Текст книги "К чертям собачьим"

Автор книги: Дэн Кавана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Как, например, избиение людей обрезком железной трубы.

– Но на деле он всегда стремится к воссоединению или, точнее, к соединению, которого у него никогда не было.

Даффи взглянул через стол на Вика; он подумал, был ли переезд Вика на границу Букингемширского и Бедфордширского графств «символической фугой» в поиске символического – или реального – воссоединения.

– Значит, когда Джимми бросился в озеро, – медленно проговорила Лукреция, словно пытаясь уразуметь тезис Таффи, – это был некий демонстративный жест, за которым должна была последовать некая реакция, которой, возможно, он сознательно не желал, но которая должна была дать ему нечто, что он втайне искал ещё с тех пор, как был ребёнком?

– Более-менее, – кивнул Таффи.

– Я думаю, он сделал это потому, что он одержимый, – флегматично повторил Генри.

После обеда Даффи и Вик стояли на террасе и дышали опасным воздухом.

– Мне нравятся эти красные цветы, – вежливо сказал Даффи.

– Да, они очень милые, эти красные цветы, – ответил Вик, – но я тоже не знаю, как они называются. Там полным-полно этих… шершней.

– Шмелей, – авторитетно поправил Даффи.

– Пчёл.

– Ос? Мух?

– Про себя ты, вероятно, хихикаешь над всем, что здесь происходит, верно?

– Что ты собираешься делать с миссис Колин?

– Миссис Колин? Я как-то об этом не думал. Это решать Белинде. Думаю, ей придётся уйти. Это ведь первое правило, когда нанимаешь людей, верно?

– Не знаю.

Если б это было первым правилом, Вик точно так же мог бы уволить и Хардкаслов. Даффи подумал, стоит ли упоминать о пристрастии Рона к розовому шампанскому; ещё он подумал о том, куда Рон припрятал свой запас. Вряд ли он мог выпить его за это время.

– Дай мне денёк-другой на это дело.

Вик ухмыльнулся.

– А оно тебе нужно? Пропавшие ложки, которые всё равно нашлись, и есть преступник, которому грозит максимум две недели ареста. Мне кажется, это не совсем твой профиль.

– Может, мне удастся повесить это на Джимми.

– Ну да. Ещё выпиши ему штраф за нарушение правил парковки. Короче, я не понимаю, что ты до сих пор здесь делаешь, Даффи.

– Сержант Вайн велел всем нам оставаться на месте, верно? А ты платишь мне посуточно, так?

– Неужели?

– Давши слово, держись.

– Эти красные… может, это сальвии, как думаешь?

– Может, и так. А может, и нет.

– Ну-ну.

Помещавшаяся в мансарде комнатка миссис Колин была на удивление голой, хотя непонятно было, всегда ли она выглядела именно так, или это оттого, что миссис Колин уже собрала свои вещи. Над кроватью висело маленькое распятье, на стене – зеркало, лежала кучка журналов, которые миссис Колин извлекала из корзин для бумаг; ещё была там цветная фотография в рамочке: Давао, какие-то люди на чьём-то дне рождения пьют пиво «Сан-Мигель».

– Вы не возражаете? – нерешительно спросил от двери Даффи.

Миссис Колин была вся в слезах, но она знаком разрешила ему войти и показала на маленький стульчик. Даффи не был уверен, как она воспримет, если он закроет дверь; несколько мгновений он колебался, потом твёрдой рукой затворил её. Да, пожалуй, это правильное решение.

– Миссис Колин, – в словах его звучал не вопрос, но утверждение, – вы не брали эти ложки.

Она молчала.

– Не думаю, что вы их украли.

Если только это не было символическим жестом, предпринятым ради воссоединения с обществом, в каковом случае Даффи просто сел бы в свой фургон и уехал отсюда.

– Я скажу вам, почему вы этого не делали, – продолжал Даффи, – вы не делали этого потому, что никогда бы этого не сделали: потому что вы не способны на такой поступок. И потому, что кто бы это ни сделал, он не стал бы прятать их под собственной кроватью.

– Они их нашли, – сказала миссис Колин. – Вы их нашли. Я должна уйти.

– Вам хорошо здесь?

– Да. Здесь хорошо.

– Как вы ладите с мистером и миссис Хардкасл?

– О, очень хорошо.

– А они не… как бы это сказать… не ревнуют к вам?

– Ревнуют?

– Ну да.

Почему бы и нет; похоже, ревность – главная тема сегодняшнего дня.

– Они не думают, что вы чересчур уж усердно работаете? Что миссис Кроутер слишком уж к вам благоволит?

– Нет. Ничего особенного. Миссис Кроутер такая приятная женщина.

– А что за ссора вышла у вас с Никки? Почему она на вас кричала?

– О, просто она слегка избалована, мисс Никки. Нет, ничего особенного. Я раз поймала её в библиотеке, она смотрела то, что не должна была смотреть, и я велела ей уйти. Это было несколько дней назад, но она до сих пор сердится на меня.

– А как насчёт Джимми?

Он же обещал Вику, что постарается повесить это на Джимми.

– Мистер Джимми… что он такого сделал?

– Мы ещё пока не знаем.

– Мистер Джимми – он джентльмен, – с нажимом произнесла она, – он помогает по дому.

Даффи подумал, что Джимми мог бы заняться разработкой пылесосов, на которых можно ездить, а миссис Колин сделала бы им рекламу – что ж, может, он и займётся – годиков через шесть-семь.

– Миссис Колин, если я кое-что сделаю для вас, выполните вы мою просьбу?

– Я в любом случае её выполню. Что вы хотите? У вас не слишком чистые туфли.

– Ничего, ничего, мне так нравится. Послушайте, моя просьба в том, чтоб вы пока не уходили. Полиция хочет поговорить с нами со всеми.

При упоминании полиции миссис Колин потянулась за носовым платком.

– Не надо, миссис Колин. Это по поводу Джимми. Они захотят поговорить с вами о Джимми.

– Мистер Джимми джентльмен, – сказала миссис Колин.

– Разумеется.

Джентльмен Джимми или нет – стало главным предметом развернувшейся за ужином дискуссии, которая была тем вольнее, что Генри позвонил сержанту Вайну и испросил разрешения уехать домой, чтобы ухаживать за своей престарелой матушкой. Анжела и Белинда вернулись около шести. Анжелу уложили в постель с большим количеством спиртного, ужином на подносе, портативным телевизором и звонком – на случай, если ей нужна будет компания; рассказ Белинды о том, что произошло в участке, вызвал всеобщее оживление.

Во-первых, выяснилось, что того, кто на неё напал, Анжела не видела. Она гуляла по опушке – что-то ближе к вечеру, а точнее она не помнит, – и тут на неё напали сзади. Чья-то рука зажала ей рот, к горлу приставили нож, который она не видела и описать не могла. Её потащили, завязали глаза, в рот воткнули кляп. Она не сопротивлялась. Сильный – вот единственное, что она могла сказать о нападавшем. Очень сильный. Она не видела его рук, на мгновение ей показалось, что мелькнул зеленоватый кожаный рукав, но она не была в этом уверена. Нет, она никакими силами не могла бы опознать мужчину, притащившего её в лагерь Джимми. Так она утверждает. Тогда откуда ей известно, что это был мужчина? Если это женщина, то невероятно сильная. И женщина не могла бы сделать то, что случилось потом.

И вот здесь-то крылось то, что послужило вторым предметом дискуссии. Анжела не изнасиловали. Когда Белинда об этом рассказала, за столом раздался искренний вздох облегчения, а Даффи почудилось, будто он слышит слова миссис Колин: «Мистер Джимми – он джентльмен». Анжела рассказала, как её тащили, потом бросили на что-то – не на землю, а как выяснилось потом, на кусок брезента, – где-то очень близко застучал молоток. Она не кричала, не лягалась, не пыталась подняться – понимала, насколько всё это бесполезно, и ещё она думала, что, может быть, её похитителю только того и надо. Через минуту или две она поняла, что её локти туго привязаны к чему-то, что вбито в землю. Ей что-то надели на голову, связали лодыжки – она по-прежнему не сопротивлялась – и стянули до колен колготки. Когда ей задрали юбку, она приготовилась к худшему. Она приготовилась и к самому худшему тоже. Некоторое время ничего не происходило, потом ей послышался какой-то странный шум, вроде бы царапанье. Через несколько минут она почувствовала, что к её правому бедру что-то прижалось – может быть, колено, и вслед за тем что-то закапало на её ягодицы. Это не был дождь. Потом она лежала и ждала, ей было холодно, она боялась задохнуться и всё думала, найдёт ли её кто-нибудь, и что случится, если тот, кто её найдёт, не захочет её спасать.

За столом воцарилось молчание.

– Чего я никак не могу понять, – сказала Белинда, – это зачем тот идиот полицейский выспрашивал её о трусиках.

– Я думал, у них на такой случай есть сотрудники-женщины, – вот ещё работёнка для констебля Кэрол Лукас, подумал Даффи.

– Да, но мы же здесь в провинции, – не удержалась от сарказма Белинда, – они привели какую-то стажёрку, я даже не знаю, в форме, но больше семнадцати ей уж точно не дашь, и Энжи не захотела с ней разговаривать – она знала, что всё равно придётся потом всё это повторять полицейскому, так что сразу попросила, чтобы ей дали говорить с ним.

– Чертовски смело, – похоже, происшествие произвело-таки впечатление и на Дамиана.

– И больше всего его интересовало, куда делись её трусики. «Он стянул с вас колготки. Можете вы мне рассказать, что после этого случилось с вашими трусами?» Она сказала, что носила одни только колготки. Он сделал удивлённое лицо; вообще мне кажется, что он спрашивал об этом только потому, что эта тема его возбуждала. «Так что случилось с вашими трусами?» – снова спросил он её через какое-то время. Они, наверное, решили, что либо Джимми украл её трусики, и если бы они их у него нашли, то припёрли бы его к стенке, либо думали, что если она носит одни только колготки, значит, она, вроде как, шлюха, и получила то, что заслужила.

Нет, дело не в этом, подумал Даффи, но говорить ничего не стал. Приходится спрашивать, приходится спрашивать по нескольку раз. Украсть трусики – обычная вещь, тем более для такого не вполне нормального человека, который мог сделать с Анжелой то, что сделал.

– Все копперы – извращенцы, – высказалась Салли.

– Ну уж, – проговорил Дамиан, – готов поспорить, среди них, наверное, попадаются и очень милые люди.

– Почему он это сделал? – внезапно задала вопрос Лукреция. – Почему он всего лишь излил на неё семя? Почему он её не изнасиловал?

Никто не ответил. Даффи вспомнил экземпляры «Плейбоя» четырёхгодичной давности. Может быть, он предпочитал это делать именно так, и с живой женщиной это было интереснее, чем с журналами. Может быть, несмотря на всю выказанную им при похищении силу, у него не хватило смелости пойти дальше. Может быть, таким странным образом он хотел показать, что любит её. Очень странным, конечно, образом.

– Может, Таффи удастся пролить свет на эту загадку, – проговорил неуёмный Дамиан.

– Никогда не понимал насильников, – сурово покачал головой Таффи, – это не обычные преступники. Находясь в заключении, они никогда не рассказывают о своих деяниях.

Даффи подумал, что это ещё мягко сказано. Если бы насильники рассказывали в тюрьме о своих деяниях, они прожили бы после этого очень недолго, чему содействовали бы и тюремщики, и их же собственные сокамерники. Каждый подумал бы, что на месте жертвы могла быть моядевушка, моядочь, мойребёнок. Этого не случилось, но могло случиться. Получай, мерзкий извращенец.

– Может, он хотел её так унизить, – попыталась ответить на собственный вопрос Лукреция. – Так ведь бывает, правда? Может, он думал, что это более унизительно. Вроде как, я мог бы тебя изнасиловать, но ты не стоишь даже этого. Похоже это на правду?

– Похоже, – ответила Белинда. – Вот только мог ли так рассуждать наш Джимми?

– Кто знает, что творилось у него в голове, – печально проговорил Вик. – Я думал об этом. Может, мне стоило разрешить ему построить у нас тренировочный лагерь. Может, это бы его отвлекло.

– А она когда-нибудь… э… гуляла с ним? – спросил Даффи.

Дамиан хрюкнул и заулыбался.

– Меня всегда забавляло, что люди говорят «они вместе гуляют», когда на деле имеют в виду «они вместе спят».

– Нет, – ответила Белинда, – она никогда не заигрывала с ним, ничего такого. Он просто был рядом, был, вроде как, полезен, не мог бы ты передвинуть это, Джимми, и всё такое, но она никогда с ним не кокетничала.

По крайней мере, не так, как это сделала бы многоопытная модель с Третьей страницы.

– Значит, он знал, что ему ничего не светит? – Джимми сам говорил об этом Даффи, но если дело касается любви или секса, людям просто так верить не стоит.

– Наверное, знал. Ни у кого и в мыслях не было, что если Энжи порвёт со своим так-себе ухажёром, у неё всё равно останется Джимми. Никто об этом даже не думал.

– А может, и зря, – подал голос Вик.

– Эй вы, послушайте, а как Энжи, с ней всё в порядке? – чуть ли не с яростью произнесла Салли. – Хватит уже обсасывать этого треклятого Джимми. Как Энжи?

После дачи показаний сержанту Вайну, происходившей в присутствии Белинды и показавшейся ей слишком юной девушки-констебля, Энжи сказала, что они могут поговорить с ней ещё и завтра, если захотят, и попросила Белинду увезти её домой. Под домом она, судя по всему, подразумевала Браунскомб-Холл. На протяжении всего обратного пути она ни разу не заговорила и не заплакала.

– Чёрт! – Белинда внезапно выскочила из-за стола и бросилась наверх. Все подумали одно и то же; все глядели друг на друга и ждали. Хлопнула дверь, и они услышали, как ругается Белинда. Потом наступила тишина. Никто не знал, что делать. Где-то через минуту послышались неторопливые шаги Белинды. Все по-прежнему молчали и думали о том, чья это вина.

– Чёрт, – выговорила она. – Всё в порядке. Чёрт, я чуть с ума не сошла. Её нет в её спальне. Она у нас, в кроватке. Спит. – Она повернулась к мужу. – Ляжем пораньше, Вик? Мы можем ей понадобиться.

Когда, следуя примеру хозяев, гости вежливо принялись вставать из-за стола, Даффи бросил на Лукрецию многозначительный взгляд. Они остались одни, и она спросила:

– Надеюсь, вы не собираетесь обсуждать рестораны?

Он ухмыльнулся.

– А где Генри?

– Дома. Со своей мамочкой.

– Не понимаю. Его невесту похитили, чуть было не изнасиловали, и он дома со своей мамочкой. Вы видите в этом какой-нибудь смысл?

– О да, – ответила Лукреция, – вы не знаете мамочку.

– Такая стерва?

– И вы не знаете Анжелу.

– И что же я не знаю об Анжеле?

– Что её УТП – в понимании всего, что касается мамочки.

– Что такое УТП?

– Простите. Уникальное торговое предложение. Я некоторое время работала в сфере рекламы, – объяснила она.

– Значит, фартучек повязан крепко?

– Завязан двойным узлом.

– И Анжела будет мириться с этим и после свадьбы? Не надо, не говорите. Белинда уже прочитала мне наставление о том, что такое любовь.

– Какое именно? У неё их несколько.

– О том, что любовь – это всего-навсего когда ты миришься с присутствием другого человека.

– Так я разговариваю с романтиком?

Она поддразнивала его, и он это сознавал.

– Не знаю. Цветы и всё такое – для этого я не гожусь.

– Это не имеет никакого значения, – твёрдо проговорила Лукреция.

– Ну, тогда, может быть, я такой и есть. Но для ужина при свечах я тоже не гожусь.

– Это такой завуалированный способ пригласить меня на ужин?

На этот раз, казалось, она была почти серьёзна. Так ли это, или она просто пытается вызвать его на откровенность, а потом посмеяться над ним?

– Не знаю.

Не мог же он и в самом деле пригласить её на ужин, ведь он даже Кэрол почти никогда не приглашал? Или мог? Почему Кэрол не ела рыбу под низкокалорийным соусом? Эта их вечная шуточка по поводу её встреч с Полом Ньюменом и Робертом Редфордом: в таких шуточках всегда бывает доля правды. Верно? И она так и не объяснила про рыбу. Может быть… Всё может быть. Только тут он осознал, что Лукреция внимательно на него смотрит. Интересно, многое ли ей удалось прочесть.

Но этого она ему не сказала. Зажгла сигарету и проговорила:

– Ну ладно, оставим это – сейчас есть дела поважнее.

– Они стараются пореже встречаться перед свадьбой, потому что это такой старинный обычай.

– Кто вам это сказал?

– Дамиан.

Лукреция засмеялась.

– В кои-то веки Дамиан выдал вам отредактированную версию. И то, наверное, только потому, что не отредактированную он сам не знает.

– И какую?

– Вы знаете, чем обычно занимаются люди?

– Что, простите?

– Чем занимаются люди. Когда остаются одни. Если они разного пола. Он и она. Чем они занимаются.

Неужели он покраснел? Он откашлялся и выговорил:

– Усёк.

– Так вот, у них этого не было.

– Что-что?

– Это так. У них этого не было. Анжела рассказала Белинде, а Белинда рассказала мне. Знаете, пока вы с Таффи допиваете свой портвейн и отпускаете шуточки по поводу сисястой богомолки, мы, девочки, ведём свои разговоры.

– Но… но…

Но то, что он хотел сказать, характеризовало Анжелу как весьма резвую девчушку; в теперешних обстоятельствах это было несколько неуместно.

– Именно. Генри, – назидательно выговорила Лукреция, – бережёт себя для брака.

Что-то в том, как она это сказала, подразумевало, что изначально это – инициатива Генри, возложенная, как обязанность, на его будущую супругу.

– Бог ты мой.

– Вот именно. Странный вы народ мужчины, скажу я вам.

– И давно они… гуляют?

– Что, в данном случае, не означает, что они вместе спят. Около года.

– Хмм. Но ведь если танго танцуют двое, это значит, что поодиночке танго не танцуют.

– Вы забавно излагаете, но, мне кажется, я понимаю, что вы хотите сказать.

Последовала пауза. Даффи не знал, стоит ему беспокоиться, или нет.

– Видите ли, – сказала Лукреция, – лошади, по-настоящему чистопородные лошади, те, что на скачках, – у них не бывает секса. Им этого не позволяют. Если выясняется, что они резвы и заслуживают того, чтоб произвести потомство, их отправляют в конный завод. Но к тому времени они уже обычно забывают то, чему никогда не учились. И им приходится помогать.

Что ж, если Генри таков, подумал Даффи, то Анжела, конечно, та женщина, которая может ему «помочь». Он кашлянул.

– Думаете, этот… Бейзил хорошо пишет о ресторанах?

– Неплохо.

– Непыльная же у него работёнка.

– Знай себе пиши, что они во всё кладут шафран.

– Вот-вот… что ж… спокойной ночи.

Лукреция махнула рукой, разрешая ему уйти. Если можно вот так, жестом, разрешить кому-либо уйти и при этом не показаться неприветливой, то она этим искусством владела. Или, может, Даффи совсем отупел. Он подумал, что это за шутка о монашенке с большими сиськами. Надо будет спросить у Таффи.

Он лежал на кровати, думая о том, что случилось за последние двадцать четыре часа. Во всём этом не было смысла – разве что принять теорию о преступнике-психопате. Это было самой обычной вещью в американских сериалах, но намного реже встречалось в реальной жизни. Достоинство этой теории было в том, что она всё могла объяснить: например, Джимми подбросил Анжеле на крыльцо дохлую птицу, убил её собаку, спрятал ложки у миссис Колин под кроватью, притащил в сарайчик к Хардкаслам четыре ящика вина, спрятал собаку, нашёл собаку, похитил Анжелу, связал её, мастурбировал над ней, и, когда показалась полиция, прыгнул в озеро. Ещё он спустил Даффи шины, и признание Салли было ложью. Но почему Джимми всё это сделал? Потому что он психопат. А кто такой психопат? Тот, кто всё это делает. Великолепно.

Когда работаешь в полиции, тебе, конечно, порой очень недостаёт именно психопата, который охотно дал бы повесить на себя все давешние преступления. Такой услужливый психопат, вне всякого сомнения, очень повысил бы раскрываемость. Хотя на то, чтобы состряпать удобоваримую версию, существовали и другие способы, – было бы желание.

На следующее утро, когда они всё ещё терялись в догадках и ожидали возвращения сержанта Вайна, Даффи решил, что пора уже с чего-то начинать. Он слонялся по коридору и довольно вяло притворялся, что осматривает проводку, когда увидел идущую ему навстречу Никки. Она остановилась, посмотрела на него снизу вверх, и прежде чем она успела открыть рот, он сказал:

– Я хочу посмотреть, как ты танцуешь, Никки.

– Я думала, ты не хочешь. Таффи не хочет. Он всегда говорит, что у него дела.

– А я хочу. Ты можешь показать мне свой танец где угодно?

На лице её отразилось сомнение.

– Можно, я сам выберу, где ты мне его покажешь?

– Ладно.

– В беседке. А теперь сама выбирай, как ты хочешь: танцевать на веранде, чтобы я сидел на траве, или ты будешь на траве, а меня отправишь на веранду?

Она хорошенько подумала и они пошли по лужайке к похожей на пагоду беседке; когда-то, во времена несостоявшегося лорд-мэра, она была выкрашена в белый цвет, а потом, в бытность Иззи Дана, расписана психоделическими узорами, и наконец, став собственностью четы Кроутеров, приобрела надлежащий пагоде красный цвет. Никки сделала выбор в пользу веранды, и теперь мерила её шагами, словно рассчитывая прыжки. Даффи развалился на траве, и она довольно мрачно пояснила, что ещё не ходит в танцевальную школу, поэтому это будет не «настоящий» танец, а который она сама придумала. Музыку она тоже придумала сама, по крайней мере, Даффи надеялся, что за это гиканье, вопли и тра-ля-ля, которыми она сопровождала своё выступление, никому и никогда не выплачивали гонорар. Что до самого танца, он показался ему неплохим, тем более, что Даффи ничего в танцах не понимал и сам это признавал. Прыгала и крутилась она довольно грациозно, хотя он не особенно и присматривался.

Когда воцарившаяся на веранде тишина возвестила, что представление окончено, он встал и устроил ей овацию. Она кланялась, словно прима-балерина, и Даффи ничего не оставалось, как сорвать растущие здесь же одуванчики и маргаритки, сделать букет и скромно его преподнести. Мадемуазель присела в благодарном реверансе. Он взошёл на веранду.

– Очень красиво, Никки, очень. Думаю, с танцевальной школой у тебя проблем не будет.

Говоря это, он подошёл к окну за её спиной и прижал к стеклу ладонь. Потом он отступил в сторону и изобразил большое удивление.

– Эй, Никки, посмотри-ка сюда.

Она обернулась и, как он её и просил, посмотрела на оставшуюся на грязном стекле пятерню.

– Кто это их тут оставил?

Никки пожала плечиками и засмеялась, когда он взял её ладошку и притворился, что сравнивает её с размашистым отпечатком.

– Знаешь, я ведь прежде работал в полиции, – сказал он. – Если бы кто-то залез к вам в беседку, мы привезли бы сюда такого специального человека с кисточкой и особым порошком, и он обработал бы им оконные и дверные рамы. И даже если б их не было видно, – он стёр собственные отпечатки носовым платком, – мы всё равно нашли бы того, кто к вам влез.

– Как это?

– Понимаешь, отпечатки остаются, даже если их не видно. Когда ты что-нибудь трогаешь – нож, вилку, всякое такое – ты оставляешь отпечатки. Ты их не видишь, но они есть.

– И на сколько они остаются?

– На несколько недель, – ответил Даффи, – не меньше.

Наступило молчание. Никки держала одуванчики с маргаритками. Даффи осторожно продолжал.

– Миссис Колин очень расстроена. Она очень любит тебя, Никки. Она не будет сердиться. Просто скажи своему папе.

Он увидел, как Никки надула губки, потом слегка нахмурилась.

– Она не должна была запрещать мне смотреть видео. Это не её дом.

– Нет, это не её дом. Но если бы тебя увидела твоя мама, она поступила бы иначе?

Она не ответила. Они шли по лужайке. Сделав десяток-другой шагов, и по-прежнему бережно держа букет, Никки просунула ручку в ладонь Даффи.

– В следующий раз я надену перчатки, – сердито сказала она.

Сам того не желая, Даффи расхохотался. Он всё ещё улыбался, когда раздался взрыв.

Агент по продаже недвижимости, действовавший в интересах Иззи Дана, старался не вдаваться в подробности по поводу конюшенного блока. Здание было весьма эклектично. Сами конюшни были сооружены ещё во времена несостоявшегося лорд-мэра, квартира Хардкаслов и противоположный конец постройки были добавлены десятью годами позже и без особой заботы о стилистической гармонии. Центральная же секция, добавившая – что не удивительно – архитектору немало хлопот, была завершена всего за несколько лет до того, как в дом вселился Иззи Данн. Сработана она была по-современному непрочно. Стены и потолок чуть ли не картонные – только чтобы защитить от дождя укрывшиеся там три машины, и прогремевший там взрыв не причинил никакого вреда куда более солидным конюшням и дому Хардкаслов. Опасность для них представлял вспыхнувший пожар.

Когда подбежал Даффи, люди просто стояли и смотрели: на выбитую взрывом дверь, на дыру в крыше, на пылающую машину. Миссис Хардкасл, вызвавшая пожарных, стояла на гравийной дорожке, прижимая к сердцу сумочку и альбом со свадебными фотографиями. Вик, который тоже вызвал пожарных, после долгой перепалки с Дамианом, не желавшим освобождать телефон, качал головой. По виду Таффи и Дамиана можно было подумать, что они ждут, когда начнётся фейерверк. Только Белинда, пытавшаяся успокоить метавшихся в истерике лошадей, делала хоть что-то полезное.

– Там, внутри, никого нет? – спросил Даффи.

Они покачали головой. Помещавшаяся посередине машина ярко пылала. Если займётся стоящий слева «Рейндж-Ровер», то огонь перекинется на конюшни. Если загорится «Эм-Джи», то Хардкаслы пополнят список британских бездомных. Даффи подбежал к своему фургону и задним ходом подогнал его к гаражу. Остановившись футах в пятнадцати от огня, он вылез, открыл заднюю дверцу и достал трос.

– Таффи, – крикнул он, подлезая под «Шерпу», чтобы закрепить один конец троса. – Таффи, – позвал он снова и через несколько мгновений услышал скрип гравия под ногами. Из-под фургона он протянул замешкавшемуся помощнику крюк.

– За ось, не за бампер, – прокричал он.

– Я знаю, – услышал он раздраженный ответ.

Возможно, голос Таффи от возбуждения слегка изменился, возможно, он специально ради такого случая переоделся в вельветовые брюки, которые прежде не носил, – возможно, но вряд ли. Даффи прыгнул в фургон, вытянул протестующий «Рейндж-Ровер», вернулся за «Эм-Джи», посмотрел, как закрепляет трос Дамиан, и откатил машину в недосягаемое для огня место. После этого они смотрели, как догорает «Датсун-Черри». Минут через десять, когда языки пламени стали опадать, бряцая ненужными колокольцами, к крыльцу подкатила пожарная машина. Вик потряс головой.

– Вы только посмотрите, во что они превратили мой гравий.