Текст книги "Венера. Переплетая обрывки жизни (СИ)"

Автор книги: De ojos verdes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

3

Тщательно прожевывая кусочек осетинского пирога, я устремила взгляд в темноту, наблюдая за немногочисленными прохожими. Наслаждение, которое я получала от хорошей еды, нельзя было ни с чем сравнить. На аппетит жаловаться не приходилось, и после тренировок я с удовольствием уплетала что – нибудь вкусное. Что касается моей фигуры, о ней я не переживала. Интенсивный образ жизни не позволял толстеть.

Ароматный черный чай способствовал расслаблению. В такие минуты блаженства я даже была готова признаться, что счастлива. Проблемы, переживания, мучившие меня постоянно, сами собой отходили на второй план, дав моему сознанию немного отдохнуть.

Моя жизнь была подобна замкнутому кругу – работа, дом, работа, дом. Меня никто не ждал, я жила одна уже очень давно. Брат забрал маму к себе, оставив квартиру в моем распоряжении. Наша семья когда – то была образцовой. Сейчас мало что от неё осталось, но мы очень любили друг друга и созванивались по несколько раз в день. Они были далеко, но я всегда чувствовала их поддержку. Им тоже нелегко, я это понимала.

Брату давно пора жениться, ему уже тридцать лет, но заботы захватили его настолько, что он даже не помышляет об этом. Мама очень переживает, сетуя, что дети загубили жизнь из – за собственных родителей. Но я всегда успокаивала её, обещая, что в скором времени что – нибудь изменится. Обычно в такие моменты она спрашивала, есть ли у меня ухажеры, а я смеялась и отвечала, что мне каждый день поют серенады под окнами.

– Венера! – строго одергивала мама. – Дай кому – нибудь шанс! Тебе 24 года, девочка моя! Я не хочу, чтобы ты осталась старой девой по вине своего отца!

Мне было так больно, когда она упоминала о папе, что я прикрывала рот ладонью, чтобы она не слышала моего прерывистого дыхания, отягощенного комом в горле.

– Вартан зарабатывает достаточно, чтобы он ни в чем не нуждался! Остановись! Хватит столько работать! Не высылай нам денег! Подумай немного о себе!

– Мама, перестань. Я всегда буду отправлять вам деньги. Обеспечьте папу всем необходимым, – возражала я ей.

Она в ответ тяжело вздыхала и жаловалась, что со мной невозможно разговаривать. Мы переходили на нейтральные темы, затем прощались до следующего дня.

Иногда я задумывалась, кто виноват в том, что наша жизнь сложилась именно таким образом? Возможно, я слишком драматизирую всё? Ведь люди живут намного хуже… Я должна быть благодарна хотя бы за то, что имею.

Мысли вихрем уносят меня в прошлое, в те дни, когда я была безгранично счастлива. Когда мой отец называл меня «Им пучур кянк» (моя маленькая жизнь), принося с собой после работы кучу сладостей. Его теплая улыбка придавала мне столько сил, что я готова была свернуть горы ради неё. Папина дочка – таков мой диагноз. Это не значит, что я любила маму меньше. Или, что отец любил меня больше брата. Просто у нас с ним была особенная связь, и многие говорили, что я на него очень похожа. Это честь для меня.

Быть вдали от него – невыносимая мука. Вот уже три года… Боль пронзает сердце при каждом воспоминании о нём. Я не осмеливаюсь поехать к нему. Я боюсь увидеть, во что он превратился. Меня окутывает страх, я дрожу от осознания того, насколько ничтожной дочерью оказалась в конечном итоге… Пламя самобичевания день за днем сжигает моё нутро. Я задыхаюсь от тяжести этой ломки.

Прости меня, папа. Но я не могу…

Я не заводила длительных знакомств со своими ученицами, ведь так было проще. То и дело кто – то из них мог потом узнать меня где – нибудь во время публичных выступлений, улучив во лжи. Ведь в танцевальной студии никто не знал, что у меня есть второе имя – Багира. А заказчики не знали моего настоящего имени – Венера. Схема достаточно запутанная и выглядит несколько сомнительно, но это спасало меня от лишних вопросов в течение этих лет, поэтому я продолжала жить так. Я понимала, что глупо скрывать своё имя, потому что я жила здесь с самого рождения, в этом городе у меня было и есть много родственников и знакомых, и любой совершенно случайно через пятые – десятые руки мог узнать, как меня зовут. Но так реально всегда было легче. Чем меньше распространяешься – тем в большей безопасности себя чувствуешь. Я всегда находилась в тени. Моя замкнутость была своеобразным щитом.

Я хотела скрыть от своих родственников и от семьи тот факт, что уже давно выступаю на публике. Об этом официально никто не знал. Может, кто – то и догадывался, но вслух никто не говорил. Все считали, что я только преподаю. Так оно и было. Но два года назад, поняв, что этих денег недостаточно, я стала брать заказы на выступления. И прятаться под вуалью, избегая лишних вопросов и сплетен.

Когда – то мой отец был очень уважаемым и известным человеком среди нашей диаспоры. Бизнес его расцветал, он никому и никогда не отказывал в помощи. Но всё хорошее когда – нибудь заканчивается, как нам внушают. И с ним случилось то же, что и с сотнями тысяч предпринимателей, не сумевших выкарабкаться после девяностых. Жизнь поставила моего отца на колени. И он больше не смог подняться на ноги.

Я не оправдываю себя. Но танец – единственное, что я умела на тот момент. И только он мог помочь мне заработать. Я не жалею и не стыжусь того, что делала.

Но это не имеет отношения к тому, что я пыталась скрыть свою личность. Эта необходимость была продиктована, скорее, желанием не опозорить семью. Ведь именно позором это и являлось, по мнению большинства. Армянка и танец живота. Если бы папа знал, чем занимается его дочь, демонстрируя своё тело перед другими…

– Багира, радость моя…

Я вздрогнула, услышав этот голос во второй раз в своей жизни. Словно дежавю.

Он стоит позади меня, и я удивляюсь, как не услышала его шаги. Плохое освещение коридора скрывает растерянность, которая, я не сомневаюсь, царила в моих глазах.

– Три месяца прошло с нашей последней встречи. Я скучал…

Мужчина сделал шаг ко мне и протянул руку, проведя пальцем по контуру моих губ через тонкую ткань вуали. Это было безумие. Я была ошарашена. Как он смеет?! Оттолкнув его, я попятилась, увеличивая расстояние между нами. Его жгучие глаза вновь смотрели на меня с насмешкой, а во взгляде читалась какая – то ленивая надменность.

– Ты определилась с ценой?

Боже, дай мне сил не впадать в отчаяние, не позволяй унижению затопить разум, помоги выйти из ситуации с достоинством…

– В зависимости от курса доллара. У меня нет точной информации. Перенесем это на следующий раз.

Он запрокинул голову и расхохотался, переместив руку на свой живот.

Его улыбка меня ослепила. Я впервые позволила себе рассмотреть лицо незнакомца. Черные бездонные глаза, блеск которых без всякой помощи электричества способен осветить полумрак узкого коридора, пропорциональные чувственные губы, за которые девушки готовы были бы отдать многое, резкие черты лица, говорящие о его тяжелом характере, о мужественности, читавшейся в каждом миллиметре смуглой кожи.

Густые аккуратные брови, пока он смеялся, взлетели вверх, образовав морщинки на лбу. На вид ему было лет тридцать, возможно, чуть больше.

– Мне трудно тебе отказать, милая. Но это не может длиться вечно. – Наконец, произнес он. – Ты должна компенсировать моё терпение хотя бы поцелуем.

Сколько же цинизма было в этом человеке. Он для меня представлялся каким – то сгустком всего низменного, грязного, с чем я ранее не сталкивалась, но о чем неустанно твердили вокруг. Соблазн. Порочность. Сексуальность. Это всё было для меня чем – то новым.

– Боюсь, что сегодня это тоже не выйдет. У меня герпес.

Я врала очень неумело. Это казалось детским лепетом.

Я впуталась в эту игру еще в прошлый раз, когда не осмелилась врезать ему, послав ко всем чертям. Я сама виновата в том, что он ко мне так относится. И теперь не знаю, как выпутаться.

Естественно, он понимал, что я блефую. Но надо отдать ему должное – позволял мне это, не протестуя. Было в этом человеке, похожем на сосредоточение порока, что – то маняще благородное.

– Твоя взяла, милая. На этот раз я тебя снова отпускаю.

Я даже не успела ответить ему, мужчина развернулся и удалился так же неожиданно, как и явился.

Всё получилось как – то само по себе. Я даже не заметила, как это произошло… За пару месяцев я привязалась к Розе так, как не привязывалась ни к кому за все 24 года. Естественно, за исключением семьи и близких. Эта девушка была воплощением вселенского добра, позитива и дружелюбия. Именно тех качеств, которых не было у меня. Я полюбила её, так бывает, наверное. Мы были абсолютно разными, и я часто удивлялась, как такие противоположности могут сойтись… Роза моим словам не придавала значения и твердила, что у нас больше общего, чем мне кажется.

Я успела познакомиться с её кругом, семьей, и многие мне были очень симпатичны. Что со мной? Как так получилось, что я вдруг стала получать удовольствие от общения с людьми? Что перестала бояться быть узнанной?

Роза подводила меня к этому состоянию маленькими шагами. Звала куда – нибудь погулять, пройтись по магазинам, сходить в кино, а потом уже и в гости… Её родители и сестры – это излучение той теплоты, которой мне не хватало всё время после разлуки с родными. Сначала я чувствовала скованность, ожидая расспросов, кто я и откуда. Мне казалось, что стоит им узнать мои тайны – они запретят дочери со мной общаться. Но…мои опасения были напрасными.

Моя жизнь стала наполняться яркими красками. Черно – белые тона вдруг отошли… И мне показалось, что я начинаю дышать так же легко, как и в детстве. Появилось желание позволить себе жить. Жить. Не существовать.

Дружба Розы – это дар, толчок, который мне послали Свыше. Тот самый пинок под зад, которым наградила меня судьба, призывая очнуться. И я внезапно поняла, что мир наполнен множеством событий, среди которых мои страдания и боль – это лишь маленькая толика, капля в море. Нужно учиться принимать это.

И я пыталась.

Пока не сталкивалась очередной раз со своим мучителем…

Я понятия не имела, как его зовут. Кто он, вообще? В одном я не сомневалась: резкая заинтересованность руководства этого ресторана к моей скромной персоне и его постоянное появление там – не совпадение. Меня чуть ли не через день стали приглашать с выступлениями на различных вечерах. Я всегда рада работе, но это настораживало меня. С каждым разом становилось всё труднее избегать этого таинственного незнакомца, который принимал меня за падшую женщину. И я не знала, как долго смогу продержаться…

Очередное выступление ждало меня этим вечером. Как обычно, я пришла за полчаса до начала и стала приводить себя в должный вид. Когда мероприятие закончилось, и я шла к себе, моя интуиция голосила о том, что меня уже ждут в этом коридоре… И она не ошиблась.

У самой двери он, как всегда, стоял, облокотившись о стену. Его расслабленный вид, прикрытые веки и спрятанные в карманах джинсов ладони ну никак не вязалась с резким тоном, которым он начал разговор:

– Тебе не кажется, что я дал достаточно времени наиграться? Ты же понимаешь, если бы я захотел, всё могло бы пойти по – другому… По – плохому. Мне не стоит большого труда прийти сюда до того, как ты спрячешься под этой вуалью… Или же просто сорвать её, чтобы увидеть твоё лицо. И уж, поверь, совсем нет проблем с тем, чтобы узнать твоё имя, адрес и прочее.

– Зачем тогда ты мне это говоришь? – удивилась я искренне.

– Затем, моя радость, – он открыл глаза и начал сверлить меня раздраженным взглядом, – что я хочу твоих добровольных действий. Хочу, чтобы ты сама пришла и сказала: «Возьми меня».

У меня пересохло в горле от этого заявления. Такого оборота я вообще не ожидала. Эту фразу с вложенным в него непристойным смыслом мои уши слышали впервые. Я только в этот момент осознала, как крупно влипла. Теперь он точно не поверит рассказам о том, что я обычная девушка, не имеющая отношения к представительницам древнейшей профессии. Этот мужчина ни секунды не колебался в том, что я такая же искушенная, как и он.

Мозг лихорадочно соображал, что можно сделать в данной ситуации. Но единственным паническим решением была мысль о побеге. Это был бы провал, потому что я не сомневаюсь – он остановит меня, сделай я хоть шаг.

– Но я не проститутка…

Это вырвалось само собой. Мой слабый голос звучал неправдоподобно.

Он оторвался от стены и приблизился ко мне вплотную. В следующую секунду я с ужасом ощутила, что прижата к его телу. Эти огромные ладони обхватили мои ягодицы и прижали к довольно – таки интимной мужской части тела. Меня парализовало. Я даже забыла о том, для чего предназначены легкие.

– А кто же ты, милая, если не проститутка? Каждый день ты торгуешь своим телом. Пусть в танце, но торгуешь, правильно? Каждый день на тебя смотрят мужчины, получая наслаждение. Правильно? И кто же ты после этого, моя радость? Оскорбленная невинность?

Ох, дорогой, если бы ты знал, как сейчас прав!

Я была беспомощна. На меня вылили ушат грязи. Вслух озвучили мои собственные мысли, которые я часто отгоняла от себя. Он ведь говорил правду. Скажите мне, когда танцовщиц живота воспринимали как – то серьёзно, считая их целомудренными?

– Я не проститутка… – снова выдавила я из себя прерывающимся шепотом.

Я не знаю, о чем он подумал, но в следующее мгновение я оказалась на свободе. Черные глаза смотрели на меня с равнодушием, граничащим с презрением.

– Мне начинает это надоедать… Если бы твои слова были правдой, я бы не имел возможности каждый раз наблюдать, как ты качаешь бедрами. Соблазнительно, искусно, будто училась этому с рождения… Хватит изображать из себя святую.

Он опять развернулся и зашагал прочь, но на этот раз бросил на ходу:

– В следующий раз у тебя больше не будет выбора.

Я зашла в свою комнатку и тут же рухнула на колени, ловя ртом воздух.

Господи, как низко я пала…

4

За две недели, что я пролежала в этом отделении, в моём сознании произошло много изменений. Может, это было как раз то, что сейчас нужно было для принятия основных решений?.. Не знаю, но толчок был довольно весомый.

В палате нас было четыре человека – у каждой стенки по две кровати с прилегающими к ним тумбочками. Туда обычно складывали «передачки», приносимые родными, – фрукты, соки, супчики и прочее.

Среди нас была только одна женщина, которой нечего было туда складывать. Я часто наблюдала за ней, и в такие минуты моё сердце сжималось от сострадания … По сути, мы были с ней в равном положении – и к ней, и ко мне никто из семьи не приходил. Но пару раз ко мне с короткими визитами заскакивала Роза, живот которой уже мешал ей ходить. Больше никто.

Нас было две армянки и две русские пациентки. Вторая армянка, тётя Рита, была уже в возрасте, любила заводить разговоры о своих детях и внуках. Она никогда не оставалась на ночь. Вечером после процедур её забирал сын, а утром, до забора крови из пальца, женщину привозил муж, который работал водителем маршрутки. У неё был диабет, но она была такой жизнерадостной, что я испытывала к ней белую зависть…

Моя соседка слева – тоже взрослая женщина, Таисия Андреевна, была медработником и очень многое успела рассказать из своей профессиональной карьеры. Мы все слушали её с содроганием, до того страшные вещи ей приходилось видеть… К ней постоянно приходили родные, подружки и коллеги. На неё я тоже часто поглядывала с завистью, но в моих мыслях никогда не было ничего плохого.

На самой дальней от меня кровати лежала четвертая женщина, Марина. Она была моложе двух других пациенток, но намного старше меня. Вот её история как раз и потрясла моё сознание. Марина была настолько одинока, что у неё даже не было подруг, которые могли бы к ней прийти. Ей никто никогда не звонил – телефон всегда лежал на тумбочке, словно в ожидании чего – то, но это «что – то» никак не происходило. Когда к Таисии Андреевне и тёте Рите приходили посетители, я краем глаза замечала тоскливый взгляд Марины, обращенный в сторону небольшой толпы. В нём читался голод по человеческому общению, некое сожаление – возможно, о прошлых ошибках.

Женщина была немногословной и редко вступала в контакт с нами. Утром мы все вместе спускались на скудный завтрак, состоящий из небольшой тарелки с кашей, кусочка черного хлеба с маслом и половины апельсина. Я съедала максимум две ложки, а потом бралась за апельсин. Меня всё время грозило вывернуть наизнанку от этого противного столовского запаха. А сил на то, чтобы сходить в магазин, который находился в десяти метрах от отделения, у меня просто не хватало. Да и потом, мы должны были соблюдать некую диету. Свой кусочек хлеба я всегда оставляла на столе, предлагая его своим «друзьям по палате». В конечном итоге он всегда доставался Марине, которая смущенно забирала тарелку с собой в палату (нам это разрешалось, если посуда была нашей). А вечером возвращала мне её уже помытой.

Здесь не надо ставить вопрос о гордости, к ней ведь действительно никто не приходил, то есть, питаться ей в основное время было нечем, поэтому, я так подозреваю, она даже немного голодала. Кормили нас не очень щедро и совсем безвкусно – обеды и ужины состояли из бесцветных супчиков и диетических каш. Те два раза, что Роза приходила ко мне, моя тумбочка наполнялась всевозможными фруктами и соками. Я их почти не ела и большую часть просто раздавала остальным. Часто старалась на тарелке Марины оставлять в два раза больше. Она это понимала и просто благодарно улыбалась.

Когда в палате делали кварцевание, мы накидывали верхнюю одежду и выходили прогуляться по территории больницы. Молчали обычно только мы с Мариной. Что я могла рассказать? Что против своей воли вышла замуж за человека, который любит меня мучить? Что моя семья далеко и думает, я счастлива в браке? А у меня не хватает смелости рассказать им правду и униженно просить забрать отсюда? Нет уж, увольте. Я не хочу, чтобы меня жалели. Достаточно сочувственных взглядов Розы.

Как оказалось позже, Марине есть, что рассказать, но она неохотно этим делится с посторонними, как и я. Может быть, женщина увидела во мне родственную душу, поэтому в одну из ночей, когда мы остались одни, завела этот странный разговор. Таисии Андреевны тоже не было, поскольку она отпросилась на день рождения дочери, ну а тётю Риту, как всегда, забрал сын.

– Тебе тоже по ночам не спится, красавица? – услышала я тихий голос.

– Не спится, тёть Марин.

Я приподнялась на локтях и уставилась на неё. В ярком свете уличного фонаря она казалось какой – то обожествленной, светилась по – особенному.

– Думаешь о муже, который не приходит к тебе?

– Как раз о нём я и вовсе не думаю, – честно призналась я, свесив ноги и принимая сидячее положение.

Последовал тяжелый вздох, и она, качая головой, проговорила:

– Опомнись, девочка. Тебе же нужно родить.

Меня просто убили её слова. Конечно, каждый из нас знал, кто и с каким диагнозом лежал в палате. Наш врач открыто обсуждал всё во время обходов. Но о моих шансах забеременеть вслух не говорилось. Откуда эта женщина могла знать, что творится в моей душе?!

– Посмотри на меня. Хочешь закончить так же? Мне 41 год, даже собаки нет, которая бы по мне скучала.

Я не понимала, зачем она вдруг стала мне это рассказывать. И даже язык не поворачивался от шока, чтобы задать вопрос.

– Ты пока молодая и красивая, но время бежит. Если сейчас не родишь, потом будет поздно.

Затем Марина замолчала, видимо, что – то вспоминая. И за это время я кое – как взяла себя в руки и тоненьким голосом спросила:

– А почему у вас нет детей?

– А я в своё время никого не послушала и сделала аборт. Избавилась от ребенка, причем, от любимого мужчины, – отвечала она без стеснения, но с горечью, – думала, всё успею, а пока надо встать на ноги.

Ну, в принципе, я не первый раз слышала нечто подобное. Так поступали многие и тогда, и сейчас. И уж национальная принадлежность особой роли не играла – в такой стране живём.

– И больше не смогли забеременеть?

– Не смогла.

– А Ваш муж? – осторожно произнесла я.

– Ушёл потом к той, которая смогла, – хмыкнула женщина. – Ты пойми, тут не в мужике дело. Что бы с ним ни случилось – есть он у тебя, нет его – главное, чтобы детей настрогал. Я лучше бы родила, воспитывала бы, а уж с ним или без него – уже не так важно. Только вот, в молодости считаешь себя самым умным и гордым. Мол, я особенный, что со мной случится. А потом оказываешься у разбитого корыта.

После продолжительной паузы она вдруг строго добавила:

– Не будь дурой.

Хотела бы я ей рассказать о том, что у меня нет с ней ничего общего. Что у меня нет любимого мужчины, что я не помышляла об абортах и так далее. Но потом поняла, что в этом нет никакой необходимости. Этой женщине корень проблем был неинтересен. Она сказала о главном, и попала в точку.

Мне уже 25. И, Боже, я вдруг со всей остротой осознала, как сильно хочу ребенка…