Текст книги "К чертям собачьим"

Автор книги: Дэн Кавана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Значит ли это то, о чём я думаю?

Вик проигнорировал его вопрос.

– Не знаю, как сказать… Анжела… она всегда была немного… неразборчива в связях. Она, как это говорят, чуточку многовато себе позволяла. В деревне это особенно заметно. В Лондоне никого не заботит, куда ты ткнёшь свою жевательную резинку, но здесь надо несколько раз подумать. А она раздумывать не привыкла. Всё познать, всё попробовать – вот какой у неё девиз.

– Трахается с кем ни попадя, балуется наркотой, – произнёс Даффи тоном профессионала. – Ещё что?

Вик пожал плечами.

– Тебе, может, на первый взгляд показалось, что она настоящая оторва, но это не так. Это одна из причин, почему они поладили с Белиндой. Понимаешь, они обе выглядят так, будто знают, как всё работает, и ничем их не удивишь, но в глубине души – где-то очень глубоко, – тут тон Вика едва заметно сменил регистр, – они просто девочки. Маленькие девочки, заблудившиеся в лесу, – он сделал паузу.

Но Даффи не испытал прилива сочувствия к двум заблудшим овечкам.

– Если будет возможность, приглядись к её запястьям. Исполосованы, как железнодорожный узел рельсами. И это уже второй случай, дело было пару лет назад. А ещё до этого она наглоталась таблеток. Её тогда откачали, попытались вразумить, ободрить, попросили больше такого не делать, но нет. Два года назад она была в ванной, сбривала себе волосы на ногах, вынула лезвие из бритвы и… Где-то через час её обнаружили… Просто чудо, как она осталась жива.

Нет, это не чудо, подумал Даффи; или не совсем чудо. Это, скорее, неумелость. В свою бытность полицейским Даффи повидал не один неудавшийся суицид. Говорят, если самоубийство не удалось, значит, человек на самом деле и не хотел умереть. Даффи думал иначе. Неудавшееся самоубийство обычно означало, что человек недостаточно тщательно к нему подготовился. Люди думают, будто резать себе вены очень просто, берут и полосуют запястье под прямым углом. Но такой порез часто закрывается под тяжестью самой же руки. Те, кто действительно хотел умереть, резали себе вены по диагонали.

– Бедняга. И почему она это делала?

Вик пожал плечами.

– Сказала, что хотела умереть. Сказала, что её никто не любит. Ну, в общем, что обычно говорят в таких случаях. Её родители разошлись, когда она была ещё совсем маленькой, может, это сыграло какую-то роль. Сейчас обоих уже нет в живых.

– А сколько ей?

– Тридцать семь, тридцать восемь. А на вид меньше, верно? Они сейчас это умеют. В глубине души она милый, славный ребёнок.

Даффи хмыкнул. Ему частенько приходилось это слышать. В глубине души она милый славный ребёнок. Тогда зачем же столько всякой дряни на поверхности, хотел бы он спросить.

– Ну вот, теперь ты понимаешь. Здесь не всё так просто.

– Она получила наследство?

– Ну да. Пробовала лечиться – и не у одного доктора, и не в одной клинике. Давала обещание, сдержать – не сдержала. Сам понимаешь, даже если ты любишь такого человека, рано или поздно все эти закидоны надоедают. Ну вот, а год назад она встретила Генри.

– Это который ходил насчёт покупки собаки?

– Он самый. Наш давний знакомец. Из тех, чьи семьи уходят корнями в глубь веков.

– Вик, сказал Даффи, – всесемьи уходят корнями в глубь веков. И у меня предков не меньше, чем у любого другого. И у тебя. И у хорька.

– Ну вот, опять ты злишься. Ты же знаешь, что я имею в виду. Генри уже сорок пять, и на него все давно рукой махнули. В плане брака, разумеется. Он немного забавный, с ним никогда наверняка не знаешь, что им движет. Как бы то ни было, хоть этого никто и не ожидал, он запал на неё. Может, потому, что она не такая, как все. Он-то привык к девицам в шалях и зелёных сапожках, [3]3
  «Зелёные сапожки» – (атрибут одежды и) прозвище аристократов и буржуа, живущих в городе, но проводящих уикенд в сельской местности или перебравшихся туда насовсем.


[Закрыть] которые самое забавное, что могли придумать, – это выбить из-под него складной табурет, когда он смотрел соревнования по конкуру.

– Что ж, грядёт пир горой, верно?

– Через три недели. Уже выбрали церковь.

– Ну, так, значит, всё в порядке? – нетерпеливо проговорил Даффи.

– Она живёт в небольшом доме на окраине посёлка. Всё началось около двух месяцев назад. Так, кой-какие мелочи. Шорохи в саду, и непонятно, то ли это собака, то ли что-то другое. Однажды нашла на крыльце дохлую птицу – ну, это, может быть, кошка притащила. Стуки какие-то по ночам. Потом однажды утром в окно запустили камнем. Это её сломало. Она проглотила пригоршню таблеток и отключилась. Тогда-то мы ей и предложили переехать к нам.

– Где она берёт все эти таблетки? Ну и прочее тоже?

– Если есть деньги, Даффи, таблетки достать не сложно. В общем, сам понимаешь, сейчас она на грани. Она немного успокоилась, когда сюда переехала, а потом вдруг начала волноваться за свой коттедж, поехала его проведать, и знаешь, что сказала? Сказала, что ей кажется, что поленица во дворе сдвинулась на два метра. Вся куча дров. Так, сама по себе, сдвинулась. Мы даже не знаем, правда это, или нет, так что куда нам её успокоить!

– И что Генри думает о её… приключениях?

– Нам кажется, он склонен не принимать всё это всерьёз. То есть, не то, чтобы он ей не верит, а просто думает, наверное, что с женщинами всегда так: то они волнуются почём зря, то вдруг успокаиваются.

– Значит, она на грани.

– Она и в самом деле на грани. Не знаю уж, в чём тут дело, и как отделить правду от её фантазий, но в чём я не сомневаюсь, так это в том, что следующие три недели за ней нужен глаз да глаз. Это её последний шанс, Бел тоже так считает. Генри – её последняя надежда. В том, чтобы пойти с ним к алтарю, – её единственное спасение. Мы боимся, что если что-то этому помешает, она просто не выдержит и сломается.

– И собака не помогла.

– Да, не помогла. Кто бы мог такое сотворить, Даффи? Бедное невинное создание…

– Я думал, ты не любишь собак.

– Я и не сказал, что люблю. Я сказал, что они бедные невинные создания.

– Верно. Что ещё?

– Она говорит, что её шантажируют.

– С этого и надо было начинать. Кто шантажирует, как шантажирует, сколько с неё требуют?

– Она бы этого не сказала. Просто замкнулась бы и всё. Я же ведь не стану давить на неё, чтобы…

– Ты не станешь, – сказал Даффи, – вызови копперов.

– Она не станет говорить с копперами. Да я бы и не стал их сюда вызывать. Старая привычка, ты же знаешь.

Да уж, к тому же, востроглазые копперы могут привести с собой востроносых собак. Они встали.

– Так ты побудешь здесь несколько дней?

Даффи кивнул.

– С шикарных я беру по двойной расценке.

Вик печально покачал головой.

– Бизнесмен из тебя никудышный, Даффи. Я заплачу по твоей обычной расценке.

– Идёт.

Они медленно обошли дом, словно проверяли, с какой стороны проще в него забраться. Выйдя на подъездную дорожку, Даффи выругался. О чёрт, кто-то забавлялся с его машиной. Она стояла не так, как он её поставил. Искоса поглядывая на дом, Даффи подошёл к своему фургону. Две шины были проколоты.

* * *

Нянька для богатенькой девчонки. Что ж, если ему за это заплатят… С точки зрения Даффи, Браунскомб-Холл мог вполне обойтись и без него. Браунскомб-Холлу нужны были копперы, ему нужны были санитары из психиатрической лечебницы и хорошая весенняя чистка, чтобы Господь Бог спрыснул его сверху гигантским аэрозолем, да так, чтоб некоторые его обитатели закопошились, забегали, словно тараканы, и, в конце концов, упали на спинку, болтая в воздухе ножками; но Даффи ему нужен не был. С другой стороны, кого бы вы наняли, если б хотели быть уверены в том, что чья-то свадьба состоится. Или, может, агентов брачного влияния предоставляют «Жёлтые страницы»? Вдруг они захотят, чтоб он сыграл роль посажённого отца и не успокаивался, покуда не подведёт её к алтарю и не вручит жениху. Что, если для этого ему придётся надеть на неё наручники? Да, сэр, к этому серому костюму, перчаткам и цилиндру весьма подойдут эти милые браслеты на серебряной цепочке. Взгляните, сэр, какое изящество; их почти не заметно. Да нет же, в наши дни все только так и женятся. Как только жених надевает невесте кольцо, охранник-консультант отмыкает браслеты и бросает ключ шеренге горящих нетерпением девиц. Та, которая его поймает, пойдёт к алтарю следующей.

Но, как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку, а сорок фунтов в день плюс накладные расходы (нет, не стоит ему говорить шикарным, что с них выйдет дороже; повышать расценки, да и всё тут) помогут забыть о сомнениях. И Анжелу эту он как следует не рассмотрел, видел только, что она выскочила, как угорелая, при упоминании собаки. Надо ему, наверное, как-то к этому подготовиться, чтобы уж чего лишнего сгоряча не гавкнуть. Партнёрские отношения, подумал Даффи, партнёрские отношения. Он никогда не был в этом силён и знал это.

– Даффи побудет здесь ещё пару дней, – непринуждённо объявил за ужином Вик, – вся сигнализация полетела к чёрту.

– Может, её плохо установили, – язвительно заметила Белинда.

Премного благодарен, Бел, подумал Даффи. Он попытался представить разговор между Бел и Виком, когда тот сказал ей, что Даффи тут ещё немного поошивается. Интересно, где он будет спать. Дай Белинде волю – так, наверное, где-нибудь на чердаке с разбитым окном и брошенной на пол газеткой.

– Очень мило, – безмятежно глядя на Даффи, проговорил Дамиан, – составите нам партию в бридж, нам как раз нужен четвёртый.

Его длинные ресницы качнулись, и он, словно бы намеренно, задёргал кончиком носа.

– Я не играю, – сказал Даффи.

– Тогда мы можем сделать вас болваном, – Дамиан ухмыльнулся, и Салли, девица с большими и словно бы пьяными глазами, которая постоянно хихикала, хихикнула. Осторожно, сынок, хотел сказать Даффи, так ведь недолго и костюмчик грязью замарать. Но вместо этого он оглядел сидящих за столом и произнёс: «Кто испохабил мой фургон?»

– Испохабил? – переспросил Дамиан. – Ваш фургон? Лично я ничьих фургонов не испохабливаю.

– Спустили мне две шины. Это опасно. А если сквозь шину прошёл обод, то это ещё и умышленная порча чужого имущества, – продолжал он, стараясь придать своим словам максимум веса.

– Здесь не место вашим вечным подозрениям, – выкрикнул Джимми, словно только что придумал эту фразу.

Хамло плешивое, подумал Даффи, вспомнив, как Джимми ползал под террасой, будто саламандра. Нет, будто хорёк.

– А я думала, вы надёжный, – сказала Салли. – «Даффи – это надёжно», – продекламировала она и ухмыльнулась.

– Я лично накачаю ваши несчастные шины, если вы составите нам партию в бридж, – сказал Дамиан с притворной усталостью в голосе, словно это было его последнее предложение, и что бы Даффи ни сделал, это не заставило бы его согласиться на большее.

– Здесь не место вашим вечным подозрениям, – повторил Джимми.

Лукреция не произнесла ни слова.

– Если понёс какие-то убытки, включи в счёт и прекрати трястись над этим, будто речь идёт о твоих собственных детях, – проговорил Вик.

Слишком покладист, подумал Даффи, словно добрый дядюшка, который считает, что шлепки и слёзы, когда укладываешь детей спать, ни к чему хорошему не ведут.

За ужином Даффи украдкой глянул вбок, чтоб увидеть запястья Анжелы. Исполосованы, как железнодорожный узел – рельсами, сказал Вик. Сейчас их скрывал бежевый джемпер, рукава спускались на самые ладони. Она говорила мало, эта женщина, за которой он должен был присматривать.

В этот момент дверь отворилась, и вошёл невысокий мужчина в чёрной водолазке. Аккуратно подстриженная тёмная бородка делала его похожим на члена любительского джаз-банда, выступающего с набившим оскомину репертуаром на небольших местных фестивалях; но телосложение его говорило об обратном. Сверху он был почти что треугольным, на фоне широченных плеч голова смотрелась как-то странно. У него были мощные предплечья и довольно маленькие руки. Талия у него была узкая, а движения – непринуждённые.

– Таффи, – сказал Вик, – а мы уж думаем, куда ты запропастился.

Темноволосый мужчина молча поднял руку и показал столу трёх голубей, связанных за шейки бечёвкой.

– Пирог с голубятинкой, – произнёс он очень спокойно.

Даффи ждал от Дамиана какой-нибудь изощрённой остроты, но единственное, что выговорили его изогнутые губы, это «Я люблю пирог с голубятиной».

И только когда голубей передали миссис Хардкасл, Даффи вспомнил. Старею, подумал он, никогда он ещё не соображал так туго тогда, когда надо было реагировать быстро. Но ведь и трудно быть заранее готовым к тому, что на границе Букингемширского и Бедфордширского графств тебе встретится именно этот голубиный убийца. Даже дети знают: Таффи был валлиец, был наш Таффи вор, раз у нас из кухни полбарашка спёр.Вот только этот Таффи был англичанин, и имя его было сокращением от Таффорд. Таффи был англичанин и больше, чем просто вор.

Было время, когда Таффи частенько появлялся на первой странице того самого таблоида, в котором на третьей сверкала своим богатством Белинда. Сейчас и тот, и другая мало напоминали свои газетные изображения. Белинда совсем не походила на девушку, которая стала бы игриво вертеться по комнате, ёрзать на чужих коленках и кокетливо расстёгивать вам верхнюю пуговку рубашки, а сидящий напротив и аккуратно режущий на кусочки свою порцию телячьего жаркого Таффи вовсе не смотрелся злодеем, которого авторы газетных заголовков с мазохистским восторгом называли Врагом Общества Номер Один. Куда делся тусклый, леденящий душу взгляд, благодаря которому тираж таблоида разлетался в мгновение ока.

Как и большинство бандитов, начинал Таффи с предприятий весьма заурядных: с мелкой кражи (схватил и дал стрекача), с лёгкого добродушного грабежа. Брал он немного, старался не прибегать к грубому физическому воздействию, и попадался, что называется, через раз. Это последнее обстоятельство было постоянной помехой его образованию и оставляло мало шансов для поступления в университет. Ему было уже сильно за двадцать, когда он, наконец, решился оставить эту идущую себе же во вред тактику мелких краж, мелкого насилия и мелких отсидок. До него дошло, что величина суммы, которую вы можете добыть, прямо пропорциональна доле насилия, которую вы готовы ради этого применить. Это открытие ознаменовало расцвет его криминальной карьеры: налёт на дом супружеской четы в Сассексе, с нанесением тяжких телесных повреждений и покражей всего фамильного серебра эпохи четырёх Георгов, в том числе и того, которое хозяева держали подальше от любопытных глаз. Таффи понял и то, что если за один заход украсть побольше, красть можно будет реже, а чем реже он будет работать, тем меньше у него шансов угодить за решётку. В результате настало время, когда Таффи приобщился к нормальной жизни человеческого социума – хотя в университет так никогда и не попал.

На первую полосу того же таблоида, где на третьей странице царила Белинда, его привели непомерное усердие в обращении с металлическими предметами и отсутствие более примечательных новостей. Он отбывал двухгодичный срок в Мейдстоуне, который схлопотал за неодолимую тягу к вещам, принадлежащим не ему, когда вдруг в припадке умственного помутнения выхватил кусок арматуры, огрел им охранника по голове и был таков. Где он добыл своё оружие, так и осталось загадкой. Фотография залитого кровью полицейского выглядела достаточно привлекательно для натренированного редакторского глаза, а вслед за ней вскоре последовала и фотография самого Таффи – явно не в лучшей форме. Так на несколько летних недель он стал знаменитостью. Одна из газет предложила награду за его поимку, другая высказала предположение, что бежал он с намерением заявить какой-то публичный протест – может, попытаться воспрепятствовать свадьбе наследника престола, которая должна была состояться две недели спустя. Общественность мгновенно вообразила, что Таффи в бегах, что он готов жестоко расправиться с любым, кто встанет на его пути, и что он намеревается пустить на воздух Букингемский дворец. Некий читатель из Уэльса прислал в «Таймс» письмо, где заявил, что отныне перестаёт считать Таффи своим соотечественником.

На самом деле Таффи вовсе не был в бегах, он отсиживался в укромном месте в обществе лихих девиц и любимого пива – невинных жизненных радостей, каковых, находясь в заключении, был столь злостно лишён. И, как и все добропорядочные граждане, он смотрел королевскую свадьбу по телевизору, и, как и все они, отметил, что британцы умеют устраивать подобные торжества лучше, чем кто-либо другой. Он знал, что за избиение охранника ему грозят дополнительные пять лет тюрьмы, да ещё и охранники, надо полагать, по шее надают, но, собираясь вернуть себя в лоно Закона, он поступил весьма умно. Он потребовал у газеты вознаграждение за собственную поимку, и устроил всё так, чтобы быть как бы застигнутым во время как бы тайной встречи. Место было выбрано людное. Вовремя подоспели репортёры нескольких газет, и даже телевидение. Вознаграждение он, разумеется, не получил, но привлёк внимание широкой общественности, и среди выразителей её мнения нашлись те, кто намекал, что вот человек, безусловно, склонный ко злому, но, возможно, не совсем ещё потерянный для общества. И он был водворён под стражу, и, конечно, ему, когда никто не видел, надавали-таки по шее, и он получил свои законные плюс пять. Результатом всего этого стало то, что он начал посещать тюремную часовню, принялся штудировать курс социологии, и эта его деятельность произвела благотворное впечатление на комиссию по досрочному освобождению. Выпустили его без лишней помпы, на заре, когда в воздухе висела влажная дымка, и он уже больше никогда не ходил в церковь.

Во всё время ужина Таффи был очень спокоен; он почти не говорил и только смеялся остротам других. Его шея и плечи были чудовищно развиты. Даффи уже видел такое у бывших заключённых. Те, кто в тюрьме не утрачивали интерес к жизни, обретали маниакальное стремление не потерять форму, а поскольку возможности для этого были несколько ограничены – особенно, в одиночке – выливалось это обычно в бесконечные подтягивания и отжимания. Такое стремление с лёгкостью превращалось в навязчивую идею, а это, в свою очередь, отражалось на развитии тела арестанта.

– Ты играешь с огнём, – сказал Даффи, когда после ужина они с Виком остались вдвоём.

– В каком смысле?

– Таффи.

– Таффи? Ты что-то против него имеешь?

– Ты ведь знаешь, кто он такой, верно, Вик?

– Ты имеешь в виду, знаю ли я, кем он был? Конечно, я это знаю, – Вик с сожалением покачал головой. – Разве ты не веришь в исправление, Даффи? Не веришь в то, что общество пытается помочь преступившему его законы? «Придите ко мне вы, все, кто провёл больше пяти лет за решёткой». Ты что, во всё это не веришь?

Даффи не мог понять, разыгрывает его Вик, или нет, и счёл за благо не отвечать на вопрос.

– Я заметил, он убивает диких зверей, – сухо сказал он.

– Голубь не зверь, Даффи. Это птица. И ты сейчас не в городе. Если ты решишь арестовывать всех, кто стреляет птиц, тебе придётся начать с герцогов и маркизов, и чёрт знает кого ещё.

– Хорошее начало.

В этот момент к ним подошла миссис Хардкасл.

– Я знаю, мистер Кроутер, что это звучит нелепо, но, мне кажется, я должна поставить вас об этом в известность. Пропало кое-что из столового серебра.

4. Бильярдная

Даффи толкнул кухонную дверь и с опаской, бочком, вышел на террасу. Осторожно втянул носом воздух. Он понимал, что имел в виду Вик, когда говорил, что здешнему воздуху не хватает чего-то настоящего.В деревне всегда пахнет чем-то, что сразу и не разберёшь: цветами, деревьями, травой и всяким таким непонятным. Приезжая в деревню, люди откидывают голову назад и смакуют воздух, они останавливаются под деревьями вдохнуть вожделенной вони. Они закрывают глаза и тычутся носами в розовые бутоны. С точки зрения Даффи, на вид цветы были вполне приятны, но нюхать их он всегда считал признаком дегенератизма. Он уже начинал тосковать по запахам большого города: горячей дизельной отрыжке автобусов, доносящемуся из закусочных аромату жареного лука, выхлопам намертво застрявших в пробке автомобилей.

Вик попросил Даффи подождать десять минут, а потом присоединиться к ним с Анжелой в бильярдной. Даффи наморщил нос. Вот ещё одно, что не нравилось ему в деревне. Слишком уж много там было мёртвых животных. Кто-то подкинул на крыльцо к Анжеле дохлую птицу; кто-то бросил в окно её домашнюю собаку; бывший уголовник приходит с тремя убитыми голубями. Даффи по опыту знал, что дела, в которых фигурируют мёртвые животные, как правило, очень неприятны. Взять хотя бы тот случай в Сохо, который начался с чудовищно жестокого обращения с котом. Зажарили, вроде бы, в гриле, мало того – на вертеле. Даффи и по сей день не любил об этом вспоминать. Человеку неискушённому Браунскомб-Холл мог бы показаться поместьем елизаветинской эпохи, но на самом деле он был построен в 80-е годы XIX века для банкира, который чуть было не стал лорд-мэром Лондона. Изначально часть первого этажа задумывалась как мужская половина; были предусмотрены курительная, оружейная и бильярдная комнаты, а под ними помещался обширный подвал, где несостоявшийся лорд-мэр хранил марочные вина, большую часть которых ему так и не довелось отведать. Оружейной больше не было, остался лишь один шкаф с оружием, ключ от которого Вик хранил у себя; курительная задолго до того пала, не устояв перед женской эмансипацией; а представления Вика о винных запасах сводились к тому, чтобы затариться в супермаркете таким количеством молодого португальского «Виньо верде», чтобы хватило на неделю. Только бильярдная сохранила своё первоначальное назначение, но и в ней были произведены некоторые изменения, когда дом приобрёл Иззи Данн – клавишник группы «Отморозки», у которого из зада вечно торчало перо. Иззи испытывал лёгкий приступ паранойи при виде обширного – шесть футов на двенадцать – затянутого зелёным сукном пространства и ещё большую паранойю от собственного неумения загнать долбаные шары в долбаные дырки, поэтому он заменил бильярдный стол на меньший, для игры в пул; в прямоугольные ниши в алебастровом сводчатом потолке бильярдной он вставил фотографические изображения своих собратьев-музыкантов, и всё помещение от этого только выиграло, верно? Вик, который помнил время, когда унылый бильярдный зал для непьющих над ателье Бертона [4]4
  The Burton Group – крупная компания по производству и продаже мужской одежды. Основана в 1900 г.


[Закрыть] был лучшим местом, чтобы скоротать время в дождливую погоду, возобновил традицию и за сравнительно скромную сумму подыскал себе через какого-то приятеля антикварный бильярдный стол с набором кристаллитовых шаров и полудюжиной киев в придачу. Белинда считала, что комнату следует принарядить, поэтому заменила яркую лампу прямо над столом рассеянным освещением, поставила обитый вощёным ситцем диванчик – на случай, если кому-то захочется посмотреть на игру, убрала фотографии рок-звёзд и покрасила потолочные перемычки в розовый цвет. Но, несмотря на всё это, несмотря даже на то, что они чаще называли её не бильярдная, а снукерная, в комнате по-прежнему сохранялся дух былых времён.

Вик поднялся с ситцевого диванчика, уступая место Даффи. Анжела словно бы и не заметила замены. Покуда Вик шёл к двери – проходя мимо бильярда, он катнул один шар рукой – Даффи изучал её профиль. Слегка угловатый подбородок, округлые скулы, карие глаза, под ними небольшие мешочки, бледные щёки оттеняют огненные крашеные хной волосы, и от этого они выглядят ещё более неестественными. Привлекательная женщина, требующая планово-профилактического техосмотра.

– Вик сказал, у вас неприятности.

Она глянула на него весело и ясно. Анфас её подбородок казался мягче, нос – прямее, большие карие глаза – ещё больше. Какая-то искра скользнула между ними, на мгновение она вдруг показалась ему оживлённой, жизнерадостной, сексуальной – явно не из числа помешавшихся на буколике аристократок в зелёных сапожках. Потом она снова затуманилась, как если бы вопрос Даффи только что дошёл до её сознания.

– У меня всё прекрасно, – ровным, без выражения голосом сказала она.

– Сожалею насчёт собаки. Кто мог такое сделать?

– Сейчас полно всяких извращенцев, – проговорила она неопределённо.

– Но разве вы не хотите найти того, кто это сделал?

Анжела пожала плечами.

– Зачем искать какого-то выродка, которому нравится убивать собак?

– Чтобы он этого больше не делал. Чтобы наказать его.

– Все мы наказываем себя сами, разве нет?

На губах Анжелы появилась сонная полуулыбка, которой – возможно, специально, – был придан оттенок загадочности.

– Разве да? Послушайте, я знаю, это меня не касается…

– Но это и вправду вас не касается. У меня всё чудесно, я же вам говорю.

– Вас кто-то шантажирует.

– Никто меня не шантажирует. Всё чудесно. Я выхожу замуж. Вы курите?

– Нет. Да, я слышал. Мои поздравления. Это Вик сказал мне, что вас шантажируют.

– С чего он только это взял? Он милый, наш Вик. Он, наверное, не так понял что-нибудь, из того, что я сказала.

– Он не глуп, наш Вик.

– Нет, он не глуп, он милый. Но иногда он что-нибудь не так понимает.

– Но ведь он понял, что вас следует опекать? Вы ведь за этим сюда и переехали?

Анжела по-прежнему не смотрела на него, волосы её в рассеянном свете слегка поблёскивали.

– Все мы немного нервничаем, когда нам предстоит сделать какой-то важный шаг, правда? Вот и я тоже нервничаю.

Этак мы никуда не доберёмся, подумал Даффи. А он, к тому же, не знал, насколько сильно можно на неё давить. Идти этим путём было так же утомительно, как ехать на катафалке. Промелькнувшая в самом начале искорка оживления больше не показывалась.

– Насчёт вашей собаки. Это ведь вы её украли, верно?

– Что вы имеете в виду?

– Выкрали из чулана, чтобы похоронить. В смысле, должным образом.

– Очень глупое предположение.

– Правда?

– Да, очень глупое.

Если б оно было очень глупым, подумал Даффи, она бы разозлилась. Но она и не думала злиться. Она просто вела себя так, будто его вмешательство в её жизнь было совершенно неоправданным – с её точки зрения так оно, наверное, и было.

Тут, слегка скрипнув, отворилась дверь.

– Так вотвы где. Маленький тет-а-тет? Разрешите мне сыграть роль старой дуэньи?

– Мы уже закончили, Дамиан, – сказала Анжела; она поднялась с софы и медленно вышла из комнаты.

– Шепчетесь тут с нашей невестой? – проговорил Дамиан. – Гадкий. Мне придётся рассказать о вас большому Генри.

– Как вам кажется, с ней всё нормально?

– С Анжелой? Лучше некуда, вы, разве, не находите?

– Я её не знаю. А где Генри?

– Дома, я полагаю. В своём доме, – добавил Дамиан, словно Даффи был чересчур туп для того, чтобы понять коротенькое «дома».

– А где это?

– Что-то около трёх миль отсюда.

– Что он там делает?

– В каком смысле, «что он там делает»? По всей вероятности, лично осеменяет своё поголовье. Или, может быть, играет в крестословицу со своей матушкой.

– Нет, я имею в виду, почему он не с Анжелой.

– Старая английская традиция. В ваших кругах, возможно, не принятая. За несколько недель до брака муж и жена стараются меньше видеться, чтобы к знаменательному дню сосуды их вожделения переполнились. Не желаете одну быструю?

– Понятно, – сказал Даффи. Дамиан укладывал в треугольную рамку красные шары, затем, прищурив один глаз, выверил аккуратность укладки и дополнил вершину пирамидки розовой «шестёркой». – Нет, я немного устал.

– Значит, бедняжке Дамиану снова придётся играть с самим собой. Вот так всегда, – добавил он мрачно. Если бы там была Салли, она бы, возможно, сказала, что не слышала ничего более забавного с тех пор, как последний раз слышала что-то такое же забавное. Даффи разочаровал Дамиана, не сказав ничего.

– Да ладно вам, на худой конец, хоть разбейте мне, что ли.

Даффи поставил биток в полукруг и решил, что сейчас покажет этому юнцу кое-что интересное. Удар от двух бортов, минуя чёрный шар, в основание пирамиды. Таков был план, но то ли кий, то ли освещение, то ли сукно, то ли – и это наиболее вероятно – расположение духа самого Даффи привело к тому, что биток угодил аккурат в чёрный шар.

– Семь очков долой, – насмешливо проговорил Дамиан.

– Я немного устал, – сказал Даффи, – может быть, завтра.

– Вот так всегда, – пробормотал Дамиан и, легонько толкнув биток кием, вернул его в «дом».

Закрывая за собой дверь бильярдной, Даффи подумал: «Вот из-за таких, как ты, на таких, как я, всех собак и вешают». Хотя сексуальная ориентация Дамиана не была для него вполне ясна, да и насчёт самого себя Даффи не всегда бывал до конца уверен, но он уже достаточно насмотрелся на Дамиана, чтобы решить, что если бы он, Даффи, был заурядным гетеросексуалом, этого вельветового хлыща с дёргающимся носом называл бы не иначе, как пидором поганым. Но Даффи, конечно, не был ни заурядным, ни гетеросексуалом, и то, что Дамиан фигурально назвал «сосудом вожделения» существовало для него в двух ипостасях. Но, раз стерев для себя эту границу, Даффи стал особенно осторожен в оценках других людей, и если бы он встретил Дамиана за стойкой в «Аллигаторах» или даже «Карамель-клубе», и у того из заднего кармана торчало бы несчётное количество носовых платков, а на животе болталось столько ключей, сколько у матёрого автоугонщика, он и тогда предпочёл бы не высказываться так уж определённо. Даффи не нравилось, когда голубые выставляли свою ориентацию напоказ, а когда этим занимались побывавшие в университете смышлёные юнцы, это нравилось ему ещё меньше. Он считал, что те, кто знает много учёных слов, просто обязаны быть визуально адекватными.

Он брёл по тёмному коридору, там, где некогда помещалась кладовая для провизии, а ныне квартировало множество разнокалиберных пылесосов, и чувствовал, что словно бы заблудился. Ему ещё никогда не приходилось бывать в таких больших домах, и сейчас его сбивало с толку главным образом то, что в них никогда не знаешь, где тот или иной их обитатель находится. Где, например, сейчас Анжела? (Глотает какую-нибудь дрянь?) Где Таффи? (Исподтишка разбирает крышу, готовит путь для отступления?) Где Белинда? (Совершает моцион с наушниками на голове: учится говорить как настоящая леди?) За всеми не уследишь; это беспокоило Даффи. Там, откуда он был родом, если кто-то вышел из комнаты, и его нет в кухне, значит, он в ванной. Всё очень просто, никаких проблем. В Браунскомб-Холле было больше туалетных (так, он слышал, называет уборную Вик), чем в тех домах, где привык жить Даффи, бывало комнат.

В комнате, которую агенты по продаже недвижимости обозначили как гостиную, а Вик старался называть залой, Даффи увидел Лукрецию. Она полулежала на софе, курила и читала экземпляр «Татлера». [5]5
  («Сплетник») – журнал о светской жизни; печатает биографические очерки, моды, фотографии гостей на приёмах и премьерах. Издаётся в Лондоне.


[Закрыть] На маленьком столике, который Белинда, возможно, приобрела в Бирме, но вероятнее всего, в Марбелье, стоял стакан с разбавленным виски.

– А где все остальные?

Лукреция неопределённо помахала рукой в воздухе, что, по-видимому, означало, что все остальные так же успешно занимаются своими делами, как и она сама.