Текст книги "Венера. Переплетая обрывки жизни (СИ)"
Автор книги: De ojos verdes
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
Обязательно скажу ему спасибо… А еще нам следует дать друг другу обещание быть терпимее… Возможно, мы нуждаемся оба в прощении…и любви?.. Я подумаю об этом потом…
Мне вдруг так захотелось спать… Да и Феликс рядом, от него так хорошо пахнет, так легко дышится…
Когда я проснулась, подушка рядом со мной была холодной. Стало неприятно, внутри появилось какое – то странное ощущение обманутых надежд. Мне казалось, что после ночного разговора между нами что – то прояснилось, и мы впервые позавтракаем вместе… Но его не было. Настроение было безвозвратно испорчено. Умом я понимала, что он ушел на работу, но для меня это не было основанием. Хотелось другого исхода. В конце концов, он говорил, что отвезет меня к врачу.
И хоть с настроением было плохо, зато моё самочувствие меня удивило. Я ни разу не содрогнулась от приступов тошноты. И даже поела мороженое. Прокручивая слова Феликса, я в течение дня ловила себя на мысли, что мне безумно приятно его отношение ко мне…
А потом мне сообщили, что у моей свекрови ночью был инсульт…
23
– Как уже однажды сказал – ты спишь исключительно в этой комнате. И никто не должен знать о том, как мы поженились в действительности. И, Венера, навсегда забудь о своих танцах. И ещё… Жаль, что ты обрезала свои волосы из – за меня.
После той непонятной ночи, когда он вновь пришел пьяный, прошло несколько дней. И как – то утром, надевая свой рабочий пиджак, господин прокурор решил мне вновь напомнить, «что» я такое и как себя должна вести.
– Посмотрим, что из этого всего выйдет.
Звучало достаточно зловеще.
А когда он ушел, я вздохнула с облегчением.
Естественно, что я даже и не думала возобновить танцы, по крайней мере, до тех самых пор, когда мы разойдемся. Быть с ним в одном помещении – тяжкое испытание, но я подчинилась этому требованию. И хоть на том спасибо – он больше не пытался приставать ко мне в дальнейшем. Какое – то время я жила вполне размеренно. Свекровь несколько раз намекнула мне, что неплохо бы сменить гардероб, но, как говорится, я притворялась «шлангом» и отказывалась. Мне от них ничего не нужно. Даже еда и крыша над головой – это уже слишком. А если ещё и деньги на меня начнут тратить…
Я свою жизнь оставила течению. Часами, даже днями могла сидеть в комнате, если мне не нужно было к Розе. Мир мой ограничивался телефоном и книгами, которые мне давала подруга. В этом доме, я даже не знала, есть ли библиотека? И не была уверена, смогу ли найти спальню своей свекрови при надобности. Я старалась не делать ни одного лишнего движения. А когда Феликс приходил домой ночевать, всегда прикидывалась спящей на том же диване, подальше от кровати. Я никогда не расслаблялась. В напряжении ждала нападения. Часто даже не засыпала, прислушиваясь к его дыханию. Лишь когда он покидал помещение, я могла легко дышать. Завтракать старалась одна. Впрочем, как и обедать, и ужинать. Персонал в доме (язык не поворачивался назвать их «обслугой») был ко мне приветливее, чем хозяева. Я как – то раз застенчиво попыталась объяснить, что люблю поглощать пищу в одиночестве. И после этого, если я не спускалась к трапезе, они без всяких напоминаний приносили мне еду на подносах. Даже в течение дня интересовались, не нужно ли мне чего.
Тикин Мэри не работала. Насколько знаю, ни одного дня в своей жизни. Шикарную жизнь ей обеспечивало семейное финансовое состояние. Её отец, дед Феликса, уже давно завещал свои богатства внуку, который в свою очередь бразды правления передал матери. У них были весомые вклады в различных сферах, которые приносили огромную прибыль ежемесячно, это мне Роза рассказала. А еще она сказала, что мадам после развода не взяла у мужа ни копейки. Даже подарки не принимала от него. Хотя с сыном разрешала обходиться так, как дяде Дживану угодно. При условии, что он будет жить исключительно с ней. Подруга поведала мне немало историй из своего детства. И с таким трепетом говорила о брате, что становилось невыносимо.
Ну как – то не получалось у меня представить Феликса добрым и любящим. Мне казалось, что при любой возможности он должен был пытаться скормить Розу крокодилам. А потом и Мариам. А потом и Рипсиме. Но нет, все его обожали…
Жизнь протекала обыденно. По мере того, как рос животик Розы, мы стали видеться реже и реже в силу её новых привычек – поспать, понежиться в кровати и посмотреть драмы в обнимку с ящиками сладостей. Она часто звала меня в гости, но я слишком стеснялась Арама, чтобы позволять себе такое удовольствие.
Да и потом, спустя какое – то время со мной стало происходить нечто странное. Сначала пропал аппетит, потом я заметила, что очень быстро устаю. Мне становилось холодно даже в теплой комнате. Я была уверена, что это связано с нестабильным циклом. Всё отгоняла от себя мысли о том, что может случиться что – то серьёзное. Ох, как же я ошибалась…
Очередные месячные затянулись сначала на десять дней, потом прошли три недели, а потом еще пару недель. Паника накрыла меня с головой, но я не решалась кому – либо сообщать об этом. Сама сходила в поликлинику к разным врачам, от которых услышала один и тот же диагноз – гипоталамическая дисфункция.
Мне выписывали препараты, железо, витамины, уговаривали согласиться на госпитализацию, но я отказывалась. Покупала на свои сбережения всё нужное из аптеки, молилась, чтобы это всё прошло. А иногда ведь действительно всё прекращалось на целый день. Это давало мне надежду, которая жестко обманывала мои ожидания на следующее утро.
Почти полтора месяца… Эта цифра приводила меня в ужас. Но я успокаивала себя тем, что в общем смысле неплохо себя чувствую. Только руки трясутся, и есть не хочется, а ещё резко темнеет перед глазами время от времени.
Это могло бы продолжаться еще долго, если бы я чуть не упала в обморок прямо при Феликсе и его матери. Даже тикин Мэри была в растерянности.
– Ты случайно не беременна? – как – то с подозрением поинтересовалась она.
– Нет…у меня, наоборот, как бы…долго всё это длится, – пролепетала я, когда мы были уже вдвоем.
– Ничего не понимаю. В общем, я запишу тебя к нашему гинекологу. Не хватало ещё, чтобы ты чем – то заразила моего сына.
О, Боже, чем и как?! У меня не было сил возразить ей. В эту секунду я отчетливо осознавала, как ненавижу их обоих. За всё, что со мной было, есть и будет ещё происходить долгое время…
24
Вся семья переживала за мою свекровь. Тетя Эльза, несмотря на то, что они никогда близки не были, постоянно находилась в больнице рядом с Феликсом и его дедушкой и бабушкой. Это была постоянная четверка, а остальные посетители сменялись каждые полчаса – час. Мне муж запретил там появляться, поэтому я на иголках звонила и расспрашивала о состоянии тикин Мэри несколько раз на дню. Около пяти дней её продержали в реанимации, а потом две недели она пролежала в палате. Сначала врачи давали неутешительные прогнозы, но перед выпиской обнадежили, сказав, что у неё достаточно сильный организм.
Мне объяснили, что у свекрови произошел ишемический инсульт с последующей парализацией правой стороны. Она теперь не в состоянии сама себя обслуживать, и это повергло меня в леденящий ужас. Дело в том, что я никогда ей не желала зла. Я искренне переживала всё это время и сочувствовала Феликсу.
Когда её привезли домой, я хотела переехать, чтобы помочь, чем могу, но опять же, Феликс настоял, чтобы я заботилась о себе, и уверил меня, что нанял хорошую сиделку. Сначала было немного обидно, я же действительно хотела как лучше. Но потом поняла, что он прав. С учетом моей чувствительности, я могла бы легко впечатлиться и впасть в депрессию. Я уже проходила такое с отцом.
И всё же, я не была готова к тому, какой она теперь стала. Тикин Мэри поместили в коляску. Дома её перемещали с помощью неё. Она совершенно не разговаривала, рабочая левая сторона помогала с трудом пережевывать пищу, которую для неё готовили. Эта красивая статная женщина словно постарела на добрые лет двадцать. После того, как я первый раз её увидела, мне пришлось долгое время приходить в себя. Феликс, увидевший моё состояние, убедился в правильности своего решения держать меня как можно дальше от любых потрясений. Признаюсь честно, я ему была за это благодарна…
Примерно спустя месяц, когда уже стало холодать, я решила забрать несколько теплых вещей, что у меня были в том доме. Чтобы не беспокоить мужа, не стала заранее говорить о том, что собираюсь в гости к свекрови. Была вероятность, что я не застану их дома, потому что в течение дня было необходимо доставлять её на процедуры. Она до сих пор проходила физиотерапию и эрготерапию. Феликс говорил, что видит небольшие изменения, но свекровь ещё не разговаривала и не двигалась.
Когда я вошла в дом, там царила полная тишина. Я отправилась в кухню и поздоровалась со всеми работниками, которые тепло встретили меня. Там же и узнала, что свекровь дома и находится в гостиной вместе со своей сиделкой.
Я сразу же направилась туда и бесшумно вошла в помещение. Не могу сказать, что мед. работница сделала это намеренно, но меня это очень разозлило. Перед глазами предстала следующая картина: тикин Мэри, сидевшую ко мне боком, кормили с ложки какой – то кашей и отвлеклись на телефон, вследствие чего практически «заехали» ей в глаз прибором. Я, правда, не могу объяснить, что мной двигало, но я незамедлительно сообщила женщине, что она здесь больше не работает.
– Я сама буду ухаживать за ней.
Феликс был ошарашен, когда застал меня в их доме укладывающей свекровь в постель. Я уже успела написать примерный график, которому нужно придерживаться, узнала, во сколько отвозить на процедуры, чем кормить и во сколько укладывать. Мне помогли работники дома, одна бы я не справилась с ней. Самым сложным был момент с купанием перед сном. Естественно, меня это смущало. И не только меня. Уверена, что и свекровь была смущена этим, но, к счастью, в этой ситуации она попросту не могла мне возразить.
– Венера, ты в своем уме? – зашипел на меня Феликс, когда мы вышли из спальни свекрови.
– Если честно, я в этом не уверена, – призналась я, – Феликс, поверь мне, я не причиню ей вреда. Я хочу помочь.
Я рассказала ему об увиденном днем, о своей вспышке гнева и поспешном решении. Могу предположить, что материнский инстинкт затуманил моё сознание.
– Я найму другую сиделку, вот и всё. Ты не будешь ухаживать за ней. Это даже не обсуждается, – отрезал он и уставился на меня, сжав челюсть.
– Послушай, – я коснулась его плеча ладонью. – Дай мне попробовать, я искренне хочу это сделать. Если пойму, что не тяну, слишком тяжело, сразу же признаюсь в этом. Разве посторонние люди будут относиться к ней лучше меня?
Мне показалось, что Феликс немного смягчился. Это очень радовало.
– Ты не сможешь профессионально оказывать ей помощь, – возразил он, но уже не так категорично.
– Я быстро научусь. Я уже знаю весь график. Позволь мне. Пожалуйста.
Мольба в моем голосе заставила его смягчиться.
– Венера, ты в положении. Зачем тебе это? – устало спросил он, сдаваясь.
Я могла только пожать плечами и, повинуясь порыву, прижаться к нему, зная, что Феликс уже дал своё беззвучное согласие.
Как она на меня смотрела… Боже мой… Мне так был знаком этот взгляд затравленного зверя, ждущего подвох. Именно этой реакции меня когда – то научил её сын.
Полтора месяца я молча ухаживала за ней, подстраиваясь под её режим. Мне было довольно не просто, но я очень старалась. Мучало меня только то, что особых улучшений заметно не было. Она всё так же не разговаривала и не двигалась сама.
Шел пятый месяц моей беременности, но засчет теплых и просторных вещей, что я носила, мой небольшой живот был совершенно незаметен. И я как – то не спешила сообщать тикин Мэри, что она станет бабушкой. Мало ли, может, это ухудшит её состояние?
Сначала Феликс скептически относился к моей затее, но спустя пару недель, когда от меня не последовало жалоб, признал, что, возможно, оно и к лучшему. Ведь теперь мы жили под одной крышей, ко всему прочему. Я была у него перед глазами, он мог видеть, что я в порядке. И плюс мне было приятно засыпать в его объятиях, чувствуя защиту.
За окном шел первый снег, в доме стояла тишина. Было раннее утро, я помогала свекрови завтракать. Когда мы закончили, я осторожно вытерла ей рот и убрала тарелки подальше.
– Давайте я вас тепло одену, и мы немного погуляем под снегом? Так красиво на улице. – Я с энтузиазмом взглянула на падающие хлопья.
– Оставь моего сына. Ты не сделаешь его счастливым.
Я остолбенела, услышав её голос. В полном ступоре я неосознанно приоткрыла рот и уставилась на неё.
– Я не желаю тебе ничего плохого. Я хочу, чтобы мой сын был счастлив. А с тех пор, как ты появилась в нашей жизни, он изменился в худшую сторону.
– И как давно вы можете говорить? – подозрительно спросила, пытаясь прийти в себя.
Естественно, она не ответила. Тикин Мэри хоть и говорила несвойственно медленно, но слова выговаривала четко. Дикция и прежний характер на месте!
– Рада, что вам лучше, – искренне произнесла я, – и мне жаль вас огорчать, но, как бы раньше я ни мечтала уйти от вашего сына, сейчас это невозможно. Я беременна. Уже пятый месяц подходит к концу. Мы с Феликсом дали друг другу шанс. Как к этому относиться – ваше право. Но не просите меня его оставить.
Мне показалось, что её глаза зажглись светом. И чтобы дать ей возможность переварить новость, я взяла поднос и покинула помещение на добрых полчаса.
Нам давали хорошие прогнозы, свекровь шла на поправку, уже двигала кистью правой руки и выглядела намного лучше. Она меня не просила об этом, но каждое утро после ванных процедур я наносила ей макияж, чтобы женщина чувствовала себя как раньше. Возражений с её стороны не было.
Мы с ней не обсуждали ни моё положение, ни наше совместное будущее. В основном только бытовые вопросы – если ей что – то нужно было, она просила меня об этом. Теперь я читала ей различные произведения классики, дольше гуляла на свежем воздухе и чувствовала себя счастливее. И не только я. Но и Феликс. По тому, как он на меня смотрел, я чувствовала беззвучную благодарность.
Я теперь была уверена, что всё у нас налаживается по – настоящему.
Она скончалась ночью в середине декабря. Остановилось сердце. Врач сказал, что это не редкость, когда после очевидных улучшений вдруг настает летальный исход. Я находилась в шоке. Именно я обнаружила её утром, по своему обыкновению зайдя помочь встать с постели.
Мне было невыносимо плохо, но Феликсу – в миллионы раз хуже. Он держался, но мне хватало одного взгляда в его сторону, чтобы на физическом уровне ощутить эту боль.
Дома постоянно сновали люди. На панихиду пришла целая толпа. Даже моя мама прилетела. Она очень помогла мне морально, без неё я вряд ли бы смогла достойно пройти через всё это.
Мы проводили последних посетителей, и я поднялась в спальню, где уже давно бездвижно лежал Феликс. От одного взгляда на его лицо у меня перехватило дыхание. Горло сковало уже давно знакомым спазмом, так похожим на тяжелый и неспособный вырваться наружу крик отчаяния. Подойти к нему и крепко обнять, погладить по щеке, утешить, подобрать сотни слов, в которых чувствовалась бы моя нежность, моя искренность и готовность быть ему опорой… Вот чего мне хотелось. Но вместо этого я как – то неуверенно подняла руку вверх и спустя секунду безвольно опустила её.
Я вышла из комнаты, чтобы дать ему побыть одному, не зная, что в этом случае правильно – уйти или остаться. Но из двух зол я была обязана выбрать наименьшее. Феликс – мужчина, а мужчины не терпят, когда ты ощущаешь их слабость.
Роза убирала чашки со стола, когда я вошла в кухню, кусая губы от волнения.
– Ты не осталась? – удивилась она.
Подняв на неё глаза, я попыталась выдать что – то в свое оправдание, но у меня не вышло. Я беззвучно открыла и закрыла рот, после чего слабо помотала головой из стороны в сторону. Слезы, будто десятки невидимых канатов, душили горло, и мне с трудом удавалось их сдерживать. Не хотелось, чтобы подруга переживала ещё и за меня.
Помещение наполнилось тяжелым вздохом безвыходности. Никто из нас не мог понять, как правильнее поступить в этой ситуации.
– Венер, всё же, лучше тебе пойти к нему.
– Я тоже этого хочу, но мне страшно, что я сделаю что – то не так, – призналась я.
– Если ты сделаешь что – то не так, он тебе точно об этом скажет. Иди.
И Роза подтолкнула меня к двери, а я покорно поднялась в спальню и вновь осторожно открыла дверь. Чтобы не передумать, быстро подошла к кровати и подсела к Феликсу. Затем попыталась обнять его. И снова открыла рот, чтобы что – то сказать, но вместо этого вдруг разрыдалась. Я плакала горько, с надрывами и спазмами, сожалея и сочувствуя его горю. Он же крепче прижимал меня к себе. Мы очень долго лежали вот так – я плакала, а Феликс гладил меня по голове. И будто мои слезы – это его боль. Будто через меня выходит его эмоциональная зажатость, неспособность проявить слабость. Он же мужчина. Мне казалось, я вбираю в себя его страдания, которые выходят через эту жидкость.
Я очень долго не могла успокоиться. Мы не произнесли ни звука. Я плакала. Он гладил меня по голове и прижимал к себе. Никто не смог заснуть этой ночью. Я представляла себя на его месте, и от этого мои терзания казались невыносимыми. Многим позже, когда слезы все же иссякли, я взяла его ладонь в руки и поднесла к губам. Мне так хотелось хоть как – то помочь ему… Но потеря матери – это невосполнимая утрата.
Похороны прошли спокойно, несмотря на сильный снегопад. Как – то странно он прекратился сразу же, как только тело предали земле. Люди постояли еще минут десять, а потом стали расходиться.
Феликс и дядя Дживан остались вдвоем и долго стояли, о чем – то беседуя. А потом ушел и свекор.
Я все это время сидела в машине неподалеку и, открыв дверь, наблюдала за мужем.
– Поедем, пусть он побудет один.
Мама протянула руку, помогая мне встать, чтобы пересесть к уезжающим дяде Дживану и Розе.
– Нет, – твердо отказала я, смотря в спину Феликсу. – Он не может остаться один, будто его все покинули. Уходите, а я побуду.
Не дожидаясь ответа, я зашагала к нему настолько быстро, насколько мне это позволял мой живот и отяжелевшие ноги.
Он стоял у холмика, осыпанного дорогими цветами и внимательно смотрел на фотографию матери у креста, словно видел впервые. Я бесшумно подошла к нему и сжала руку своей ладошкой. Феликс от неожиданности вскинул голову и взглянул на меня. Я лишь приподняла уголки губ, как бы извиняясь, что потревожила, но в то же время моя хватка стала сильнее, свидетельствуя, что я его не оставлю.
Феликс кивнул и снова повернулся к фотографии. Я последовала его примеру. В очередной раз, вглядываясь в черты этой женщины, я отметила, насколько она величественна. Красива, немного надменна, но так прекрасна, окутанная аурой роскоши. Феликс очень похож на нее.
Мы стояли долго. Все это время я не переставала держать его руку. И как бы тяжело мне ни было находиться в одном положении, я не бросила бы его ни за что.
– Дети не должны расти в нездоровой обстановке, Венера, – вдруг проговорил он, – дети не должны взрослеть раньше времени по вине родителей.
Я обернулась и уставилась на его профиль, пытаясь понять, почему он заговорил об этом сейчас.
– Я бы все отдал, чтобы снова почувствовать себя ребенком рядом с ней. Счастливым ребенком…
Мои глаза наполнились влагой при его последней фразе. Когда Феликс был счастливым ребенком? Мне кажется, что счастливым он никогда не был. Любимым – да. Но не счастливым. Обстановка и отношения между родителями просто не позволили ему ощутить вкус детства в полной мере, как, например, было у нас с Варданом до определенного времени.
– Венера… – его голос дрогнул. – Я пойму, если ты захочешь уйти и жить иначе.
Первая слеза одиноко покатилась по щеке. Во мне боролись два разных чувства – это и сочувствие, и ликование одновременно. Я закусила губу, чтобы не улыбнуться. Не улыбнуться от четкого осознания того, что мое место – рядом с ним. Что я давно уже оставила эту мысль об уходе.
Свободной рукой утерев слезы, я вернула голову в исходное положение, посмотрев на свекровь с каким – то новым светлым чувством благодарности. После чего твердо произнесла:
– Мы воспитаем нашего ребенка в любви, Феликс. У него будет детство, которого не было у тебя, и родители, которые успели понять и принять свои ошибки до его рождения.
Я почувствовала, как теперь его ладонь сжимает крепче мою руку. Этого было достаточно.
Спустя ещё какое – то время он развернул меня к себе и прижал к сердцу.
Мы стали единым целым. Две блуждавшие в одиночестве души, натерпевшиеся от жизни, наконец – то обрели друг друга.
И теперь я перестала переплетать какие – то обрывки. Я жила только мгновениями нашего общего «настоящего». Настоящего, построенного на прощении.
