Текст книги "К чертям собачьим"

Автор книги: Дэн Кавана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

В четыре двадцать пять урок был закончен, Генри пошёл причесаться перед встречей с Мамочкой. Даффи причёсываться не стал. Вместо этого он поправил свой галстук цвета копчёной селёдки.

– Как поживаете, молодой человек? Какой крайне невыразительный галстук, – сказала матушка Генри. Она сидела в кресле на колёсиках, окружённая оранжерейными растениями, которые Даффи смог бы опознать, если бы лет десять попрактиковался в Королевском ботаническом саду. [11]11
  Большой ботанический сад в западной части Лондона (Кью-Гарденс), обладающий крупнейшей в мире коллекцией растений. Основан в 1759 г.


[Закрыть]

– Вообще-то, это не мой галстук.

– Тогда с какой же стати вы его носите?

Ей было около восьмидесяти; прямая, костлявая фигура с острыми голубыми глазами и коротко подстриженными седыми волосами; на ней было бледно-зелёное шёлковое платье, которое, Даффи не сомневался, когда-то, лет за десять до его рождения, стоило очень дорого. На ногах у неё были розовые кроссовки.

– Так вы новый партнёр моего сына по бильярду?

– Он даёт мне уроки. Это очень полезно.

– Что ж, я рада, что хоть в чём-то он знает толк. Мне всегда казалось, что в большинстве сфер мой сын крайне беспомощен.

Даффи взглянул на Генри; Генри и ухом не вёл. Он, должно быть, слышал это уже многие годы.

– Вы гостите в Холле, у этого мошенника… как там его?

– Вик Кроутер. Вообще-то, это его галстук.

– Что не удивительно. Хотелось бы знать другое: на какие деньги он его купил?

– Мама!

– Ну конечно он мошенник. Такой как он ни за что бы не наскрёб денег на такой дом, не будь он закоренелым мошенником.

Даффи не мог понять, была ли мать Генри так груба, оттого, что принадлежала к «шикарным», или оттого, что была так стара – а может, и от того, и от другого. Впрочем, могло статься, что она просто была груба, и в этом было всё дело.

– Так вы уже видели девицу, которая в скором времени сделает Генри счастливейшим мужчиной на земле?

– Анжелу. Да, видел.

– И каково ваше мнение о ней?

Каково было мнение Даффи?

– Я её почти не рассмотрел.

– Как дипломатично с вашей стороны, особенно в присутствии вашего наставника. Она явная невротичка.

– Мама!

– Единственное, чего я не смогла понять в день, когда мне было дозволено её увидеть – она тогда была так экстравагантно одета – это какие у неё бёдра: сумеет ли она выносить и родить дитя. Вы обратили внимание на её бёдра?

Даффи попытался вспомнить.

– Думаю, она справится, – осторожно проговорил он.

– Справится? Понимаю. Но справится ли Генри, вот вопрос!

– Мама, право!

– Возможно, будет лучше, если род вконец прекратится. А может, – произнесла она, кладя одну ступню в розовой кроссовке на другую, – у этой девицы климакс начнётся раньше, чем она пойдёт к алтарю. Вам определённо нужно ещё чаю.

– Одну чашку, – сказал Даффи.

– Я слышала, у неё на днях были какие-то неприятности.

Нет, ну надо же, подумал Даффи. Он не поспевал за этой каруселью преувеличений и преуменьшений.

– Да, кое-какие неприятности. Её пытались изнасиловать.

– Пытались? И что за мужчины сейчас пошли. Когда я была девицей, они действовали куда успешнее. Это всего лишь другое название брака, верно?

– Не знаю. Я не пробовал.

– Что: насиловать или жениться?

– Ни того, ни другого.

– Хм. Означает ли это, что вы бобыль, вроде моего Генри?

– Угу.

– Но вы же не из этих, не из гомосексуалистов?

Она выговорила это слово без особой неприязни, хотя на консервативный манер – очень старательно, не сокращая.

Даффи решил, что объяснять будет чересчур сложно, поэтому кивнул и ответил:

– Из них.

– Как мило. Знаете, я ни разу не встречала ни одного, кто бы вот так признался. Вы должны побывать у нас снова и рассказать мне, как это вы делаете. Меня всегда интересовало, что вставляется и куда. Если, конечно, вы к тому времени будете ещё живы.

– О, я буду жив.

– Но вы же сейчас мрёте, как мухи, верно? Говорят, появилась какая-то новомодная болезнь, которая скоро очистит мир от задотрясов, как, бывало, выражался мой покойный муж. Надеюсь, вы не находите этот эпитет для себя зазорным.

– Я думаю, вы преувеличиваете.

– Что ж, по крайней мере, так пишут в газетах.

– Газеты переполнены гомофобией, – сказал Даффи. Почему нет? Она думает, что он обычный задотряс в уродливом галстуке. Почему не показать ей, что и он знает кой-какие учёные слова?

– Никогда прежде не слышала этого слова, – сказала мать Генри. – Полагаю, это всего лишь вежливый способ сказать, что вы не любите гомиков.

Генри поднялся и поставил чашку на поднос.

– Ты ведь приведёшь к нам своего друга снова? – раздалось с инвалидного кресла. – Мне не терпится наконец узнать, что там куда вставляется.

Гравий перед Уинтертон-Хаусом, казалось, был самую чуточку более снобский, чем тот, что перед Браунскомб-Холлом. Возможно, гравий тоже бывает первоклассным, а Вику достался завалящий.

– Ваша матушка – особа с характером.

– Я не нахожу слов, чтобы извиниться перед вами… – Генри едва не покраснел.

– Не нужно. По сравнению с некоторыми она как глоток кислорода. Но если вы хотите-таки извиниться, то дайте мне ещё один урок. Я не уверен, что уже могу задать трёпку Дамиану.

– С удовольствием.

* * *

Сержант Вайн уже уехал из Браунскомб-Холла. В ближайшие двенадцать часов он должен был либо предъявить Джимми обвинение, либо освободить, хотя похоже было, что Джимми не особенно интересуют его права, и он спокойно встретит любое решение. Останки «Датсуна» были огорожены верёвкой, что при случае не стало бы помехой для очередной белки. Отворив входную дверь, Даффи тут же наткнулся на Дамиана; тот погрозил ему пальцем.

– Гадкий, гадкий.

– Что-что?

– Фараоны. Фараоны остались вами недовольны. Не завидую полицейским. Вы куда-то испарились, покинули место преступления. Пришлось сказать, что я всё-всё сделал один, вот этими голыми зубами тянул машину из огня, пока легионы дрожали, устрашённые.

– Не сомневаюсь, что он вам поверил.

– Вот то-то и оно. Он не поверил даже тогда, когда я рассказал ему правду. Только потому, что я такой хорошенький, этот противный сержант решил, что я не знаю, что такое ось. Сказал, что попросит вас подтвердить мои героические деяния. И где же были вы? Сбежали. Покинули нас.

– Я был… – Даффи остановился. – Вообще-то, я пил чай с матушкой Генри.

– И вы до сих пор живы? Должно быть, надевали огнеупорный комбинезон?

– Да нет, она мне понравилась. То есть, в жёны бы я её брать, наверное, не стал. – Дамиан уставился на Даффи, словно думал, да кто бы за вас и пошёл – хотел бы я знать? – Кстати, а что сталось с отцом Генри?

– Скончался от разрыва барабанной перепонки, я полагаю. Понятия не имею, тогда в этих краях Дамианом ещё и не пахло.

Даффи хрюкнул. Теперь он, пожалуй что, понимал, зачем архитекторы, которые строят дома для шикарных, предусматривают в них комнаты специально для джентльменов. Они там прячутся, эти джентльмены, вот что они делают. Женщины, такие, как матушка Генри, специально носят розовые кроссовки, чтобы иметь возможность бесшумно к ним подкрасться и подсмотреть, что и куда вставляется.

– Она Генри вздохнуть спокойно не даёт.

– Он, похоже, этого уже и не замечает. Глядит, как смышлёный абердин-ангусский бык, и такая лёгкая улыбочка, но где витают его мысли – знает бог.

– Вы, случаем, не писатель, Дамиан?

– А что?

– Ну, от вас услышишь такие слова, какие больше ни от кого не услышишь.

– Поделываю немножко то, немножко сё, – ответ Дамиана был вполне достоин хозяина дома, в котором он гостил, – у меня есть… амбиции.

– Рад это слышать. В самом деле, поздравляю. – Даффи почти не шутил; приятно было услышать от кого-то в этом доме хоть смутный намёк на то, что в будущем он собирается работать или чем-то таким заниматься. – А что она думает о планах Генри? Об ихней с Анжелой помолвке?

– Об ихс Анжелой помолвке. Наверняка не то, что думала до помолвки. Она почти сорок лет твердила Генри, что он как единственный сын обязан обеспечить продолжение славного рода, но когда он только – или когда он, наконец, – привёл в дом женщину и сказал, вот та, которая создана для меня, она тут же сделала разворот на 180 градусов.

– Ей что, не нравится Анжела?

– Думаю, Анжела здесь ни при чём. Ей просто нравится держать Генри в тонусе. Ну и, конечно, то, что Энжи – уже не шестнадцать, только прибавило ей очков. Говорит, что толку жениться на женщине, которая всё равно не сможет родить ему ребёнка. Говорит, что с тем же успехом Генри мог бы трахнуть любую овцу у них в овчарне.

– Она так сказала?

– Так мне рассказал сам Генри. Его это почти позабавило.

– А что, Анжела не может иметь детей?

– Не вижу к тому никаких причин. По крайней мере, этого никто достоверно не знает. Пока мать-природа не запретит, парочку-то она родить, наверное, успеет.

– Удивляюсь, как это Генри до сих пор не пристукнул свою мамашу, – сказал Даффи. – И даже не сбежал из дома.

– Это-то они однажды попробовали. Отправили его в Аргентину – в Арджентайн, как они это произносят. Наверное, сыграло роль семейное пристрастие к солонине. Он продержался три недели. Следующим самолётом прилетел домой.

– Плохо, должно быть, в Аргентине.

– Погоняем шары перед ужином? – предложил Дамиан.

– Мне надо кое-что сделать, – ответил Даффи, – может, через денёк-другой.

– Что ж, подождём.

И Дамиан отправился к перепаханному снукерному столу. Даффи побрёл в общую комнату: там сидела Белинда, читавшая журнал «Лошади и гончие», рядом с ней над экземпляром «Обмена и купли-продажи» склонился Вик.

– Смотрю, не покупает ли кто детали для «датсуна».

– А там ещё остались детали, которые можно продать?

– Что-то всегда остаётся. В любом случае, Салли сказала, что она сейчас немного стеснена в средствах, вот я и смотрю, что я могу для неё сделать.

– По её поведению не скажешь, что она стеснена в средствах.

– Нет, не скажешь.

– Вообще-то, есть такая старомодная штука, которая называется работа, – сказал Даффи.

– Да, и ты знаешь, странное дело – эти ребятки будто никогда об этом и не слыхали.

Белинда засмеялась.

– Послушать вас, так два седобородых старца разговаривают.

– Перестань, Бел, вспомни себя. Вспомни о том времени, когда ты работала: как это было, когда ты начинала, и как стало потом.

– Да, конечно, – осторожно сказала Белинда, не вполне уверенная, годится ли такая аналогия.

– Вы о чём?

– Когда я только начинала, ещё в семидесятые, – по тону Белинды можно было подумать, что это происходило в Викторианскую эпоху, – я очень много занималась, платила большие деньги. Как ходить, как держать себя, как подать одежду в наиболее выгодном свете. – И как в лучшем виде подать то, что рвалось из-под одежды, словно поезда из тоннелей, подумал Даффи. – В общем, по полной программе. Следили о том, чтоб мы правильно говорили. За тем, – ухмыльнулась она. – В общем, когда начинаешь работать, ты, конечно, более-менее знаешь, что должна делать, чего от тебя ждут. Но и тогда с тобой обходятся словно со шлюхой, которая слишком много на себя берёт.

– Вот как? – Даффи постарался, чтобы его вопрос прозвучал максимально нейтрально.

– Бог ты мой, ну конечно. Ведь я была одной из первых манекенщиц, я была настоящей. Были ещё одна или две, не скажу про них ничего плохого, но я среди них выделялась. До нас были гламурные модели, все насквозь искусственные, словно сухие сливки. Они слишком многого хотели: снимались нагишом и при этом прикидывались, что ничего подобного. И вот эти девицы пытались меня унизить. Воротили от меня свои тысячу раз правленые хирургами носы и говорили, что у меня «буфера». Так они выражались. И всё оттого, что у самих спереди ничего не наросло. Стервы, – тон у Белинды, однако, был вполне дружелюбный, словно говорящий, что, в конце-то концов, она всё равно зажила вот в таком большом доме, как этот.

– А по мне и сухие сливки хороши, – сказал Вик, и Белинда игриво его шлёпнула.

– А что сейчас?

– Сейчас? Бог мой, да сейчас на какую ни глянь, любая думает, что это ей раз плюнуть. Шестнадцатилетние соплюшки, только что из Лидса или Бредфорда, все пухлые от щенячьего жира, стаскивают с себя блузки, едва вдохнув лондонский воздух. Они не понимают, что над этим надо работать. Они думают, что это может любая.

– Может, наша провинция к чертям собачьим деградирует, – предположил Даффи.

Наступила задумчивая тишина. Белинда со вздохом отложила «Лошадей и гончих» и отправилась на кухню. Как только она скрылась из виду, Вик повернулся к Даффи:

– Между прочим, наш сержант Вайн сердит на тебя.

– Я слышал. Но ведь он ещё вернётся, так?

– Да, он поехал оформлять обвинение Джимми.

– Что ж, я поглажу смокинг для нашей с ним завтрашней встречи.

– А может, – задумчиво начал Вик, – хотя это, конечно, только предположение… Что, если Рики умер своей смертью, а какой-нибудь бритоголовый шалопай, который случайно проходил мимо, взял да и запустил его в окно.

– А тут в округе бродит много бритоголовых?

– Они повсюду, Даффи. Такие сейчас нравы.

Конечно, будь бритоголовые повсюду, они могли бы перемешаться в Виками, которые стакнулись с Дамианами, которые в приятельских отношениях с какими-нибудь Хьюго, и все они вместе, взявшись за руки, смогли бы спеть «Доброе старое время». [12]12
  Шотландская песня на слова Роберта Бёрнса, которую по традиции поют на прощание в конце праздничного обеда, митинга и т. п.


[Закрыть]

– Пожалуй, Вик, твоя версия всё-таки притянута за уши.

Ход мыслей Вика был Даффи понятен; и если не забывать его, Вика, подноготную, ничего удивительного в таком рассуждении не было. Инстинкт велел ему скрывать как можно больше и сколько возможно дольше. Да, здесь у нас есть девушка, которую чуть не изнасиловали, есть взорванная машина, и копперы и так уже облазили весь дом; но зачем им ещё знать про убитую собаку? Естественная смерть, случайный бритоголовый психопат, и труп куда-то запропастился. Идею эту Вик проталкивал так осторожно, так ненастойчиво, что когда подошла очередь Даффи отвечать на вопросы полицейского сержанта, он даже не упомянул про собаку. Возможно, что Вик и сам пытался провести маленькое расследование и сейчас гадал, кто это сегодня звонил Даффи.

Но раз уж Вик предпочитал не заговаривать о том, почему он бросил Рики в озеро, Даффи делал из этого вывод, что и ему можно пока об этом помалкивать, хоть он и проводил расследование по просьбе Вика и на его деньги. Поэтому он просто повторил: «По-моему, это всё-таки притянуто за уши» и оставил Вика в компании с «Обменом и куплей-продажей». Всё изменил телефонный звонок, изменил довольно-таки чувствительно, и теперь Даффи предстояло как следует подумать. Ему нравился старина Вик, но он не был уверен, что на него во всём можно положиться. Если такому, как Вик, показать окровавленный нож, он бросит его в посудомоечную машину и нажмёт «пуск». Если показать ему расчленённый труп: шесть бумажных пакетов в шести морозильных камерах, он скажет, как это ужасно, что люди придумывают всё новые способы самоубийства. Даффи понимал природу этого инстинкта, но помощи от него не было никакой – вот только, что он обеспечивал Вику спокойное существование. Поэтому он решил на некоторое время придержать кое-какую информацию – и особенно то, что сообщил ему по телефону Джим Прингл.

Всё началось с собаки. Фигурально выражаясь, собака была зарыта в двух местах (теперь, когда над ней поработал Джимми Прингл, мест могло быть и больше). Со вторым Даффи уже разобрался, разгадка первого могла послужить ключом ко всему всему делу. И у всего этого дела тоже наметились две стороны: домашняя и профессиональная. Или две домашних, которые не подозревали о существовании друг друга. Или две профессиональных… Перебирая комбинации, Даффи осознал, как далеко он ещё от разгадки. Ему нужна была помощь: домашняя и профессиональная.

Домашняя помощь могла быть получена от… помощника по дому. Своё недавнее избавление в деле о пропавших ложках миссис Колин относила на счёт двух обстоятельств: молитвы и вмешательства человека в белом фургоне. Именно молитва подвигла человека в белом фургоне приехать на границу Букингемширского и Бедфордширского графств и спасти её. Если бы кто-нибудь обратил внимание миссис Колин на то, что Никки подбросила ей ложки только после приезда Даффи, это не поколебало бы ни её веры, ни логики её рассуждений. Господу было известно о злоумышлении в головке маленькой Никки, и Даффи был призван предотвратить его последствия. То, что он прибыл в Браунсомб-Холл ещё до того, как грех совершился, не имело совершенно никакого значения. Это не позволяло усомниться в действенности молитвы, а лишь во всесилии человека в белом фургоне.

Комнатка миссис Колин была такой же голой, как и во время предыдущего визита Даффи. Ни укладка вещей, ни вскоре последовавшая их распаковка не произвели в помещении никаких видимых изменений, да и сами эти операции длились очень недолго. Миссис Колин широко улыбнулась Даффи, когда он, постучав в полуоткрытую дверь, вошёл и сел на кровать. У миссис Колин уже были возможности сказать Даффи спасибо за своё избавление, но она ещё ни разу об этом не упомянула; она и сейчас ничего не сказала, а только стояла перед ним, лучезарно улыбаясь. Возможно, она думала, что улыбка искренней выразит её благодарность, чем слова на чужом и не внушающем доверия языке; а может, она считала, что Даффи – всего лишь орудие избавления, и слова благодарности следует распределить между Господом и святыми сёстрами в церкви Мадонны-Искупительницы, что молятся о нравственной чистоте тех, кто в услужении за морем.

– Миссис Колин, – начал Даффи, – у нас неприятности.

– У нас? – миссис Колин, сидевшая прямо, как палка, на жёстком стуле у выброшенного Белиндой туалетного столика, встревожилась. Ещё неприятности?

– Нет не у нас.Не у вас, не у меня.

– А.

Но если не у него, не у неё, почему он тогда сказал «у нас»? Миссис Колин ещё больше утвердилась в своей уверенности, что лицо почти всегда бывает правдивее, чем язык.

– Я имею в виду неприятности здесь, в Браунскомб-Холле.

– Здесь неприятности?

Он хочет сказать, что появились ещё неприятности?

– Вот, например, собака, миссис Колин. И похищение мисс Анжелы. Машину мисс Салли взорвали.

Миссис Колин кивнула. Ей были известны этинеприятности. Почему он говорит ей то, что она уже знает? Зачем он пришёл к ней в комнату, уселся на её кровать, улыбается и рассказывает вещи, которые им обоим известны? В голову миссис Колин вдруг пришла интересная мысль; она ответно улыбнулась ему, но на этот раз уже более застенчиво. Он был невысокого роста, темноволос и крепок, он куда больше походил на тех мужчин, к которым она привыкла у себя на острове, чем высокие блондины с брюшком и шмыгающим носом, которых порождал этот странный, вечно сырой климат. Таково было общее представление миссис Колин о расе, на которую ей довелось работать. Возможно, этот человек в белом фургоне…

– Дело в том, миссис Колин, что мистер Кроутер попросил меня ему помочь. Помочь выяснить, что случилось.

– Полицейский…

– Мистер Кроутер очень благодарен полицейским за помощь, которую они оказывают, и он, конечно же, всячески им содействует, но он чувствует, что любая помощь, которую я смогу им предложить, со всеми знаниями в этой области, которыми я обладаю… – Даффи нёс околесицу, и сам это понимал.

– Мистер Кроутер вам за это платит?

Это был не тот вопрос, какого Даффи ожидал. Миссис Колин строго взирала на него. Одна из створок бывшего белиндиного туалетного столика позволяла ему одновременно видеть выражение её лица и в профиль. Профиль был такой же строгий.

– Что ж, можно сказать, и так.

– И вы хотите, чтобы я помогла вам, рассказывала всякие вещи?

– Ммм. Ну, я надеялся…

– Так тогда вы заплат и те мне.

– Простите?

Миссис Колин внезапно засмеялась. Она выдвинула нижний ящик туалетного столика и, достав оттуда небольшой тёмно-жёлтый конверт, протянула его Даффи.

– Вот конверт из манильской бумаги – сказала она, повторяя одну из старых шуток мистера Колина, – это для отправки на Филиппины.

И она повернулась к нему спиной.

Даффи взглянул на напечатанный красным адрес: это был адрес какой-то церкви, может быть, в родном городе миссис Колин. Он достал бумажник, положил в конверт десятку, помедлил, раздумывая, удастся ли представить Вику расходы на подкуп его челяди как необходимые издержки, и положил ещё десятку. Облизывая облатку и запечатывая конверт, он осознал, что миссис Колин, исподтишка посматривая на боковую створку, наблюдает за продвижением Даффи по стезе благотворительности. Похоже было, что она осталась им довольна; убирая конверт назад в нижний ящик, она снова застенчиво улыбнулась.

– Миссис Колин, вы служите у мистера и миссис Кроутер уже…

– Пять лет. Два в Лондоне, три здесь.

– Вы рады, что работаете у них?

– Очень рада.

– Никаких затруднений не возникало?

– Нет. Никаких.

Точно такие же вопросы задавал ей и полицейский. Возможно, ей следовало попросить и того сержанта внести свою лепту в помощь церкви Мадонны-Искупительницы.

– Мистер Кроутер сказал, что он хочет, чтобы вы отвечали на все мои вопросы как можно более правдиво.

Миссис Колин кивнула. Кем они её считают, эти английские полицейские? Она положила руку на то место, где под блузкой прощупывался Спаситель. В отличие от сержанта, этот коренастый из белого фургона не имел при себе блокнота. Может, он запоминает все ответы?

– Вы замечали кого-нибудь у машины мисс Салли – в любое время, прежде чем она сгорела?

– Нет.

– В доме бывали ссоры?

– Ссоры?

– Да, кто-нибудь на кого-нибудь сердился?

– Мисс Бест, она сердитая.

– На кого?

– Нет, я хочу сказать, что она сердитая. Такая уж она. Она часто сердится. – Что ж, мистер Кроутер просил её говорить правду. – И мистер Дамиан, он часто наглый. Очень наглый.

– Но ссор не было.

– Не было.

– За то время, что вы служите здесь, в этом доме, вы видели что-нибудь… нехорошее? Что-нибудь неправильное?

– Мистер Хардкасл ворует вино мистера Кроутера, – она сказала это так, будто это – самое обычное и нормальное дело, как, возможно, оно и было.

– И как он это делает? – Даффи был слегка разочарован, что не он один сделал это открытие.

– О, он ждёт, пока все уйдут, потом заходит и берёт его из погреба.

Какова уловка, подумал Даффи. Характерное отличие опытного преступника.

– Вы имеете в виду, весь ящик?

– Иногда. Иногда только несколько бутылок. Зависит от того, много ещё осталось у мистера и миссис Хардкасл, или нет.

– А они с вами об этом говорили?

– Да, они спрашивали, не хочу ли я бутылочку. Но я не пью.

– А ещё что-нибудь они говорили?

– Говорили, что это старый британский обычай для слуг в больших домах.

– И вы никому об этом не рассказывали?

– Кто я такая, чтобы судить о старых британских обычаях? – сказала миссис Колин и улыбнулась одной из тех улыбок, что годятся для любого случая жизни.

– А если говорить о британских обычаях поновее?

– О каких это?

– Ну, например, посмотрите, кто у меня в кровати.

– А кто у вас в кровати? – миссис Колин встревожилась, как если бы вдруг обнаружилось, что уборка в комнатах для гостей по её вине оставляет желать лучшего. В то же самое время она подумала, что, может быть, этот довольно милый…

– Нет, я имею в виду, вы же приносите утром поднос с завтраком, заправляете постели, открываете окна. Может быть, вы… кое-что замечаете?

Трусики с монограммой, например, дамское бельё с предательски выдающими чужие тайны саламандрами и болтливыми фениксами.

– Вы про то, что мистер Дамиан называет ёпси-ёпси?

Миссис Колин было невдомёк, что мистер Дамиан использует это выражение, только когда уверен, что она его слышит, и что для повседневного обихода у него есть дюжины других.

– Да, то, что мистер Дамиан называет ёпси-ёпси, оно самое.

Выяснилось, что Салли, по всей видимости, была чемпионом дома по ёпси-ёпси; Даффи, не забывший виденное им однажды ночью в бильярдной, не особенно этому удивился. Дамиан тоже любил ёпси-ёпси, хотя миссис Колин удивляло, почему он частенько предпочитал засиживаться допоздна, болтая о ёпси-ёпси, вместо того, чтобы на самом деле заниматься ёпси-ёпси. Лукреции нравилось время от времени иметь ёпси-ёпси, хотя не в таком количестве, как Салли. Таффи несколько раз просил миссис Колин о ёпси-ёпси; при этом он бывал очень вежлив и не настаивал, когда она отказалась.

– Джимми?

Миссис Колин хихикнула.

– Ему нравится ёпси-ёпси с девушками из журналов, – сказала она, вспомнив случай, когда однажды зашла в его комнату поменять воду в вазе с цветами. Она подумала, что Даффи вряд ли нужно знать подробности того, что она там увидела.

– Мисс Анжела?

– Мисс Анжела выходит замуж. Мы все идём на свадьбу…

– Значит… мисс Анжела и мистер Генри?..

Внезапно миссис Колин хихикнула. Даффи повторил вопрос, и она молча покачала головой, хотя было ли это отрицание или простая неосведомлённость о сексуальных привычках жениха и невесты, Даффи не знал.

– Итак… мисс Анжела.

Миссис Колин снова покачала головой, на этот раз более энергично, что не укрылось от глаз Даффи. Тогда он бдительно удостоверился в супружеской верности Вика и Белинды и двинулся дальше.

– А как насчёт… лекарств?

– О, здесь очень много лекарств.

Вот ещё особенность этих британцев. Их бары походили на аптеки, и то же можно было сказать об их ванных комнатах. Они, эти британцы, все очень переживали за своё здоровье. Наверное, они недостаточно верили в бога.

– Но… я имею в виду нехорошие лекарства.

– Это как порошок Бичама?

Даффи притворился, что не понял.

– Что это за порошок Бичама?

– Порошок от насморка. Его пихают в нос, когда бывает сенн а я лихорадка.

– А. А у кого сенная лихорадка?

Лихорадка была у Дамиана, ещё у него, как понял Даффи, был язык без костей, и своими эвфемизмами-дразнилками он заразил миссис Колин. Ещё одной жертвой сенной лихорадки была Салли. У неё эта самая лихорадка продолжалась круглый год, даже когда земля была покрыта снегом, и ей требовалось очень много порошка Бичама, чтобы её вылечить. Лихорадка Дамиана не шла ни в какое сравнение с лихорадкой Салли. Были ли в доме и другие страдальцы, миссис Колин не знала. Может, Лукреция или Таффи? Может быть, но ей об этом не известно. Видеть она не видела. Анжела? Нет, она и вправду не знает.

Ещё одним раздражающим обитателей дома фактором были осы. Их следовало отпугивать, и для этой цели у мистера Дамиана имелся специальный табачок. Если верить мистеру Дамиану, этот табачок действовал также на мошек, комаров, москитов, пчёл, мух цеце и божьих коровок. Само собой разумеется, Салли нравилось отгонять ос. Лукреция и Таффи тоже были не прочь их разочаровать. Был даже случай, когда они уговорили попробовать мистера Джимми. Это было на террасе, после ужина, когда мистер и миссис Кроутер не было дома. Мистер Джимми сильно кашлял, а остальные – смеялись. Мисс Анжела тоже смеялась. Ей тоже нравился особенный табачок.

– Что-нибудь ещё?

– Что именно?

– Вроде порошка Бичама или особого табака?

На лице миссис Колин отразилось сомнение. Даффи гадал, какой эвфемизм Дамиан мог подыскать для инъекций.

– У кого-нибудь в доме есть диабет?

– Что это такое?

– Это такая болезнь. Больным приходится иметь при себе маленький шприц и делать себе в руку уколы. При других болезнях так тоже делают, – с надеждой добавил он.

– Может, посмотреть в аптечке, – сказала миссис Колин.

Странные люди эти британцы. Колют себя, стоит только приболеть. В Давао уколы делали одни лишь доктора. Но, может, здесь не такие хорошие доктора, как говорят. Оттого-то они столько пьют (и спрашивают друг у друга: «Чем вы лечитесь?») и вынуждены сами себе делать уколы.

Даффи решил, что не станет впустую лазать по аптечкам, хоть, может, не помешало бы заглянуть в нижние ящики некоторых ночных столиков. Или, следуя принципу, что люди прячут то, что хотят спрятать, не в самое очевидное, а во второе по очевидности место, – в верхние ящики. Он гадал, в самом ли деле миссис Колин так наивна, как кажется. Или она всё понимает и, хоть и выполняет указание мистера Кроутера (которое Даффи, как ни крути, сам и выдумал), старается не бросить тень на его гостей.

– А что насчёт собаки?

– Что вы имеете в виду?

– Был кто-нибудь, кто… не любил этого пса?

– Все его любили. Нет, это не правда, – миссис Колин помедлила. Её просили говорить правду, и так она и поступит. Даффи был весь внимание. – Все любили эту собаку, кроме одного человека. Кроме меня. Я её не любила. Когда я была девочкой, меня укусила собака. Та собака походила на Рики.

Даффи не стал выяснять, была ли смерть Рики следствием застарелой ненависти миссис Колин к собакам такого типа. Он поблагодарил её и ушёл. Он добился… чего? Скорее подтверждения, чем чего-либо ещё. Постельные дела, наркотики – всё это он уже слышал от Вика. Показания миссис Колин помогли ему увидеть происходящее более отчётливо, понять, кто и чем именно занимается, познакомили с игривыми эвфемизмами Дамиана. Было – связанное с Анжелой и ёпси-ёпси – какое-то колебание со стороны миссис Колин, которое, возможно, стоило прояснить. И ещё он, конечно, получил подтверждение пристрастия Рона Хардкасла к «Виньо верде» и розовому шампанскому. Интересно, как отнесётся к этому известию Вик? Слушай, Вик, я тут подкупил одну твою работницу, дал ей двадцатку (которую, надеюсь, ты мне возместишь), и она сказала, что другой твой работник тебя обкрадывает. И как же Вик на это отреагирует? Возможно, он решит, что Даффи уделяет слишком много внимания второстепенным вещам.

Одной из первостепенных вещей была собака, хоть Вик и пытался избавиться от всех свидетельств её существования. Даффи присел на неудобную деревянную скамью и стал смотреть на террасу и французские окна, в одном из которых до сих пор имелась заклеенная бумагой дыра. Мимо медленно протарахтел шмель – Даффи плотно сжал губы на тот случай, если насекомому вздумается залететь ему в рот и ужалить его в дыхательное горло, и гортань тут же вздуется и перекроет ему кислород, и он умрёт, если ему, конечно, не сделают тут же, на месте, трахеотомию, с чем, конечно, мог бы справиться даже дилетант, имей он при себе перочинный нож, но, наверное, во всём Браунскомб-Холле один лишь Джимми знал, что это такое, потому что Джимми был в армии, и там, возможно, их учили оказывать первую медицинскую помощь, но Джимми арестовали, поэтому Даффи ждала неминуемая и страшная смерть от удушья тут же на скамейке. Уф. Шмель улетел, и Даффи, который для верности даже прикусил губы, вздохнул с облегчением. Может, ему тоже надо заиметь особый табачок, который отпугивает насекомых. Но что, если ты будешь держать рот закрытым, а шмель возьмёт, да и залетит тебе в нос.

Собака, Даффи, собака. Что означала эта собака? Против кого было направлено убийство собаки? Пёс принадлежал Анжеле, и самым очевидным было предположить, что убийство Рики направлено против Анжелы. Похоже было, что кто-то пытается досадить Анжеле, вселить в неё страх, и убийство её пса было промежуточным звеном между камнем, брошенным в окно её дома, и её похищением. Стоял ли за всеми этими делами один и тот же человек? И был ли это Джимми? Полицейские, которые, похоже, намеревались предъявить ему обвинение, думали именно так. Даффи в этом сомневался. Он сразу же инстинктивно отверг гипотезу о психопате – версию, запущенную Генри и столь любимую сценаристами детективных кинофильмов. Окончательно он утвердился в её несостоятельности после звонка Джимми Прингла. Он не слыхал, чтобы такое делали с собакой прежде. Дело было не в том, что труп собаки швырнули в окно – это-то кому угодно могло прийти в голову – но в том, что произошло до этого, в том, от чего же всё-таки умер Рики. С точки зрения Даффи, это отводило подозрения от Джимми – бедняги Джимми, настолько непривычного даже к особому веселящему табачку, что он отплёвывался и кашлял тем вечером на террасе. Нет, может быть, Джимми и похитил тогда Анжелу, но к убийству собаки он отношения не имел.