дворе настоящие заводи вполне приличной глубины. В самую большую лужу захмелевшего нойда и швыряют. Фонтан брызг, невольный вскрик, сдавленные проклятия...
– Давай, братец, поднимайся. Вот, обопрись на руку.
– За ч-что?! За... чтотвоюм-м-ма-ать!
– Встал? Молодец... Теперь давай, окунись ещё разик.
Вода в луже просто ледяная.
– А-ай... Пф-фу-ух!.. Да кто ты та-акой, штоб...
– И ещё разик.
– А-апф-фух!..
– Отдышался? Купнись ещё...
– Хватит... дядь Даймир... всё... довольно...
Крепкие руки в очередной раз помогают подняться, но уже не затем, чтобы снова сбить с ног.
– Эх, братец, братец, дурья голова... Две дурьи головы. Ну, мне хоть простительно, я лишнего говорить тебе просто не мог, но ты-то... Мозги винищем заливать – последнее дело. Так и будешь теперь злиться, а?
– Б-буду! – Рэлек хлюпает носом и заикается от холода. – З-зачем врали-то? Т - три года. Ведь твердили, б-будто не знаете, где она. Будто не видели её б-больше... Ведь твердили же!
– Ты бы хоть попробовал разобраться, братец, прежде чем кого-то винить.
– Я... не знаю, как мне верить... тебе... дядь Даймир...
– Иди, братец. Отдыхай сейчас. Утром договорим.
– Дядь Даймир...
– Стадион.
* * *
«Стадион? Почему стадион?»
Рэлек выплыл из омута воспоминаний, удивление на несколько секунд вернуло мыслям связность.
"Нет-нет, Даймир тогда сказал совсем другое! "Марш на койку", – вот что. – К чему я про стадион-то вспомнил?"
Он медленно встал, снова подошёл к низкому парапету и присел за ним на корточки. Отыскал взглядом серую каменную чашу. Стадион... что же говорил про него Чейд? Неделю назад десятник стоял перед большим планом Города и водил по бумаге жёлтым винтовочным патроном: "Центральные районы – одна большая ловушка. Ловчая яма. Где начинаются края этой ямы – ни один ментат толком сказать не может, поэтому верное правило одно: чем дальше от центра, тем безопаснее. Следите за ориентирами, от которых следует держаться подальше. Это большое белое здание, похожее на треснувший зуб... вот здесь; это высокая тёмно-синяя пирамида... вот здесь; это широкий центральный проспект, в начале которого видна башня – эдакий ржавый гвоздь... вот она; это большой стадион..." Большой стадион!
