Текст книги "Мистер Себастиан и черный маг"

Автор книги: Дэниел Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Тараканий чих?

Том Хейли кивнул.

– Я могу слышать, как бьется твое сердце, – сказал он, закрыл глаза и принялся постукивать карандашом по столу в такт биению в груди Генри.

– А вы знаете, что говорят о людях с большими ушами? – подал голос мистер Уокер и рассмеялся.

– Знаю, – сухо ответил Том Хейли. – Что они носят большие шляпы.

И, тут же забыв о нем, словно его и было в комнате, обратился к Генри:

– Покажи, что ты умеешь.

[Одна страница явно сожжена.]

все, от простого до сложного, повторяя ступени собственного обучения. Иногда Том Хейли командовал, какой трюк ему исполнять, – «Четыре короля», например, или «Сдачу нижних», «Три карты одной масти», – со скоростью пулемета выпаливая названия трюков, а отец Генри смотрел, ошеломленный и озадаченный. Тогда как Том Хейли хранил непроницаемый вид; иногда позволял себе кивнуть, что, как потом узнал Генри, означало у него высшую похвалу. И все. Даже на улыбку не расщедривался.

Мистер Уокер переводил взгляд с сына на Тома Хейли. Потирал ладони, словно грея их, – нервная привычка, появившаяся у него недавно, потому что у него всегда мерзли руки. Принюхивался, как собака, учуявшая подачку. Он был весь в напряжении: даже Генри в паузах между трюками это замечал. В таком положении они оказались впервые: это был их последний шанс, а присутствие мистера Уокера лишало вообще каких бы то ни было шансов. Он мешал своими комментариями, наподобие: «Отлично, сын!» или: «Не знал, что ты умеешь такое!» Каждый раз он встревал в самый неподходящий момент, пока Том Хейли не вынужден был попросить его успокоиться.

– Ладно, – ответил мистер Уокер. – Ладно. Конечно. Но…

– Что «но»? – спросил Том Хейли, пригвождая его взглядом.

– Но он особенно хорош в трехкарточном монте. Если хотите увидеть что-то действительно сногсшибательное, попросите его показать это. Эта игра кормила нас последние два месяца.

Генри остановился, и карты будто замерли в воздухе. Не следовало говорить такое. Даже ребенок понял это. Том Хейли вздохнул и потер глаза. Повисшая тишина была бесконечна, мучительна, и пока она длилась, Генри был вынужден признаться себе, в чем не мог признаться раньше: отец у него никуда не годный. Не в том, что касается чего-то конкретного, а вообще. В самой его жизни было что-то неладное. С одной стороны, печально, что он превратился во что-то никчемное, вроде заплесневелой корки хлеба, которую никто не удосуживается выбросить. Но с другой, Генри был зол. Генри не мог помочь отцу, и отец явно не мог помочь ему. Он был бременем, мертвым грузом, который будет тянуть Генри назад весь остаток своей жизни, и Генри с ужасающей ясностью понял, что должен освободиться от него.

– Мистер Уокер, – проговорил, откашлявшись, Том Хейли, – трехкарточный монте, или «угадай королеву», – это фокус уличных мальчишек. Дыра, в которую фокусник заползает умирать. Заставлять исключительно одаренного мальчика марать свое искусство ради того, чтобы выручить неудачника-отца, – мне больно говорить это, мое сердце разрывается, действительно разрывается, – это все равно что посылать собственную дочь на панель.

И тут, при упоминании дочери, отец вскочил и бросился через стол на Тома Хейли, ударил его головой в грудь, вцепился пальцами, терзая жилет и подтяжки, душа собственным его галстуком. Он вопил, как раненый зверь, стенал и рыдал, пока Том Хейли не оттолкнул его, и тогда он сполз по столу на пол и замер, свернувшись, как несчастный дрожащий эмбрион. Том Хейли мгновение смотрел на него, потом повернулся к неподвижному Генри.

– У тебя есть сестра? – спросил его Том Хейли.

– Была.

Том Хейли кивнул. Взглянул на человека, скорчившегося на полу, затем помог ему подняться.

– Прошу меня простить, мистер Уокер. Мне не следовало этого говорить. Я не знал.

– Я никогда бы не сделал ей ничего плохого, – сказал мистер Уокер. Оглянулся на Генри. – Ты ведь это знаешь, Генри? Никогда.

– Плохого? – сказал Генри. – Но ты и не… ее…

С каждой секундой Том Хейли выглядел все более взволнованным.

– Очень сожалею, – проговорил он, – если я сказал что-то оскорбительное для вас. Я не знал… не знал…

Он отвернулся. Посмотрел на стол: гора контрактов, журналов для мужчин, затейливый письменный прибор – полный кавардак.

– Лорен! – позвал он, и мгновения не прошло, как она просунула в дверь голову. – Следующего!

– Следующего? – спросил мистер Уокер. Вид у него был такой, будто он только что очнулся и ничего не помнил о предыдущей сцене. – Следующего? Что за чушь! Никто не способен на то, что может мой сын. Никто!

– Вы правы, – сказал Том Хейли. – Я никогда не видел ничего подобного. Ваш сын действительно удивителен. Но как бы он ни был талантлив, боюсь, я ничего не смогу для вас сделать.

– Но… почему?

Том Хейли встал, подошел к двери и распахнул ее:

– Вот почему, мистер Уокер.

Они все посмотрели туда. Приемная была по-прежнему забита до отказа. Такое впечатление, что мир обладал неистощимыми резервами мальчишек с картами и девочек, жаждущих стать их ассистентками. Уходил один, появлялся другой.

– И так каждый божий день, – сказал он. – Фокусников больше, чем публики. Не представляю, как такое произошло. Прежде такого не бывало. Что-то такое растворено в воде сейчас. Носится в воздухе. Они повсюду. Генри исключительно талантлив. Но и они тоже. Мир просто не нуждается в очередном белом маге.

– Тогда зачем вы вообще смотрели нас? – спросил мистер Уокер. – Я очень надеялся.

Том Хейли пожал плечами и задумчиво посмотрел на него:

– Значит, это не было напрасной потерей времени. И давно вы это почувствовали?

Просмотр был окончен. Том Хейли открыл дверь немного шире, ожидая, когда они уйдут. Генри сунул карты в карман и неохотно встал; отец положил ладони ему на плечи, не чтобы подбодрить, но помочь держаться прямо. Когда они проходили мимо Тома Хейли, тот поймал отца Генри за локоть и привлек к себе. Прошептал что-то на ухо. Генри только позже узнал, что он сказал, но сейчас ему как будто удалось уловить что-то вроде этого: «Если юных белых фокусников пруд пруди, то юный чернокожий маг – редчайшая вещь. И ценится высоко. Мне каждый день звонят люди, которым нужен настоящий чернокожий маг. Но я не в состоянии нигде найти такого. Можно сказать, мне позарез нужен чернокожий маг».

Том Хейли и отец Генри прекрасно поняли друг друга. Объяснения не потребовались. Том Хейли что-то нацарапал на обороте визитной карточки и протянул ее отцу.

– Все у нас будет отлично, – шепнул отец Генри на ухо, когда они выходили. – Все у нас будет отлично.

*

Квартира Тома Хейли была не дворец, но чистая, теплая и, по крайней мере пока, свободна.

– За квартиру и стол удержу из наших будущих доходов, – сказал он. – Которые наверняка будут значительными. Небольшой процент. Не о чем волноваться.

Генри с отцом была отведена комнатенка размером не больше чулана, с голой лампочкой, свисавшей на шнуре с потолка. На стене висело старое деревянное распятие, в углу ютился единственный соломенный тюфяк, возле которого на полу лежала стопка одеял. Первым делом мистер Уокер потрогал тюфяк.

– Неплохо, – проговорил он и тяжело уронил голову на сомнительной свежести подушки. Подушки были первоклассные. – Малость скрипучие. Но, я тебе скажу, лучше, чем когда перо лезет в глаза!

Генри принялся раскладывать одеяла на тюфяке, когда Том Хейли просунул в дверь голову.

– Постель – для юного дарования, – сказал он мистеру Уокеру, одновременно подмигивая Генри. – Ему нужно выспаться. Завтра у него важный день.

Мистер Уокер сполз с тюфяка. Раздеваться они не стали. Спустя несколько минут они выключили свет и лежали в тишине. Полной. Как давно они не засыпали без того, чтобы в уши не лезли безумные звуки города? Трамваев, драк, воплей и криков любовников? Время от времени они слышали, как Том Хейли что-то открывает и закрывает, включает кран, спускает воду в туалете. Но это были домашние звуки.

– Важный день? – спросил Генри.

Он смотрел на отца, веки которого тихо подрагивали.

– Пап, – прошептал он, – а почему завтра важный день? Я думал, он сказал, что мы ему не нужны, а потом вдруг стали нужны. Что случилось? Что он сказал тебе? А, пап?

Но отец спал.

*

Рано утром аромат жарящегося бекона поднял Генри и его отца и, еще не совсем проснувшихся, понес, как ковер-самолет, на кухню. На красном пластиковом столе с ржавыми металлическими ножками стояли три тарелки. На каждой лежало по две полоски пережаренного бекона, как беспечные загорающие купальщики на пляже, и, когда сын с отцом уселись, туда же шлепнулись огромные куски яичницы. Генри, как ни был голоден, ел маленькими кусочками; отец же торопливо запихивал еду в рот, словно боялся, что ее у него отнимут. Том Хейли с улыбкой наблюдал за ним. Он жалел отца – Генри видел по его глазам. Генри был знаком этот взгляд, потому что Генри тоже жалел его.

Они ели молча. Когда Генри съел последний кусок, подобрав им оранжевый сок бекона, Том Хейли положил рядом с его тарелкой две крохотные белые таблетки.

– Всегда принимай их на полный желудок. И запивай водой. Большим количеством воды.

Генри посмотрел на них. За всю жизнь он ни разу не принимал никаких таблеток.

– Что это такое?

– Волшебные таблетки, – ответил Том Хейли; он снова подмигнул, и теперь Генри понял, что это нервный тик, точка после почти каждой его фразы. – Доктор называл их псорален.

– Вы получили их от доктора? – оживился мистер Уокер.

– Вроде того, – сказал Том Хейли. – Без пяти минут. Насколько можно считаться доктором, не получив диплома.

– И благодаря им это происходит?

– Да, благодаря им, – ответил Том Хейли.

– Что происходит? – спросил Генри.

Мистер Уокер глубоко вздохнул:

– Превращение в негра.

– В кого?!

Так Генри впервые услышал об этом.

– Не в негра, – пояснил Том Хейли. Успокаивающе похлопал Генри по спине. – Никто не может стать негром, если не родился им. Это элементарная биология. Просто меняется цвет кожи. Белая становится черной. Если не знать, в чем дело, а никто ничего не узнает, невозможно отличить от настоящей. Ты по-прежнему будешь Генри Уокером из некоего штата США. Но люди будут уверены, что ты приехал из самой черной Африки.

Генри оглянулся на отца:

– Ты собирался рассказать мне об этом?

– Конечно собирался, – ответил отец, водя пальцем по краю тарелки.

[Далее большой кусок вымаран, никакой возможности прочитать.]

…машина вернулась к офису Тома Хейли – тот правил новехоньким «студебекером», и это был первый раз, когда и Генри, и его отец ехали в автомобиле, – и Том Хейли объяснил, как все будет происходить. Он получил эти таблетки, совершенно безопасные, совершенно невероятные, и Генри каждый день будет принимать их, а потом примерно час проводить под особой лампой. Скоро его кожа станет очень черной. После этого они коротко подстригут его – к счастью, волосы у Генри уже были густые и черные, – и («Скрестите пальцы, чтобы не сглазить!» – сказал Том Хейли) Генри будет выглядеть как самый натуральный негр. Эффект от этого будет исключительно временным, успокоил он. Через день-два – без таблеток и лампы – Генри начнет обратно светлеть.

– Но я не уверен, что хочу становиться негром, – возразил Генри.

– И я тебя прекрасно понимаю, – сказал Том Хейли и обернулся к Генри, который один восседал на заднем сиденье. – Но если не станешь негром – и я объяснил это твоему отцу, – мы получим здоровенный кукиш. Кукиш. Как я говорил, сейчас переизбыток бледнолицых фокусников. Рынок переполнен. С этим ничего не поделаешь. Но ты необычайно искусен, Генри. Ненавижу, когда талант пропадает. К тому же, если взять практическую сторону, у тебя черные волосы и подходящее лицо, то есть, мне кажется, это может сработать. С блондинами это не получается. На мой взгляд, вместе мы можем сделать нечто особенное.

– Но это обман, – сказал Генри. – Разве не так?

Том Хейли рассмеялся. Потом принял оскорбленный вид.

– Обман? Вряд ли. Думаешь, я мог бы так долго удерживаться в этом бизнесе, если занимался бы обманом? Да ни за что. Это мистификация, Генри. Без нее никуда. Это часть представления. Если публика желает видеть чернокожего мага, мы дадим ей чернокожего мага. Все очень просто.

– Но я не чернокожий.

– Пока что, – сказал Том Хейли. – В конце концов ты им станешь, и никто не заметит разницы. Они будут счастливы. Забудут обо всем. Понимаешь, мы расскажем им историю. Публика любит увлекательные истории. Ужасные, невероятные истории, в которые невозможно поверить, – корабль, чернейшая Африка, она уже сложилась у меня в голове, – и они будут в восторге. Будут! Мы выполним роль ангелов, ты и я, исполняющих их желания. Знаешь, насколько это важно для них? И ты можешь это сделать, просто превратившись в негра. Благодаря тебе они умрут, став немного счастливее. Не намного, на чуть-чуть. А каждая капелька счастья зачитывается.

Том Хейли показал на боковую улочку:

– Вон там есть бесплатная столовая, где раздают суп беднякам. Хорошая столовая. А «Приют странника» предоставляет ночлег. На ночь или на две. Если ты решительно против, я высажу тебя здесь.

Генри посмотрел на обессиленных, голодных людей с согбенными плечами, в ветхих пальто, бредущих в никуда, которые напомнили ему отца, каким тот стал теперь.

И остался в машине. Кивнул, один раз.

Том Хейли улыбнулся. С самого начала он уловил их слабое место.

*

Твое имя будет Бакари. Это на суахили, и означает Тот, Кто Добьется Успеха. Я, видишь ли, провел подготовительную работу. Придумал кое-какие подробности, которые придадут правдоподобие твоей истории. Кто-то не увидит разницы, но для меня это много значит. Итак, ты прибыл из самого сердца таинственного Конго. Спрятав в корзине на дне грузового судна, тебя незаметно провезла в эту страну группа матросов, надеявшихся продать тебя на черном рынке, – право, никакого каламбура. Ну, может, легонький. Но они не представляли себе, какой магической силой ты обладаешь! Как только вы прибыли в Америку, ты превратил одного из них в осла, другого в свинью, а третий улетучился струйкой дыма. Но, пожалуйста, не опасайтесь увидеть сегодня доказательство его могущества, скажу я толпам, которые придут посмотреть на тебя. Вам ничего не грозит! Бакари поклялся не демонстрировать его. Оно слишком опасно. К тому же он обращается за помощью к одному из сонма своих богов, а боги не любят, когда их беспокоят, за исключением крайних случаев. Но и то, что вы увидите, поразит вас. Отречение, Перевоплощение, Транспортация, Заклинания, Прорицания и Вызывание Духов – всему этому вы станете сегодня свидетелями. Вы будете околдованы, и, когда выйдете отсюда, имя Бакари навсегда впечатается в ваше сознание. Бакари ни слова не говорит по-английски, но он и не нуждается в этом. Его магия говорит сама за себя.

*

Лампа была не обычная лампа, а свет в коробе, ярче и горячей. Сидеть перед ней было все равно что греть лицо на летнем солнце. Каждый день он по часу сидел за красным пластиковым столом, подставляя лицо (потом руки, а позже все тело) жаркому свету. Ему припомнилось, как однажды он лежал на земле рядом с Ханной в маленьком парке за отелем, и тогда он испытывал то же ощущение. Они искали клевер с четырьмя листиками. Такого они не нашли и вскоре повалились в мягкий зеленый клевер и смотрели на облака. Одно огромное облако висело почти прямо над ними и частично заслоняло солнце. Его лучи прорывались через его верхушку, и само облако как будто светилось, словно позади него было что-то сиявшее. «Вот где живет Бог», – сказала Ханна.

– Эту идею мне подал мой дядя, – признался Том Хейли как-то за обедом. Он отправил в рот ложку картофельного пюре вместе с куском мяса, пожевал секунду, запил пивом и затянулся сигаретой. Зажженная сигарета всегда была у него под рукой с момента, как он просыпался утром, и до вечера, когда он засыпал. – Дядя принимал эти таблетки от какой-то кожной болезни, и как-то раз, когда он вышел на улицу под палящее солнце, кожа у него начала темнеть и стала темно-коричневой. После этого мы прозвали его Мандинго.<sup>[11]11
  Мандинго – самоназвание одной из крупнейших этнических групп в Западной Африке.


[Закрыть]</sup> И до сих пор так зовем. Но вы знаете, как мысль работает. Мне весь день звонят клиенты и умоляют найти им черного мага вроде Армстронгов или Уильяма Карла. Где я им его достану здесь, в Олбани, штат Нью-Йорк? Но человеческая мысль – чудо, непостижимое для науки, не так ли? Идеи как пинбол. Видели? Такие автоматы с шариками? Мечутся: дзинь-дзинь-дзинь. Вот я и говорю себе почему нет? Почему не сделать то, что мы вдвоем…

– Втроем. Мы втроем, – перебил его отец Генри, удивив всех тем, что он еще тут, сидит, едва слушая Тома Хейли.

– …что мы втроем делаем здесь, сейчас, в этой крохотной меблирашке на углу Блейк и Остин? Просто ждем подходящего парнишку, понимаешь, отличного парнишку, чтобы это осуществить. И я нашел его. В тебе.

Или, как он позднее признался: «Кого-то, отчаявшегося настолько, что он готов расстаться со своим естественным цветом кожи, просто чтобы выжить. Кого-то, кому абсолютно нечего терять».

– Сделай одолжение, парень, – сказал он Генри. – Не глядись в зеркало пару дней, а там посмотришься. Хотя будет лучше…

Он поднялся, оттолкнулся от столика, нашел в кухонном шкафчике рулон пожелтевшей клейкой ленты, взял газеты и закрыл все зеркала и зеркальные поверхности. Даже тостер.

– Так это будет сюрпризом, – сказал он, подмигивая. – По крайней мере для тебя.

Все время ожидания они провели пленниками в квартире Тома Хейли, слушая джаз по радио.

[Здесь Мосгроув пишет: «Я хочу..», но не завершает мысль.]

Лорен принесла им ланч, мистер Уокер – еще подпольного джина. У нее были три шляпки, которые она надевала попеременно: одна «колоколом», другая маленькая, без полей и с плоским донышком, и еще берет. Генри больше всего нравился берет. В нем она выглядела как свойская, красивая шпионка. Она подсела к нему за маленький кухонный столик, вплотную, их локти соприкасались, ноги были так близко, что он чувствовал бедром складки ее юбки. Она вытерла ему уголки губ салфеткой, предварительно послюнив ее, и он не сопротивлялся, разглядывал ее кожу и глаза, словно она была неведомым существом из другого мира. Он влюбился в нее, не как мужчина, а как мальчишка, которого тянет к чему-то желанному. Его отец смотрел на нее по-иному – по-мужски – и пару дней брился ради нее и заправлял рубашку в брюки, пока не стало ясно, что все без толку. Она едва замечала его, так что он опять обрел свой обычный неряшливый, «не-для-кого-стараться» вид. Генри знал, что она также приходит иногда по ночам к Тому Хейли – он слышал их через стенку, – но всегда уходила до рассвета.

– Я считаю, то, что ты делаешь, – это так смело, – сказала она Генри. – Ненормально, но смело. И я никогда не видала Тома таким счастливым с тех пор, как он выиграл десятку на собачьих бегах. Спасибо тебе за это, Генри. – И она запечатлела поцелуй на его лбу. – Никогда еще не целовала негра, – сказала она, подмигивая.

– Я не негр.

– Нет, конечно не негр. Но ты уже на такой стадии, какой никому из нас никогда не достичь.

*

Утром Том Хейли уходил в свою контору, предоставляя Генри и его отца самим себе. Отец спал допоздна, но, даже встав, а обычно это происходило около полудня, все равно казался сонным или как будто продолжал спать на ходу. Том Хейли щедро снабжал его любимым джином, и он первым делом пропускал глоточек с апельсиновым соком. Так что он был хотя бы слегка пьян каждую минуту своей жизни. Он слушал радио и читал комиксы. Любимым у него был «Трейси, полицейский в штатском», хотя этот комикс был не такой уж забавный. «Мне нравится этот Трейси, – объявлял он каждый божий день. – Он парень что надо». Причем объявлял так, словно видел в Трейси что-то от последних крох себя прежнего.

После примерно часа, проведенного под лампой, Генри репетировал свое выступление. У него еще никогда не было настоящего выступления – серии номеров, выстроенных в последовательном порядке, когда один логично вытекает из другого, и так до грандиозного финала, подобного фейерверку. В дополнение к трюкам, уже бывшим в его арсенале, – фантастическим трюкам, каких Том Хейли не видывал и о каких даже не слыхивал, – Том Хейли показал ему несколько фокусов с веревкой, с исчезающей водой и даже со змеями, фокусов, которые, как он считал, хорошо впишутся в тему предстоявшего шоу. Благодаря ловкости пальцев и исключительному умению отвлечь внимание, даже не заговаривая зубы публике, раз уж ни слова не знал по-английски, он мог выступить успешно. Хотя бы перед своим отцом, который пока был его единственным зрителем. Но Генри не был уверен, что отец вообще смотрит на него, когда он исполнял свои трюки, а если так, разве мог он оценить их? Взгляд у него был какой-то отсутствующий.

Не то Том Хейли. Каждый день он возвращался полный кипучей энергии и новых идей. Однажды он принес тюрбан.

– Знаю, это индийская вещь, но в заведениях, где мы выступаем, никто не обратит на это внимания. А если обратит и уличит нас, на такой случай учти: корабль простоял месяц в Бомбее и ты перенял немного той прекрасной культуры. Бомбей – это порт? Пожалуй, лучше проверить. А не важно. Я могу сказать, что ты с Луны, и, поверь, сумею убедить их в этом. Не сомневайся.

Генри и не сомневался. Подобное чувство его больше не посещало, он полностью доверял своему импресарио. Том Хейли придумывал истории, в которые невозможно поверить, и Генри верил во все из них, по крайней мере недолго, столько, сколько было необходимо для того, чтобы отработать свои номера перед, например, провинциальной аудиторией плюс еще немного, чтобы успеть выбраться из городка.

– Генри, я могу представить тебя на сцене рядом с Гарри Гудини – ты, конечно, выходишь перед ним, разогреваешь публику, но все же вы выступаете на одной сцене. И ты станешь таким же знаменитым. Я вижу это. Нет, ты не единственный негр-маг в стране и, не знаю, может, не единственный белый чернокожий маг, но вот что скажу тебе: их единицы, и ни одного, насколько знаю, кто обладал бы таким, как у тебя, врожденным мастерством. Ты – превосходен, Г. У. Где ты научился всем этим вещам? Наверняка от другого мага. Но от кого? Признайся. Может, я знаю его.

Но Генри еще не мог заставить себя произнести то имя. Он даже не был уверен, что знает его. Себастиан. Хорейшо. Тобайес. Джеймс. Возможно, они все придуманные. С самого начала, понял Генри, мистер Себастиан намеревался похитить его сестру, так что все, что он говорил, было ложью. Вот почему он так упорно искал ее.

*

Через несколько дней превращение завершилось. Том Хейли, возвращаясь из офиса, обычно с порога звал: «Есть кто дома?» – и прямиком направлялся к холодильнику за ледяным пивом (там всегда у дальней стенки стояла янтарная бутылочка), потому что сухой закон, как он всегда говорил, только усиливал его жажду. Но тем вечером, когда он вошел, Генри уже ждал его в коридоре, и, увидев его, Том Хейли забыл о холодильнике, не крикнул всегдашнее «Есть кто дома?». Он замер на месте, глядя на Генри как завороженный.

– Генри, это ты?

Он не мог поверить своим глазам.

– Сегодня я долго сидел под лампой, – сказал Генри.

– Да уж, вижу, – недоверчиво проговорил Том Хейли. – Вижу.

Он медленно приблизился к Генри, внимательно разглядывая его, поскольку возможно было, что это вовсе не Генри. Провел указательным пальцем по его щеке, посмотрел на палец. Ничего. Кончик пальца был бел как снег.

Он улыбнулся, и Генри заулыбался в ответ. Такого он давно не испытывал: удовольствие от того, что доставил кому-то радость.

– Что, хочешь увидеть себя, малыш? – спросил Том Хейли.

– Пожалуй, хочу, – кивнул Генри.

Том Хейли не мог отвести от него глаз.

– Ну и ну, – повторял он снова и снова. – Ну и ну. Где твой отец?

Генри показал на их комнату. Дверь была закрыта.

– Что он там делает?

– Он не желает меня видеть.

– Не желает тебя видеть, – мягко повторил Том Хейли, опустился на колени перед Генри и отвел волосы, спадавшие Генри на глаза. – Да, твой отец впечатлительный человек.

– Он пьяница, – сказал Генри. – Он мой отец, но он пьяница, который разочаровался в жизни из-за свалившихся на него несчастий. Я таким не буду.

– Нет, – улыбнулся Том Хейли, – ты таким не будешь, вижу.

– Я не нравлюсь ему таким. Но он мне тоже таким не нравится. Так что мы квиты.

– Пожалуй, – сказал Том Хейли, встал и сорвал газету с тостера, ближайшей к нему зеркальной поверхности.

В ней Генри и увидел впервые за неделю свое лицо, вытянутое и искаженное в гладкой изогнутой поверхности, как в кривом зеркале комнаты смеха. Он покоричневел. Генри Уокер стал коричневым.

– Еще один небольшой штрих, – сказал Том Хейли.

Отыскал в буфере ножницы и принялся подстригать Генри, пока на его голове не образовалось нечто вроде черного шлема. Эффект был поразительный.

– Что вы сделали с моим мальчиком? – завопил отец Генри, появляясь у них за спиной.

– То, о чем мы все договаривались, – ответил Том Хейли. – Знаю, это ужасно. Я сам малость потрясен, но…

Отец Генри бросился на Тома Хейли, размахивая руками. Он никогда особо не умел драться. Том Хейли поймал руки мистера Уокера, прижал их к его телу и держал, чуть ли не обнимая его, пока пламя его ярости не сошло на нет, погашенное слезами, вздохами и содроганиями.

– Это уже даже не мой сын, – говорил мистер Уокер, плача. – Это кто-то другой. Я потерял сына.

И это было правдой. Генри знал, что это правда. Генри больше не было, он окончательно потерял себя. Мальчик, в которого он превратился, – Бакари из таинственного Конго – посмотрел на Тома Хейли и…

[Далее неразборчиво]

На другое утро они в очередной раз отлично позавтракали. Генри уже научился не обращать внимания на сигаретный пепел в яичнице, он даже поверил, когда Том Хейли сказал, что это полезно для него. Ну а отец думал, что это перец.

Когда с едой покончили, Том Хейли дважды хлопнул в ладоши, словно показывая фокус.

– Пора посмотреть, как у нас получится в реальной жизни. Набрось пальто, Генри, на улице холодно.

– На улице?

Сердце у Генри неожиданно бешено заколотилось, как мотор, и Том Хейли принялся постукивать черенком ножа по столу, повторяя его ритм.

– Не волнуйся так, Генри, – сказал он. – Все будет хорошо.

Они представляли собой странную картину: двое белых мужчин с негритянским мальчиком. Накануне вечером выпал снег, и на его фоне Генри казался еще чернее. Не было встречного, который бы не провожал их долгим и озадаченным взглядом.

– Недурно, – негромко пробормотал на ходу Том Хейли. – Очень даже недурно.

– Куда мы идем? – кашлянув, осведомился отец Генри. – Холодно, как у ведьмы за пазухой.

– Есть тут одно местечко, – ответил Том Хейли, дымя сигаретой. – Кварталах в трех-четырех отсюда. Устроим первую пробу. Посмотрим, как примут нашего маленького Франкенштейна. – Он потрепал Генри по его афроприческе. – Шучу. Ты не сердишься? Я шучу.

Пройдя пять кварталов, они остановились на углу напротив парка. Как будто они квартал за кварталом возвращались в былые времена, все вокруг менялось: офисные здания уступали многоквартирным домам, те – маленьким домикам, домикам с крохотными лужайками перед ними, аккуратным, но ветхим, словно бы перелицованным. Люди здесь были сплошь чернокожие. Одни мужчины, завернувшись в одеяла, торчали на крыльце, дрожа от холода, другие сгребали снег с дорожек. Но выглядели они все одинаково.

Мимо шла чернокожая женщина, должно быть, лет пятидесяти, в синем хлопчатом платье и темной шали. Под платье она много чего поддела, – а кто не поддевал в такие-то дни? – но шагала быстро, видимо торопясь в тепло.

– Извините, – сказал Том Хейли.

Она нехотя остановилась и сурово посмотрела на белого. Как будто ей уже приходилось разговаривать с кем-то похожим на Тома Хейли, и эти разговоры были не из приятных. Но ее взгляд быстро смягчился.

– Что угодно, сэр?

– Этот мальчик, – сказал Том Хейли, слегка подталкивая Генри вперед. – Он заблудился. Не узнаёт места. Говорит, что живет где-то рядом, но не слишком уверен. Вы не знаете его?

Она внимательно оглядела Генри:

– Пожалуй, нет, не знаю.

– Посмотрите еще, – сказал Том Хейли. – Просто для верности.

На этот раз она так долго смотрела на Генри, что они оба – Генри и Том Хейли – решили, что она раскусила его. Но нет.

– Простите, – улыбнулась она. – Не знаю.

Том Хейли зашагал дальше, Генри и его отец за ним. Через улицу был парк. В парке – качели, детская горка и канат. Парк был чистенький, но даже отсюда Генри видел ржавчину на металлической стойке качелей и как вся она ходила ходуном, грозя вылететь из земли, когда дети взлетали повыше. Детей было человек шесть-семь. Все чернокожие.

– Иди к ним, – сказал Том Хейли.

Генри взглянул на него. Не на отца, который топтался позади, а на него.

– Иди и поиграй.

– С ними?

– Конечно, почему бы и нет? По существу, они не отличаются от тебя.

– Идти одному?

– Я пойду с тобой, сынок, – сказал его отец.

Но Том Хейли засмеялся:

– И на что это будет похоже, если вы пойдете с ним? Белый мужчина с черным мальчиком. Что люди подумают? Мы должны увидеть, примут ли его за своего. Достаточен ли срок. Об этом речь.

Мистеру Уокеру нечего было ответить на это.

– Но он всегда будет так выглядеть, – сказал он. – Сегодня, завтра, послезавтра. Всегда таким, как сейчас, если продолжать процедуры.

Том Хейли промолчал, потому что и сам уже думал об этом.

*

Генри приближался медленно и с осторожностью, но не медленней и не осторожней любого мальчишки, приближающегося к незнакомой компании. Мистер Уокер и Том Хейли наблюдали за ним. Генри разок обернулся и помахал им, они помахали в ответ, и он больше не оглядывался. Парк окружала кованая железная ограда; Генри открыл ворота и направился к мальчишкам. Те гоняли мяч, передавая его друг другу. Генри пригляделся и увидел, что это не мяч, а плотный снежный ком, а игра, как он понял, состояла в том, чтобы разбить его первым. Они весело смеялись и, на взгляд, были его ровесники. Генри подошел ближе. Он знал, что они его заметили, но притворяются, что не видят, – пока он не занял место в их круге и мгновение спустя ком не подкатился к нему.

Впервые за несколько лет он играл с кем-нибудь, исключая Ханну.

Том Хейли и мистер Уокер стояли, наблюдая, и снег падал им на шляпы, на плечи.

– Нам нужно поговорить, мистер Уокер, – сказал Том Хейли, не глядя на него и не сводя глаз с Генри.

– Знаю.

– Знаете?

– Да.

– И понимаете, что тут нет ничего личного. Это бизнес.

– Конечно.

– Просто иначе ничего не получится, – сказал Том Хейли. – Втроем мы не пробьемся. Это просто бизнес.

– Для вас, – возразил мистер Уокер. – Но не для меня. Для меня это нечто другое.

– Знаю. Но все равно это остается бизнесом.

Том Хейли достал из кармана пальто пачку денег. И сунул в руку мистеру Уокеру. Сумма была большая. Карман отца Генри заметно оттопырился, когда он сунул туда пачку. Том Хейли протянул ему свою визитку: