Текст книги "Венера. Переплетая обрывки жизни (СИ)"
Автор книги: De ojos verdes
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
16
– Я тебя предупреждал, правда? – Аветисов уныло поглядывал на меня, держа в руках результаты анализов. – Почему не пришла сразу?
– Я…мне…
– Тебе и на этот раз казалось, что все пройдет само? Венера, ты что, правда, не понимаешь всю опасность? Ты хочешь в свои 25 остаться бесплодной?
Его слова заставляют меня опустить голову от стыда, незачем оправдываться, да и оправдания никакого нет.
– Я злюсь, я очень разочарован. Не думал, что ты такая легкомысленная. Мы с таким трудом вернули тебя в норму! – горячо осуждал он меня.
Я продолжала смотреть вниз, пока он изучал все листы, громко вздыхая.
– Я, конечно, ожидал, что рецидив обязательно случится, но мне казалось, что ты теперь будешь умнее – придешь раньше. Как ты могла столько тянуть? Три недели кровотечений!
– Я себя чувствовала не так плохо, как в первый раз…
– Пока! Это пока! – разозлился гинеколог, перебив меня.
Я больше не делала попыток что – либо объяснять, понимая, что это бессмысленно. Я действительно поступила очень опрометчиво, пренебрегая визитом к врачу, но…мне не хотелось никого беспокоить. Чтобы попасть к нему на прием, люди записываются неделями ранее, а я понимала, что, пока меня впишут в эту очередь, все действительно может уже нормализоваться, поскольку в этот раз мне было не настолько плохо. Другой вариант – прием вне очереди, который был абсолютно реален, если попросить об этом свекровь… Понятное дело, со своими проблемами я к ней обращаться не могла. Мне хватило её упреков и причитаний еще с первого раза…
Мой неожиданный обморок перед Розой решил все за меня. Уже через три часа верная подруга, напуганная моим состоянием, договорилась о внеочередном визите через тикин Мэри. Она лично проследила за тем, чтобы я сдала все нужные анализы заблаговременно и посетила эндокринолога, чтобы иметь на руках результаты перед посещением самого гуру.
– Венера? – обратился ко мне Михран Альбертович. – Могу я задать тебе вопрос?
Я уже знала, о чем он меня спросит, и лишь коротко кивнула.
– Я не хочу вникать в причины – это не мое дело, но как врач я обязан понять, что делать дальше. Поэтому, хочу, чтобы ты была откровенна. Хорошо? – он дождался, пока я вновь кивну. – Ты собираешься рожать от своего мужа?
Мне нечего было ответить. Я тупо смотрела ему в глаза в поисках какой – то помощи, мне сейчас это было очень необходимо. Я запуталась, мне было страшно, я не знала, что делать дальше.
– Девочка моя, я тебя уверяю, что это не шутки. Ты рискуешь остаться бесплодной с букетом таких нарушений. К сожалению, они не имеют конкретного лечения, поскольку гипоталамическая дисфункция – одна из малоисследованных тем в медицине. Шанс на нормализацию работы организма тебе может дать беременность, во время которой происходит масштабная перестройка систем. А в противном случае – ты лишаешься как возможности стать матерью, так и возможности в дальнейшем быть полноценным здоровым человеком.
Внезапно обстановка стала давить на меня настолько сильно, что перед глазами вновь все поплыло. Я потянулась к своей сумке и вытащила бутылку воды, надеясь, что это меня немного взбодрит. Если я снова упаду в обморок, да ещё и на глазах Аветисова, это уже будет катастрофа.
Все это время он наблюдал за мной с неприкрытым осуждением во взгляде, понимая, что мне плохо, потому что я сама виновница всех своих бед.
– Думаю, в стационаре у тебя будет время хорошенько обо всем подумать. Я сейчас позвоню вниз и договорюсь, чтобы ты прошла МРТ с контрастом, нам нужна детальная картина состояния сосудов твоей головы. Пойдем по кругу, чтобы исключить все возможные причины рецидива…
Михран Альбертович еще какое – то время что – то говорил, объяснял, расписывал все, что мне надо будет пройти завтра перед госпитализацией, но я его уже не слышала. Я просто пыталась смотреть на него и не потерять остатки сил.
Когда я вышла из кабинета, Роза с матерью подлетели ко мне. Подруга сразу же выхватила все направления и принялась читать рекомендации гинеколога.
– Ты завтра снова ложишься сюда, Венера.
– Да, он сказал.
Роза озадаченно закусила губу, продолжив изучение истории болезни.
Тетя Эльза с неподдельной тревогой спрашивала дочь, что еще там написано, поглаживая при этом мою ладонь, будто пытаясь утешить.
– Давайте мы поедем домой, там уже все и обсудим, – вглядываясь в мое бледное лицо, предложила подруга.
Даже сам факт моего плачевного состояния не влиял на меня столь ужасно, насколько влиял данный поход в лечебное заведение. Я еще с прошлого раза помню свое отвращение к этой обстановке, белым стенам, специфическому запаху и витающему духу какой – то безысходности. Пока я сидела в очередях к специалистам, мне пришлось выслушать сотни душераздирающих историй. И ничто так не подрывает веру в хорошее так, как это делают разговоры о болезнях в коридорах медицинских учреждений…
Я была бережно посажена на заднее сидение машины, а тетя Эльза присела рядом, давая возможность положить отяжелевшую голову ей на плечо.
Роза вела машину в полном молчании, она была очень хмурой, а изящные брови в результате этого сложились в одну линию, сходясь на переносице. Мне было так жаль, что они переживают за меня…так жаль, что приходится причинять столько неудобств, неприятностей, хлопот и затрат…
– Сегодня я переночую с тобой у нас дома, завтра сама привезу.
– Не надо, пожалуйста. – Взмолилась я, приподняв голову и подавшись вперед. – Ты и так из – за меня сегодня оставила Анушик свекрови.
– Глупости. – Отрезала она, не став меня слушать и взяла телефон, набирая кому – то. – Алло? Феликс, ты можешь говорить? Завтра Венера ложится в эндокринологическое отделение, как в прошлый раз. Я везу её к нам, мне кажется, будет лишним беспокоить твою маму, поэтому сообщи ей сам, когда вернешься домой.
Ну, это вряд ли, конечно – чтобы его матери было интересно, что со мной происходит. Роза слишком высокого мнения о наших с ней отношениях.
– Венера? Пока нормально, но выглядит слабой, – подруга повернулась ко мне и, разглядывая лицо, описывала состояние Феликсу, отчего мне стало очень неловко. – Она потеряла сознание на несколько минут, когда была у меня в гостях. Феликс, у неё снова осложнения. Я сразу обратилась к Аветисову.
Боже, с каждым её словом я чувствовала себя все хуже и хуже, потому что не могла находиться в центре их внимания.
Мы уже подъезжали к высотке, Роза попрощалась с братом и обратилась к матери:
– Вы поднимайтесь, мам. Попытайся впихнуть в неё хоть немного еды, хорошо? Я заберу Анушик и заеду в аптеку, куплю все нужное для Венеры.
Проводила она меня таким многозначительным взглядом, что я отчетливо поняла – нас ждет тяжелый разговор, когда подруга вернется.
Был уже первый час ночи, когда, приняв душ, Роза присоединилась ко мне и легла на вторую половину кровати, которую я занимала последние несколько часов. Мы заигрались с Анушик, она никак не хотела засыпать, чему я была очень рада. Но оттягивать этот момент уже невозможно…
– Ты помнишь эту фразу: «We are each our own devil, and we make this world our own hell»? – загадочно спросила подруга, увлажняя руки кремом, будто сейчас грядет не разнос моей личности, а светская беседа.
Я отрицательно покачала головой, после чего Роза продолжила:
– «Мы сами – дьявол свой, и целый мир мы превращаем в ад». Ну, или же в «свой собственный ад», если говорить дословно. Понимаешь?
Внимательный взгляд жгучих глаз прошелся по моему лицу.
– Венера, когда ты перестанешь устраивать хаос вокруг себя? Хотя, нет, не отвечай. Я знаю, что ты скажешь. Но с каждым днем твоя позиция становится все невыносимее и невыносимее. Мне начинает казаться, что тебе нравится страдать.
– Роз, перестань… – устало выдохнула я, изнемогая от этой ноши – какого – то вселенского груза обреченности на плечах.
– Нет! – отрезала она, развернувшись ко мне корпусом и обдавая холодом своего ледяного тона. – На этот раз ты выслушаешь меня до самого конца! Во – первых, я ни за что не поверю, что ты не замечаешь отношение Феликса к тебе. Я сотни раз ловила его теплый взгляд. В нем читалось такое сожаление, такая тоска…такая тяга. Мой брат – не ангел. Я не спорю с тобой, понимаю, насколько нереальным и далеким кажется возможность прощения после стольких его ошибок… Но за прошедшие месяцы, Венера, неужели, ты не убедилась в том, что он не такое чудовище? Феликс, всего лишь на всего, уязвленный мужчина, который плясал под дудку своей ущемленной гордости. Ты же и это понимаешь, правда?
Нет, я ничего уже не понимала. Но от слов Розы меня сковывало какое – то чувство раскаяния. Что за абсурд! Будто это я вторглась в его жизнь и кирпичик за кирпичиком сносила её до основания.
– Во – вторых, Венера, тебе предстоит сделать выбор: либо ты перешагнешь через свою гордость и подаришь вам обоим прощение, либо с ней в дальнейшем и будешь коротать время. Ты тонешь в своей боли, отгоняя любой спасительный круг, брошенный Феликсом. И мне тоже не даешь вытащить тебя из этого водоворота. Может, хватит? Ну, серьёзно? Какие еще знаки Свыше ты должна получить, чтобы понять – нужно двигаться дальше. Когда признаешь, что сама виновата во всем, что сейчас имеешь?
– Это жестоко, Роза… – прерывисто прошептала я, начиная дрожать от напряжения.
– Правда всегда жестока. Поэтому её лучше слышать от близких. От тех, кто желает тебе только счастья.
После этого она пододвинулась и прижала меня к груди. Я больше не могла сдерживаться, я так давно не плакала в чьих – то объятиях.
– Мне так страшно…так страшно… – выдавила я сквозь всхлип. – Что со мной происходит, Роз? Все эти нарушения, вдруг, они приведут к чему – то непоправимому? Вдруг…я действительно не смогу иметь детей? А, может, вообще умру, так и не поняв смысла своей никчемной жизни…
– Я не собираюсь гладить тебя по голове за то, что ты себя до этого довела. Кто просил тебя столько тянуть? Боже, три недели! Три недели! Где был твой рассудок столько времени!
Её действия со словами не вязались – Роза обняла меня крепче, позволяя выплакать всё, что накопилось внутри.
– Однажды я тебе уже сказала: мой отец достаточно мудрый человек, он не стал бы настаивать на этом браке, если бы не верил в его будущее. Собери все кусочки паззла – сложившуюся ситуацию, которая требует определенного решения, нашу всеобщую любовь к тебе и готовность Феликса быть тебе опорой. Уверена, ты примешь правильное решение.
Хотела бы я быть хоть немного такой же уверенной в этом. Все сказанное нескончаемым потоком крутилось в голове, а я пыталась зацепиться за что – то такое, с чем могу не согласиться, что могу отвергнуть, отрицать правдивость. Но не находила ни одной ниточки…
Я есть источник своих бед, и если бы не моя замкнутость, не мой страх довериться людям, ничего бы этого не произошло. С самого начала эта история могла бы сложиться иначе. С самого начала я могла бы избежать этого болезненного падения в бездну.
Как же жаль, что нужно много раз упасть, чтобы один раз твердо встать…
17
Наутро после ночного кошмара я кое – как отыскала свои немногочисленные вещи, которые привезли за несколько дней до торжества в этот дом. Достала чистую одежду и поплелась в душ.
Стоя перед массивным зеркалом, я медленно вытаскивала из волос висевшие в различных местах шпильки и с иронией рассматривала свое отражение. Если бы сценарист фильма «Звонок» увидел меня в это мгновение – его творение ему точно не показалось бы вымыслом. Все моё лицо было грязным от черных разводов и покрытым корочкой в виде успевшей подсохнуть косметики, ресницы слиплись комьями, глаза были неестественно опухшими и красными, взгляд – пустой. Как выжженное поле. А мои волосы…будто пакли. Это было фееричное зрелище.
Вода медленно смывала с меня лишние напоминания о вчерашних событиях. Я подставила лицо каплям, надеясь, что они облегчат мои внутренние жалобные стенания. Слезы закончились ближе к утру, теперь осталась саднящая безысходность. Мне придется смириться со всем, что я имею. Смириться, чтобы не сделать еще хуже. Пока мама здесь, пока есть угроза огорчить её. Потом можно будет не притворяться.
Прошло очень много времени, прежде чем я все же вышла из душа, разочарованная тем, что никакого облегчения он мне не принес. Кое – как подсушила волосы полотенцем, насколько это было возможно, оделась и вызвала такси, с трудом отыскав мобильный.
У первого же салона я попросила высадить меня. Когда объяснила парикмахеру, что я от него хочу, он «завис» на несколько секунд.
– Вы хотите отрезать волосы, чтобы продать их? – предположил он.
– Нет. Просто хочу сделать короткую стрижку.
Ошалелый взгляд несколько раз прошелся по всей длине, а рукой он подбрасывал их с концов, резюмируя:
– Тяжелые.
Я устало взглянула на него через зеркало, давая понять, что не хочу говорить о своем решении.
Через 40 минут я выглядела совершенно иначе с модельной стрижкой и укладкой. Отстриженные волосы аккуратной косой лежали на стойке, и, когда я, расплатившись, выходила, мне предложили их забрать с собой. Я отрицательно покачала головой и сказала, что это ни к чему.
На улице я несколько минут стояла неподвижно, будто в прострации, не зная, что делать дальше. И это состояние не покинет меня ещё очень долгое время…
Так вышло, что день рождения тикин Мэри стал моим «выходом в свет». Этот знаменательный день скрутил мои внутренности морским узлом, дав ответ на вопрос, в кого же Феликс уродился таким ублюдком.
Прошло очень мало времени – всего лишь две недели после свадьбы – а мне вновь пришлось встретиться с вереницей надменных и изучающе – презрительных взглядов. Только теперь не было никаких шансов ускользнуть от назойливых вопросов. Если бы не Роза, которая всерьез опасалась за мое психическое состояние, периодически поддерживая мой оголенный локоть, я еще в самом начале вечера потеряла бы сознание.
– Из тебя будто остатки жизни высосали! Где твои волосы? Где твоя мышечная масса?! – подруга была в ужасе, увидев меня спустя неделю после свадьбы.
А спустя ещё одну неделю состояние усугубилось. Платье, которые она мне одолжила, чтобы я выглядела хоть как – то по – божески среди всей этой вычурной роскоши, болталось на мне так безобразно, что за километр явно читалось моё несоответствие ни модной тряпке, ни обстановке в целом.
Пока мы отсеивались от одной группы гостей к другой, я отчетливо представила себя мелкой рыбёшкой, которой чудом удаётся лавировать между скопищами акул.
– Да, она преподавала в студии танцев…
– Нет, она не успела окончить университет по семейным обстоятельствам…
– Да, я познакомила их с Феликсом…
– Безумие, правда? Я его тоже раньше таким не видела. Он впервые влюблён.
– Что вы, она просто мучается от аллергии, поэтому так исхудала. Это сезонное. Скоро пройдёт…
Пока я изображала из себя инфузорию – туфельку, Роза отвечала на многочисленные вопросы, а мне оставалось слабо улыбаться и кивать.
Ну, начнем с того, что это была не студия танцев, а обычное помещение, которое арендовала не я одна. В университет я никогда не поступала по тем же семейным обстоятельствам. Единственная правда среди вороха лжи – Роза действительно была причиной нашего с Феликсом проклятого знакомства.
Итак, полвечера пройдено, а среди гостей все так же висит неотвеченный вопрос: что за семейные обстоятельства вынудили меня «бросить» образование и как это связано с отсутствием отца и брата на свадьбе?
– Жаль, что твоя мать так быстро уехала. Почему она не осталась подольше?
Фальшивый вежливый тон дамы уж никак не вязался с ядовитым выражением лица. Как мне объяснила Роза, это лицо принадлежит матушке Наны, которая свирепее остальных не может простить мне «куш», предназначенный судьбой её доченьке, во что она свято верила последние 20 лет.
– Дорогая, ну что ты. Не смущай девочку. Ты же знаешь, что её матери нужно ухаживать за неуравновешенным мужем. Зачем лишний раз напоминать об этой трагедии?
Я развернулась к ответившей за меня свекрови. В эту секунду я её возненавидела настолько сильно, что была уверена – не прощу до самой смерти. Не прощу этого пренебрежения, этой злобы, презрения и бездушия к родному отцу. Никто и никогда не смел говорить о нем в таком тоне. Никто. Никогда.
– Пусть состояние моего отца не тревожит ваши светлые головы. Извините.
Высвободив руку из крепкой хватки Розы, которая от такой бестактности потеряла дар речи, я покинула помещение, стиснув зубы. Мне понадобилось несколько минут, чтобы добраться до своей комнаты на верхнем этаже, не замечая заинтересованные лица гостей.
Мой отец не сумасшедший! Мой отец не неуравновешенный! Мой отец не псих!
Кто дал ей это право?! Как она могла быть такой жестокой по отношению к больному человеку?!
Теперь можно было без анализа ДНК увериться в родство тикин Мэри и Феликса. Исчадие ада и породившая его нечисть…
Приступы становились настолько частыми, что мы не успевали прийти в себя. Я плакала сутками напролёт, не понимая, во что превратился мой отец. Самое ужасное – я его очень боялась. Мы прожили в таком режиме несколько месяцев. Последней каплей стал день, когда папа попытался убить маму…
Я зашла домой после школы и увидела, как Вардан трясущимися руками заставляет маму выпить успокоительное. На полу по всему коридору до самой кухни валялись осколки разбитой вдребезги посуды.
Дядя Артак ходил из угла в угол с понурым видом. Арут сидел на стуле, опустив голову. Никто не заметил, что я вернулась.
– Я так больше не могу… – я не узнала голос собственной матери, криком раненного зверя наполнивший все пространство вокруг. – Либо он меня добьёт, либо я его сама убью ради своих детей!
Никто ей не ответил. На моём затылке зашевелились волосы от её нечеловеческих рыданий, заставивших на миг прервать свой монолог.
– Артак! Ему нужна помощь! Невозможно скрывать это и дальше!
Снова нет ответа. Только мамин плач.
Спустя минуту дядя произнёс фразу, которая заставила меня упасть на колени и закричать от боли.
– Я связался с другом, про которого говорил. Его жена заведует психуш…заведует больницей… В общем, в любой момент санитары приедут по моему звонку.
Когда он договорил, у меня случилась истерика, и только в тот момент, когда я на полу билась кулаками о свои колени, семья заметила моё присутствие. Пока они пытались привести меня в чувство, я хваталась за руки дяди Артака и умоляла не делать этого.
– Мой папа не псих! – голос срывался на визг. – Мой папа не псих!
Боль, сострадание, мука, раскаяние – у всех в глазах была одна и та же гамма чувства. Казалось, я была одна против целого мира, пытавшегося отнять у меня любимого отца.
Когда силы иссякли, я позволила Вардану увести меня в свою комнату и уложить в постель.
– Где он? – хрипло остановила брата, который собирался уйти.
Он повернулся ко мне, и у него в глазах стояли слёзы.
– Венера… Папа сбежал… Он пытался задушить маму. Я успел в последнюю секунду. Понимаешь? Папа болен, Венера. Ты не маленькая, должна принять это. Ему нужна помощь.
– Ты врёшь. Папа не мог такого сделать. – Бесстрастно ответила я, не обращая внимания на эти скользкие щупальца неимоверного страха, медленно прокрадывающиеся к сознанию. – Он её просто ударил. А ты преувеличиваешь.
Вардан покачал головой. Его губы задрожали. А потом по щекам хлынули слёзы.
– Венера! – прошипел он, будто заклиная. – Папа болен!
И потом, будто стыдясь, что проявил слабость при мне, вылетел из комнаты, оставив меня цепенеть от осознания неизбежного.
Я ни разу не была у него в больнице за прошедший месяц. И даже не знала, правильно ли называю учреждение, в котором он находится. Лечебница? Психушка? Я пребывала в таком состоянии, что, казалось, скоро и мне понадобится надлежащая помощь. Я просто не могла принять реальность до конца.
Однажды мама оставила на столе папку с документами. Заведующая, та самая знакомая, посоветовала без промедления собирать нужные справки для оформления инвалидности. На одном из листов я прочла полное название – краевая клиническая специализированная психиатрическая больница. На другом листе я прочла диагноз – параноидная шизофрения.
Глаза были прикованы к выведенным неровным почерком словам, которые явно были написаны в спешке. Интересно, сколько таких диагнозов они выписывают за день? Задумываются ли о том, что практически ставят крест на жизни человека? Думают ли они о самом человеке, в принципе?
Инвалид. Шизофреник. Мой отец. Попытаться принять эту действительность в 14 лет очень сложно. Попытаться принять её безболезненно – абсолютно невозможно. До этого момента мне казалось, что за прошедшие недели я выплакала все слёзы. Но когда эти строки, словно заевшая аудиозапись, ворвались в голову и безустанно стали крутиться на протяжении долгих минут, я снова не выдержала.
Мама нашла меня на полу со скомканными листами в руках, ловящую ртом воздух в промежутках между надрывными всхлипами. Ей пришлось позвонить Вардану, потому что я никак не поддавалась и уже практически теряла сознание от таких потуг. Я среди нас всех оказалась самой слабой и не смогла достойно принять тот факт, что мой отец болен.
Я не ходила в школу, отказывалась нормально есть и сняла с себя социальную функцию – не общалась ни с кем, кто приходил нас проведать. Меня не покидало чувство, будто все жалеют мою семью. Они уже знают, что произошло. А как же иначе, если до того, как папу поместили в больницу, он успел своим поведением посеять сомнение у окружающих в своей адекватности? Друзья, знакомые, а чаще всего – безобидные продавцы в магазинах или других местах становились жертвами его нападок. Он накидывался на них, неся какой – то непостижимый бред, источник которого никто не мог понять. Иногда в разговоре с родственниками папа озвучивал такие небылицы и настолько искаженные факты из прошлого, что каждый присутствующий молча смотрел на него, не зная, что ответить. А теперь, когда стало известно, что он болен, всем вполне ясно, почему их любимый дядя, брат, друг вел себя так неестественно.
Мой отец – шизофреник.
Сначала я задавала банальный вопрос в пустоту: почему мы? Затем я обращалась куда – то наверх: за что ему это? Ведь он так добр, всегда помогал окружающим, так любил эту жизнь, был энергичным и оптимистичным. Ну а когда стадия мучительного самобичевания немного прошла, я стала изучать литературу касаемо этого недуга. Разобраться в медицинских терминах несколько сложно, когда ты далек от этой сферы. Но я четко уяснила для себя, что теперь главное – течение болезни и её развитие. Нам придется поддерживать его на препаратах, а несколько раз в год его будут госпитализировать для целого курса, который при идеальном исходе спасёт от обострений.
Когда отец вернулся домой…нет, не так – когда его вернули домой, в сознании возникло чудовищное сравнение – овощ. Неделями он просто спал, ел и принимал лекарства. Его присутствие в доме никак не ощущалось. Мама запретила лезть к нему, пока этот «реабилитационный» период не подойдёт к концу. И это было ужасно. У тебя есть отец, но его как бы и нет. Ты была любимицей, папиной дочкой, а теперь за стенкой будто поселился незнакомец.
И я ненавидела себя за эти мысли. За эгоизм, за желание вернуть прежнего отца и неспособность принять его таким теперь…
