Текст книги "Мёртвый город(СИ)"
Автор книги: Денис Луженский
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
"У меня своя голова на плечах... Лучше подскажи, в какой стороне этот центр".
"Раз голова есть, сам и решай".
"Так и думал, что проку с тебя..."
На всякий случай Рэлек поднял руки к лицу и внимательно их рассмотрел, сосредотачивая внимание на каждом пальце. Потом негромко произнёс вслух:
– Рэлек крут, третий Круг, у стрелка сорок рук, и когда враги вокруг, Рэлеку стрелку руки – лучший друг.
Он прислушался к звучанию собственного голоса, прислушался к собственным мыслям. Кажется, порядок: зрение не "плывёт", смутного звона в ушах нет, язык не заплетается. Сердце Города сегодня бьётся ровно, либо Рэлек находится от него достаточно далеко. И то, и другое – хорошо. Тогда выбор пути можно предоставить интуиции: просто ещё раз посмотреть по сторонам... и пойти направо. Почему-то эта часть переулка показалась ему дружелюбнее.
Рука побаливала, но насчёт неё он не беспокоился: с его живучестью бояться царапин просто глупо. Воспаление? Инфекции? Такое не про него. Скоро пройдёт и усталость – прямо на ходу, через лигу или две бодрого пешего шага. Нож и пистолет в кобуре... Ха! Это даже не марш, всего лишь прогулка налегке! В Дицхольме их так не баловали. Рэлек улыбнулся, вспоминая.
4 .
Марши он возненавидел искренне, от души. Пробежки по утрам длиной в десять лиг – ничего, привык. При его неутомимости, Рэлька выдерживал их почти без труда. Штурмовой полигон, прозванный меж нойдами «буреломом» – то дрянь, конечно, похуже, но тоже привыкнуть можно, а вот марши... Дождь падает из прохудившегося неба, как из гигантской лейки. Раскисшая, превратившаяся в сплошную жидкую грязь, дорога с жадным чавканьем глотает ноги аж до середины голени и отчаянно пытается не упустить добычу; если бы не тугая шнуровка, она ботинки давно бы стащила и, наверное, по-настоящему сожрала. Изо рта белёсыми облачками вырывается пар; холодно, одежда промокла насквозь, и хоть немного согреться под ледяной моросью помогает только непрерывное движение. Три минуты ходьбы, две – бега, и так до бесконечности. А плечи оттягивает лямками ранец, набитый речным песком; который, отсырев, потяжелел уже, кажется, втрое.
За три месяца он привык к режиму, что поначалу казался поистине адским. Подъём до рассвета, пробежка, зарядка; после завтрака – короткий отдых, затем два часа занятий в учебных классах: математика, чистописание, юридическое право, география, история Бастиона; потом – силовая подготовка, рукопашный бой или "бурелом", а после обеда, перед вечерней пробежкой, ещё два часа "учебки". И не реже двух раз в неделю – марши. Пока что без оружия, с одними лишь ранцами за спиной. На марши исправно выходила вся десятка, даже спириты шлёпали по грязи наравне с остальными.
– Не сбиваем темп! – из пелены дождя вынырнул Тэнгер. – Живее ногами перебирайте, неудачники! Двигаетесь точно замороженные! Смотреть на вас больно!
Рюкзака при мастере-наставнике не было, человек-гора, как обычно, шёл налегке. В отличие от маршей, Тэнгера ненавидеть не полагалось. А любить... ну, как можно любить гвоздь, забитый тебе по самую шляпку в любимую задницу? Он не орал, не брызгал слюной, не оскорблял и не распускал руки. Он даже не наказывал! Самое большее – говорил громче обычного и хмурился, когда требовалось показать своё недовольство. При этом все быстро уяснили, что по-настоящему недовольный Тэнгер становится похож на каменную статую, делается бесстрастен и говорит ровным, почти безжизненным тоном. Гигант просто командовал, отдавал распоряжения, и никто не смел отказаться от выполнения этих команд и распоряжений, но вовсе не потому, что Тэнгер имел на это право как мастер-наставник, вовсе нет. Его попросту невозможно было ослушаться. Человек-гора, не будучи ментатом, словно гипнотизировал свою жертву, заставляя её подчиняться. Разум, получив указание, ещё только обдумывал его, а тело уже куда-то спешило, чтобы выполнить очередное поручение.
Три минуты ходьбы, две – бега. На бегу куда проще поскользнуться, потерять равновесие и ухнуть в грязь. Рано или поздно падают все, даже самые ловкие и устойчивые. А когда ещё дорога то взбирается на холм, то съезжает в низину, где после трёх дней непрерывных дождей воды – по колено...
Вот опять после очередного шага земля вдруг уходит из-под ног. Не успеваешь даже выругаться толком, как оказываешься в ледяной ванне. Если, конечно, кто-нибудь способен представить себе ванну, в воде которой невозможно разглядеть опущенную туда руку. Бурая жижа размывается дождём и стекает по одежде, на стиснутых зубах скрипит песок...
"Чтоб тебе пропасть, Тэнгер! Чтоб ты провалился в эту дрянь с головой и обратно уже не выплыл! Чтоб тебя бесы на том свете..."
– Привал пять минут.
"Тэнгер, ублюдок, я тебя обожаю!"
Рэлька не стал снимать ранец, просто уселся на пожухлую траву спиной к поваленному бурей дереву, пристроил треклятый мешок на мокрый ствол и расслабился. Впереди ещё добрых пять лиг, а усталость уже наполнила тело до отказа. Уснуть прямо здесь и сейчас мешала лишь промозглая сырость. Другие нойды точно так же, как и он, попадали там, где их застала спасительная команда. Сидели, мрачно глядя друг на друга. Будущие пастыри? Лучшие из лучших? Десять измученных, грязных, промокших и отчаянно замёрзших неудачников.
– Сила бесовская, у меня пальцы совсем не гнутся, – пожаловался Энгольд.
– Главное, ржа, чтобы ноги гнулись, – огрызнулся Пешта. – Думай о лохани с горячей водой, горячем ужине и горячем гроге – поможет дотянуть до барака и не загнуться прямо тут, в этой дерьмовой каше. Тэнгер, ржа, видать, в лес по нужде пошёл... Может, его там медведь задерёт, а?
– Я бы не поставил на медведя против Тэнгера, – насмешливо отозвался Хамид – смуглокожий кезиец, занявший в десятке место целителя. Ему уже исполнилось двадцать шесть, и витал казался Рэльке человеком взрослым, умудрённым жизнью.
– Вы заметили, – спросила вдруг Флина, – что Тэнгер ни разу не упал? Не сегодня, а вообще. Сколько бы мы ни бегали, в какую бы мерзкую непогоду – он ни разу даже на колено не хлопнулся.
– Это потому, ржа, что ранцев с песком не таскает, как мы, – Пешта презрительно сплюнул. – Нас гоняет, точно псов, а сам, ржа – так, прогуливается, да знай себе покрикивает. Пытается доказать, что мы – ничтожества, а он нам одолжение делает. Неудачники мы для него... Сукин сын!
Здоровяка маленько понесло – с усталости, видать. И Рэлька, обычно помалкивающий, как видно по той же причине сейчас не сдержался:
– Да он сам – неудачник. И, может, ещё поболе, чем мы.
– Рэля, не болтай языком... – странным тоном произнёс Никлаш, делая испуганные глаза.
– Говорю, как есть, – он отмахнулся, досадуя, что даже друг не хочет понимать очевидного. – Зовёт нас "неудачниками" потому как сам неудачник. Неужто, не ясно?!
– Рэля... пф! – лицо у Никлаша будто одеревенело, и Рэлька обернулся, холодея...
В кустах у обочины стоял Тэнгер, совсем близко – шагах в пяти. На отдыхающих подопечных он не смотрел, но сомнениям не было места – мастер-наставник наверняка слышал последние прозвучавшие слова.
– Подъём! – ровным голосом скомандовал гигант, словно не замечая смятения юного нойда. – Осталось немного, один хороший рывок – и вы дома. Искренне советую сил не жалеть и показать мне, что вы способны на большее... нежели пустопорожняя болтовня. Ну же, братья неудачники, подбирайте из грязи свои вялые зады, и вперёд. Вперёд!
* * *
"Мы все боялись старика Тэнгера. Наверное, даже Хамид его опасался. Одно Небо знает – почему. Злость он на нас не срывал, учил на совесть, и главное – никто из нойдов не был ему безразличен. Может, всех отталкивала чудовищная тяжесть ответственности, которую этот человек нёс на своих плечах? Он не сближался с нами, ни с кем не завязывал приятельских отношений, будто сам чего-то страшился; будто считал, что ниточки «лишних» связей сделают его слабее, и эта слабость перейдёт на всех парней и девчонок, оказавшихся под его началом.
И сестру Лойзу мы тоже боялись. Ну, во всяком случае, некоторые из нас. Я вот точно дрейфил, думал: учует. Как Ксана, только ещё быстрее. Едва на меня взглянет, и вмиг всё поймёт... Наверное, я ей тогда совсем дурачком показался..."
* * *
В комнате пахло травами. Валерианой и чем-то ещё, хорошо знакомым... Шалфеем? На подоконнике исходила ароматным паром кружка из белой глины. Батя в похожей посудине всякие отвары делал, белая глина – сама по себе штука целебная, даже если в ней простую воду держать.
– Зуб болит, – буркнула Лойза Меренг. – Не отвлекайся, будь любезен.
Нет, она не читала мысли Рэльки, ей для выводов хватало обычной внимательности. Между прочим, Меренг – вовсе не было прозвищем. Самое что ни на есть настоящее родовое имя. Возможно, желая подчеркнуть это для других, чующая требовала называть себя не "сестра Лойза", а "госпожа Меренг". Так и звали; и улыбаться при этом не рисковали.
– Не отвлекайся, – повторила недовольно менталь, – неужели, трудно хотя бы пару минут просто не думать?
– Трудно, – честно признался Рэлька.
Секунд двадцать женщина молчала, словно прислушиваясь к чему-то, потом вздохнула.
– Ладно, с этим ясно. Ментатом тебе не бывать, – она с глубокомысленным видом поскребла мизинцем узкий подбородок. – Зато у тебя сильная врождённая защита. Редкий дар.
– Я знаю, – он ответил машинально, заметил удивление во взгляде Лойзы и пояснил: – Мне это чую... ментат один сказал. Брат Малеш.
– Ну да, – кивнула она без выражения, – конечно же, Мал, кто ж ещё... Он всё ещё таскается в паре с Даймом?
– Да, госпожа Меренг.
Рэлька вдруг успокоился. Лойза знала брата Малеша. Лойза знала дядю Даймира. Это для Рэльки наверняка было хорошим знаком. Ему подумалось, что она сейчас ещё что-нибудь спросит о маршалах, но, вопреки ожиданиям, Меренга молча подвинула к себе толстую тетрадь в потёртом кожаном переплёте и открыла её на странице, заложенной самопишущим пером. Рэлька увидел белые листы, аккуратно расчерченные в таблицы, подобно приходной книге какого-нибудь торговца. Часть колонок и столбцов была заполнена именами и цифрами, где-то просто стояли крестики, похожие на маленьких паучков.
– Раз ты у нас бездарь, значит, схема будет обычная, – в одной из граф вылупилось новорождённое чернильное насекомое. – Занятия дважды в неделю, поочерёдно со мной и с братом... э-э-э... нет, пока только со мной. Попробуем из деревянного щита сделать железный. Но не обольщайся загодя, часто бывает так, что природный дар не получается поставить под контроль или улучшить. Он равно сопротивляется изменению, как и разрушению. Понимаешь?
Рэлька кивнул, хотя вовсе не был уверен, что действительно понял. Тощую, нескладную и бледную, как привидение Меренгу нойды дружно недолюбливали за то, что она даже простые вещи умела объяснять с поразительным занудством. "Лучше соглашайся сразу, что бы ни спросила, – предупреждал его Никлаш, когда впервые рассказывал про менталь, недавно приписанную к Дицхольму, – иначе битый час мозги полоскать станет. Выжмет терпелку досуха, и при этом всё равно ничего не поймёшь. Охота себе самому дураком казаться? Нет? Ну, и помалкивай тогда. А спросит, понятно ли, просто кивай".
Вот он и кивал. А Лойза снова смотрела в тетрадку и как будто вовсе не замечала притихшего подростка.
– Это ведь тебя Дайм вёз из Глета вместе с девчонкой?
Вопрос застал Рэльку врасплох, его словно обухом по голове хватили. Выходит, Лойза о нём не знает?! Выходит, дядя Даймир её о Рэльке не предупреждал?! Выходит... Растерявшись, он выдавил невпопад:
– Не из Глета, из Ривцы... Да, меня... То есть, это мы с ним ехали, я и Ксана.
Совершенно некстати вдруг захотелось спросить, знает ли Лойза, как там сейчас Ксанка поживает. Вот только слова почему-то вертелись на языке, но никак не желали с него слетать. А женщина уже дёрнула плечом, демонстрируя равнодушие, и сухо заявила:
– Через два дня первое занятие. Сверься с расписанием и, будь любезен, не опаздывай. А пока – свободен.
От тетради с таблицами, цифрами и крестиками-паучками она глаз даже не подняла. Но у самой двери достала Рэльку в спину задумчивым и чуть насмешливым:
– А Мал был прав. Ты паренёк занятный.
* * *
Если бы он взялся писать дневник, заметок за два без малого года набралось бы, от силы, на два насыщенных событиями дня. Марши, штурмовая полоса, рукопашный бой, учёба... Учёба, рукопашный бой, марши, плац, дежурства... Через три месяца, как и обещал Ник, их начали знакомить с саблями и огнестрелами. Позже прибавилось наук, не связанных с телесной крепостью и боевыми навыками: нойдам преподавали основы медицины, заставляли читать философские трактаты, учили риторике. Зимой стало меньше маршей, они почти не выходили на «бурелом», зато с будущими пастырями чаще беседовал легат Энкин и проводили занятия ментаты. Их гоняли больше, чем солдат в обычной армии, но делали из них, по сути, офицеров. Не глядя ни на сословия, ни на цвет кожи. Два года промелькнули, как два дня.
* * *
Весна. Слепой дождь месит грязь на полигоне, помогает двум десяткам ног в чёрных... некогда чёрных ботинках. Ногам ни дождь не помеха, ни грязь, ни привязанные к щиколоткам свинцовые грузила-утяжелители. И ранцы с мокрым песком – они тоже давно помехой не считаются. Мышцы послушно и уверенно выполняют привычную работу.
На скользкое от влаги бревно... Через восьмифутовую каменную стену... Через полный мутной воды ров... Опять стена – дощатая, гладкая... Двадцать футов вверх по канату... Вниз по тонкой трясущейся жерди... На песчаную горку... Дальше "паучья сеть" и второе бревно – подвешенное на блоках и раскачивающееся от каждого твоего движения...
– Время, – Тэнгер посмотрел на тускло блестящий хронометр и приподнял бровь. Правую. Это могло означать всё, что угодно, от "неплохо для улиток" до "если бы вы ползли чуть медленнее, вы бы ползли в обратную сторону".
– Сойдёт. По крайней мере, в прошлый раз было не лучше.
Похвалами Тэнгера можно орехи колоть. Всё же десять мокрых, грязных и усталых нойдов немного расслабились: похоже, сегодня они молодцы и выволочки не будет. Как и лишнего прохода по "бурелому".
Обычно в таких случаях человек-гора коротко приказывал разойтись и терял к будущим пастырям малейшую видимость интереса. Но сегодня он медлил, разглядывая выстроившихся перед ним людей с непривычной задумчивостью.
– На этом всё, – произнёс, наконец, Тэнгер. – Я с вами закончил, дальше мучиться другим. Хочу верить, что потратил своё время не зря. Сейчас топайте к себе – помойтесь, переоденьтесь. Через час прощальный ужин.
Вот так. Будто и не было за их спинами двух долгих лет. Последний марш, последняя штурмовая полоса, и вместо напутствия – скупое "на этом всё". Утром очередная десятка навсегда покинет Дицхольм, а мастер-наставник останется – других "неудачников" на пробежки вокруг озера до рассвета подымать.
– Да-а, – протянул, глядя вслед Тэнгеру, черноволосый Венз. – Уж кто по нам не заскучает, так это Железная Задница. Сдаётся мне, мы для него и не люди вовсе, а чушки деревянные, навроде баклуш – ножик взял, ложек нарезал, на базар снёс, продал и забыл. Даже в Меренге жизни больше.
– Много ты понимаешь, ржа, – буркнул Пешта. – Ты в его шкуру влезал?
– Мне в его шкуре делать нечего, своя милее...
– Твоей цена – медный тален, да и тот с дыркой. Тэнгер подороже стоит.
Венз пренебрежительно фыркнул, но промолчал. Когда тебя задевает собрат-стрелок, можно при большом желании и обидеться, и в ухо разочек съездить. Руки Пешты толщиной могли поспорить с ляжками чернявого, и жира в них наверняка не было ни капли – там, под кожей, уже и мышцы-то едва помещались. С такими ручками ссориться – себе дороже.
– Какая вам разница, будет он скучать или нет? – в наступившей тишине негромкий голос Дженго расслышали все. – Дицхольм кончается, Тэнгер кончается, но учёба-то – ещё нет. Готов поклясться, через неделю никто про его вечно хмурую рожу уже не вспомнит. Достанет нам какой-нибудь другой рожи взамен.
– Наверняка достанет, – согласилась Флина.
– И какой тогда смысл об этом болтать? – пожал плечами Хамид. – Лучше сделаем, как он сказал.
И, равнодушно шлёпая по лужам грязными ботинками, витал направился к баракам; негромко переговариваясь на ходу, за ним последовали Дженго и Нэпьер.
– Засранец, – Пешта скривился, но тут уж нарываться на ссору ему самому не хотелось: если здоровяк кого и опасался задирать, так это спиритов. А южанина Хамида он и вовсе побаивался, даром, что тот был целителем.
– Пойдём и мы, – Флина потянулась, как кошка, на миг приковав к себе взгляды парней. – Ник, Рэль?
– Идём, конечно, – Никлаш посмотрел на друга. – А ты...
– Задержусь маленько. Штурмовую ещё разик пройду.
– Придурок, ржа, – выдал Пешта беззлобно.
– Псих, – покрутила головой Флина.
Венз снова фыркнул, а Никлаш рассмеялся:
– Не переживай, дружище. Говорят, в Хельбе "бурелом" длиннее здешнего вдвое. Набегаешься от души.
5.
Сквозь просвет между домами виднелось небо – тёмно-голубое с белыми клочьями облаков. Лика не видать, но под землёй ползать пришлось никак не меньше двух часов, и значит наверняка уже за полдень.
Может ли он столкнуться со жнецами? Охотничьи угодья каждого роя – это не меньше сотни квадратных лиг. Атаковав патруль и получив отпор, твари средь бела дня на свинцовый шквал уже не полезут. Но и отступить – беса с два. Сейчас они должны собирать воедино все разрозненные силы своего странного сообщества, призывать рассеянных по Городу разведчиков и охотников. Таким образом, к ночи все враги окажутся на северо-восточной окраине, а южная часть руин станет почти безопасной. Беда в том, что до темноты Рэлек уже должен быть далеко за каналом, и значит, неприятная встреча очень даже возможна. Да, одиночному выродку лучше на пути у пастыря не становиться, но сама по себе стрельба привлечёт внимание – вот что скверно.
Переулок лишь казался бесконечным, а кончился после первого же поворота. Нырнул под высокую каменную арку и сразу за ней развернулся улицей, настолько широкой, что её и улицей-то язык назвать не поворачивался. В любом из городов Пограничья эдакому простору даже площади позавидуют. Умели всё-таки предки строить – дерзко, с размахом. Улицы – вширь, здания – ввысь. И города их по сей день походили издалека на горные цепи... само собой, те из городов, что стояли к северу от Межи. Трудно было поверить, будто прежде подобные махины высились по всей Эсмагее. Воистину, Бастион за двести лет проделал просто титаническую работу – несколько тысяч пастырей планомерно сравняли с землёй всё то, что когда-то возводилось руками сотен тысяч строителей.
Выглянув из-под арки, чтобы оглядеться, Рэлек невольно затаил дыхание. Старинный проспект всё ещё будоражил воображение, хотя от былого величия и осталась лишь бледная тень. Залитый светом, он по-прежнему поражал, но не радовал глаз, как не может приводить в восторг очень старое, монументальное, но давно заброшенное кладбище. Тротуары поросли чахлой жёлтой травой, мостовая вздулась и потрескалась, везде виднелись груды ржавого мусора, при взгляде на которые даже механик-всезнайка Лезмоль едва ли сумел бы определить, чем они когда-то были. С обеих сторон на пришедшую в запустение улицу таращились провалами окон обветшавшие дома. Примерно в лиге от Рэлека рукотворный каньон наглухо перегораживало рухнувшее здание. А прямо перед его ногами по мостовой расползлось неряшливое грязно-серое кружево. Он поморщился: везде эта дрянь, некому тут её выжигать.
Здесь ему наконец-то удалось увидеть Лик. Судя по положению светила, сейчас было... ну, примерно часа два пополудни. Определённо хуже, чем выходило по расчётам Чейда – тот надеялся, что Рэлек к трём уже выйдет из Мертвеца.
"Поспешай медленно".
"Опять учёного учишь".
Он почти уже сделал шаг на тротуар... Почти. Что-то удержало его в безопасной тени под аркой на несколько секунд. Тех самых секунд, что иногда отделают жизнь от смерти.
На противоположной стороне проспекта показались две фигуры. Массивные тела с очень длинными передними конечностями напоминали обезьяньи, но толстую шкуру покрывала не шерсть, а мелкая бледно-жёлтая чешуя; плоская голова утопала в мощных плечах; костяшки тяжёлых кулаков при движении выбивали из мостовой характерный глухой стук... Рептонги! Солдаты роя! Могучие, ловкие и чертовски живучие, они среди выродков были навроде тяжёлой кавалерии, без них атаки жнецов потеряли бы добрую половину своей смертоносности.
И сейчас две таких твари выбрались из тёмного, похожего на ущелье проулка между неплохо сохранившимся многоэтажным домом из грязно-белого кирпича и колоссальной грудой тусклого битого стекла, осыпающегося бетона и ржавых стальных конструкций. Оказавшись на проспекте, рептонги повернулись спинами к Лику и неторопливо побрели прочь.
"Я – стена, – мысленно заверил себя Рэлек, сжимаясь в тени за лохматыми от ржавчины останками ворот. – Я – обычная старая стена. Я не мыслю. Я не дышу. Я пахну камнем. Я – стена..."
Он сосредоточился на этом ощущении, заставил себя отрешиться от происходящего и оцепенеть. Дыхание его постепенно замедлялось, мысли становились медленными и холодными. Человек будто уснул, погрузился в вековую дрёму осыпающейся штукатурки и древнего кирпича...
Твари прошли всего в полусотне шагов от затаившегося стрелка. Будь на их месте "обморочник", Рэлеку, возможно, не помогла бы его нехитрая защита, но чешуйчатые гориллы скверные ментаты, а ветер сейчас дул вдоль проспекта, снося человеческий запах в сторону от двух чувствительных носов.
Он следил за чудовищными "прохожими" рассеянным взглядом, стараясь не сосредотачивать внимание на обманчиво неуклюжих фигурах. Что-то его беспокоило в происходящем...
"Если они возвращаются к рою, тогда почему идут на северо-восток? Просто завалы обходят?"
Прежде, чем Рэлек успел хорошенько обдумать эту мысль, из проулка-ущелья показался третий чешуйчатый. А следом, шустро перебирая суставчатыми лапами, на солнечный свет выскочил крупный болг...
С трудом сохраняя спасительную безучастность, он наблюдал, как пустынная улица заполняется жнецами. Ему уже стало ясно: по проспекту вовсе не пара охотников прогуливается, это сам рой, либо его часть. Но тогда... Страшная мысль пробилась сквозь барьер отрешённости, сжала сердце в когтистой лапке:
"Там, у моста... Я опоздал! Они все погибли! Чейд, Лойза, Никлаш..."
"Спешишь с выводами, малыш. Может, это просто... другой рой".
"Другой... Другой?! Два роя на одних охотничьих угодьях – чушь собачья!"
Но нелепая идея, подброшенная Постояльцем, уже расположилась по-хозяйски в голове, а цепляющаяся за соломинку надежда боялась гнать самозванку прочь. Уйдёт ведь. Ох, Небо, как же хочется поверить, будто эти две дюжины жнецов и впрямь не часть того роя, что зажал отряд на разрушенном мосту!
"Я словно гамак пытаюсь из паутины сплести. Ищу причину для надежды..."
"Чтобы надеяться, есть лишь одна причина: ты не видел их мёртвыми".
Мимо подворотни, в которой он затаился, прополз, поблёскивая матово-чёрным панцирем, гайфер. Эдак и обморочника можно дождаться... Не пора ли "старой стене" вспомнить о том, что она умеет ходить?
Рэлек почти решился начать отступление обратно в переулок, когда его взгляд зацепился за идущего мимо рептонга. В самом чудовище не было ничего необычного, но вот рядом с ним, скрываясь за массивной тушей, шёл кто-то ещё. Он видел только пару неторопливо шагающих ног... обутых ног! Свободного покроя серые штаны и высокие грязно-жёлтые ботинки на шнуровке.
Бред! Наваждение! Но бастионовское здравомыслие уже сошлось на кулаках с памятью Рэльки-подкидыша. Есть вещи, которым пять лет – что минута. Они не забываются, даже если тебя просят ласково, но твёрдо: "Забудь, дружок"...
Слишком пристально он смотрел на эти ноги в жёлтых ботинках. Так смотреть нельзя, от таких взглядов будущих стрелков отучали ещё в Дицхольме. Выродки хорошо чувствуют чужое внимание, даже обделённые ментальным чутьём рептонги.
Чешуйчатая горилла вдруг сбилась с шага, остановилась и повернула уродливую плоскую морду к арке, под которой прятался человек. Закрыв глаза, Рэлек прижался к холодному камню и почти перестал дышать.
"Я – стена. Я – стена..."
Спустя несколько бесконечно томительных секунд до его ушей снова донёсся стук костяшек чудовищных пальцев, вбиваемых в асфальт. Удаляющийся стук.
"Вердаммер хинт! Пронесло..."
Рэлек медленно поднял веки, осторожно взглянул... и тут же заставил себя отвести взгляд. Рептонг бодро топал прочь, догоняя ушедших вперёд собратьев, однако его спутник всё ещё стоял посреди проспекта... Стояла. Хватило самого мимолётного взгляда, чтобы оценить пропорции стройной фигуры. Ну а что ещё разглядеть успел? Да немногое: жёлтую, в цвет ботинок, охотничью куртку и забранные в "хвост" волосы необычного стального отлива.
"Туча! Заметила или нет?!"
Повезло: похоже, незнакомка вовсе не искала источник тревоги, а просто оглядывалась вокруг – быть может, тоже пыталась понять, где находится. Как бы то ни было, медлить дальше Рэлек не решился: распластавшись, точно придавленный таракан, он осторожно пополз назад – прочь от ставшего слишком опасным проспекта. Придётся поискать выход с другой стороны переулка... если выйдет ускользнуть незамеченным.
Пятился, пока последний выродок не исчез из виду, тогда уж поднялся и в три бесшумных прыжка оказался у заветного поворота. Тут уж побежал – так быстро, как только мог.
"Я – стена... Я, скрайт меня раздери, самая обыкновенная бегущая стена!"
Лишь увидев знакомую крышку люка, он остановился – буквально на несколько секунд, чтобы прислушаться. В переулке царствовала тишина, никто за ним не гнался. Пытаясь унять разгулявшуюся тревогу, Рэлек двинулся дальше – только темп сменил на более спокойный. В конце концов, глупо удрать от одной опасности лишь затем, чтобы, сломя голову, влететь в жаркие объятия другой. Он же всё-таки не испуганный заяц, а чёрный пастырь. Профессионал. Лучший из лучших.
* * *
Через полчаса он понял, что окончательно заплутал. Улицы и переулки то сливались воедино, то разбегались в разные стороны. Город всё больше напоминал Рэлеку гигантскую паучью сеть, а себя самого он видел попавшей в эту каменную ловушку мухой. Самое скверное: где-то в центре паутины всегда сидит паук.
"Надо оглядеться", – принять решение оказалось проще, чем воплотить задумку. Высоких зданий вокруг хватало, и попасть во многие из них не составляло труда. Но первый же выбор "обзорной вышки" едва не стоил Рэлеку головы: он поднялся по высоким каменным ступеням и дёрнул на себя створку приоткрытой двери. Дом будто только этого триста лет и ждал – прямо над входом вывалился тяжёлый пласт штукатурки и ухнул аккурат на то место, где стоял незваный гость. Стрелка спасла реакция – успел отскочить, но лезть внутрь он раздумал: опомнившиеся страх и интуиция дружно загомонили, советуя поискать другое строение, понадёжнее.
Рэлек прошёл по улице ещё шагов сто, прежде чем его внимание привлекла башня, возведённая, казалось, сплошь из зеркального стекла. С виду – ни дать, ни взять – гигантский полированный кристалл со сколотой наискось верхушкой. Высокий, даже выше оставшегося за спиной негостеприимного дома... Ну и ну! Рискнуть?
Вблизи стало ясно: "кристалл" покрыт зеркалами лишь снаружи. Когда Рэлек подошёл вплотную, очарование померкло – огромные стеклянные квадраты оказались грязными и тусклыми, они сильно помутнели от времени, а местами потрескались и щерились уродливыми сколами. Двери, наверное, тоже когда-то были зеркальными, но их выбили много лет назад, остались лишь лежащие на пыльном полу рамы из искорёженного металла. За пустыми проёмами виднелся просторный, плохо освещённый зал.
Помедлив, Рэлек вторгся в царство пыли и сумрака. Он уже был готов к тому, что на его голову обрушится потолок, либо пол провалится куда-нибудь в подвальные бездны... Нет, тишина. Лишь под ногами похрустывают осколки прежнего мира.
Пару раз ему уже приходилось бывать внутри старых зданий, поэтому он не впал в ошеломление из-за размеров холла и сумел быстро найти лестничный колодец. Десятки каменных пролётов уходили вверх. Никлаш утверждал, что когда-то внутри домов-башен люди использовали специальные подъёмные платформы. Обычно Ник знает, о чём говорит, но сейчас от его рассказов Рэлеку было мало проку. Машины, что когда-то поднимали и опускали эти платформы, давным-давно остановились. Длиннющая лестница – вот единственный ныне доступный путь на крышу.
* * *
Пока пересчитывал ногами бесконечные пыльные ступени, всё вспоминал ящики с патронами – выкрашенные серой краской сосновые «кирпичи», которыми забиты склады учебных лагерей. Внутри каждого ящика – две металлических коробки-цинка. Каждый цинк – это пять сотен острых винтовочных «колышков». Нойды пяти десяток, обучавшихся в Хельбе, каждый день сжигали на стрельбище содержимое трёх-четырёх «кирпичей». Причём большая часть уходила на упражнения будущих стрелков. Настоящие упражнения, не чета прежней методичной пальбе по деревянным щитам. И каждый месяц в Хельб привозили на крытых и хорошо охраняемых фургонах новую сотню серых ящиков.
Бастион не скупился на обучение молодой поросли пастырей. Скупой – он, как известно, платит дважды, а когда имеешь дело с Безлюдными землями, скупость смерти подобна. И всё же... было в их обучении что-то, никак не укладывающееся в тесный гробик обычного рационализма. Набрать несколько тысяч солдат, за два года сделать из них умелых бойцов, а после двинуться за Межу – выжигать рои и логова выродков, не считаясь с потерями... разве это не лучше, чем потратить вдвое больше времени и сил на обучение жалких двух-трёх сотен, пусть даже каждый из них и стоит потом пяти обычных солдат?
Сейчас, спустя годы, проведённые в Хельбе и Дицхольме, после Посвящения и первых рейдов за Ржавую реку, Рэлек знал наверняка: нет, не лучше. Но ещё он знал столь же твёрдо и непреложно: человеку, который всего этого не прошёл, логику Абеля Вендела не понять никогда. Абеля Святого. Абеля Древнего. Абеля Всё Могу. Создателя "модели сорок три" и первого командора Бастиона. Нет, не понять. Не постичь.
"А ты сам-то постиг, малыш? Сам-то уверен, что понял его верно, своего легендарного Абеля? Он видел закат старого света и зарю нового, он пережил прежний мир на сто тридцать три года. Тебе сейчас двадцать, дружок. Говоришь, постиг Вендела? Некоторым юнцам не откажешь в самоуверенности..."
Ш-ш-ш...
Звук был такой, будто внизу, почти у самого дна лестничного колодца, кто-то высыпал на пол с полведра щебёнки. Мелкие камушки хлынули по ступеням, и гулкое эхо прокатилось вверх:
