Текст книги "Арбузный король"

Автор книги: Дэниел Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

ШУГЕР

Это был крупный мужчина, из породы толстяков-здоровяков, в комбинезоне и старом бейсбольном кепи. Его подбородок вечно был в желтых пятнах от жевательного табака, а плеваться табачной жижей он умел мастерски. Однажды он продемонстрировал мне свой коронный плевок на дальность, и я не мог не признать, что это действительно круто.

Как его ближайший друг, скажу прямо, я вел себя с Игги не лучшим образом. Когда мы были мальчишками, я его частенько поколачивал – просто так, забавы ради. И еще я распускал о нем всякие слухи: мол, он не знает, где у женщин причинное место, ну и все такое. Потом я задавил его пса. Но это вышло случайно, и я перед ним извинился, так что все честь по чести.

Другое дело, когда той ночью я ввалился к нему с капюшоном на голове и пакетом семян, – вот это было хуже всего. Парнишка осиротел в десять лет, когда его предки на машине свалились с моста в Бойцовую реку. Сестер и братьев у него не было, потому что родители не захотели плодить новых ублюдков, увидев, какой облом у них вышел с первенцем. Они и сами были не великой красоты, к тому же оба выпивохи, и уродство Игги, по словам врачей, было напрямую связано с количеством спиртного, которым папаша с мамашей накачивались до, во время и после его зачатия. У большинства из нас есть лицо, которое мы можем предъявить миру, прячась за ним как за маской. Но у Игги этой маски нет – он что снаружи, что изнутри жуткий кусок плоти. Его вынули из чрева раньше срока, оттого кое-какие части лица и тела у него недоразвиты, а иных так и вовсе нет. У него, например, нет мизинцев на обеих ногах – об этом, кроме меня, мало кто знает. На двух ногах у него набирается лишь восемь пальцев.

Мне чертовски не хотелось идти к нему в ту ночь, но у нас не осталось других вариантов. Насколько мы знали, Игги был девственником (а знали мы совершенно точно – это маленький город, мистер Райдер, здесь от людей ничего не скроешь). Следующие за ним по возрасту были слишком молоды. Не делать же Арбузным королем мальчишку. Да и какая мать согласится, чтобы ее пятнадцатилетний сын был посажен в эту тележку? Короче, вопрос стоял так: когда человека можно считать зрелым мужчиной?

Тут дело не только в возрасте. Зрелый мужчина – это человек, который осознает себя частью общества, который отвечает за себя и за свои действия. Это может прийти к тебе в шестнадцать лет, может прийти позже, а может не прийти вовсе. Ты можешь так никогда и не стать мужчиной. Как раз по этому разряду мы числили Игги, потому что он был недоделанный.

А потом к нам приехала твоя мама и начала с ним заниматься, и мы вдруг увидели его в ином свете. Отчасти это случилось потому, что он начал делать вещи, которые не делал раньше. Научился читать и писать. Помнится, однажды я увидел у себя на двери записку: «Загляни ко мне. Игги». Эти слова были нацарапаны на обороте старого меню из «Антрекота». Я сперва не поверил, что Игги сам это написал. Такое по силам любому нормальному человеку, но Игги-то не был нормальным!

Еще одним – и, пожалуй, более важным – моментом стали отношения Игги с твоей матерью. Из всех мужчин городка, кто мечтал с ней сблизиться, Игги оказался самым удачливым. Она явно предпочитала его остальным. Другие тоже имели шансы – она каждому давала шанс, по крайней мере внешне, – но Игги был единственным, с кем она общалась постоянно и охотно, что само по себе не только возводило его в ранг мужчины, но и заставляло прочих слегка ревновать и даже злиться. Рассудили так: если он смог претендовать на привилегии мужского статуса – а сидеть рядышком, локоть к локтю, с твоей мамой было именно такой привилегией, причем одной из лучших, – тогда по справедливости он должен взвалить на себя и кое-какие неприятные мужские обязанности. Все было решено, и я уже ничего не мог с этим поделать.

В любом случае Игги был единственным худо-бедно подходящим кандидатом в короли, и когда твоя мать сделала то, что она сделала… Говоря откровенно, досталось не только Игги. Она поимела нас всех. Она разом поимела весь наш город.

ВИНСЕНТ НЬЮБИ

В Эшленде слухи расходятся очень быстро, а слух о том, что Игги станет Арбузным королем, разошелся даже быстрее обычного.

Говорили, что больше некому, но наши люди отлично знали, что это не так. Люди знали.

Это было яснее ясного.

Не важно, что мы обо всем этом думали, потому что от нас все равно ничего не зависело. Лично я не знаю других способов быть независимым, а вы знаете? Мы не всегда могли обсуждать это вслух, но людям достаточно было переглянуться, и они тотчас понимали друг друга.

А между собой мы могли и посмеяться. Мы смеялись над белыми людьми. Честное слово.

Потому что я мог бы назвать по меньшей мере трех наших ребят, каждый из которых годился в короли, по всем статьям годился. Но нас никто не спрашивал. Мы вроде как не и не были людьми.

Мы могли есть и пить, жить и умирать точно так же, как белые; мы могли делать ту же самую работу, что делали белые, но они, похоже, считали это всего-навсего случайным совпадением.

Впору было горевать, однако мы смеялись. Только смех этот был горьким.

КАРЛТОН СНАЙПС

Позвольте мне обрисовать ситуацию, мистер Райдер. В предпраздничные недели организационный комитет Арбузного фестиваля, то есть Шугер, мистер Спигл и я, заседал по субботам в четыре часа пополудни. Мы подробно обсуждали все вопросы: номера карнавальной программы, количество передвижных платформ, оплату счетов и тому подобное. И вот однажды во время заседания раздался стук в дверь. Это была ваша мать. Она явилась в одном из тех платьев, что привезла с собой (в наших краях такое не купишь). Слишком короткое по местным представлениям о приличиях, оно к тому же – никогда не забуду это зрелище – было разрисовано картинками из игры «Монополия»: деньги, карточки с надписями типа «Вас выпускают из тюрьмы» и так далее. Она вошла, не дожидаясь приглашения, и кивнула каждому из нас с самым что ни на есть деловым видом.

– Чем мы можем вам помочь, мисс Райдер? – спросил я, вставая.

Хотя она помешала нам работать и ее присутствие здесь было совершенно неуместным, я никогда не забываю об учтивости в общении с женщинами, не важно при каких обстоятельствах это происходит.

– Собственно, речь пойдет о моей помощи вам, – сказала она и улыбнулась.

Эл, Шугер и я недоуменно переглянулись.

– Присядьте, пожалуйста. – Я указал ей на стул.

– Спасибо, – сказала она, присаживаясь, – а то я с ног валюсь. В последнее время постоянно недосыпаю.

– Лично мне, – сказал Эл, – хватает пяти часов сна, чтобы полностью восстановиться. Но так было не всегда. Помнится, в молодости…

– Эл, – прервал я его, – мисс Райдер намерена нам что-то сообщить.

– Ах да, – сказал он, – извините.

Она сделала глубокий вдох и объявила:

– У меня есть важная информация для комитета Арбузного фестиваля.

Мне сразу не понравился ее тон. В нем чувствовалась легкая ирония, как будто она про себя подсмеивалась над нами и над нашим фестивалем – над всем нашим городом, в конце концов.

Шугер кивнул с таким видом, словно он был здесь за главного. На самом деле он попал в члены комитета лишь как владелец большого грузовика, на котором мы могли доставлять в город все необходимое для фестиваля, тогда как в интеллектуальном плане его вклад в общее дело был ничтожен.

– Это касается выборов Арбузного короля, – сказала она, и в тот же момент мы втроем одновременно вздохнули и покачали головами: эту песню мы слышали от нее уже далеко не в первый раз и она нам порядком наскучила.

– Мисс Райдер, – сказал я, – мы с вами обсуждали это уже неоднократно. Вопрос исчерпан, и дальнейшее обсуждение будет лишь пустой тратой времени. Мы заняты серьезным делом, так что если вы пришли сюда только затем, чтобы снова…

– Ситуация изменилась, – сказала она.

Ее слова вызвали у нас некоторый интерес. Она это заметила и улыбнулась.

– До праздника осталась всего неделя, – сказал Шугер, поворачиваясь ко мне. – Есть у нас время для… изменений.

Я взглядом велел ему замолчать.

Мисс Райдер продолжила:

– Я надеялась отговорить вас от избрания Игги королем, обращаясь к вашему здравому смыслу. Тут я потерпела неудачу. Дело в том, что у меня есть одна тайна, которую с течением времени мне все труднее скрывать. Вот я и решила: чем оттягивать объяснение, лучше выложить вам все начистоту.

Она сделала паузу и оглядела нас, как будто ожидая, что мы сами обо всем догадаемся. Никаких догадок у нас не возникло.

– Пожалуйста, мисс Райдер, – сказал я, – переходите к сути дела. Мы очень занятые люди.

– Игги, – сказала она, – не девственник.

Это абсурдное заявление взорвало напряженную атмосферу в комнате как хлопок проколотого воздушного шарика. Мы рассмеялись, громче всех Шугер. Он долго не мог остановиться, и мне снова пришлось одернуть его взглядом.

– Очень умно, мисс Райдер, – сказал я. – Полагаю, он сообщил вам эту великую новость во время одного из «уроков чтения»? Как бы между прочим, да?

– Видите ли, Люси, – вмешался Эл, – мужчины вообще любят прихвастнуть такими вещами. Мужчины. Особенно мужчины в его положении. Это чистой воды блеф.

– Приврал, с кем не бывает, – сказал Шугер.

– И тем не менее спасибо, что поделились с нами информацией, – сказал я, поднимаясь с места, чтобы положить конец этому визиту. – А теперь…

– Я знаю это не с его слов, – сказала она спокойно.

Ее манера говорить не повышая тона действовала мне на нервы. Должен признать, она прекрасно владела собой, что редко встретишь у столь юной леди.

– То есть вы сами до этого додумались? – спросил Шугер.

– Нет. Я сама это сделала – мы с Игги это сделали. Никогда бы не поверила, что буду признаваться в подобном перед тремя мужчинами. Игги и я… мы с ним однажды занимались сексом. Это произошло месяца два или три назад. Вы понимаете, что о таких вещах не принято распространяться, но когда началась эта возня с выборами, я решила… В конце концов, вы ведь не можете сделать королем человека, который уже не девственник. Это будет против правил. Потому я вас и предупредила, пока еще не поздно.

– Я вам не верю, – сказал я. – Игги сам сказал нам, что он никогда…

– Я взяла с него обещание молчать. Это моя вина. Я… Я не была невинной девушкой ко времени приезда в ваш город. Не буду говорить, скольких еще молодых людей я избавила от невинности, но с каждого я брала обещание: никому ни единого слова, ни даже намека. Игги свое обещание сдержал.

– Но это не мы его выбрали, – сказал Эл. – На него указала болотная старуха.

– Значит, она ошиблась. Впала в маразм – такое случается в ее возрасте.

– Это невозможно, – сказал Шугер.

– Но это факт, – сказала она.

– И все-таки я вам не верю, – сказал я, возвышаясь над ней и чувствуя, как к моему лицу приливает кровь.

– Придется поверить, – сказала она.

– Не обязательно, – сказал я, – совсем не обязательно! Вы в данном случае лицо заинтересованное. Всем известно ваше негативное отношение к этой церемонии. И вы готовы сочинить что угодно, лишь бы нам помешать. Так что вашего заявления недостаточно для дисквалификации Игги. Тем более сейчас, когда до праздника остались считаные дни. Как считаешь, Эл?

– Да. – Он вздрогнул, как будто выходя из спячки. – У нас уже был прецедент. Помните, несколько лет назад?

– Точно. Кузина Марти Эткинса при всех заявила то же самое. – (Признаться, Шугер меня удивил, вспомнив столь давнее событие. Я-то сомневался даже в его способности вспомнить, что он ел на завтрак этим утром.) – Она сделала все, что могла, однако никто ей тогда не поверил. Ни ей, ни Марти. Да уж… Марти.

– Это не тот случай, – сказала ваша мать все тем же ровным, спокойным голосом. – У меня есть доказательство.

– Фотоснимки? – фыркнул Шугер. – Показания свидетелей?

– Я беременна, – сказала она. – Я ношу его ребенка.

Она сидела перед нами, с улыбкой сложив руки на животе, который – я наконец это заметил – самую малость, но безусловно и недвусмысленно округлился.

В тот момент я ее ненавидел.

АННА

У твоей мамы голова работала дай бог каждому. Она знала, что ей не поверят без убедительных доказательств. И у нее нашлось такое доказательство. Они и после этого не очень-то поверили, поскольку в их представлении отцом ребенка мог быть любой из множества увивавшихся вокруг Люси мужчин. Однако они не могли знать наверняка. Никто этого не знал, в том числе и я. Установить правду можно было только после рождения ребенка. Внешность младенца, считали они, сразу все прояснит, потому что ребенок от Игги должен выглядеть по-особому. Так что им оставалось ждать. И началось ожидание.

ИГГИ

Я имел предчувствие, что очень скоро из меня будут вышибать дух. И еще я имел предчувствие, что займется этим не кто иной, как мой старый друг Шугер. Он лупил меня всю жизнь и набил на этом деле обе руки, так что я был готов к его приходу в тот вечер. И он пришел.

– Ты, я слышал, занимаешься не только стрижкой газонов, – начал он с порога.

– Не понимаю, о чем ты, Шугер, – сказал я.

Мы с ним стояли лицом к лицу посреди комнаты.

– Тут такая история, – сказал он. – Люси Райдер заявила, что ты ее трахнул, но мы-то оба знаем, что это не так.

– А, ты об этом, – сказал я, отводя глаза. – Так оно и было. Я и она – мы с ней занимались этим.

Тут он толкнул меня в грудь. Толкнул вполсилы, но я ведь такой маленький, а Шугер такой здоровенный, так что мне и этого хватило с избытком. Я отлетел и ударился в стену комнаты. Мне показалось, что весь дом заходил ходуном.

– Конечно, я должен был сразу признаться, – сказал я. – Я должен был это сделать той ночью, когда вы с Элом и Снайпсом взяли меня в оборот. Но я обещал ей молчать. Я ведь не мог нарушить обещание. Ты меня знаешь, я просто не мог.

Он снова толкнул меня примерно с той же силой, но теперь я стоял ближе к стенке и ударился в нее больнее. Был такой звук, что я подумал: это раскололась моя башка. Однако на самом деле она не раскололась.

– И ты думаешь, кто-нибудь в это поверит? – спросил Шугер. – Игги, неужели ты думаешь, что кто-то поверит тебе и Люси Райдер? Это даже не смешно. Это противно. Противно представить такого урода в ее объятиях, когда твое тело и ее тело… Я не в силах думать об этом дольше одной секунды. Скажи мне, что это неправда, Игги, чтобы я мог выбросить из головы эту жуткую картину.

– Я не могу тебе помочь, Шугер, – сказал я, теперь уже глядя ему прямо в лицо. – Я знаю, что очень подвел вас с фестивалем, но мне никак нельзя быть королем, потому что я не девственник. Вам придется найти кого-то еще.

И вот тогда он начал по-настоящему вышибать из меня дух. Я ничуть не удивился, но от этого мне не было легче. Сперва он ударил меня в живот, а когда я согнулся, врезал по лицу. На какое-то время я отключился и пришел в себя уже на полу. Я взглянул снизу вверх на Шугера и сразу понял, что это еще только начало.

– Расскажи мне все, – потребовал он.

– О чем?

– О том, как вы делали это с Люси. О своих впечатлениях.

– Чего тут говорить, ты и сам знаешь, – сказал я.

– Я-то знаю, понятное дело, – сказал он.

И знал самых разных женщин. Всех не упомнишь, но их было уж никак не меньше дюжины.

– Ты рассказывал мне об этом, Шугер, – сказал я.

Случалось, идя со мной по улице или сидя в кафе, он указывал на разных женщин и описывал, как он имел их таким-то и таким-то способом и как это было классно.

– Я хочу знать, как это у вас происходило, – сказал он. – Что ты делал?

– Ничего особенного, – сказал я. – Мы делали это самым обычным способом.

Тут он меня пнул.

– Все было так же, как в твоих рассказах, – сказал я.

Во рту был вкус крови и один зуб шатался – для меня это большая потеря, потому что все мои зубы наперечет. Он пнул меня еще раз.

– Не пинай меня, Шугер! – крикнул я.

Он стоял надо мной, тяжело дыша и качая башкой.

– Думаешь, мне это нравится? – спросил он.

Я думал, что да. Но он сказал:

– Вовсе нет.

Затем он наклонился так низко, что я почувствовал на своем лице его горячее дыхание.

– Мне это совсем не по душе, Игги. Но Снайпс сказал, что так надо. Уж очень много вещей поставлено на кон. Ты же сам понимаешь. Арбузный король. Это великое дело, значение которого не всякому дано понять и оценить. А теперь представь себе: это ты. Ты король. Ты часть чего-то, что выше и важнее всех нас. – Тут он понизил голос, принимая почти дружеский тон. – Я скажу тебе так: не будь я молодым оболтусом сносной наружности и тем еще ходоком, я бы с радостью согласился стать Арбузным королем. Это большая честь – вот что это такое. Подумай об этом, Игги. Подумай о себе. Ты же ничто. Ты ничтожество! Людей тошнит от одного твоего вида, мозгов у тебя вполовину против нормы, и хрен его знает в каком состоянии все остальное. Через год ты можешь околеть, и всем будет до лампочки. Всем, кроме меня, я хочу сказать. И что ты тогда сможешь о себе сказать? То есть что они смогут написать на твоем надгробии? «Он умел косить траву»? Тебя это устроит? А как насчет такой эпитафии: «Этот парень был королем»? Звучит лучше, согласен? Ну так скажи мне правду, и это останется между нами. Ты ведь не трахался с ней, верно? Она подговорила тебя так сказать, но на самом деле этого не было.

Я не мог дышать носом, потому что он заполнился кровью. Широко открыв рот, я глотнул воздуха.

– Я знаю, что хотел бы видеть на моем надгробии, – сказал я, лежа на полу и чувствуя себя уже мертвым или, по крайней мере, вполне созревшим для смерти.

Шугер ободряюще кивнул:

– Что ты хочешь там увидеть, Игги?

– Много чего.

– А именно?

– Это должно быть очень большое надгробие, – сказал я.

– Оно таким будет, – пообещал Шугер, – самым большим и самым красивым. А какую надпись ты хочешь?

– Пусть там будет написано: «Здесь лежит Игги Винслоу. Он был нехорош с виду и невелик умом, но умел читать и писать, а в один из дней своей жизни он был королем. Это был день, когда он полюбил Люси Райдер и она его не отвергла».

Вот так. После этого он надо мной потрудился по полной программе. Уже не от имени Снайпса, а от себя.

ЭЛ СПИГЛ

Как опытный фармацевт, я был не очень удивлен тем, что другое члены комитета именно от меня ждут решения, казалось бы, неразрешимой проблемы: до фестиваля оставалось меньше недели, а короля у нас не было. Шугер, сколько ни бился, ничего не добился от Игги. А Карлтон – тот вообще сник. Сначала он был вне себя от ярости, но затем впал в депрессию, осознав, что Люси Райдер одолела его тем единственным способом, каким она могла это сделать. Так что мне волей-неволей пришлось взять на себя роль нашего спасителя. Я чувствовал себя на высоте положения. Я держал руку на пульсе общественной жизни. Среди всего прочего я примечал, кто из молодежи вертится у витрины с презервативами, и знал, кто из них этого не делает. В моей картотеке имелась информация самого разного свойства. Я пользовался доверием матерей, обращавшихся ко мне за советами – как медицинскими, так и сугубо частного характера. Взяв кое-кого на заметку, я начал осторожно наводить справки, но все мои усилия пропали втуне. Среди жителей города просто не оказалось совершеннолетних девственников. В этом году все наши надежды были связаны с Игги, а он нас подвел. Я попытался представить это дело в позитивном свете, намекнув коллегам, что полное отсутствие девственников можно расценивать как успешное достижение изначальной цели. Но нет. Арбузный король был традицией. Каждый год мы приветствовали Арбузного короля, и мысль о том, что фестиваль может обойтись без него, казалась нелепой и даже кощунственной.

– Все пропало, – стонал Карлтон, обхватив голову руками. – Все, абсолютно все.

По правде говоря, я считал, что он принимает эту неприятность чересчур близко к сердцу.

– Что ты имеешь в виду, говоря «абсолютно все»? – спросил я, но он лишь взглянул на меня так, словно ему было известно что-то, чего не знал я. Возможно, так оно и было.

Потому что когда мои попытки найти девственника провалились и слухи об этом провале начали расползаться по городу, у всех возникло такое чувство, будто на нас надвигается гигантская черная туча, причем надвигается одновременно и снаружи и изнутри нас самих. Все мы испытывали безотчетный страх. Одна лишь мысль о возможности остаться без короля подействовала на нас гораздо сильнее, чем мы могли предположить. Мы разом лишились своего Великого Предназначения. И не важно, что это могло оказаться лишь временным сбоем, после которого – через год или два – все вернулось бы на круги своя. Проблема была в том, что это все-таки произошло; это происходило на наших глазах, и мы вдруг осознали, какое огромное значение имела для нас древняя традиция – значение, обусловленное не настоящим моментом, а присутствием прошлого в этом конкретном моменте нашей истории. Арбузный король являлся символом всего, чем мы были до этого времени, и с его утратой мы теряли и самих себя.

А затем хлынул дождь. Такого ливня здесь не случалось никогда прежде. Поля были затоплены, как и многие из наших домов. Возможно, это стихийное бедствие и послужило толчком к распространению болезни, уничтожившей наш урожай. Мучнистая роса обрушилась на бахчи как божья кара. С утра еще арбузы выглядели нормально, но к вечеру на листьях начали появляться фиолетовые пятна, а уже на следующий день они потемнели и съежились. Тысячи арбузов сгнили на корню, а уцелевшие приобрели странный сернистый привкус, как будто они были отравлены.

Вот как это случилось. Фестиваль пришлось отменить. В день, намечавшийся для праздничного шествия, Главная улица была мрачна и пустынна. На следующий год никто даже не заикнулся о проведении фестиваля, и не только за отсутствием подходящего девственника – если бы таковой и нашелся, все равно было уже слишком поздно. Традиция погибла, сгнила на корню, как больной арбуз. Конечно, мы могли бы ее искусственно продолжить, устраивая фестивали без девственников и без арбузов, и все свелось бы к историческим инсценировкам вроде тех, когда люди надевают серую конфедератскую униформу и разыгрывают потешные баталии на местах давних сражений. Это мы вполне могли бы устроить. Но такая возможность никого из нас не привлекала. Мы хотели, чтобы все было по-настоящему.

Как нетрудно догадаться, в данной ситуации все стали искать виноватых. Страсти накалились. Пусть в городе и не осталось девственников, но желания принести кого-нибудь в жертву у людей, как и прежде, было хоть отбавляй.