Текст книги "Наречия"

Автор книги: Дэниэл Хэндлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Мне сказали, что это мой единственный шанс, – тихо произнесла она. Возможно, в зале казино оно того стоило – сидеть, вырвавшись на свободу в заведении под названием «Будь что будет», вместо того чтобы томиться на больничной койке, пока врачи изучают тебя точно муху под микроскопом. Но сейчас, оказавшись в западне дорожной пробки, мы старались не думать о том, чем все это закончится.

– Ты не умрешь в машине, – заверила я Лайлу. – Такого быть не может. Нам надо просто довезти тебя до больницы. И довезем. Вот увидишь, все будет в порядке. Выход найдется. Я обязательно найду его, только ты сиди тихо.

– Нет, – негромко возразила она. – Мне сказали, что возможность открывается лишь на несколько часов. Если я вовремя не попаду в больницу, врачи не смогут сделать мне операцию, и тот парень умрет почем зря.

– Послушай, – сказала я ей.

Мое горло от злости жгло огнем. Вся тяжесть мира того не стоит, несмотря ни на какую любовь, которая умрет и исчезнет, как дым. И все же каждое мгновение, проведенное вместе с Лайлой, было для меня дороже всего на свете. Чего только стоила возможность говорить с той, кого знаешь буквально наизусть, как старую песню. Любовь – это все, что у нас оставалось, пока мы сидели, пойманные в западню, зная, что парома не будет, а значит, и спасения.

– Они просто ничего не знают, – сказала я, – эти парни. Они считают, что это круто, когда кожаная куртка застегнута под самое горло. Всего на несколько часов? Если бы ты не спустилась ко мне по лестнице «В», я бы все равно сейчас лила слезы, не здесь, так там. А не оставь мы тогда ключи на музыкальном автомате, врачи «скорой» наверняка смогли бы вытащить Адама из ванны еще живым. В таком случае я наверняка вышла бы замуж за этого идиота, и мы с тобой перестали бы встречаться, потому что ты его не выносила. Я бы потеряла с тобой связь в промежутке всего в несколько часов, так что какая разница, скажи. Не надо отчаиваться. Тот парень умер не напрасно, никто из мертвых не умер напрасно. А вот ты еще жива.

– Ты пьяна, – сказала Лайла и расплакалась. – Боже, как бы мне хотелось напиться вместе с тобой! Но путь к спасению нам отрезан.

– Знаешь, давай придумаем лучший способ умереть, чем загнуться от старости в дурацкой дорожной пробке, – предложила я.

– Не надо, – возразила она. – Потому что потом не уснешь.

– Тогда давай будем бодрствовать всю ночь, – сказала я. – Ты можешь всю ночь не спать вместе со мной. Мы когда-то с тобой уже так делали, причем миллион раз. Я люблю тебя так крепко, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы заставить тебя жить. Ты моя, Лайла. Ты мой чемпион, мой ас-квотербек.

– Ненавижу футбол, – произнесла сквозь слезы Лайла. – Когда я умру, разнеси эту игру к чертовой матери.

– Даже не подумаю, – возразила я. – Без тебя я даже не сдвинусь с места.

По ветровому стеклу барабанил дождь, а мы, две взрослые тетки, сидели, обнявшись, и плакали, как девчонки. Вокруг надрывно гудели клаксоны… для нас не было ни дождя, ни дорожной пробки, ни режущих слух пронзительных звуков. Лайла мне дороже всех денег мира, и я останусь с ней, с моей самой дорогой подругой, изменившей всю мою жизнь, с моим единственным утешением в жестокой игре, в которую привыкли играть этот мир и населяющие его мужчины. Я схватила ее руки и положила на шрам словно в молитве, которую мы с ней будем читать, и смерть не посмеет подойти близко.

Соберитесь вокруг нас, героические женщины Хаддама. Соберитесь вокруг нас и примите нас под ваши шелковые крыла. Мы здесь, мы здесь, мы здесь, неужели не найдется никого, кто поможет нам вместе перебраться на другой берег!

Холодно

Ну что за ужасный день! Облака висят низкой, плотной завесой, дождь льет с самого утра, еще не вечер, а уже темно, и темнота, похоже, надолго. Совсем как тот гость, что пожаловал к вам на денек-другой и явно не спешит возвращаться домой. Можно сказать, что день загублен, ну или почти загублен, и все потому, что дождь льет и ему не видно конца. Все сидели в кафе и ели, хотя, по правде сказать, жрачка там дерьмовая, но куда еще пойти? Впрочем, там все дерьмовое. Стулья и столы липкие, да что мне вам рассказывать! Вы и сами знаете. В общем, внутри кафешки было пять посетителей, плюс еще одна пара в углу, которая о чем-то препиралась между собой, и еще повар. За стойкой, в фартуке, стоял хозяин заведения. Скажем так: он был занят тем, что протирал стаканы белой тряпицей. На одном из табуретов сидела женщина, причем она уже явно успела изрядно принять на грудь. По соседству с ней примостился мальчишка, который, судя по всему, не имел к ней никакого отношения. Звали его Майк. По идее, кто-то должен был прийти за ним, но так и не пришел, и Майк – согласитесь, что мальчонке еще оставалось делать – маялся от скуки. Он нажимал кнопки музыкального автомата – правда, не бросая в прорезь монетки, – и потягивал растаявший лед в стакане с содовой, которой из жалости угостил его хозяин заведения. Майк не возражал. Ему было десять лет, и с ним за его недолгую жизнь произошло немало интересного, так что он мог позволить себе сегодня ничего не делать и просто так в течение нескольких часов нажимать кнопки музыкального автомата.

Чуть дальше у стойки сидели два детектива, наличие которых автоматически придает интригу любой истории, даже если единственное, что есть в ней интригующего, это детективы, с аппетитом поглощающие горячие вафли – в половине-то шестого вечера! Оба сняли шляпы и положили их рядышком; со стороны могло показаться, что за стойкой сидят еще два каких-то коротышки. В общем, такие вот дела: пять человек – Энди и Майк, Андреа, она же женщина навеселе, и два детектива – и еще та пара, которая препиралась в углу. Плюс повар, который в задумчивости уставился не то в пространство, не то на сковородку, не иначе, как размышляя про себя: «Сейчас возьму лопатку и соскребу остатки пригоревшего сыра, и если соскрести его вот здесь, то получится карта штата Невада».

Вот такой был денек, впрочем, что мне вам рассказывать! Снаружи уже стемнело, а если учесть, что лил дождь, то вообще невозможно понять, открыто «Заведение Энди» или нет. Потому что это был один из тех дней, когда в Калифорнии отключают электричество. Потом оказалось, что во всем виновато руководство энергокомпании, которое просто замучила жадность, а тогда все подумали, что это неспроста, и поэтому соблюдали осторожность. Все до единой неоновые вывески погасли, не поймешь, кто работает, а кто нет. Вот и вывеска на «Заведении Энди» тоже не горела. Кстати, Рождество давно прошло, а на окнах заведения все еще красовались снеговики и рождественские венки. Снаружи ветер носил по мостовой мусор, и мигали красные огоньки. В жизни каждого человека наверняка был такой день. Да что мне вам рассказывать! Так и тянуло совершить нечто такое бесшабашное, если, конечно, считать бесшабашным поступком сидение дождливым днем в кафешке и все такое прочее. Меню, как обычно, не баловало разнообразием, а в такой день от этого особенно тягостно на душе. Так и хотелось куда-то пойти, что-то сделать… Не лучший день для любви. Андреа была такой же пасмурной, как и сам день.

– Сделай мне «Молоко ангела», – обратилась она к Энди. – Нужен ром, густой ликер, яичный белок и ложка ликера «мараскино». Или же «Флип по-луизиански» или «Шипучку Нептуна».

– Мы здесь не подаем коктейлей, – ответил Энди. – И вы, милочка, это прекрасно знаете. Если хотите, принесу вам еще полграфина красного вина.

– Если хочу! – фыркнула Андреа. Она провела рукой по стойке, словно что-то пролила, молоко или мед. Майк наблюдал за ней, потому что мы живем в свободной стране. – Я хочу «Будь осторожен». Я хочу «Огненную чашу». Я хочу «Дельмонико» с виски. И поживее.

– Я подам вам, если вы согласны, еще полграфина красного или белого, как скажете, – терпеливо произнес Энди. – Коктейли в нашем заведении не подают. Еще не конец света.

– Когда говорят, что еще не конец света, – возразила Андреа, – тогда обычно и наступает этот самый конец.

– Конец света может быть только раз, – вставил свое мнение один из детективов, поднес ко рту бумажную салфетку и вытер губы, словно стирая с них фальшивую улыбку. – Я знаю! – воскликнул он. – Мы кое-что можем придумать! Как твое полное имя, Андреа? Тебе хочется что-нибудь сделать? Например, взглянуть на фотографию?

И обернулся к другому детективу, который уже вытаскивал из-за пазухи фотографию. Просто карточка, без конверта.

– Давай покажем ей, – сказал он и положил фото на липкий прилавок. Энди нахмурился, еще толком не разглядев, что там изображено.

Можно однажды влюбиться, а потом больше никогда. Особенно в такой день, как этот. Дождь, дождь, дождь. Впрочем, его даже не слышно из-за толстых стекол, и все равно на душе тоскливо. Дождь нужен, сказала бы учительница в школе, благодаря дождю растут деревья и цветы. Но ведь мы не деревья и не цветы. Вот почему многие школьные учительницы несчастны в личной жизни. Вот и учительница Майка тоже несчастна и страдает от одиночества. Муж от нее ушел и забрал с собой все красное вино и даже соль на том основании, что она тоже принадлежит ему. Нет, если вы однажды влюблялись, а потом – прощай любовь, то в вашей жизни после этого сплошной дождь. Конечно, может, «Молоко ангела» и скрасит немного его вкус. Да что мне вам рассказывать! Вы и сами все знаете. В общем, обыкновенное черно-белое фото, а на нем пожилая женщина, которая смотрела прямо в объектив. Как на документах. Энди поставил на прилавок полграфина красного вина.

– Эй, вы, собственно, кто такие? – поинтересовалась Андреа. – Кстати, Энди, я не откажусь от полграфина красного.

– Мы детективы, – ответили детективы. Майк оставил в покое музыкальный автомат – тут явно намечалось что-то поинтереснее – и посмотрел на снимок. Неужели убийца?

– Мне всегда казалось, вы не имеете права говорить: «Мы – детективы».

Она произнесла фразу «Мы – детективы» таким тоном, как если бы хотела сказать «Мне не доставляет особого счастья ублажать вас».

– Вы, наверное, имеете в виду шпионов, – ответил детектив.

– Я имею в виду, что мне пора отсюда сваливать, вот что я имею в виду, – возразила Андреа.

– Лучше останьтесь с нами, леди, – сказал детектив. – Мы ведь всего лишь показали вам фотокарточку. Прилетели сюда, в Сан-Фран, и зашли перекусить в кафе.

– Ненавижу, когда говорят Сан-Фран! – вспылила Андреа.

– Сейчас все так говорят, – заметил детектив. – Как в той песне: «Уж если дождь, то на весь день».

Андреа налила себе вина из графина в бокал, а потом, правда, с меньшим успехом, попыталась перелить обратно.

– Что она вам такого сделала?

– Это Глэдис, – произнес Энди, повернув голову так, чтобы картинка была видна ему не вверх ногами.

– Он говорит, это Глэдис, – повернулся детектив к своему напарнику. – Теперь она называет себя Глэдис.

Напарник вынул ручку и обернулся по сторонам. Обе их шляпы продолжали сидеть на картонной подставке, какие были в этом заведении в ходу. Детектив перевернул подставку и крупными буквами вывел: Г-Л-Э-Д-И-С.

– Ты идиот, – сказала Андреа хозяину заведения. – Идиот и последний гад.

Энди всплеснул руками. Майк покраснел до ушей и вновь обернулся к автомату.

– Она приходит сюда каждый день, – сказал Энди детективам и подлил им кофе.

– Благодарю вас, – произнес детектив, имея в виду кофе, и вновь повернулся к напарнику. – Он говорит, что она приходит сюда каждый день.

Второй детектив кивнул и вывел на подставке: «Приходит сюда каждый день».

– Зачем ты им сказал? – возмутилась Андреа. – Черт, мне в срочном порядке требуется выпить.

И она отхлебнула вина, затем еще и еще, пока не выпила все.

– Хочу «Гонконгского сапожника» или «Цыганскую розу». Или «Разорение матери», или «Сингапурскую рогатку». Или то, или другое, мне все равно.

– Мы здесь не подаем коктейлей, – в очередной раз напомнил Энди. – Это кафе. Я подумывал, не открыть ли мне бар, но это было давно.

– По-моему, в барах такое тоже больше не подают, а зря, – вставил свое слово один из детективов. – Времена меняются, причем не в лучшую сторону.

Покачиваясь, Андреа поднялась с табурета и пересела поближе к детективам. Она попыталась поднять со стойки фотокарточку, но та, как я вам уже говорил, прилипла намертво.

– Отродясь не видела этой женщины, – сказала она. – А ведь я прихожу сюда каждый день.

– Пьяная и печальная, – добавил Энди.

– Когда Энди сказал, что она приходит сюда каждый день, он имел в виду меня, – сказала Андреа и постучала по картонке сломанным ногтем – где она его сломала, неизвестно, наверное, о чью-то дверь. – Я прихожу сюда каждый божий день и отродясь не видала никакой Глэдис.

– Ой, только не надо, – заметил детектив. – Ведь мы детективы. Наш клиент хочет, чтобы мы нашли женщину, которая изображена на фото. Мы прилетели, наводим справки и узнаем, что теперь она называет себя Глэдис и приходит сюда. Мы ее поджидаем, она входит, и ей капут – мы ее скручиваем. Просто, как бублик.

– Бублик, – повторил его напарник.

– Она всегда называет себя Глэдис, – говорит Андреа и плюхается на свой табурет.

– Вам бублик? – переспрашивает Энди. На прилавке под салфеткой действительно лежали доисторический бублик и несколько одиноких пирожных.

– Нет, просто такое выражение у нас, детективов, «просто, как бублик».

– А нас в школе не так учили, – подал голос Майк. Он совсем недавно прошел в школе тест на разные выражения. Его никто не услышал, разве что музыкальный автомат.

– У нас есть и другие выражения, – добавил детектив. – Например, «улетел в южном направлении». Значит, кто-то решил сделать ноги. То есть если кто-то пытается слинять, то детектив скажет: «Улетел в южном направлении», потому что перелетные птицы всегда улетают на юг.

– «В южном направлении», – негромко повторила Андреа. – Как бы я хотела, чтобы все мои неурядицы улетели в южном направлении.

– В южном направлении, – кивнул детектив. – Все перелетные птицы в конечном итоге оказываются в Южной Америке, правда, это мало кому известно. Каждая птица на белом свете. Я слышал, зимой в Перу не пройти из-за этих самых птиц – того и гляди наступишь. Нет, конечно, некоторые птицы – они вечнозеленые. Но остальные улетают в Южную Америку.

– Точно? – переспросил Энди. Он как владелец заведения за долгие годы успел наслушаться всякой белиберды, однако бублик его окончательно добил.

– Нет, конечно, – прошептал Майк, после чего обернулся от музыкального автомата и произнес вслух: – Нет. Птицы мигрируют по-разному. Нам рассказывали в школе, у нас два с половиной дня назад была экскурсия на природу, и мы наблюдали за сороками, вернее, должна была быть экскурсия, но пошел дождь. Желтоклювая сорока обитает исключительно в прибрежных районах к югу от залива Сан-Франциско, и обычно для ее описания используют три слова. Первое из них – «яркая».

– Послушай, а тебе часом никуда не надо? – поинтересовался у него один детектив.

– Нет, никуда, – чистосердечно ответил Майк.

Андреа тем временем допила вино и, словно салютуя, подняла кулак.

– Мы живем в свободной стране.

– Если вы только будете вынуждать моих клиентов, чтобы они покинули заведение, – вставил слово Энди, – я попрошу вас, джентльмены, удалиться в «южном направлении».

Но в следующий момент сам же разрушил все впечатление, потому что подмигнул Майку: мол, даже не надейся, что я займу твою сторону.

– Мы детективы, – произнес напарник.

– А зачем детективам понадобилась Глэдис? – спросила Андреа. Кстати, она произнесла это слово тем же тоном, каким незадолго до этого произносила «твоя жена Хелена». – Она – милая старушенция, и, возможно, у нее нет денег. Когда-то была актрисой.

– Если не ошибаюсь, она работает в каком-то магазине, – сказал Энди. – По крайней мере я слышал, как она упоминала какой-то магазин. Чем она вам досадила?

– Что у вас на уме? – спросила Андреа.

Детективы переглянулись, словно это была самая неприятная часть их работы.

– Наш клиент, – произнес тот, что был поразговорчивее, – утверждает, будто Глэдис – Снежная Королева.

– Снежная Королева? – не поверил собственным ушам Энди. – Что за херню вы несете? Что еще за Снежная Королева? Ты уж прости мне мое выражение, – добавил он, обращаясь к Майку.

– Да ладно, – отозвался тот. – Я и не такое слышал.

– Только сам никогда так не выражайся, – предостерегла мальчика Андреа. – Стоит начать, и пиши пропало. Кстати, Энди, а почему ты не извинился передо мной? Я как-никак леди, при мне нельзя выражаться.

– А может, вы дадите мне еще содовой? – внезапно осмелев, обратился к бармену Майк. – За то, что вы ругнулись.

И Энди выполнил его просьбу, по всей видимости, из тех соображений, что сахар не способен нанести вред детскому организму. Жест, надо сказать, был редкий, и Майк оценил его по достоинству.

– Снежная Королева, если вам хочется знать, – произнес детектив, – это агент подземного царства, которое называется Ката. Если она приобретает человеческий облик, то обычно представляется женщиной. Как и предполагает ее имя, она способна влиять на любую погоду, особенно на снег.

– Глэдис вызывает дождь, – задумчиво произнес Энди. – Мне даже не надо открывать бар, чтобы слушать подобный бред.

– Именно так и говорит этот человек, – сказал детектив.

– И кто этот человек? – поинтересовался Энди.

– Мой клиент, – ответил детектив. – Вернее, наш. Его и мой.

Он кивнул на напарника.

– И зачем вашему клиенту понадобилась Снежная Королева? – спросил Энди.

– Он в нее влюблен, – ответил детектив. – У нас повременная оплата – за каждый отработанный час.

Вот и любовь тоже повременная, вернее, временная вещь. Есть немало историй про людей, которые безоглядно полюбили кого-то раз и навсегда, лишь на мгновение взглянув на человека, но я не слышал, чтобы такие истории приключились с кем-то, кого я знаю. Нет, когда вы кого-то любите, вы проводите с этим человеком долгие часы, и даже самые могущественные силы преисподней не в состоянии сказать, усиливают ли проведенные вместе часы любовь к этому человеку, или же вы просто начинаете проводить с ним больше времени по мере того, как ваша любовь крепнет. А затем, когда любви больше нет, когда кафешка любви закрыта снаружи на замок, вам хочется вернуть все эти долгие часы назад, вместе с другими принадлежащими вам вещами, которые вы оставили в доме того, кого любили, а может, заодно прихватить с собой еще пару вещиц, тех, что в принципе и не ваши, а как бы являются компенсацией за то, что вы потратили часть жизни, и все эти долгие часы «улетели в южном направлении». Видимо, никто не в силах что-то сделать по этому поводу, в меню меры не названы. Все равно как в самолете стюардесса предлагает вам полотенце, напитки, мятные конфеты, но ни одна из них не скажет, даже если вы летите первым классом: «Вот пять часов, которые мы отняли у вас, пока вы летели через всю страну в Нью-Йорк к своему бойфренду, а он, мерзавец, сел в такси и был таков, и тогда вы полетели назад в Сан-Франциско, потеряли еще пять часов вашей жизни и попали туда как раз в момент катастрофы». И вот теперь вы сидите, и потерянные пять часов отдаются болью во всем теле, и вы слышите истории, которые не что иное, как сплошная ложь, и никто не вернет никого назад.

С нами случается не одно, так другое, и мы продолжаем переживать, но тут открывается дверь, и входит Глэдис, та самая женщина с фотографии, и это как раз то, что пятеро в кафе будут вспоминать еще долго. Она не стала оборачиваться и обводить взглядом зал, а просто прямиком прошла к стойке, села на табурет и положила руку на плечо подвыпившей женщины.

– Рада видеть тебя, Андреа. Я уж решила, что мы с тобой больше никогда не встретимся. Ни за что не подумаешь, что это заведение открыто. Вывеска не горит.

– Привет, Нэнси, – отозвалась Андреа, а Энди налил полчашки кофе.

– Если я Нэнси, то ты сегодня выпила больше обычного, – заметила Глэдис. – Впрочем, это я просто так, к слову, моя милая. Я знаю, тебе тяжело на душе. Попробуй «Весельчак Джина Ахерна». Для его приготовления требуются два вида рома, коньяк, желательно «куантро», лимонный сок и чуть-чуть сахару, все хорошенько перемешать и подавать в высоком стакане вместе с колой.

– Бр-р, какая гадость, – сказала Андреа, – хотя кто его знает, может, этот ваш коктейль не так уж и плох.

– Вкуснее не бывает, – заверила ее Глэдис. – На твоем месте я бы его обязательно заказала.

– Мы не подаем коктейли, – поспешил вставить Энди. Впрочем, ему было не впервой разбивать сердца. – У нас тут кафе.

– Я прекрасно знаю, – ответила Глэдис, залпом выпив кофе. – Как тебе, надеюсь, известно, Андреа, коктейль «Весельчак Джина Ахерна» придумал Джин Ахерн, автор известного комикса.

– Впервые слышу, – откликнулась Андреа, пожав плечами и посмотрев на пустой графин. – И почему вы все время говорите, что мне что-то известно?

– Как тебе, надеюсь, известно? – переспросила Глэдис. – По привычке.

– А про что этот ваш комикс? – подал голос Майк. Даже он узнал Глэдис, хотя, наверное, и с трудом верил, что может случиться что-то интересное – после музыкального-то автомата, после нескольких утомительных часов, проведенных в ожидании, что за вами придут, а никто так и не пришел, после детективов. Майк уже давно поставил на нынешнем дне крест как на полном отстое, и вот теперь – надо же! – пришла та самая женщина, которую они ищут. Что же дальше?

– Этот комикс, – произнесла Глэдис, передвигая, словно фигуру на шахматной доске, кофейную чашку в сторону Энди, – назывался «Комната с пансионом» и, как вам и без меня, надеюсь, известно, был совсем не комичным. Больше всего мне запомнился там один мужчина в клоунском наряде. С большим красным носом, длинной пышной бородой и такой высокой шляпой с кисточкой. Он смотрит на себя в зеркало, а в пузыре написаны слова: «Нет, в таком виде на маскарад никак нельзя! Неприлично идти на люди небритым!» – или что-то в этом роде. Совсем не смешно, как вы и сами знаете, но какое-то время поговаривали о его экранизации, и я как раз пробовалась на инженю.

– А что такое инженю, Нэнси? – поинтересовался Майк. Он давно уже догадался что к чему и решил соблюдать конспирацию, даже если конспирация в конечном счете и не сработает.

– Инженю, – ответила Глэдис, – это невинная молодая женщина. Я ничуть не удивляюсь тому, что в твоем возрасте ты еще не встречал невинных женщин. Кстати, меня зовут Глэдис, мой милый. А что касается невинных женщин, то они бывают только в комиксах и еще дома.

– Я согласен с одним моим знакомым, – неожиданно подал голос детектив.

– Простите, я не расслышала? – обратилась к нему Глэдис.

– Один мой знакомый говорит, что невинность – величайшая редкость в нашем мире, – произнес детектив.

Глэдис моментально переменилась в лице и сразу как-то вся постарела.

– Вы бы не могли повторить то, что только что сказали? – попросила она детектива и добавила: – Сэр.

Но детектив не торопился.

– Мы с моим напарником, – начал он и махнул рукой (рука его при этом добавила «и наши шляпы тоже»), – знаем одного человека. Так вот он говорит, что невинность – величайшая редкость в нашем мире. И поэтому, говорит он, как только вы ее увидите, то моментально хватайте и не берите в голову, кого вам для этого придется нанять.

– А откуда вы знаете этого человека? – печально спросила Глэдис. – Или он сидит рядом с вами?

– Я его знаю точно так же, как знаю, что вы пьете кофе по полчашки, – ответил детектив, а его партнер поднял со стойки картонку. Глэдис впервые перевела взгляд вниз и увидела собственное фото, а потом написанную чернилами фразу: «Глэдис приходит сюда каждый день».

– Глэдис, не обращай внимания на этих парней, – сказал Энди. – Они тупые. Послушать их, получается, что Южная Америка кишмя кишит птицами. И я собираюсь вызвать полицию.

Напарник положил картонку на стойку и опустил на нее руки, словно пытался исцелить страждущего, но это было только такое впечатление, после чего заговорил:

– Если кто-то нальет вам полную чашку, Глэдис, то нижняя половина замерзнет, прежде чем вы успеете ее выпить, и все потому, что ваше дыхание веет арктической стужей. Разве я не прав, ваше высочество?

– Каату! – издала Глэдис загадочный возглас, и здесь можно немного перескочить вперед. Впрочем, что мне вам объяснять, вы и сами все знаете. Кстати, нас всегда так и подмывает перескочить через слова, которые нам непонятны; через те аспекты отношений, которые смущают нас, чтобы оказаться где-то в середине хорошего, понятного предложения вроде «Они явно разлюбили друг друга», или же «Желтоклювые сороки обитают исключительно в прибрежной зоне к югу от Сан-Франциско, и для их описания обычно используют три прилагательных», или же «На ней было нечто вроде накидки». И все эти предложения оказались в рапорте, который подал детектив, оставшийся в живых, тот, что поразговорчивее. Но мы не можем никуда перескочить, потому что это история о любви, а в историях о любви так не бывает. Мы не можем изменить то, какими мы получаемся на фотографиях; не можем изменить наши любимые выражения; то, как мы пьем кофе, то, как мы любим людей за то, как они пьют кофе, даже если они пьют его совершенно извращенным способом. Волей-неволей нам приходится терпеть, нам не перескочить даже через самую малую мелочь, и вообще на Глэдис была шаль. Она подняла руки, и шаль соскользнула с ее плеч. Все это время она повторяла слова, которые оставались нам непонятными: «Каату мака, эббери эббери макайте пальцы в соус!»

Затем Глэдис встала с места, расправив шаль точно крылья летучей мыши, и впилась взглядом в напарника разговорчивого детектива с тем элегантным омерзением, какому мы с вами, увы, не раз становились свидетелями.

– Я вас больше не люблю! – взвыла она. – Каату, каату, мака! – И вылетела вон из заведения Энди.

На мгновение сквозь распахнутые настежь двери донесся шорох дождя. А еще откуда-то налетел порыв ледяного ветра. Ветер был гораздо холоднее, чем воздух снаружи, но опять-таки никто из тех, кто находился в данный момент в кафе, давно не был снаружи, и уже успело стемнеть. Так что холод мог означать все что угодно. Это мог быть дождь или же…

– Ваше высочество! – закричал напарник. Он поспешно надел шляпу и стремглав выбежал из заведения.

– Господи, ну кто бы мог подумать, – сокрушенно произнес Энди. – Ну кто бы мог!

– Снежная Королева? – крикнула Андреа, причем так громко, что качнулся графин. – Эй, Снежная Королева, Снежная Королева!

Но дверь уже захлопнулась, и теперь все таращились сквозь дождь и рождественские картинки на окнах. Таращилась Андреа. Таращился Энди, все таращились, за исключением той пары, что препиралась в углу, – они так увлеклись выяснением отношений, с таким азартом продирались сквозь непролазные джунгли слов, что запомнили смутно лишь какую-то кричавшую женщину, которая потом выбежала вон. Повар тоже остался невозмутим. Куда больший интерес для него представляла карта мира, созданная им на сковороде. Сам повар пребывал в непростительном заблуждении, что на свете нет ничего, чего бы он еще не видел. Поэтому никто не увидел, как Глэдис обернулась к человеку в шляпе и провыла что-то такое неслышное, отчего тот застыл на месте, глядя на нее.

– И что вы скажете? – спросил Энди, ставя на стойку кофе.

– Что все в мире, – сказала Андреа, – все, о чем нам рассказывали, все, чему нас учили, все не так.

Наверное, именно поэтому Майк таращился в окно пристальнее остальных. Ничего хорошего в том, когда мир говорит вам, что все в нем не так, как вас учили, если только вам не десять лет, и проблема в том, что взрослые только тем и занимаются, что притворяются, будто все в порядке. Майк пристальнее других наблюдал, как Глэдис вновь подняла шаль и сделала то, чего до нее никто не делал.

Нет, дождь здесь ни при чем. Вино тоже ни при чем. Как и окно с рождественскими рисунками, которые ничего не загораживали. Глэдис взвыла, и из складок ее шали появилось нечто в виде спирали. Спираль состояла из хлопьев или по крайней мере чего-то, похожего на хлопья, на вид белые и серые в тусклом вечернем свете. Спираль становилась все шире и шире, пока наконец не достигла напарника детектива и моментально не накрыла его снежным – наверное, все-таки это был снег, – покрывалом. Было видно, что ему больно. Он оказался весь покрыт снегом и не мог сдвинуться с места. Затем Снежная Королева сделала шаг назад и исчезла – по крайней мере из окна.

– Бред какой-то, – пробормотал Энди. – Что там творится перед входом в мое заведение?

Оказалось, что детектив стоит, прижавшись спиной к самой дальней стене.

– Это был Ледяной Кокон, – сказал он. – Вот уж никогда бы не подумал, что увижу такое собственными глазами.

Никто не обратил внимания, что Майк успел выскользнуть за дверь, хотя Андреа не спускала с мальчишки глаз и потому, увидев то, что увидела, поспешила все списать на выпитое вино. Она не могла сдвинуться с места, эта самая подвыпившая женщина. Вообще все участники истории были печальны. Давайте так и скажем: все до единого здесь потеряли ребенка, эту ношу, которая дается многим персонажам, пока они шагают по небольшому клочку бумаги, облагороженные весом литературного горя. Своего рода бесплатный удар ниже пояса, вот что это такое. Когда Энди сообщили про машину, как ее не просто занесло на льду, а как она перевернулась, так что вся ее начинка – ремни безопасности, сиденье и даже зимняя резина – оказалась не в состоянии спасти жизнь его сына, он подобно боксеру рухнул на ковер, и выл, и катался по полу, пока друзья вновь не подняли его на ноги. Какие, однако, хорошие друзья. А ребенок Андреа умер в детской кроватке, просто взял и умер, что тут еще скажешь. А братик Майка умер потому, что скатился по ступенькам лестницы, только это мягко сказано, что скатился, а «скорая» холодной-прехолодной ночью опоздала, и с тех пор его отец почти всегда молчит и не открывает почту. Препирающейся парочке никогда не увидеть своих детей, а заледеневший напарник детектива на тротуаре до сих пор как наяву слышал булькающий предсмертный кашель дочурки, когда та металась, словно пытаясь вырваться из рук рыдающей матери, а когда все было кончено, ее мать убежала из дома. Лишь повар не догадывался, что в этот момент его подружка заходится криком после того, что ей сообщили в холодных, белых стенах больницы, а детектив застегивал пальто и все еще думал о себе как об отце юной фигуристки, у которой не слишком хорошо получаются простейшие элементы. Она спотыкалась на льду и больно ударяла щиколотки, отчего по щекам у нее катились слезы. И все это время она представляла себе, как выписывает идеальные восьмерки, все эти повороты и пируэты, и детектив встал, расплатился за вафли, застегнул пальто, перед тем как выйти на улицу, и тоже представил себе эту картину. Все люди в кафе застыли, потому что судьба обошлась с ними так жестоко. У них в синяках были не только щиколотки, но и ступни, а во рту остался вкус каждого кусочка скверной пищи, да и в ушах тоже было мерзкое «послевкусие». Песни, которые они слышали, все это время резали их сердца как по живому. Какой-нибудь радиостанции достаточно было проиграть одну из старых песен, ту самую, в припеве которой поется «да-да, любовь моя, да-да», как все присутствующие в кафе моментально расплакались бы. Им казалось, они больше не в состоянии любить, а в состоянии лишь пить, наливать кофе и выгонять людей под дождь. Они жили, оледенев душой, словно в Ледяном Коконе. Так что, наверное, был некий смысл в том, что дети так рано покинули их, чтобы они поняли, о чем я говорю. Впрочем, что мне вам говорить, вы и сами все знаете. Но разве не могли они что-то вернуть назад – не одно, так другое? Любовь – можем ли мы научиться ей вновь, а если да, то когда же настанет то время? А если настанет, то пусть в этот день льет дождь. Интересно, чувствуем ли мы, как нечто такое настало, нечто такое, что изменит нас? Именно такие мысли роились в голове у подвыпившей женщины по имени Андреа, а кроме них – мысли про очередной коктейль, когда она увидела, что замерзшая фигура напарника детектива повалилась на тротуар, а мимо по улице пронеслась фигурка Майка. Интересно, когда же нам становится понятно, что мир, подобно этой кафешке, открыт двадцать четыре часа в сутки?