Текст книги "Мистер Себастиан и черный маг"

Автор книги: Дэниел Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Одну из них, – повторил за ним Генри.

– Совершенно верно, одну.

– Но я хочу взять их всех, – возразил Генри. – Всех.

– Знаю. В том-то и штука, Генри, – сказал мистер Себастиан и игриво подмигнул.

Марианна, Ханна и я стояли перед Генри, а он то смотрел на нас, то отводил глаза. Мы слышали, как бьется его сердце. Оно стучало на всю комнату.

– Только одну, – тихо проговорил Генри.

– Только одну.

Генри медлил, не решаясь принять важнейшее решение в своей жизни. Он вспоминал Ханну у окна моей комнаты, когда он поднял ее, чтобы она лучше видела, как я умирала. Тогда я последний раз увидела своих детей, прекрасных даже сквозь мутное стекло. Но я по крайней мере пожила на свете, и Марианна тоже. Хорошо ли? Не вполне. А смерти не позавидуешь.

Но Ханна… Ханна только начинала жить, когда она была потеряна для Генри. Она почти и не жила совсем. А главное, и это любой подтвердит, что он любил ее больше всех.

– Тогда Ханну, – тихо сказал он. – Если могу взять только одну, тогда Ханна.

Я обрадовалась его выбору. Мое сердце было разбито – да и у кого бы на моем месте оно не было разбито? – но в самой глубине существа я была счастлива.

Не то Марианна. Она закрыла глаза, чтобы не показать боли, потому что, как бы близко ни была она к смерти, она всегда хотела жить. Она помотала головой и с такой печалью посмотрела на Генри.

И мы обе, Марианна и я, отступили назад.

Ханна же осталась на месте. Повернулась к мистеру Себастиану, потом к брату. Попыталась улыбнуться, но не смогла. Трудный был момент.

– Я не знаю, – сказала она.

Генри не ожидал этого.

– Ты не знаешь? – спросил он. – Чего ты не знаешь?

Не поднимая глаз на Генри, она проговорила едва слышно:

– Не знаю, хочу ли я идти с тобой.

Глаза мистера Себастиана расширились в притворном удивлении:

– Какой непредсказуемый поворот событий!

Он посмотрел на Генри:

– Для меня это тоже неожиданность. Клянусь.

– Ханна, я могу вернуть тебя к жизни, – сказал Генри. – Ты сможешь жить. Снова жить.

– Знаю. Просто я пробыла здесь так долго, дольше, чем где-то еще. Мне кажется… я думаю, что просто уже привыкла. – Она улыбнулась слабым подобием улыбки. – Я не несчастна.

– Но ты мертва, Ханна. Мертва.

Она пожала плечами.

– Множество людей мертвы. Но, Генри, – воспрянула она, – как же Марианна? Она здесь не так давно. Она еще не привыкла. Возьми ее, Генри. По-моему, это будет лучший выбор.

Генри не мог поверить, что такое случилось. Он предлагал ей жизнь – и она отказалась!

Мистер Себастиан постучал пальцем по карманным часам.

– Не вечно же нам тут сидеть, – сказал он и посмотрел на Генри. – По крайней мере тебе.

– Конечно, – согласился Генри. – Конечно. Тогда выбираю Марианну.

И Марианна взглянула на него своими темными глазами. Но сейчас в них было больше жизни, чем когда-либо прежде.

– Быть второй, Генри? Заменой? Нет, Генри. Не думаю.

– Но Марианна!..

Он осекся под ее пронзительным взглядом.

– Я лучше останусь мертвой, чем пойду с тобой.

Тогда он посмотрел на меня, последнюю в шеренге.

– Мама! Пожалуйста!

Но я была уже сыта жизнью. И сейчас мне было бы слишком тяжело возвращаться. Хотя я и не сказала этого вслух, Генри понял. А главное, что он и не хотел забирать меня. Я ему была не нужна, больше не нужна.

Мистер Себастиан вздохнул и покачал головой:

– Мне жаль, Генри. Но, может, это и к лучшему. Для всего есть свое основание. Забудем прошлое. Возможно, в этом состоит урок произошедшего здесь. Забудем о прошлом. Забвение всегда лучше памяти, особенно когда единственное, о чем есть вспомнить, сплошь печально.

И Генри повернулся и ушел, оставив нас здесь, спустился по ступенькам, забрался в машину и поехал по бездорожному холму, мимо осыпающихся роз и всех призраков, провожавших его взглядом, прочь от отеля «Фримонт», навсегда, один. Мне уже не хватало его, но я не могла ни мгновения дольше смотреть ему вслед. Я закрыла глаза и больше уже никогда не открывала.

Расплата

31 мая 1954 года

Мое имя Карсон Малвени, и я частный детектив, владею небольшим агентством в деловой части Мемфиса, штат Теннесси. Я взялся за эту историю с запозданием, но таков характер моего бизнеса. Я за всякую историю берусь с запозданием; больше того, обычно я появляюсь последним. Я последний, к кому у людей возникает желание обратиться, последний, кого просят: «Можете мне помочь?» И хотя почти всегда я отвечаю «да», на деле обычно получается, что нет. Не могу.

Отвратительные и часто трагические события, заставляющие обратиться ко мне, сказать по правде, не способствуют благополучной развязке. Вследствие этого я, по моему мнению, не столько помогаю, сколько высвечиваю пристрастным светом мрачные тайны чьей-то жизни. И то сказать, моя работа, больше чем какая-то другая, связана с любовью. Большинство людей не понимают этого. Тут или кто-то ошибся, полюбив не того человека, или связал надежды и мечты не с тем человеком, или страсть, в которой как таковой нет ничего дурного. Но любая из этих причин способна привести к катастрофе.

Это прискорбный факт в моей работе и, должен сказать, жизни, но только любовь заводит нас в безысходный мрак.

Бывают случаи, подобные этому, когда меня просят найти кого-то, кто пропал, или ушел, или каким-то образом затерялся в стремительно меняющихся времени и пространстве, которые разделяют всех нас. Я люблю подобные дела. А это дело, более других моих дел, связано с любовью. Что может быть лучше, чем знать, что кто-то хочет тебя найти? Что может быть лучше, чем быть найденным?

Ничто, скажу я вам.

*

Я уже второй раз ехал в «Китайский цирк Иеремии Мосгроува». Корейская война сходила на нет, в невадской пустыне испытывали атомные бомбы, а я занимался какими-то пустяками. Меня наняли отыскать Генри Уокера, и я его нашел месяц спустя. Как правило, на этом вся история заканчивалась – обычно одного подхода хватало, – но в данном случае обнаружились свои особые сложности, и вот я здесь, чтобы отыскать его вторично. Я кое-что предпринял, чтобы в конце концов найти его.

В первую очередь я поговорил с самим Иеремией Мосгроувом. Это был человек с открытым лицом и огромными усами, который явно любил плотно поесть и, пока я не протянул ему свою визитную карточку, казалось, рад был видеть меня.

Он взглянул на карточку, потом на меня, потом снова на карточку.

– Частный детектив?

– Да, сэр, – подтвердил я. – Именно так.

Он кивнул и снова уставился на карточку. Подавил смешок.

– Вас что-то рассмешило, мистер Мосгроув?

– О нет, право, нет, – ответил он. – Просто вы мне кажетесь непохожим на частного детектива.

Я поправил галстук.

– А как, по-вашему, должен выглядеть частный детектив? – поинтересовался я, будто мне впервой приходилось встречаться с подобным мнением.

Он покачался в кресле, раздумывая.

– Ну, это должен быть здоровенный крутой парень, который не лезет в карман за словом. От которого разит алкоголем и разочарованием, небритый, ожесточившийся и печальный. Вроде…

– Вроде Хамфри Богарта в «Мальтийском соколе».

– Точно.

– Это кино, мистер Мосгроув, – вздохнул я.

– Понимаю.

– А то, с чем я к вам пришел, не кино.

– И это понимаю.

Он подразумевал то, что одно не всегда отличается от другого, что он так же хорошо, как всякий, знает, что есть реальность, а что ею не является, уверен в этом отчасти благодаря своему бизнесу: продавать нереальное, искусственное. Но он был такой же жертвой заблуждения, как любой другой.

Я не Хамфри Богарт. Я хрупкого сложения, какое, скажете вы, свойственно скорее подростку, нежели сорокадвухлетнему мужчине. Сильный ветер не собьет меня с ног, но заставит попятиться; хотя, если наклонить плечи вперед, тогда нормально. Никогда не мерил, но знаю, что голова у меня маленькая. Лицо еще меньше и имеет все, чему полагается быть на человеческом лице, но опять же в миниатюре. Глаза, нос и рот у меня крохотные. Но ведь такими они и должны быть, чтобы соответствовать лицу. Я регулярно бреюсь и принимаю ванну. Делаю это дважды в день, утром и вечером. А еще у меня три кошки – Гови, Джо и Лу, – которых, когда уезжаю по делам, оставляю соседке, миссис Лефкорт, которая очень хорошо о них заботится, а также забирает мою почту.

Так что, к разочарованию многих, я оказываюсь не тем, за кого они меня первоначально приняли. Хотите верьте, хотите нет, но я могу быть крутым. И даже при случае способен на резкие выражения. Я это могу. Надеваю маску, когда необходимо. Иногда легче прикинуться таким, каким ты представляешься людям, чем просить воспринимать тебя таким, каков ты есть.

– Хорошо, – сказал я. – Позвольте объяснить, что привело меня к вам.

– Пишете книгу? Между прочим, сказки про двуглавого зародыша – это все вздор, если вас это интересует.

– Меня интересует Генри Уокер, мистер Мосгроув.

Шутливое настроение мистера Мосгроува мгновенно улетучилось, и он стал весь внимание. Осел в кресле и посмотрел печально:

– Его нашли?

– Разве он не здесь?

– Нет, – ответил он. – Он исчез на прошлой неделе. Никто не знает, куда он ушел.

– Никто?

Я достал блокнот, пролистал до первой чистой страницы.

– У него не было здесь друзей? Кого-то, с кем он мог поговорить?

– Я был его другом, – холодно ответил он. – Он говорил со мной.

– Но он ничего вам не сказал? О своих планах, о желании покинуть цирк или о том, куда мог бы пойти, если ушел?

– Ни о чем таком он не говорил. Вот почему я немного беспокоюсь. Если он не сказал мне…

– А есть тут еще кто-то, с кем он мог поговорить? Еще с кем-нибудь водил дружбу?

Хотя и с неохотой, мистер Мосгроув признался, что такие есть.

Я покинул его и направился на поиски Руди, Самого Сильного Человека Во Всем Мире.

*

В дверях его трейлера меня приветствовал соблазнительный запах пролитого бурбона. Я вежливо, как обычно, постучал, но бас прорычал в ответ:

– Убирайся прочь.

Подождав секунду, я постучал снова.

– Я же сказал, убирайся!

Я задумался над ситуацией. Я не знал, насколько он силен, но если даже вполовину того, как он заявлял, то он мог раздавить меня, как черешок молодого сельдерея.

– Я не один, а с приятелем, – солгал я. – Имя «Джек Дэниелс» что-то тебе напоминает?

– Очень даже. Церковную проповедь. Убирайся.

– Руди, мне нужно задать пару вопросов. О человеке по имени Генри Уокер. Говорят, вы были с ним друзьями.

На сей раз он не послал меня прочь. После недолгой тишины я услышал, как он тяжело идет к двери. Он отворил ее и высунул голову – огромную, лысую и угловатую. Я посочувствовал матери, которая его рожала.

– Был? – спросил он. – Что вы имеете в виду под словом «был»?

– Ничего. А вы что решили?

Он подумал. Ответил:

– Что он умер. Что те волосатики убили его.

– Расскажите мне о них.

– Их было трое. Трое с длинными сальными волосами.

– Не возражаете, если я войду? Побеседуем.

– Ну, – он посмотрел через плечо назад, в глубину трейлера, – у меня тут бардак.

– Не страшно.

Он с подозрением оглядел меня, как все в тот день оглядывали, и заключил:

– Вы не полицейский.

– Нет, не полицейский. Спасибо, что уделяете мне время.

Бросив на меня последний взгляд, он исчез в трейлере; пришлось мне счесть это за приглашение. Я осторожно последовал за ним.

То, что я увидел, было не бардак. Это был типичный артистический беспорядок. Как говаривала моя матушка: «Есть место для всего, и все на своем месте»; надо было вырасти, чтобы понять справедливость ее слов. Но тут ничего не было на своем месте. Пластиковые чашки для кофе – на подушке, а сама подушка – на полу. Судя по всему, обедал он в постели. Холодильник с распахнутой дверцей служил единственным источником света. У меня было впечатление, что я попал в пещеру продвинутого доисторического человека.

Я уселся на что-то, с виду напоминавшее стул.

– Расскажите о тех волосатиках.

– Сперва вы. Почему вы ищете Генри?

– Меня наняли.

– Правда?

– Правда.

– Кто нанял?

– Член семьи.

– Вот теперь я знаю, что вы врете.

– Почему вы так решили?

Он нашарил бутылку, сграбастал ее своей ручищей и сунул горлышко в рот. Мгновение, и бутылка опустела.

– Потому что у него нет семьи. Все в его семье умерли.

– Не все, – сказал я.

Он бросил на меня взгляд, который я уже видел, взгляд, предшествующий взрыву ярости. Но иногда обходилось только взглядом, на это я рассчитывал и сейчас.

– Вы сбиваете меня с толку, – сказал он. – А я этого не люблю.

– Позвольте мне объяснить. Мое имя Карсон Малвени. Я частный детектив. Вам известно, что у Генри Уокера была сестра?

– Конечно. Он рассказывал мне о ней. Она умерла. Точно умерла. Уже давно.

– Мне она показалась очень даже живой, когда я видел ее последний раз.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я работаю на нее. Ханна Уокер жива.

*

Чуть ли не минуту Руди смотрел безжизненным взглядом, какой обычно бывает лишь у трупов. Я видел трупы, вернее, один. Это был труп старой женщины, пошедшей через улицу за миг до зеленого света. Она так и не увидела, как он вспыхнул. У него был тот же отсутствующий взгляд, что и у нее, как будто он пытался что-то припомнить, но не удавалось. Правда разорвалась где-то глубоко внутри него. Он посмотрел на меня глазками такими маленькими, что их было почти не видно подо лбом кроманьонца.

– Дженни должна это услышать, – сказал он.

– Конечно. Я собираюсь поговорить с каждым.

– И Иеремия тоже должен. И Джей-Джей, я считаю. Всем нужно услышать это. Если вы только не дурачите меня, мистер.

– Уверяю вас, не дурачу.

Он снова бросил на меня суровый взгляд:

– Тогда идите за мной.

Я последовал за ним. За годы практики он приспособился протискиваться в узкую дверь своего трейлера, так что сейчас с некоторой долей самоуверенности проделал то, что казалось невозможным. Потом повернул налево и вприпрыжку побежал вдоль трейлеров к небольшому шатру, в котором, если я правильно помнил по аляповатой афише, выступала со своим номером Женщина-Паук. Но ее там не оказалось.

– Зайдите внутрь и подождите, – сказал он. – Я скоро вернусь.

Я сделал, как он сказал. Он отсутствовал четыре с половиной минуты, и, когда возвратился, в руках у него было что-то. Это выглядело как длинная деревянная колода, пока я не заметил у нее голову. И ноги. И, возможно, всё, что должно быть между ними. Но эта часть была прикрыта одеялом, а мне не особо хотелось заглядывать под него. Единственное, что двигалось, были глаза и губы, и я понял: эта часть, что бы ни представляло собой остальное, – живая и принадлежит женщине.

– Это мистер Малвени, – представил меня Руди.

– Очень приятно, – сказала она.

– Привет!

– Это Дженни, – пояснил Руди. – Она и Генри были близкими друзьями.

– Рад с вами познакомиться, – сказал я и машинально протянул руку.

– Извините, не могу пожать вам руку. Микробы, – улыбнулась она.

Минуту или две спустя в шатер, откинув входное полотнище, протиснулись Иеремия и Джей-Джей. С Иеремией я был знаком. Он кивнул мне. Джей-Джей был напряжен, как проволочная растяжка.

Я поздоровался, но им было не до любезностей.

– Выкладывайте всё, – сказал Руди. – Мы хотим это услышать.

И я рассказал им. Рассказал, потому что видел подлинное волнение под их странной, у кого менее, у кого более, наружностью. Тот шатер был переполнен любовью к Генри Уокеру. А я неравнодушен к людям, которые так любят. Они редки, как белоклювые дятлы, и настолько же прекрасны.

Я начал рассказ.

*

Когда она позвонила, я был без дела, хотя не могу назвать время, когда не был бы без дела или с делом, которое занимало бы все мое время. Большую часть утра я провел как обычно, решая кроссворды, наводя порядок в офисе и ожидая, что зазвонит телефон, но, когда он звонил, мое сердце всегда замирало. Как ни ждешь, а все неожиданно. Я старался не терять надежды, но что-то не то с моим офисом – сумрачным угловым помещением, выходящим окном на заднюю стену трехэтажного краснокирпичного здания и в которое можно попасть только на скрипучем решетчатом лифте со слепым лифтером. Это было лучшее, что я мог себе позволить. Постоянная тьма действовала на меня угнетающе. «Надо почаще уходить, пока солнце не село», – говорил я себе. Но никогда этого не делал.

Я держал радио включенным весь день. Так я был в курсе событий. Предстояла казнь Розенбергов; Эйзенхауэр принес президентскую присягу; прорыв дамбы в Северном море унес почти две тысячи жизней. Удовольствие знать об этом.

Во всяком случае, она позвонила, я поднял трубку, и она спросила, чем я сейчас занят. Милый голосок. Мне он очень понравился, понравилось, как ее слова ласкали мне слух.

– Чем занят? – ответил я. – Расследованием. Как и написано в справочнике.

Я мог бы быть и повежливей, но меня расстроило сообщение о двадцати семи погибших: «Утонули в болоте».

– Частным расследованием?

– Я о своих делах не распространяюсь. Да.

– Я спрашиваю, потому что хотела бы держать это в тайне, – сказала она.

– От кого?

Я хотел заставить ее говорить подольше. С каждым словом ее голос звучал все слаще, словно еще чуть-чуть – и она запоет. Голос из тех, что делают людей счастливыми. У нее не было какого-либо явного акцента, насколько я мог уловить. Многолетний опыт подсказывал мне, что она прикрывает трубку ладонью. Я представлял ее стоящей у себя на кухне, одну, телефонный провод натянут до предела.

– Не важно от кого.

Так что я уже вполне догадывался, к чему все клонится.

– Вам и необязательно говорить. Затруднения с мужем? Хотите держать это в тайне от него, потому что он не рассказывает вам о своих личных делах, и вы желаете узнать, что это за дела. Вроде того, куда он уходит на самом деле, когда говорит, что идет в боулинг.

Она рассмеялась:

– Нет, ничего подобного.

– Он говорил вам это?

– Послушайте. – Ее стало едва слышно. Это уже был даже не шепот. Тихие звуки, заглушаемые ее дыханием, шелестели прямо в ухе. Я напряг слух. – Возможно, нам стоит поговорить. С глазу на глаз.

– Я рассчитывал на это. Мой офис находится на Третьей улице. Я могу выйти встретить вас где угодно, куда можно дойти пешком.

– Насколько далеко?

– Не слишком.

– Я спрашиваю потому, что хотелось бы, чтобы вы пришли сюда. У меня маленький ребенок, и будет удобней, если не придется оставлять его одного. Как думаете, сможете вы прийти сюда? В Конкорд-Хайтс?

Я ответил, что смогу.

Конкорд-Хайтс – это район в шести милях от центра, и там в своих скромных замках обитали мемфисские богачи. Чтобы купить там дом, нужно было иметь не только кучу денег, но и письменное разрешение Господа Бога. В Конкорд-Хайтс жили только лучшие люди, то есть это было скопище всех известных смертных грехов и вдобавок таких, для которых еще не придумали названия. Частный детектив мог бы неплохо зарабатывать на грешках, совершавшихся там на единицу площади, и, не обращая внимания на ее слова, я решил, что понадобился именно для подобного дела.

И оказался неправ.

Миссис Ханна Каллахан, так ее теперь звали. Не Уокер. Она выглядела как женщина, которую, мог бы поклясться, я где-то видел прежде, только не во плоти. Люди вроде меня не встречают таких женщин, как Ханна Каллахан: мы видим их на обложках журналов. Иными словами, она была прекрасна, как летнее небо, – молодая женщина, которая могла остановить не то что автомобильное движение, а даже железнодорожный состав. Белокурая, кожа как тончайший шелк, а фигурка – что песочные часы, застывшие на получасе. Я смотрел на нее, наверно, минутой дольше. Она подождала, пока я насмотрюсь, и пригласила войти.

– Вы, надеюсь, не припарковались на улице? – спросила она, заглядывая мне за плечо.

– Я нигде не парковался. Я приехал на автобусе.

– Сюда ходит автобус? Вот не знала.

Я не сказал ей, что был не уверен, что моя машина осилит такую дальнюю дорогу, а внушил, что следовал ее распоряжению: она ведь не хотела, чтобы кто-нибудь знал о моем приходе. Я сказал, что все понимаю. Каким бы я ни был необходимым участником драмы, все же, как я сказал, я нежелательный участник. Частное есть частное; это также означает тайное, а иногда и темное. Что не слишком сказывается на моем чувстве самоуважения.

– Не желаете ли что-нибудь выпить? – предложила она.

– Разве что стакан воды.

– Присаживайтесь. Сейчас принесу.

Я смотрел ей вслед. Не проходило чувство, будто я увидел нечто, чего лучше было бы не видеть. Подобная красота часто действует на мужчин таким образом.

Я опустился в одно из плюшевых кресел, стоявших по бокам дивана. Пурпурного цвета, оно было сделано из материала, вообще не имевшего отношения к природе, и навело меня на мысль о желтолицых людях за множеством швейных машинок в огромном помещении. Диван же был размером со средний американский автомобиль; должно быть, они сначала установили этот диван, а потом возвели дом вокруг него, потому что не существовало двери, в которую его можно было бы пронести. Добавьте к этому громадную люстру, картину, изображавшую собаку с кроликом в пасти, и книжный шкаф, полный настоящих книг. Если у хозяев была проблема с деньгами, то только как их потратить.

Я услышал детский плач в одной из спален наверху.

Она вернулась с небольшим подносом. На нем стояли кувшин, стакан и маленькая вазочка со льдом и серебряными щипчиками. Она изящно положила щипчиками три кубика льда в стакан. Налила воды.

– Я ожидала увидеть человека более…

– Это случается.

– Фигуру вроде… не знаю… вроде Хамфри Богарта?

– Понимаю.

Она покраснела.

– Ну да, это всего лишь кино.

Она кивнула. Я подумал, что дам ей поговорить о Хамфри Богарте, пока ей не надоест. Но она уже покончила с этой темой.

– Вас интересует, зачем я попросила вас прийти, – сказала она с улыбкой.

– Да, – ответил я, доставая блокнот и карандаш.

Я мысленно поспорил: что бы там она ни говорила по телефону, дело в муже-обманщике. Но я ошибся.

– Я хочу, чтобы вы нашли моего брата.

Я записал в блокноте: «Брат», и сказал:

– О'кей.

– О'кей? – удивилась она.

– Я имею в виду, хорошо. Конечно. Я найду вашего брата.

Она отпила глоток. В ее стакане была кока-кола.

– Не представляла, что это так легко.

– Ну, легко там или нелегко, в любом случае я найду его.

– Как вы можете быть настолько… самонадеянным?

– Я не самонадеян. Но если бы я сказал, что не смогу найти его, вы бы меня наняли?

– Логично, – улыбнулась она.

– Но вы должны сказать мне какие-то вещи.

– Разумеется. Что вас интересует?

– Например, его имя, как он выглядит, когда вы видели его в последний раз. Знаете ли, где он мог бы находиться сейчас, приблизительно. Что-нибудь. Все, что вам известно. Основные вещи.

Все это время ребенок плакал не переставая. Не вопил так, что кровь стыла в жилах, а жалобно скулил. Отчего я чувствовал себя неуютно. Какой-то экзистенциальный стон. Ханна Каллахан посмотрела на меня.

– С ним все в порядке, – объяснила она. – То есть он сейчас должен спать. А Деборы сегодня нет.

– Деборы?

– Его няни.

– Ах, ну да, – сказал я, спрашивая себя, куда подевалась эта няня.

Дело в том, что я никогда еще не бывал в домах, где у ребенка была няня. Мой статус рос.

– Итак, давайте начнем, а там посмотрим, к чему придем.

– К несчастью, – сказала она, отводя взгляд, – в сущности, я ничего не знаю.

– Повторите?

– Я не могу ответить на ваши вопросы. То есть я бы ответила, если бы могла, но не могу. Не знаю.

Чем дольше стоишь на месте, тем больше все осложняется. Я вздохнул:

– О'кей. Но, право, это простейшие вещи, которые мне желательно знать. Я собирался оттолкнуться от ваших ответов и двигаться к вещам более сложным: его симпатиям и антипатиям, какой у него любимый цвет, чем предпочитает заниматься в отпуск, охотой или рыбалкой. – Я взглянул на нее. – Что вы можете рассказать о нем?

– Простите, мистер Малвени. Я расскажу все, что знаю.

– Благодарю вас.

Она сделала глоточек колы, поставила стакан и смотрела, как капли влаги стекают по холодному стеклу на поднос.

– Дело в том, что нас разлучили, когда мы были детьми. Я не видела его с тех пор, как мне было девять лет. Я могу рассказать, как он выглядел тогда, но не думаю, что это очень вам поможет.

Я согласился, что, вероятно, не очень. Она улыбнулась:

– Но я прекрасно помню его. У него был длинный острый нос, черные волосы. Высокий, смуглый и красивый, даже мальчишкой. Полагаю, он и сейчас такой – красивый то есть. Наш отец был…

– А ваш отец, он?..

– Умер, я уверена. Хотя я не видела его столько же, сколько брата. Вы знаете, как было тогда, в Великую депрессию. Приходилось делать трудный выбор, просто чтобы выжить.

Когда мне было девять, я продавал газеты в метро. Я дожидался там, пока отец не вываливался из вагона. Он был пьян, и у меня был строгий наказ матери хватать его и тащить домой прежде, чем он спустит последнее, что у него оставалось в кармане, на свое, как он называл, лекарство. Я было подумал рассказать Ханне Каллахан эту маленькую историю, но потом решил, что не стоит.

– Брата зовут Генри Уокер, – сказала она.

– Генри Уокер? Имя известное. Правда, не слишком.

– Да. Он иллюзионист. Или был им. Был известен недолгое время, после войны.

– Точно, – сказал я. – Припоминаю. – Я записал это в блокнот и посмотрел на нее поверх очков. – Знаете, знаменитых людей найти не очень трудно.

– Знаю. Но в то время – это было почти восемь лет назад – я была не готова. Увидеть его. Но сейчас другое дело.

– Сейчас, когда он больше не знаменит.

Она бросила взгляд на меня и кивнула:

– Он как будто исчез с лица земли.

– Ну, это для вас он маг. Вы не думали, что он может быть мертв?

– Думала.

– И?

– И не хочу верить в это.

– Понимаю. А если я выясню, что он умер?

– Тогда поверю. Разумеется.

– Он мог переменить имя.

– Предполагаю, много чего переменилось. – Она погрустнела, и грусть шла ей. Она даже стала еще красивей. – Это все, что я могу рассказать, мистер Малвени. Как вы считаете, удастся вам найти его?

– Конечно. – Я встал и пожал ей руку. – Вы уверены, что вам больше нечего рассказать мне?

– Уверена.

Но уже тогда я знал, что она недоговаривает. Не знал только, насколько это серьезно.

*

Короче говоря, я нашел его. Недалеко отсюда, где мы с вами сейчас находимся.

Когда розыск дает положительный результат, а это бывает почти в пятидесяти процентах случаев, то на вопрос клиентов, как мне это удалось, я отвечаю банальным: «Это не было ни трудно, ни легко. Это просто моя работа».

Но в этот раз это действительно было очень легко.

Некоторые люди проживают не одну жизнь. Страховой агент, продающий полисы в Огайо, оказавшись в Миннесоте, запросто может заняться украшениями, а тот, кто в Калифорнии торгует украшениями, переехав в Нью-Гемпшир, спокойно перейти на автомобили. Но человек, с десяти лет бывший магом, остается им всю жизнь.

Такой человек, как Генри Уокер, предположил я, вряд ли далеко отклонился с однажды выбранного пути.

Первым делом я отправился в небольшую организацию, называвшуюся Бюро американских странствующих цирковых реприз. Бюро представляло собой маленький офис на маленькой улочке в южной части Мемфиса, между «Ломбардом Декстера» и «Косметикой Кэрол». Я вошел не постучавшись. Линолеум на полу был обшарпанным и в трещинах, на потолке мигала голая флуоресцентная лампа, в луче солнца, пробивавшемся сквозь шторы, плясала пыль. На одной стене висели в рамках дипломы неведомых университетов, на других было пусто.

У стены стоял стол, за которым восседал Говард Спеллмен, который, как оказалось, в единственном числе и представлял все бюро. Он был в элегантном костюме, с часами на цепочке в жилетном кармашке, при бабочке и носил усы, больше походившие на брови над верхней губой, нежели на что-то еще.

Взяв мою карточку, он откинулся на спинку стула и внимательно взглянул на меня раз, потом другой, гадая, с чем я пожаловал.

– Если надеетесь приоткрыть завесу над тайнами закулисья циркового мира, вам придется провести некоторое время в моей компании. Потому что я могу поведать вам массу таких историй, которые как раз по вашей части. Взять хотя бы…

– Не сомневаюсь, что можете. Но я пришел сюда не затем, – сказал я. – Я ищу кое-кого, и, думаю, вы в состоянии помочь мне. Вы храните какие-то материалы о, скажем, прошлых и настоящих представлениях или об артистах, работавших в репризах и цирках?

– Именно это я храню. Весь архив. В меру сил. В индустрии развлечений происходят огромные изменения. Я сохраняю полный компендиум материалов, относящихся, разумеется, к цирковым антрепризам. Думаю, вы в жизни не найдете никого другого, кто знал бы о них больше, чем я.

– Почему это?

– Я просто околдован этим миром и его эксцентричностью.

– Ясно.

– Так чем я могу помочь вам?

– Генри Уокер. Маг. Слышали когда-нибудь о таком?

Его лицо радостно просияло. Он всегда был самым смышленым парнем в классе, тем, кого все ненавидят.

– Конечно же слышал.

– Я тоже о нем слышал, – сказал я. – Но мне нужно кое-что больше, чем воспоминания. Я пытаюсь выяснить, где он находится.

– Тогда ничем не могу помочь.

– А я думал, вы знаете все.

– Я знаю все, о чем стоит знать. Но этого не знает никто, – сказал он, взял трубку из маленькой золотой подставки, набил табаком, раскурил и выпустил струйку дыма в мою сторону. – После войны он дал одно представление, только одно. Люди до сих пор говорят об этом. Возможно, так вы узнали о нем. Держу пари. Он вернул к жизни мертвую женщину.

– Одна женщина хочет найти его. Его сестра.

Он пыхнул дымком и вздохнул:

– Тут я бессилен. Увы. Извините.

Что отличает хороших частных детективов от посредственных – это умение задавать второй вопрос. Второй вопрос всегда почти такой же, как первый, но достаточно отличается, чтобы добиться иного ответа. Итак, я спросил:

– Вы имеете в виду, что по вашим сведениям нет никакого Генри Уокера, который выступал бы в репризе, странствующем цирке, еще где-нибудь?

– Этого я не говорил. – В носу у него зачесалось, и он осторожно поковырял в нем. – Есть Генри Уокер, как раз маг, и он работает в «Китайском цирке Иеремии Мосгроува». Откуда я знаю? – можете вы спросить. У меня есть целый штат единомышленников, живущих в разных частях страны, и они присылают мне газетные вырезки, рекламу и тому подобные вещи. И я помню этого Генри Уокера, потому что… Ну да, конечно. Потому что было такое знаменитое имя.

– Но мне кажется, вы сказали…

– Сказал. Но это не тот Генри Уокер.

– Откуда вам это известно?

Он был доволен тем, что знает куда больше меня. Наслаждался моментом, прежде чем преподнести мне новость.

– А оттуда, что он черный. Чернокожий. А настоящий Генри Уокер был белым.

Я опешил.

– То есть вы хотите сказать, что есть какой-то чернокожий маг, который, оказывается, носит то же имя, что другой маг, который был белым? Что-то я сомневаюсь.

– Это потому, что так мало знаете их мир. Мир магов. Многие маги берут имена магов, которые были до них. Гудини, например, позаимствовал свое имя у Жана Эжена Робер-Удена.<sup>[24]24
  Жан Эжен Робер-Уден (Робер-Гуден) (1805–1871) – французский иллюзионист, которого называют отцом современной магии, первым в истории этого вида искусства облачился во фрак и перенес свои представления из привычных прежде ярмарочных балаганов на театральную сцену.


[Закрыть]</sup> Конечно, Гудини был великим магом. А этот человек, этот негр, просто спекулирует на славе знаменитого предшественника. Даже не позаботился хотя бы букву изменить в своем имени. Что показывает у него отсутствие воображения, если хотите знать мое мнение.