Текст книги "Капитали$т: Часть 4. 1990 (СИ)"

Автор книги: Деметрио Росси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Я заметил, что многие присутствующие находятся слегка не в своей тарелке – кооператоры с опаской смотрели на густо татуированных коротко стриженных мужиков, а бандиты с недоумением поглядывали на новоявленных фирмачей… Впрочем, столы ломились от спиртного и деликатесов, народ потихоньку выпивал, закусывал и расслаблялся… Музыка гремела, у микрофона какой-то усатый тенор в белоснежном костюме-тройке с надрывом пел об угрюмом крике парохода в Ванинском порту и о стоящей впереди столице колымского края – Магадане… Джентльмены были в большинстве своем без дам, дамы присутствовали, конечно, но преимущественно из разряда «ночных бабочек»…

– Сумасшедший дом, – оценил происходящее Матвей. – Нахрена он собрал их всех?

– Ты посмотри на именинника, – с улыбкой сказал я.

Именинник сиял. Преисполненный значимости и удовлетворенности, он принимал подарки и выслушивал здравицы подобно тому, как сюзерен принимает знаки внимания от вассалов. Похоже, что Виктор Федорович действительно переживал свой звездный час. Кажется, он был абсолютно трезв…

– Пойдем! – сказал я решительно.

Матвей, выставив плечо вперед, решительно двинулся сквозь толпу приглашенных, я следовал за ним.

Гусар сидел за столиком в компании двух ближайших друзей.

– Знаешь их? – вполголоса спросил меня Матвей.

Я отрицательно мотнул головой.

– Справа – Вано. Недавно освободился, вроде бы с Гусаром сидел. – Матвей кивнул на пожилого кавказца с надменным недовольным лицом. – А слева – Зяблик.

– Который в «Кофейнике» стрельбу устроил? – спросил я.

– Он самый, – подтвердил Матвей.

Про этот случай я слышал. «Кофейник» был модным, недавно открывшимся кооперативным кафе. Измученный ненавязчивым государственным сервисом потребитель с радостью приобщался к новинкам частного общепита, в котором официанты улыбались, а на кухне строго-настрого было запрещено воровать продукты питания. «Кофейник» был забит битком, особенно по вечерам. И так получилось, что в один из таких вечеров туда зашел попить чайку бандит по прозвищу Зяблик. Смущенный официант сказал ему, что мест, к сожалению, нет.

– Нет мест⁈ – спросил Зяблик с удивлением. – Ну это мы посмотрим, как нет мест!

Выхватив из-за пояса ствол, он несколько раз пальнул в роскошную люстру. Перепуганная публика ломанулась на выход, а Зяблик спокойно заявил побледневшему официанту:

– Ну вот и появились места! А ты говорил!

В толпе мелькнула улыбающаяся физиономия Евгений Михайловича, мы вежливо кивнули друг другу.

– К Федоровичу ломитесь? – вдруг зацепил нас какой-то невзрачный паренек в спортивном костюме. – А где подарки, я не понял?

– Тебе кто разрешал пасть раскрывать⁈ – В глазах Матвея блеснул гневный огонь. Паренек в спортивном костюме стушевался и исчез в толпе.

С эстрады гремело:

'Помню я, тихою зимнею ноченькой

В санках неслись мы втроём.

Лишь по углам фонари одинокие

Тусклым горели огнём.

В наших санях под медвежьею шкурою

Жёлтый стоял чемодан,

Каждый невольно дрожащей рукою

Щупал холодный наган'.

Гусар целовался с каким-то амбалом в кожаном пиджаке, мы были следующие на очереди – поздравить именинника. Матвей, затянутый в парадный костюм, мрачно сопел. А я смотрел на происходящее и думал о том, что здесь не хватает только представителей партийной элиты.

– И здесь очередь, – сказал мне в ухо Матвей с досадой. – Везде, где собирается больше трех людей, возникает очередь. Вот что это за хрень, Леха?

– Вот так, – развел руками я и перевел разговор на более актуальную тему: – Знакомых кого-то видел?

Матвей скривился.

– Шелупонь одна. Они же воров ждали, а никто не приехал. Точно тебе говорю! Не сочли нужным. Значит не так уж высоко котируется наш Федорович…

– Ладно, – сказал я. – Это нас не касается. Делаем все, как договорились.

– Делаем, – сказал Матвей. – Но, Леха, если ты ошибся… мне трудно будет пацанам объяснить. Своими руками авторынок отдать… Такие бабки! Ты ему сам говори, у меня язык не повернется.

– Он им подавится, – сказал я еле слышно. Впрочем, в зале было так шумно, что услышать подробности нашего разговора не представлялось возможным. – Все, пошли! Амбал выпил, закусил и отваливает.

– Пошли, – сказал Матвей.

Мы подошли к столу, за которым восседал именинник.

Глава 13

Именинник оказался на удивление трезвым. В отличие от своих приближенных, которые были уже хорошо под градусом. Светлая «тройка», галстук, белая рубашка, громадный перстень – Гусар был торжественен, наряден и кажется, абсолютно счастлив.

Увидев нас с Матвеем, он милостиво улыбнулся и махнул рукой – походите, мол, не стесняйтесь! Мы подошли к столику.

– Благодарю, что пришли, не забыли, – сказал Гусар торжественно. Он поднялся и пожал нам руки. – Присядьте-ка с нами. – Он указал на свободные стулья. – По рюмашке пропустим, в такой день – не грех!

Как по волшебству перед нами появились фужеры с коньяком.

– Они же спортсме-э-ны! – насмешливо протянул Вано. – У них режим, ты чего, Федорыч⁈

– Ничего, режим можно и качнуть, – пошутил Гусар. – Мы же не первый день друг друга знаем?

Он внимательно посмотрел на нас, а я поднял фужер и громко объявил:

– Ваше здоровье!

Дремавший до этого момента Зяблик проснулся, непонимающе посмотрел на меня, потом огляделся по сторонам и снова задремал. Матвей последовал моему примеру – поднял бокал. Каменное лицо его ничего не выражало.

Мы чокнулись с именинником. Я не большой любитель крепкой выпивки, но в этот раз допил до конца и не поморщился – коньяк был хорош, армянский, наверное… Матвей тоже проглотил содержимое бокала и уставился в пол.

– Мы без подарка сегодня, – весело начал я, – вы уж не обессудьте!

– Дорогие гости лучше всяких безделушек, – улыбнулся Гусар. – Не с подарками жить, а с добрыми людьми. Вы правильно сделали, что пришли. Пусть все видят, что у нас нормальные отношения. Делить нам нечего. Ведь так?

– Вы совершенно правы! – пьяно подтвердил я. – И даже более того! Вот у вас с Матвеем возник… я не хочу сказать – конфликт! Нет! Небольшое непонимание! Так, Матвей?

Матвей угрюмо кивнул.

– И необходимо… – продолжил я. – Совершенно необходимо это непонимание преодолеть!

– Ты о чем толкуешь, парень? – удивленно поднял брови Гусар.

Я развел руками.

– Ну как же⁈ Этот рынок возле «Автозапчастей». Он же вас интересует?

– Ну, допустим, интересует, – подал голос Вано, – и чего дальше?

– Ну как чего⁈ – удивился я. – Если интересует – забирайте. Для нас это непрофильный актив, так сказать. Правда, Матвей?

Матвей согласно кивнул.

– Чего, в натуре⁈ – удивился Вано. – Не гонишь? Рынок нам отдаете?

– Не нам, а общаку, – строго поправил его Гусар.

– Верно, – согласился Вано. – Порядочный человек о своей кишке вообще думать не должен, – нравоучительно сказал он, подвигая поближе вазочку с икрой. – Только об общем!

– Пацаны хоть и молодые, а все сообразили правильно, – сказал ему Гусар. – Только у вас, парни, я так понимаю, какое-то встречное условие будет?

– Да какое там условие… – махнул я рукой. – Нужно только чтобы у по вашей линии у нас и наших структур проблем не было. Как недавно с кооперативом «Луч» и Березой. Вот мы хотим, чтобы такие ситуации не возникали. Ни теперь, ни когда-нибудь еще. Ведь справедливо?

– Справедливо, – подтвердил Гусар. Он был более удивлен, чем рад.

– Э, погоди! – сказал Вано, хитро прищурившись. – Значит ты, – он ткнул пальцем в сторону Матвея, – здесь при людях подтверждаешь, что рынок на «Автозапчасти» отдаешь в пользу общака?

– Подтверждаю, – сказал Матвей. Лицо его выражало бесконечное терпение.

– И прямо завтра туда наши парни могут зайти – с барыг получать?

– Без проблем, – сказал Матвей.

– И все твои спортсмены не будут возражать?

– Не будут, – ответил Матвей.

Вано развел руками.

– Ну тогда ништяк! Можно выпить за дружбу и согласие! Так, Федорыч⁈

Гусар благодушно кивнул.

– Можно выпить! А вы, пацаны, все правильно решили. Нечего нам делить. И не для себя мы стараемся, как некоторые думают. Для общего! А по поводу вас я объявлю, чтобы никто не лез. Работайте спокойно, не бойтесь, все будет ровно.

'Тише люди ради Бога тише

Голуби целуются на крыше.

Голубок голубку обнимает, ах мама-джан.

Тихо-тихо долю напевает' – пели с эстрады.

Мы снова подняли бокалы и выпили. Гусар улыбался. Матвей сдержанно сопел. Мне показалось, что его стратегические запасы терпения подходят к концу. Перед столиком уже возникла порядочная очередь из поздравляющих, которые перешептывались и с удивлением поглядывали на нас – слишком много времени и высочайшего внимания нам было уделено. Мне почему-то, то ли от невыносимого окружающего пафоса, то ли от выпитого, стало смешно. Приходилось сдерживаться, чтобы не рассмеяться в голос.

Я подмигнул Матвею и стал прощаться с виновником торжества. После соблюдения всех церемоний, мы направились к выходу, ловя на себе удивленные взгляды гостей.

Уже в машине Матвей сказал все, что думает об этой ситуации. В основном, с применением непечатной лексики. При этом, лексические конструкции, используемые им, были совсем не в три этажа, а по меньшей мере этажей в девять.

– Пить тебе нельзя, дружище, – сказал я Матвею, когда он слегка выдохся.

Матвей одарил меня таким негодующим взглядом, что я не выдержал. Смеялся до слез и колик в животе. Матвей некоторое время обиженно смотрел на меня, а потом сам начал ржать. Чуть позже к нам присоединился и водитель – парень из группировки Матвея.

– Смех смехом, Леха, – сказал Матвей, когда мы перевели дух, – но мы только что своими руками отдали такие бабки! Такие! Меня пацаны просто не поймут, если все будет не так, как ты говоришь!

– Ты в «черви» играл когда-нибудь? – спросил я, вытирая выступившие слезы.

– Тоже мне, интеллигенция, – фыркнул Матвей. – Я все больше в подкидного. А че?

– Мы только что всучили Гусару даму пик, – сказал я. – Теперь для того, чтобы победить, ему нужно собрать всю пиковую коллекцию. Посмотрим, как это у него получится…

Матвей хмыкнул.

– Я не знаю, что там за пики… зато я знаю, что скажут наши пацаны. Они скажут – нужно было всю эту свору шакалью перебить нахрен. А мы им рынок отдали.

– Успеют еще твои пацаны навоеваться, – сказал я. – И не забудь объявить своим подшефным, чтобы потерялись куда-нибудь на время. Чтобы их менты не отработали.

– Объявлю, – сказал Матвей. – Ох, Леха… Рискуем! И своими и чужими бабками рискуем! А если не выйдет по-твоему?

– Слушай, – сказал я с раздражением, – вы все – взрослые люди. Решение сами принимаете. Я вам положение вещей обрисовал, сами думайте. Хотите, хоть завтра с Гусаром войнушку начинайте.

– Ладно, – сказал Матвей, покраснев, – чего уж там, проехали. Хрен с ним, с авторынком. Ты пойми, здесь же не только бабки, здесь и принцип же. Получается, что мы прогнулись. Так и авторитет, и уважение потерять можно.

– Пока Гусара менты прикрывают, – сказал я, – воевать с ним нельзя. Бессмысленно. И вообще… был такой китайский полководец древний… так он говорил: «Будучи боеспособным, кажись врагам небоеспособным».

– Китайский полководец… – Матвей вздохнул. – Тебе хорошо, у тебя водка…

– А кстати, – вспомнил я, – чего там у вас сейчас на этом авторынке? Тачки нормальные есть?

– Кое-что есть, – кивнул Матвей. – А че, «Волга» надоела? Правильно, бери иномарку. Подберем чего-нибудь, есть машины.

– Я не себе, – сказал я медленно. – Нужна иномарка. Не старая, не убитая, надежная. И безопасная. Безопасная… – повторил я задумчиво.

Матвей кивнул.

– Имеется. Вот как раз сейчас наш спекулянт «Вольво» пригнал из Финки. «Семьсот сороковая», белая и не старая – три года машине.

– Сколько? – деловито спросил я.

– Недешево, – вздохнул Матвей. – Спекулянт сто сорок зарядил. Но если мы попросим, то уступит. Куда он денется… – Матвей кровожадно улыбнулся.

– Сто сорок штук… – сказал я задумчиво. – Ты этому спекулянту скажи – пусть завтра к нам в контору приедет. Посмотрю тачку и, если все нормально, сразу рассчитаюсь.

– Скажу, – кивнул Матвей. – А че? Подарить, что ли, кому-то хочешь? Ни хрена себе подарок за такие бабки!

– Нормально, – махнул рукой я. – Знаешь, поехали по домам. Я чего-то пьяный совсем… Да и поздно – ночь на дворе.

– Ночь, – кивнул Матвей.

Ночь, подумал я пьяно. Видели ночь, гуляли всю ночь до утра… И в голове промелькнуло шальное «А вдруг⁈»

– А вдруг⁈ – сказал я вслух, и Матвей с удивлением посмотрел на меня.

– Чего «вдруг»?

– А вдруг у меня получится сделать хорошее дело? – сказал я с пьяным упорством в голосе. – Я пробовал делать, но мало что получается. Почти ничего, дружище! А вдруг в этот раз получится⁈

– Чего-то ты погнал, – сказал Матвей. – Про вас и газеты пишут, то вы детский дом кормите, то каких-то инвалидов…

– Это все не то, – сказал я, чувствуя, что мысли мешаются в голове. – Есть бабки – чего не помочь? А вот спасти того, кто обречен? Как ты считаешь?

– Кто обречен? – спросил Матвей терпеливо.

– Мы все обречены! – категорически заявил я, и вдруг неожиданно для самого себя запел: – Мама, мы все тяжело больны! Мама, я знаю, мы все сошли с ума!

– Ты должен быть сильным, ты должен уметь сказать: руки прочь, прочь от меня! – отозвался водитель и добавил: – Классная песня.

Матвей с подозрением посмотрел на водителя.

– Ты тоже, что ли, прибухнул?

Водитель улыбнулся и отрицательно покачал головой.

На следующий день я стал обладателем «Вольво», чем изрядно шокировал своих компаньонов.

– Я не понял, – сказал Валерик, – а как же наша постановка? Никаких иномарок, не привлекать внимания? Все, отменяем?

– Не отменяем, – ответил я. – Это для дела нужно.

Валерик удивился еще больше.

– Для дела? А что за дело, не расскажешь?

– Личное дело! – отрезал я. – Подожди, Валер… все узнаешь!

Валерик слегка надулся и отстал.

Люди Матвея ушли с автомобильного рынка, а люди Гусара зашли. И сходу увеличили дань для всех торгующих. Платить нужно было с каждой реализованной машины, с каждой сделки – и спекулянтам-перекупщикам, и обычным людям. Исключений не было. И, даже заплатив, человек не мог быть уверен в том, что в результате у него не отнимут деньги или машину – это в большей степени как раз касалось обычных людей, а не перекупщиков. Продавец запросто мог получить «куклу» вместо денег, а расплатившегося покупателя могли в багажнике им же купленной машины вывести куда-нибудь за город, насовать по ребрам и оставить и без машины, и без денег…

Через две недели к нам в офис приехал Матвей и заявил, что к нему приходила делегация от «основы» авторыночных спекулянтов – они жаловались на беспредел и просили помощи. Матвей обещал подумать. Спекулянты сказали, что если Матвей не поможет, то тогда они будут искать другие пути решения этой проблемы.

– Ребята настроены решительно, – подвел итог Матвей. – И чего им отвечать?

– Пусть ждут, ничего не предпринимают и никуда не лезут, – сказал я. – Лучше всего, чтобы главные перекупщики вообще там не светились.

– Они его замочат, – сказал Матвей мрачно. – Я тебе точно говорю, там ребята – палец в рот не клади. И бабки у них есть – забашляют какому-нибудь афганцу и кранты Гусару. А че? Нормальный расклад бы был, как ты считаешь?

– Ни хрена не нормальный, – возразил я. – Гусар не имеет никакого значения сам по себе. Не он, так другой, не другой, так третий. Важно с его прикрытием решить вопрос.

– Пока не решается? – спросил Матвей мрачно.

Я пожал плечами. От Николая Николаевича пока что не было никаких известий.

– Не беспокойся, – сказал я. – Когда все утрясется – сделаем свой рынок.

– Да ладно⁈ – Матвей с изумлением посмотрел на меня. Мысль о том. что можно открыть собственный рынок, кажется, не приходила ему в голову.

– А чего такого? – пожал плечами я. – Вот хотя бы взять наш ликеро-водочный. Есть старый корпус, который уже лет пятьдесят вообще не эксплуатируется – здоровенный ангар, заброшенный и бурьяном заросший. И территория вокруг него – целый Люксембург поместится. Все запущено, никто не следит. Возьмем у завода в аренду, замутим какой-нибудь клуб автолюбителей. Пусть собираются, продают-покупают. С автосервисом, торговлей запчастями и прочим. И охрану нормальную обеспечим. Им же у «Автозапчастей» медом не намазано?

– Ты торгашей плохо знаешь, – сказал Матвей. – Для них место много значит. А «Автозапчасти» – место известное, прикормленное… Но вообще идея интересная, давай думать!

– Решим, – пообещал я. – Все решим в лучшем виде. Только нужно текущие проблемы как-то разгрести…

А через пару дней у нас в конторе снова объявился немногословный парень с военной выправкой – доверенное лицо Николая Николаевича.

– Просили передать, – сказал он мне, – чтобы в ближайшие дни никакой активности. В ближайшие два-три дня. Вы понимаете?

– Понимаю, – сказал я.

Немногословный парень удовлетворенно кивнул.

Как раз через два дня после этого визита в город нагрянули столичные гости – бригада МВД СССР. Нагрянули и устроили натуральный погром. Отрабатывали не только рынки, но и кафе, рестораны, вокзалы, наркопритоны – одним словом, все злачные места. Десятки задержанных, десятки изъятых стволов, автомобилей, сотни тысяч наличных денег, считая валюту, склады с нелегальным товаром… Наибольший урон понесла группировка Гусара – были задержаны его ближайшие подручные – Зяблик, Вано и Кабан. Сам Гусар ускользнул – милиция отработала по всем местам его возможного пребывания, но все тщетно – найти не смогли… Похоже, что покровители в самый последний момент смогли его предупредить. Под раздачу попал и печально известный Береза – всю его банду, промышлявшую грабежом товарных вагонов, повязали на горячем. Я радовался – вполне возможно, что наши газетные репортажи стали той самой снежинкой, которая срывает огромную лавину…

Что касается Матвея, то его группировка почти не пострадала – были вовремя предупреждены об опасности. Большая ее часть во главе с братьями-близнецами за день до начала милицейских рейдов дружно отбыла на отдых в Крым. Нескольких парней задержали на барахолке, но, не найдя за ними никакого криминала, отпустили. Одним словом, наши потенциальные враги понесли существенные потери, а мы отделались легким испугом. Было что отметить с шампанским…

В ту ночь мне приснился кошмар. Впрочем, не совсем кошмар, просто неприятный сон. Как будто я сражаюсь с кучей какой-то вязкой, отвратительной желеобразной массы. У меня меч – я наношу ей страшные удары, рублю, колю, отрубаю какие-то куски, а она злобно шипит, булькает и клокочет. А я понимаю, что победить ее нельзя. Невозможно зарезать кусок студня, даже если ты лучший в мире мечник… И от этого понимания мне становится страшно, приходит отчаяние. А тварь чувствует мое отчаяние и страх – она нападает, выбрасывает из себя омерзительные скользкие щупальца, которые я рублю, а они извиваются и ползут в сторону этой массы, сливаются с ней… Я проснулся с больной головой и ощущением неотвратимого. Так бывает – ты вроде бы знаешь, что все в порядке, все хорошо, но вот-вот что-то случится. Только неизвестно, что именно, с какой стороны ждать удар.

Зазвонивший телефон заставил меня вздрогнуть. Я поднял трубку, которая показалась какой-то мягкой и скользкой… как та отвратительная тварь из сна.

– Слушаю, – выдавил я.

– Алексей Владимирович, – ответили из трубки. – Вы простите, пожалуйста, за ранний звонок. – Это был Борис Борисович.

– Все в порядке, – сказал я. – Что-то случилось?

Борис Борисович помолчал немного. А потом сказал:

– Мне только что сообщили. И я решил, что необходимо поставить в известность вас, Алексей Владимирович…. – И снова пауза.

– Я слушаю, – повторил я.

– Знаете… Ярослав, наш журналист. По вашему совету он уехал из города. Кажется к тетке… В Киев.

Я почувствовал, как в груди у меня что-то опустилось.

– Что случилось? – спросил я, стараясь, чтобы голос не срывался.

– Его нашли повешенным вчера вечером. В гостиничном номере, – с мрачной торжественностью объявил Борис Борисович.

Глава 14

После звонка Бориса Борисовича накатило безразличие. Какая-то холодная отстраненность. Вот так, думал я. Вот так и живем… А я ведь постарался вывести Ярослава из-под удара, но… получается, что плохо постарался. Нашли повешенным… Совсем молодой парень, жаль. Впрочем, жалости тоже почти не было, была холодная пустота внутри и бесконечная усталость.

Это же мне сигнал, думал я. Персональное послание. Не спрячешься, не убежишь, не отсидишься – всюду достанем. И что самое интересное, это вообще не моя война. Это Николай Николаевич чего-то делит со своими милицейскими коллегами, а Матвей делит вполне конкретные бабки с уголовниками. Но прилетает по нам, потому что мы союзники. Похоже, что иначе и быть не может. При такой жизни ты несешь ответственность не только за себя, но и за тех, с кем «скован одной цепью». Ты играешь не только в свою игру, но и участвуешь во множестве чужих, а интересы переплетены в нераспутываемые клубки. По большому счету, добившись каких-то серьезных денег и влияния, человек перестает себе принадлежать, потому что встраивается в систему.

Я пошел на кухню, раскрыл шкаф и некоторое время бессмысленно рассматривал его содержимое. А потом вытащил бутылку коньяка, отвинтил крышку, налил полстакана и выпил. Коньяк был теплый и противный, но я проглотил его как лекарство, потому что… Потому что нужно как-то дальше жить. Даже если жизнь эта такая же горькая, противная и тошнотворная, как этот коньяк.

А что, подумал я. Все как в шахматах. Мы делаем ход. Они делают ход. Размениваем фигуры. Жертвуем пешки и даже более крупные фигуры для выигрыша инициативы. Теперь ход за нами, но…

Телефон пиликает, и я с ненавистью смотрю на него. А потом снимаю трубку и говорю: «Алло!» С удивлением отмечаю, что говорю даже с каким-то весельем, кажется, коньяк уже дошел куда полагается и работает. На связи Николай Николаевич.

– Слышал уже? – говорит он деловито.

– Слышал, – говорю я.

– Ну вот… – Николай Николаевич берет несколько секунд паузы, а потом говорит: – Я из машины звоню. Сейчас подъеду, выходи.

А я отвечаю:

– Хорошо.

И это означает, что нужно подниматься, одеваться, выходить на улицу, разговаривать с Николаем Николаевичем и даже принимать какие-то решения. Становится тошно, желудок скручивает спазмом, и я на всех парах несусь в туалет… Возвращаюсь оттуда слегка оживший, надеваю куртку, спортивный костюм и иду наружу…

Снаружи – весна. Не та, которая предвестник лета, а та, которая отступление зимы. С островками грязного снега, капелью, расползающейся слякотью. Во двор заезжает грязная и обляпанная черная «Волга», и это почему-то очень смешно. Грязные люди на грязной машине заняты грязными делами, почти говорю я. Или говорю?

Я падаю на заднее сиденье «Волги». За рулем Николай Николаевич лично.

– Вот такие дела… – говорит он, не глядя на меня.

А я спрашиваю:

– Как случилось?

– Да пес его знает… – отвечает он задумчиво. – Нашли его в Киеве. В гостиничном номере. В состоянии сильного алкогольного. В петле… Звонил я коллегам в Киев… – Николай Николаевич надолго замолчал.

– Ну и?.. – не выдержал я.

– Вот тебе и «ну и…» Коллеги говорят – самоубийство. И без вариантов. Говорят, что у них своего говна хватает, чтобы еще с нашим возиться…

– Понятно, – говорю я.

Николай Николаевич мрачно кивает.

– Чего ж непонятного…

А потом я спрашиваю:

– Кто?

Он с досадой машет рукой.

– Они свою визитную карточку на месте преступления не оставили, Алексей.

– Но вы же знаете? – не отстаю я.

– Предполагаю, – поправляет он. – Пред-по-ла-га-ю!

– Ваши?

Николай Николаевич сильно, со злостью лупит ладонями по рулю.

– Крысы. Не могут остановиться, жрут и жрут. С уголовниками связались, дальше уж ехать некуда! И деньги, деньги за все – за наперстки эти, за карманные кражи, с проституток тянут, с наркоманов. Знаешь, сколько стоит «входной билет» для бригады угонщиков?

– Сколько? – спрашиваю я с интересом. Николая Николаевича сегодня, кажется, прорвало.

– Двадцать пять тысяч. И с каждой угнанной машины – третюю часть цены.

– Нормально, – говорю я. – А что? Хозрасчет принимает и такие причудливые формы.

Николай Николаевич шепотом матерится.

– А какой пример для рядовых сотрудников? В день получки патрульные все в засадах сидят – во дворах вокруг вино-водочных. Бандитов не ловят – воруй, убивай! Ловят работяг. Работяга деньги в кассе получит, отстоит очередь за «бормотухой», и где-нибудь неподалеку во дворе сообразит на троих – а тут наши! Распитие в неположенном месте. Работяг в вытрезвитель, а деньги пополам с сотрудниками вытрезвителя ломают. Бизнес!

– Но вы ведь начальник, – говорю я. – Вы же можете…

Николай Николаевич смеется, но в смехе его нет ничего веселого.

– Твой отец горкомом партии руководил, – говорит он. – И неплохо руководил, к слову. Но что толку? Колбасы-то от этого больше не стало в магазинах. Так и у нас. Есть руководство – кабинет, телефон, бумаги. А есть реальные дела. Понимаешь?

Я киваю. В принципе, все логично.

– Николай Николаевич, – говорю я терпеливо, – мы с вами общаемся уже давно. Но все как-то очень неконкретно. Вы намеками говорите, каким-то рыбьим языком, так что я не понимаю всей картины. Сейчас погиб наш журналист. Мне, согласитесь, нужно немного больше контекста, чем обычно. Я так понимаю, что московский рейд больших результатов не принес?

Николай Николаевич не отвечает. Он берет с переднего сиденья бутылку минералки, отвинчивает крышку и жадно пьет. А я не вижу всемогущего начальника городской милиции. Я вижу очень уставшего немолодого человека, который реально задолбался.

– Москвичи – что… – говорит он напившись, и в голосе его слышится пренебрежение. – Москвичи – приехали, уехали. Из ментов всего двоих арестовали – начальника рыночной милиции и капитана, через которого деньги с наперстков шли. Мелочевка. А что касается жулья… Кабан и Зяблик уже на свободе. Гусар тоже нарисовался. Уже несколько дней в «Софии» заседают. Не знал? Трогать их строго-настрого запрещено. Почти официально.

Я отрицательно качаю головой.

– Не знал, не до того было. Но я возвращаюсь к исходному вопросу, Николай Николаевич. Кто убил Ярослава?

Николай Николаевич говорит:

– Заместитель начальника УВД Кузьмин. Геннадий Андреевич. Есть информация, что в узком кругу он обсуждал последние выпуски этой вашей газеты. И был очень недоволен. Те люди, с которыми он это обсуждал, вполне могли осуществить… – Николай Николаевич спотыкается. – Одним словом, могли сделать. Это для тебя достаточно конкретно?

– Вполне, – говорю я. – Значит, москвичи приезжали и доблестного заместителя управления не тронули…

– Кто ж его тронет… Область в пятерке лучших по раскрываемости. И я тебе объяснял – почему.

– Помню. И что будем делать, Николай Николаевич?

– Я бы советовал тебе уехать на время, – говорит он. – Игра пошла серьезная. По большим ставкам.

Я отвечаю быстро и уверенно:

– Не уеду.

– Тогда готовься, – говорит он. – Со дня на день за вашу лавку примутся.

Я молод и беспечен, и поэтому отвечаю:

– Поглядим! – и тут же задаю следующий вопрос: – Николай Николаевич, а генерал? Начальник управления? Он тоже замазан?

– Генерал-то? – усмехается он. – Товарищ генерал у нас в ссылке. В почетной. Он же в Москве раньше служил, в главке, но подзалетел и был катапультирован в провинцию. Ему нужны, во-первых, показатели. Их обеспечивает Кузьмин. А во-вторых, деньги. Их тоже обеспечивает Кузьмин. Получается, незаменимый человек.

– И у вас противостояние? – спрашиваю я. – Холодная война идет?

– Они бы меня давно сожрали, – очень серьезно говорит Николай Николаевич. Но, опасаются. Гласность, мать наша! А вдруг я в «Огонек» побегу, интервью давать? И потом, работать тоже кому-то нужно. Ты что думаешь, только у вас группировки? Я тебе так скажу – у вас даже лучше, потому что честнее. А у нас… на собраниях сидим, речи друг перед другом произносим про честь мундира и все такое… А потом…

Мы молчим.

– Ничего, – говорю я. – Осталось продержаться совсем немного. Как-то продержимся.

Николай Николаевич вопросительно смотрит на меня, он не понимает. Я объясняю.

На похороны журналиста Ярослава собралось много людей. Я даже удивился, насколько много. Пришел весь поток филфака, какие-то школьные друзья, коллеги-журналисты, не только из «Вечерки», но и из всех городских газет – корпоративная солидарность.

– Журналистов убивать нельзя! – гневно заявил какой-то бородатый дядька в очках с толстенными стеклами. На него зашикали – осторожнее, тише! Бородач (кажется, он был слегка выпивши) громко матерился в ответ.

Был, конечно, и Борис Борисович – важный, торжественно-мрачный, слегка напуганный. Он произнес небольшую речь, почти полностью состоящую из пафоса и пошлых положенных выражений: «Никогда не забудем, будет жить вечно в наших сердцах!»

В сторону родителей Ярослава я смотреть избегал. Его мать – женщина средних лет с остатками былой красоты, выглядела ошеломленной и прибитой. А отец, кажется, вообще не понимал, что случилось и где он находится.

Всю материальную сторону похорон взял на себя, конечно же, кооператив «Астра».

Ко мне подошел Борис Борисович, которого волновал весьма актуальный вопрос – не станет ли он следующим?

– Ну что вы… – честно сказал я. – Вы, Борис Борисович, слишком заметная фигура в наших уездных политических кругах. Убрать вас – слишком большой резонанс.

Кажется, мои аргументы не очень убедили Бориса Борисовича.

– Это же из-за тех статей?.. – спросил он.

– А вы сами как думаете? – холодно спросил я. Успокаивать Бориса Борисовича у меня не было абсолютно никакого желания.

– Это же очевидно! – воскликнул он громким и трагическим шепотом. – Это же мафия! – трагические нотки в голосе достигли пика. – Теперь я не чувствую себя в безопасности! Может быть мне уехать? Или нанять охрану? Как вы считаете?

– Решим! – кивнул я. – Но не сейчас, простите…

– Вот жил парень, – сказал Борис Борисович с замечательно сыгранным отчаянием, – учился, работал, надежды подавал! Зачем, спрашивается, это все было нужно⁈

Я ничего не ответил, просто посмотрел на Бориса Борисовича. Похоже, что как-то очень нехорошо посмотрел, так что тот шарахнулся в сторону.

Между тем, коллеги покойного Ярослава произносили речи, одна другой пламеннее. Что интересно, в версию о самоубийстве не верил вообще никто, для всех собравшихся было совершенно ясно – убийство. Разделялись журналисты только во мнении – кто именно убил.

– Это бандиты его, – уверенно говорил какой-то подвыпивший джентльмен в финском плаще. – Он про наперстки писал, про мафию… Вот и…

– Ты, Сеня, двадцать лет про колхозы пишешь – вот и пиши дальше, – оппонировал ему другой знаток, одетый в модные «варенки». – Наши лучшие в Евразии доярки надоили двадцать тонн чугуна с коровы – вот это твое. А в такие дела лучше не суйся, чушь городишь!